– В комнате бальзамирования.
– Я же сказал, детективы еще там. Ни фотографий, ни отчетов ко мне пока не поступало.
– Как, по-твоему, они отнесутся, если я поговорю со старушенцией?
– Лучше у них спроси, – сказал Купера. – Это убийство, ты же понимаешь.
– Понимаю, Купера, большое спасибо.
Я положил трубку.
– Что-то есть? – спросила Мария.
– Что-то есть, – ответил я. – Можно одолжить твою машину?
Глава 13
Двое детективов, которых прислали из двенадцатого участка, были Дэйвом Горовицем и Дэнни О'Нилом. Я знал Горовица, но никогда прежде не работал с О'Нилом. В нашем городе принято, что если к какому-то детективу в полицейском участке попадает донесение об убийстве, то он и ведет дело дальше до счастливого завершения. Тем не менее положено уведомлять отдел тяжких преступлений, и в зависимости от места (географической точки) преступления двое из Верхнего или Нижнего отдела тяжких преступлений приезжают туда вскоре после того, как детективы, осуществляющие расследование, проведут предварительную работу. "Верхний" и "Нижний" – это географические обозначения: применительно к убийствам город разделен на два сектора. Итак, когда я в четверть первого ночи приехал в похоронную контору на углу Шестой и Стилсон, из отделения тяжких преступлений еще никого не было. По поводу отсутствия этих специалистов никто не плакал. В ту пору, когда я служил в полиции, у меня с ними взаимной любви не было. По моей оценке, специалисты из отделения тяжких преступлений – просто изнеженные дублеры, своего рода Игроки. У заднего входа в похоронную контору я переговорил с Горовицем и О'Нилом. Труп убитого служащего морга Питера Грира уже был сфотографирован и направлен в морг для обязательного вскрытия.
– Нашли что-нибудь, кроме ломика? – спросил я.
– Только это, – сказал Горовиц, извлек из кармана конверт с вещественными доказательствами и вытряхнул на платок какое-то ювелирное украшение.
– Что это? – спросил я. – Яшма?
– Похоже.
– Принадлежит старухе?
– Нет.
– Вы спрашивали ее?
– Да.
О'Нил был заметно моложе Горовица и меньше горел желанием сотрудничать со мной. Я легко представлял, о чем он думал. Он, понимаешь, гнет спину за двести семьдесят пять долларов в неделю, в то время как я частными расследованиями зарабатываю миллионы. Если они с Горовицем раскроют это убийство, пусть все лавры будут принадлежать ему, О'Нилу, нечего делиться с отставным полицейским. Он у меня помощи не просил и от меня помощи не ждал. С другой стороны, Горовиц – ему было за пятьдесят – работал в полиции достаточно давно и понимал, что он не станет – в один прекрасный день – комиссаром или начальником сыска. Он был умным, работящим вторым детективом, он знал, что я хороший специалист (и при этом скромен), и он также знал, что если я найду что-нибудь, что поможет ему раскрыть это дело, то они с напарником получат поощрение или продвижение по службе – но никак не я.
– Можно разглядеть получше? – спросил я.
– Разумеется, – сказал Горовиц, и мы подошли поближе к источнику света.
Подвеска имела овальную форму, яшма была вставлена в тонкую серебряную рамку, присоединенную к сломанной серебряной цепочке. На поверхности камня вырезан барельеф – профиль, похожий на египетский. Углом конверта Горовиц подцепил подвеску и перевернул. С тыльной стороны на серебре было выгравировано красивыми буквами: "Натали Флетчер, 69 г. до н.э.".
– Что-нибудь удалось узнать про это?
– Пока нет, – ответил Горовиц.
– Там внутри есть трупы женщин?
– Два.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал О'Нил. – Не упала ли подвеска с одной из женщин, когда ее вносили сюда. Ты ошибаешься, Смок. Я уже беседовал с директором. Умерших женщин звали Джанет Мюллер и Салли Дамьяно.
– Вам удалось узнать, как звали того, кто соскочил?
– Не понял?
– Труп, что украли?
