Лизетт Рабийон – моя домохозяйка, ей шестьдесят три года, она высокая и стройная, с французским остроконечным носом, проницательными голубыми глазами и игривым стилем, не подобающим ее возрасту. Крутая и красивая старая шалава, в молодости сражалась в рядах Сопротивления во Франции, там заслужила свое прозвище Динамит – подрывая немецкие склады. В 1943 году ее отец был взят в заложники, когда отказался выдать имена молодых французов, застреливших двух немецких часовых. Комендант города вырвал ему язык. Потом ее отца поставили к церковной стене и расстреляли на глазах у Лизетт и толпы горожан. В настоящее время она проживает с человеком, который преподает французский в одном из университетов нашего города и переводит стихи и романы для нескольких элитных издательств. Я не сомневаюсь, что связь ее с профессором – страстная и горячая.
Она заглянула в коробку и спросила:
– Qu'est-ce que c'est?
– Ворон, – сказал я.
– Где вы его взяли?
– Он сам свалился нам на голову.
– Скажите ему, пусть отваливает.
– Он ранен.
– Он сдохнет, и весь дом провоняет.
– Посмотрим, – сказал я и отнес картонную коробку в заднюю комнату. Тем временем у меня за спиной Лизетт бормотала что-то про "des oiseaux sales".
Квартира, в которой я живу, состоит из восьми комнат, расположенных анфиладой. Мой кабинет – самая дальняя комната, ее окно выходит в парк. Лизетт не спорит со мной о том, как у меня организован дом, но ей даны строгие инструкции не пускать в квартиру незнакомцев. Входная дверь снабжена "глазком". В моем кабинете только одно большое окно. Оно расположено непосредственно против двери, а письменный стол стоит под прямым углом к ней. Стена позади письменного стола и стена напротив доверху заполнены книжными полками и книгами. Очень немногие из этих книг – романы (терпеть не могу романов), и у меня вообще нет детективов (не выношу детективы). Когда я сижу за столом, то перед собой вижу стену с книжными полками, другая стена с книжными полками – у меня за спиной. Дверь у меня справа, а окно слева, и через окно я могу любоваться прекрасным видом парка и домами, окаймляющими его с восточной стороны.
Картонку с вороном я поставил на край стола, сел и набрал номер похоронной конторы Абнера. Я хотел спросить его кое о чем.
– Слушаю, – сказал Абнер.
– Абнер, это Бенджамин Смок. У вас найдется минута для меня?
– Конечно, – сказал он.
– Тело мистера Гибсона снова у вас?
– Да, – сказал Абнер.
– Абнер, с телом все в порядке?
– В каком смысле?
– Вы не заметили каких-нибудь изменений? Кто-нибудь делал с ним что-нибудь, например, отчленил что-то или нанес какие-то повреждения?
– Нет, лейтенант. Тело абсолютно в том же состоянии, как до пропажи.
– Понятно, – сказал я. – Спасибо, Абнер.
Я повесил трубку и уставился на телефон. Абнер больше не был моим клиентом, пропавшее тело было найдено, дело закрыто – но так и не раскрыто. Если вор вломился в четыре другие похоронные конторы, прежде чем найти нужный труп у Абнера, почему же тогда он выбросил его? И главное: зачем он его похищал? Я попытался порадоваться тому, что эта кража поставила меня в тупик. Мне даже пришла в голову такая веселая шутка – пойти к Абнеру и арестовать его по обвинению в нарушении раздела 1308 Уголовного кодекса: "Мелким преступлением типа "судебно наказуемого поступка" считается действие по получению или покупке собственности стоимостью до ста долларов, если совершивший такое действие знал, что приобретает краденое". Труп Энтони Гибсона стал краденой собственностью в тот момент, когда вор похитил его посреди ночи. А Абнер получил эту собственность сегодня днем, и в любом случае эта собственность не могла стоить дороже ста долларов. "Абнер Бун, вы виновны в совершении преступления, квалифицируемого как "судебно наказуемый поступок", – шутил я сам с собой. Но шутка не радовала меня. Пока я не добьюсь ответа, почему четыре других морга были взломаны, пока не узнаю, почему вор выбрал тело Гибсона и потом выбросил, я не смогу честно сказать, что приложил все усилия для решения этой задачи. А потому я должен проверить все морги по списку Генри.
Я позвонил Марии и сказал, что, вероятно, меня не будет до вечера, но, если она хочет повидаться и нам ничто не помешает, я с удовольствием встречусь с ней попозже. Мария ответила, что будет рада встретиться со мной в любой час дня и ночи. Как раз в эту минуту пропищал ворон в коробке.
– Что это за звук? – спросила Мария.