– Ах да, – сказал О'Нил. – Этого человека звали Джон Хиллер.
– Возраст? – спросил я и вытащил записную книжку. Однако О'Нил не собирался говорить.
– Зачем мне надо делиться сведениями со Смоком? – спросил он у Горовица.
– А почему нет? – пожал плечами Горовиц, в эту минуту ставший похожим на раввина.
– А если он нам испортит все дело?
– Не испортит, – сказал Горовиц.
– Ему было тридцать семь, – неохотно проговорил О'Нил.
– Рост?
– Пять футов одиннадцать дюймов.
– Вес?
– Сто восемьдесят – сто девяносто.
– Волосы?
– Каштановые.
– Глаза?
– Карие.
– На столе была кровь?
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Хочу понять, было ли осуществлено бальзамирование мистера Хиллера.
– Так чего же прямо не спросишь? – сказал О'Нил. – Нет, бальзамирование еще не проводили. Очевидно, Грир как раз собирался бальзамировать труп Хиллера, когда убийца на него напал.
– Эта пожилая дама, та, что сцепилась с убийцей... Она дала его описание?
– Она просто сказала, что это был крупный, здоровенный детина.
– Белый или черный?
– Белый.
– Что носил?
– Какой-то головной убор, кожаную куртку, черную или коричневую – она не разглядела.
– Как ее зовут?
– По-моему, мы не должны ему говорить это, Дэйв, – сказал О'Нил.
– Почему нет? – удивился Горовиц.
– Одно дело, когда мы с ним разговариваем, другое дело, когда он ходит и опрашивает свидетелей. Если мы доведем расследование до суда, я не хочу, чтобы все лопнуло только из-за того, что он совал нос куда не положено.
Горовиц снова пожал плечами:
– Может, он и прав, Смок-Дымок.
– Ладно, – сказал я. – Как тебе угодно.
К тротуару подкатил черный седан. Я тотчас догадался, что приехали специалисты из Нижнего отдела тяжких преступлений. В этом отделе любят черный цвет – он говорит об их профессии без обиняков. Из машины вышли два человека, посмотрели значки на груди О'Нила и Горовица и стали искать опознавательный знак на моем пальто. Один из них спросил, кто я такой. Я вынул свой значок и показал. У него оказалось достаточно острое зрение – под главной надписью "ДЕТЕКТИВ-ЛЕЙТЕНАНТ" он прочитал дополнительную, выведенную синей эмалью, крохотными буковками: "в отставке".
– Эта дрянь никуда не годится, – заявил он. – Впрочем, годится как проездной в метро, если при этом у тебя на дорогу найдется тридцать пять центов.
– Что ты здесь делаешь? – спросил другой.
– Он мой друг, – сказал Горовиц.
– А-а, – протянул первый и понимающе кивнул. – Ну-ка, друг, чеши отсюда. Здесь пахнет убийством.
– Доброй ночи, господа, – сказал я и пошел прочь. Я решил поискать кафе, бар или аптеку с телефоном.
Глава 14
В этом деле я отнюдь не стремился играть наперегонки с Горовицем или с О'Нилом, но я знал, что они еще по крайней мере час провозятся на месте преступления, а к тому времени Натали Флетчер, чье имя выгравировано на обороте подвески, может умчаться куда подальше – например, на Аляску. Конечно, подвеску мог уронить кто угодно – вовсе необязательно похититель тела, он же убийца работника морга. На самом деле трудно поверить, что убийца – которого пожилая дама, сцепившаяся с ним, описывает как мужчину – носил на шее определенно женское украшение. Однако цепочка все-таки разорвана, поэтому возникает предположение, что она была сорвана с шеи во время борьбы.