– Птица, – сказал я.
– Не поняла?
– У меня гостит ворон.
– Как его зовут?
– У него нет имени.
– Отлично! Я придумаю, – воскликнула Мария.
– Не трудись, я выпушу его на волю, как только он поправится.
– Он болен?
– Он попал в автомобильную аварию.
– Он был за рулем или ехал пассажиром?
– Ему сейчас не до смеха. И мне тоже.
– Ладно, ворчун, позвони мне позже.
– Непременно, – сказал я.
Я положил трубку и посмотрел на птицу. Ворон начал проявлять признаки жизни – мигал глазами, слабо похлопывал крыльями. Я взял моток липкой ленты из верхнего ящика стола и крест-накрест заклеил открытую часть коробки – чтобы он не вылез, если придет в себя и захочет полетать по квартире в мое отсутствие, и снова снял трубку.
Мой многолетний опыт показывает, что всех автомехаников зовут Лу. Лу, механик, обслуживающий мою машину, перво-наперво порекомендовал мне избавиться от колымаги, так как от нее больше забот, чем пользы, – к тому же непатриотично ездить на иномарке. Затем он сказал, что придется отогнать машину в стекольную мастерскую, и, вероятно, к началу будущей недели стекло поставят. Скорей всего работа эта обойдется примерно в двести долларов. Я сказал, что пригоню машину немного попозже, повесил трубку и кисло уставился на мигающего, хлопающего крыльями проклятого двухсотдолларового ворона. Потом я заглянул на кухню, выпил стакан холодного молока, сказал Лизетт, чтобы не ждала к обеду, и вышел на улицу.
Глава 10
От авторемонтной мастерской я взял такси в сторону центра – к моргу, стоявшему первым в списке Генри. Это было более роскошное учреждение, чем скромная контора Абнера: в нем было восемь смотровых комнат и две часовни, здесь работали директор-распорядитель, помощник директора и еще штат из двенадцати человек, исключая водителей катафалка и лимузина. Директор оказался круглолицым господином по имени Гамильтон Пиерс. Я представился городским полицейским, расследующим эти таинственные взломы, и спросил его, сколько трупов находилось в его морге прошедшей ночью.
– Четыре, – ответил он.
– Бальзамирование уже было проведено?
– Да, все четыре.
– Мужчины или женщины?
– Три женщины, один мужчина.
– Можете дать мне описание трупа мужчины?
– Он здесь. Посмотрите на него сами.
Мы прошли в ритуальную комнату. В глубине, перед открытым гробом, на складном деревянном стуле – в ряду точно таких же стульев – сидела женщина в черном. Она сидела с прямой спиной, сжимая руки. Комнату наполнял сильный запах цветов – венки лежали в головах и в ногах усопшего. Я почтительно кивнул женщине в черном и приблизился к гробу. На вид покойнику было около семидесяти – иногда бывает трудно определить возраст умершего. Ростом он был, вероятно, шесть футов четыре дюйма, лысоватым, с густыми усами. По моей приблизительной оценке, он весил около ста пятидесяти фунтов. Его скрещенные на груди руки лежали поверх Библии. Глаза, разумеется, были закрыты.
– Какого цвета глаза? – спросил я шепотом у мистера Пиерса.
– Голубые.
– Ко времени взлома уже провели бальзамирование? – еще раз спросил я.
– Да.
Я поблагодарил мистера Пиерса, занес описание умершего в записную книжку и снова стал ловить такси.
К шести вечера я побывал во всех четырех моргах и составил список пяти мужских тел, которые видел вор, плюс то, которое он в конце концов похитил. Я исключил автоматически все тела умерших женщин, так как решил, что вор искал покойника-мужчину, ведь выбрал он в результате Энтони Гибсона. Вот как выглядела страничка в моей записной книжке:
Из сравнительного списка следовало, что похитителю был нужен труп мужчины сорока двух лет, после бальзамирования, с каштановыми волосами и карими глазами, ростом пять футов одиннадцать дюймов и весом сто восемьдесят пять фунтов. Короче говоря, похитителю был нужен Энтони Гибсон – я снова вернулся в исходную точку. Я с трудом сдержал смех. Обычно люди большого роста выглядят глупо, когда ловят такси на углу улицы и при этом хихикают. "Нечего хихикать, – подумал я, – лучше представим себе, как размышлял похититель".