В телефонной книге была целая колонка Флетчеров, но только единственная Натали Флетчер, проживавшая по адресу Оберлин-Кресент, 420, в двух милях отсюда, в сторону окраины. Я сел в машину Марии и поехал по Клеридж-авеню, почти пустой в это позднее время. К дому Натали Флетчер я прибыл в час ночи – прекрасное время для допроса людей, подозреваемых в убийстве. Я поднялся на три лестничных пролета к дверям квартиры, номер которой был обозначен на почтовом ящике в вестибюле. Приложив ухо к двери, я принялся слушать. Полицейские – даже отставные – всегда слушают под дверью, прежде чем позвонить. Часто бывает трудно расслышать разговор, но обычно различимы несколько голосов (при условии, что говорят все, кто находится в комнате), и подслушивающий может составить себе весьма ясную картину, что ждет его за закрытой дверью. В данном случае меня ждала тишина.
Кнопки звонка не было. Я постучал. И опять – ни звука в ответ. Я снова постучал. Было начало второго ночи, так что, если Натали Флетчер спала, надо было стучать подольше, пока она не проснется. Я постучал еще раз, громче. Внезапно с другой стороны холла открылась дверь. Я обернулся и оказался лицом к лицу с высоким широкоплечим мужчиной старше сорока, с чисто выбритой, как у Юла Бриннера, головой. Глаза у него были карие, а брови светлые и мохнатые. Под глазом на правой щеке прилеплен пластырь, поверх пижамы халат, на ногах – теплые домашние тапочки. Из его квартиры доносились приглушенные голоса актеров из ночного телефильма.
– Вы ищете Натали? – спросил он.
– Да, – ответил я.
– Ее здесь нет.
– А вы не знаете, где она?
– Нет, – сказал он. – Кто вы?
– Офицер полиции, – я показал ему значок.
– Она попала в беду? – спросил он.
– Вы ее друг?
– Я мало ее знаю.
– Как вас зовут?
– Амос Вейкфилд.
– Когда вы видели ее в последний раз, мистер Вейкфилд?
– Я не веду учета ее приходов и уходов, – сказал Вейкфилд.
– Тогда откуда вы знаете, что ее здесь нет?
– Ну... Из ее квартиры не слышно никаких звуков. – Он помолчал. – Обычно она ставит пластинки.
– В котором часу вы пришли домой, мистер Вейкфилд?
– Трудно сказать... Пожалуй, в одиннадцать тридцать.
– Она живет здесь одна?
– Да.
– Какая у нее машина?
– Что? – спросил Вейкфилд.
– У нее есть машина?
– По-моему, да. Почему вы спрашиваете?
– Какого типа машина?
– Не знаю.
– А это не микроавтобус "Фольксваген"?
– Нет.
– Вы видели эту машину?
– Да.
– Но вы не знаете ни марки, ни года выпуска?
– Это какой-то микроавтобус.
– Мистер Вейкфилд, вам случалось видеть, чтобы Натали Флетчер носила подвеску с яшмой, на которой вырезан египетский профиль?
– Нет. А к чему все эти расспросы?
– Просто рутинное расследование, – ответил я.
– В час ночи?
– Ну, нам нужно внести ясность, – сказал я. – Мистер Вейкфилд, вы случайно не знаете, не проживают ли у нас в городе родители мисс Флетчер?
– Мне очень мало известно о ней. Мы говорим друг другу "привет" на лестнице, вот и все.
– Значит, вы не знакомы ни с кем из ее друзей.
– Нет.
– Ведь если ее нет дома в час ночи, значит, вероятно, она проводит ночь где-то еще.
– Откуда мне знать?
– Или она всегда приходит поздно?
– Не знаю.
– Ну, большое вам спасибо, – сказал я. – Извините, что разбудил.
– Я смотрел телевизор, – ответил Вейкфилд.
– Порезались? – спросил я.
– Что?
– Щеку порезали? – Я указал на кусок пластыря.
– Ах, это. Да.
– Ну, спокойной ночи, – сказал я.
– Спокойной ночи, – ответил он, закрыл и запер дверь. Я снова спустился в вестибюль и опять осмотрел почтовые ящики. Почтовый ящик коменданта был первым в ряду, обозначенный словом "Комендант". На ящике стоял номер квартиры: 1А. Я нашел ее на нижнем этаже рядом с лестничной клеткой. Под звонком также была надпись, от руки: "Комендант". Я позвонил и стал ждать.