Я – похититель, сказал я себе. Я узнал, что в аварии погиб Энтони Гибсон. Как я узнал об этом? Способы разные. Пусть Рода Гибсон и не кричит об этом на каждом углу, однако новости о несчастных случаях со смертельным исходом распространяются очень быстро. Итак, представим себе, что я, будучи вором, узнал о смерти Гибсона и по какой-то причине желаю заполучить его труп. Я предполагаю, что тело отправится в один из моргов в округе, но я не знаю, в какой именно. Тогда отчего просто не позвонить семье умершего и не спросить прямо, куда можно прийти, чтобы отдать последний долг? Предположим, я не знаком с семьею покойника, – в данном случае я не могу, вероятно, звонить по телефону и спрашивать, где будет выставлено тело, особенно если у меня на уме похищение. Ну, ладно, пока все хорошо. Я рисую круг на карте расположения улиц, при этом центром круга является дом Гибсона на Мэтьюз-стрит, и беру произвольный радиус в двадцать кварталов, полагая, что тело попадет в один из моргов в пределах окружности с таким радиусом. Затем я выискиваю адреса и названия всех моргов внутри этой окружности и под покровом ночи начинаю разыскивать тело Энтони Гибсона. Мне везет в пятой похоронной конторе, куда я вламываюсь. Я забираю тело Гибсона и затем...
И что затем?
Возвращаю его!
Господи Иисусе, получается чепуха! Все равно чепуха. Все впустую, я вернулся к тому, с чего начал. Но вдруг какое-то радостное предчувствие охватило меня.
Я решил купить подарок моему ворону.
Глава 11
Клетка, купленная мною, была большая и некрасивая. Но я рассматривал ее только как временное помещение для птицы. Я собирался выпустить ворона на волю, когда поправится. Клетку я поставил на самый верх кухонного шкафа. На холодильнике Лизетт оставила мне простую и короткую записку:
"Птица ускакала. Я тоже! Лизетт".
Я нашел ворона в спальне. Он сидел на лампе у кровати, сгорбив плечи, с вызовом поблескивая глазами-бусинками, похожий на стервятника.
– Ну, давай, птичка, – сказал я нежно, – я купил тебе клетку.
Птица молчала в ответ.
– Это до тех пор, пока ты не выздоровеешь. Потом я отвезу тебя в парк и выпущу на свободу.
Птица молчала.
– Я заплатил за клетку семь долларов.
Тут ворон издал явно угрожающий звук. Казалось, он сейчас взмахнет крыльями и бросится мне прямо в лицо. Я отступил к окну. Птица все еще пребывала в той же позе – изготовившись к нападению. Клюв угрожающе открывался и закрывался, перья на крыльях взъерошились. Ворон внимательно наблюдал за моими передвижениями по комнате. Я открыл окно.
– Убирайся, – сказал я. – Если ты хочешь носиться по городу, я очень рад. Я хотел отвезти тебя туда, где мы познакомились. Но раз ты такой неблагодарный и злой, убирайся. Улетай, чего ты ждешь?
Ворон скептически смотрел на меня. Затем, вместо того чтобы лететь к открытому окну, он вдруг снялся и пролетел через дверь в коридор. Я побежал следом. Он опустился на мебель в гостиной.
– Если изгадишь мне кушетку, застрелю на месте, – сказал я. Но вместо того чтобы стрелять, я пошел на кухню, взял из холодильника пару ломтиков салями и бросил их в клетку. Потом отнес клетку в гостиную и, распахнув дверцу, поставил на кофейный столик. Сам отошел в сторону.
Ворон заподозрил ловушку.
– Угощайся, – сказал я.
В три прыжка ворон добрался до клетки, снова взглянул на меня, вошел внутрь и стал клевать ближайший кусочек салями. Я прыгнул через комнату и захлопнул дверцу. Ворон взлетел, стал бить крыльями по клетке, визжать, орать и греметь.
– Как только мне заменят ветровое стекло, – сказал я, – которое ты разбил, я поеду в парк и наконец избавлюсь от тебя. А пока что заткнись и ешь.
Тут раздался звонок. Я еще раз поглядел на ворона и пошел к телефону.
– Алло, – сказал я немного резко.
– Я подобрала имя для твоего ворона.
– Мне это неинтересно, – ответил я, – я отвезу его в парк, как только починят мою машину.
– А где твоя машина? – спросила Мария.
– В ремонте. Это надолго. Ты придешь ко мне, или я – к тебе?
– Лизетт ушла?
– Ушла.
– Я приду.
– Хорошо, – сказал я.
– Это очень милое имя, – настаивала Мария.
– Ну, какое?
– Эдгар По.
– Еще не хватало! – воскликнул я. Однако в глубине души я чувствовал, что это как раз та глупая, отвратительная кличка, которая попала в точку и прилепится навсегда.
Глава 12
Больше всего я люблю Марию за то, что с ней никогда не знаешь, какую роль она выберет в час любви. Она приходила ко мне с невинно раскрытыми глазами, как шестнадцатилетняя девчушка, и являлась сладострастно изобретательная, как стодолларовая проститутка. Она выходила из ванной, воплощенная гурия, в вуали и шароварах. Лежа подо мной, она сыпала испанскими проклятиями, как барселонская цыганка. Я любовался ею, когда, в поясе и чулках (редкость в эту проклятую эпоху колготок), она приближалась к кровати, пахнущая мимозой, с обнаженной грудью, распущенными волосами и блестящими глазами. Я помню, как она преображалась в английскую гувернантку, в жертву изнасилования, в принцессу и в секретаршу. Мария Хокс соединяла в себе целую толпу женщин: я никогда не знал, какой она будет в следующий раз.
Сегодня она была медсестрой.
Сегодня она воплощала все эротические фантазии о сестре милосердия, какие лелеял любой полнокровный американец, попадая в больницу. Ее светлые волосы были собраны на затылке в аккуратный пучок. Она приблизилась к кровати – я лежал голый под одеялом. На ней были белые трусики, белые колготки танцовщицы и белые лодочки. Присев на край кровати, левой рукой она взяла мое правое запястье, как будто для измерения пульса, и – я не успел опомниться – ее правая рука уже гуляла под одеялом. Она говорила мне успокоительные слова, утешала, уверяла, что операция пройдет хорошо, убеждала расслабиться – тем временем ее неутомимая рука добивалась обратного. На минутку отлучившись, она сняла трусики и вернулась к кровати облаченная только в бюстгальтер, колготки и лодочки. Она попросила прощения за то, что разделась, но в больнице так жарко – а вам не жарко? Просунув снова руку под одеяло, она воскликнула в тревоге: "Вас лихорадит", затем сорвала вдруг одеяло и расширила глаза, разыгрывая удивление, и улыбнулась, и встала, и отошла в сторону. Потом она перестала улыбаться. Не отрывая от меня глаз, она расстегнула бюстгальтер и бросила его через всю комнату на стул, но не попала. Продолжая смотреть на меня, она скинула лодочки, потом, зацепив большими пальцами пояс колготок, медленно стянула их с бедер и живота, затем ниже и наконец грациозно выскользнула из них. Она снова приблизилась к кровати, протянула руку к затылку и распустила свои длинные светлые волосы. Я прижимал ее к себе, и она бормотала мне в ухо, что все будет хорошо, мне не надо волноваться, я хорошо перенесу операцию, – и тут зазвонил телефон.
Я поглядел на часы в изголовье кровати. До полуночи оставалось двадцать минут. Я взял трубку.
– Алло, – сказал я.
– Бенни?
– Это ты, Купера?
– Да, – ответил он. – Надеюсь, не разбудил?
– Нет, я не спал. – Я посмотрел на Марию.
– У меня есть кое-что интересное.
– И что же это?
– Примерно полчаса назад мы приняли донесение от одной старушенции. Она гуляла с собачонкой и засекла красно-белый микроавтобус "Фольксваген". Он стоял у похоронной конторы на углу Шестой и Стилсон.
– Продолжай, – уже не лежа, а сидя в постели, сказал я.
– Ее разобрало любопытство, она подобралась поближе и увидела, как какой-то парень выносил покойника. Потом он втащил мертвеца в автобус и стал закрывать дверь – тут залаяла собачонка. У старушенции крохотная собачка, пекинес или китайский мопс. Машина стояла под фонарем у заднего входа, поэтому парень решил, что старуха разглядела номерной знак...
– А на самом деле?
– Куда там! Она так близорука, что без очков не узнала бы собственной матери, разве что с одного фута. Однако он этого не знал и, решив, что засекли и его, и машину, бросился на старуху с ломиком. Собака покусала парня за ногу, старуха, сняв туфлю, стала ею отбиваться и царапаться – крепкая старушка, скажу я тебе. Парень был раза в два крупнее ее, но если послушать старушку, то она в лепешку его превратила. Люди начали выглядывать из окон, парень струхнул, обронил ломик, бросился к автобусу и уехал.
– Отпечатки на ломике нашли?
– Отделение детективов и лаборатория трудятся сейчас над этим. Однако дело не только в этом. Дело очень серьезное.
– Рассказывай.
– Как только получили донесение, мы тотчас выслали машину. Было без четверти одиннадцать. Когда оперативная группа вошла в помещение морга, они увидели, что на полу комнаты бальзамирования лежит убитый. В этой комнате осуществляется бальзамирование трупов. А вообще ее называют "подготовительной". У убитого в груди торчал его собственный скальпель. Покойник был опознан как Питер Грир, один из работников морга.
– На столе была кровь?
– На каком столе?