– Кто там? – спросил из-за двери мужской голос.
– Полиция, – ответил я.
– Полиция? – Дверь приоткрылась на щелку, удерживаемая цепочкой. Через щель был виден кусок небритого подбородка, наполненный подозрениями глаз, уголок рта. – Покажите ваш значок, – потребовал он.
Я поднял значок.
– Минуточку. – Он снова прикрыл дверь. Я ждал. Где-то в здании послышался звук спускаемой в туалете воды. Где-то заплакал ребенок и умолк. С улицы донесся резкий вопль "Скорой помощи". Наконец дверь открылась.
Комендантом был человек старше шестидесяти, с небритой седой щетиной и слипающимися голубыми глазами. Поверх белья он накинул выцветший зеленый банный халат. Из-под халата торчали голые ноги.
– Что это? – спросил он. – Ограбление?
– Нет, – ответил я. – Можно войти?
– Жена спит, – сказал он.
– Мы будем тихо.
– Ладно, – согласился он. – Но только очень тихо.
Он сделал шаг назад, чтобы впустить меня, запер дверь и провел меня через небольшой холл в кухню. Мы сели за кухонный стол. Откуда-то из глубины квартиры раздался легкий храп.
– Что случилось? – спросил он. Голос его был приглушен.
– Я разыскиваю Натали Флетчер.
– Уехала, – сказал он.
– Что вы хотите этим сказать?
– Выехала из квартиры.
– Когда?
– Сложила свои вещи в машину вечером в воскресенье, а сегодня утром уехала.
– Она оставила адрес, где ее искать?
– Нет. Она сказала, что свяжется со мной по поводу мебели. Пива не желаете?
– Нет, спасибо.
– А я, пожалуй, хлебну пивка. – Он встал, подошел к холодильнику и открыл дверцу. – Черт, – выругался он, – у нас кончилось пиво. – Он вернулся к столу.
– Так что насчет мебели?
– Она велела мне попробовать продать ее тому, кто снимет квартиру. В микроавтобус она погрузила только личные вещи.
– Какого типа у нее микроавтобус?
– "Бьюик" семьдесят первого года.
– Цвет?
– Синий.
– Номерной знак не знаете случайно?
– Нет.
– Какие личные вещи она упаковала?
– Просто платья, тряпки. Три легких чемодана и один тяжелый. Я помог ей снести их вниз. Она дала мне пять долларов.
– Это было в воскресенье вечером?
– Да.
– Она все погрузила в микроавтобус вечером в воскресенье, но не выехала из квартиры до сегодняшнего утра.
– Именно так.
– Вы видели, как она уезжала утром?
– Да. Она принесла мне ключ.
– В котором часу?
– В девять.
– В ту ночь она оставила машину на улице?
– Сомневаюсь. Тем более что в машине лежали чемоданы. Здесь поблизости – два гаража. Наверное, отогнала машину в один из них.
– Сколько она здесь прожила?
– Въехала сюда три месяца назад. В июне. В середине. В чем она провинилась? А вас-то как звать? Вы представились?
– Лейтенант Смок. А как ваше имя?
– Стэн Дурски. Что она натворила?
– Почему вы думаете, что она натворила что-то?
– Полицейский лейтенант стучится ко мне посреди ночи, задает вопросы, вот я и вынужден думать, что она что-то сделала. В любом случае она сдвинутая.
– Как "сдвинутая"?
– По фазе, – сказал Дурски.
– В чем это проявляется?
– Она считает, что она Клеопатра. Вы верите в перевоплощение?
– Нет.
– Я тоже. А она верит. Знаете, что она думает?
– Что она думает?
– Она думает, что в ней воплотилась Клеопатра. Как вам нравится? Считает, что родилась в 69 году до нашей эры. Она говорила мне, что отец ее не Джеймс Флетчер, а Птолемей Одиннадцатый... Правильно я произношу это имя? Птолемей? А братик ее Гарри? Тот, что умер от инфаркта шесть месяцев назад?
– Что вы знаете про ее брата?
– Он не был ее братом. То есть он не был Гарри Флетчером. Знаете, кем был он?
– Кем же?
– Птолемеем Двенадцатым – так это произносится? Клеопатра вышла за него замуж, когда ей было семнадцать. Он умер не от инфаркта, сказала Натали.
– От чего же он умер?
– Он утонул в Ниле. А вы бы видели, как она одевается! Она, бывало, наряжалась в такие длинные платья, копировала их с изображений Клеопатры в музее. Волосы у нее черные, как воронье крыло, она носит их подстриженными вот здесь, в точности как Клеопатра. И иногда она носит на голове эту дешевую маленькую корону и таскает с собой эту штуку, обвитую бутафорной змеей, это ее скипетр... Правильно я произношу – скипетр? И глаза, знаете, и губы она красит в точности как Клеопатра. Признаться, скажу я вам, порой я сам верю, что она – настоящая Клеопатра. А знаете, как она называла мою супружницу? Ну, мою жену, которую зовут Роуз Энн?
– Как она ее называла?
– Чармиан – правильно я произношу? Это у Клеопатры была такая придворная дама. Честно говоря, я рад, что она выехала отсюда. Ну, теперь, если просто продать все барахло, что она оставила... Я сказал ей, знаете... Я сказал, что если новый квартирант не купит, то я все выброшу на свалку. Гостиную она называла "королевскими покоями", вам следует взглянуть. Вы, наверное, никогда не видели такого количества никчемного барахла из магазина бывших в употреблении вещей. Я заходил к ней пару раз, чинил ей то одно, то другое. В этих старых домах всегда что-нибудь выходит из строя. Свет она все время держала выключенным, жгла свечи; в потемках я с трудом разбирал, что делаю. Да еще эти благовония. Господи Иисусе, все здание от них провоняло! И еще она ставила пластинки с жутковатой струнной музыкой и иногда сама с собой разговаривала, словно бы на иностранном языке – на египетском, наверное. Я египетского не знаю, а вы?
– Я тоже не знаю.
– Да, она сдвинутая. Очень жаль, конечно. А из хорошей семьи.
– Родители ее еще живы?
– Оба. С отцом не приходилось встречаться, хотя Натали много рассказывала про него... Птолемей Одиннадцатый, как вы уже знаете. – Дурски закатил глаза к небу и вздохнул. – Они с матерью разведены. А мать – хорошая женщина. Всегда заговаривала со мной, когда приезжала к дочери, если видела меня на улице. Мы были с ней в приятных отношениях. Ее зовут Вайолет. Вайолет Флетчер.
– Где она живет?
– Где-то ближе к окраине. По-моему, на Фермонт. Могу ошибиться.
– Мистер Дурски, – сказал я, – не случалось вам видеть, чтобы Натали носила подвеску с яшмой...
– Да, конечно, постоянно носила. Она говорила, что это подарок брата. Птолемея. Говорила, что он нанял самого лучшего скульптора в Александрии вырезать на яшме ее профиль. Сдвинутая, верно?
– Человек, который живет напротив нее через холл...
– Вейкфидд?
– Да. Он сказал, что никогда не видел на ней этого украшения.
– Ну, он такой человек, очень занят собой. Вполне вероятно, что он не заметил.
– А давно ли он живет здесь?
– Въехал около двух месяцев назад. И все-таки, что такое натворила Натали?
– Мне ни о чем таком не известно. Просто хотелось бы поговорить с ней. Вот и все.
– Стэн! – раздался из глубины квартиры женский голос. – Ты там с кем-то разговариваешь?
– Нет, Роуз Энн! – крикнул он в ответ. – Я сижу на кухне и разговариваю сам с собой.
– Стэн?
– Конечно, я не один. Мы разговариваем с полицейским.
– Не надо морочить мне голову, Стэн, я не такая дура, – сказала она.
– Мистер Дурски... Вы говорили, что Натали дала вам ключ, когда...
– Да.
– И он по-прежнему у вас?
– Да.
– Могу я осмотреть эту квартиру?