– Почему нет, – сказал он. – Вы похожи на честного человека. Кроме того, там есть только никчемное барахло. У меня однажды был пожар в квартире 7С, жильцов дома не было, явились пожарники и унесли все, что не было прибито к полу гвоздями. Не просто так пожарники заработали себе прозвище "Сорок воров". Кроме того, наведываются сюда всякие полицейские в поисках нарушений, грозят штрафами и выманивают взятки. Но вы, я вижу, человек честный. В любом случае весь этот мусор я хочу выбросить. Если его не купит новый квартиросъемщик. Дать вам ключ?
– А вы со мной не хотите пойти?
– Нет, я хочу снова лечь спать. Просто когда закончите, бросьте ключ в мой ящик. Договорились?
– Стэн! – крикнула его жена. – Ты что, не выключил телевизор?
Глава 15
Я отпер дверь Натали, не потревожив соседа напротив, Амоса Вейкфилда, бесшумно прикрыл за собой дверь и только тогда стал шарить по стене в поисках выключателя. Он оказался слева от входа.
Крохотную прихожую от комнаты отделяла вышитая бисером занавеска. Обои в прихожей были белые с темно-зеленым, почти черным узором из пальмовых листьев. Я отодвинул занавеску, нашел еще один выключатель на косяке, включил свет и тотчас оказался в Древнем Египте – для бедных.
Комната также была оклеена обоями с пальмовыми листьями. У стены напротив вышитой бисером занавески расположились две чахнущие, но настоящие пальмы. Они стояли по обе стороны громоздкого плетеного кресла, покрытого из распылительного баллончика золотой краской, – это был, несомненно, трон Клеопатры. На сиденье лежала пурпурная подушка. Пара таких же по форме и размеру подушек, белая и голубая, валялись на полу перед троном. На стене за троном висели гравюры в рамках, изображающие пирамиды, сфинкса, реку – видимо, Нил, фриз с гробницы фараона и очень живой рисунок кобры. Два невыцветших прямоугольника на обоях говорили о том, что на этих местах прежде тоже висели картины. В стене слева от трона была видна закрытая дверь, обклеенная обоями с пальмовым рисунком, а на полу лежал то ли матрас, то ли мягкий резиновый коврик, обернутый в пурпурную ткань. Я подошел к двери и открыл ее.
В отличие от ветхой роскоши королевских покоев спальня была обставлена по-спартански и в сравнении казалась весьма современной. Стены выкрашены белой краской, картины отсутствуют и по всем признакам раньше тоже не висели. У стены напротив входной двери стояла двуспальная кровать, рядом с окном, из которого была видна вентиляционная шахта. На окне – белая штора, по бокам – легкие белые занавески. Кровать была застелена простынями, наволочками и одеялом, без покрывала. Напротив кровати стоял комод с зеркалом, отделанный белой эмалью, а на нем дешевый проигрыватель. Я подошел к комоду. Ящики были пусты, за исключением того, что осталось от сборов перед отъездом, – булавок, коробочки от губной помады, пары пенсов да шариковой ручки за двадцать девять центов. Единственный платяной шкаф в комнате также был пуст. Внутри я нашел лишь несколько проволочных вешалок – еще несколько валялось на полу.
Я снова отправился в прихожую и на кухню. Шкафчики содержали горшки и сковородки, чистящие средства, губки, коричневые бумажные мешки, пластмассовое ведро, полное мусора. В одном из настенных шкафов я обнаружил трехдневный запас консервов и различные крупы. В другом шкафу нашел шесть чашек и блюдец, восемь обеденных тарелок и полдюжины стаканов. В ящике под мойкой находился полный набор утвари из нержавейки, разделочные ножи, хлебный нож, консервный, открывалка для бутылок и пара сервировочных ложек. Холодильник был почти пуст – там стоял полупустой пакет молока, кусочек масла с прилипшими хлебными крошками, пучок салата, нераспечатанный стаканчик йогурта с черникой, три ломтика ветчины, завернутые в навощенную бумагу, и сморщенная сосиска. На доске для резки мяса, у холодильника, я нашел бутылку виски, полную на три дюйма. Рядом с телефоном, висевшим на стене с другой стороны от холодильника, не было видно никаких накарябанных карандашом номеров, не оставлено никаких записок. Блокнот тоже отсутствовал. Я поднял трубку, поднес к уху и услышал характерный зуммер: телефон еще не отключили.
Я вернулся к шкафчику под мойкой, вытащил мусорное ведро, открыл один из больших мешков из коричневой бумаги, сел на пол и стал просеивать мусор Натали Флетчер, отлепляя мокрые комочки один за другим от пластмассового ведра и перемещая их в бумажный мешок. Как правило, мусорное ведро – это золотая жила для полицейского. На первый взгляд мусор Натали Флетчер состоял в основном из апельсиновой кожуры, испитого кофе, черствых корочек хлеба, консервных баночек, мокрых бумажных платков, жирных бумажных полотенец, огуречных и картофельных очисток, конверта от телефонной компании, баночки из-под сока, снова испитого кофе и смятой страницы воскресной газеты с комиксами. Я продолжал искать. Подбираясь ко дну ведра, я нашел несколько счетов с пометкой "оплачено", полдюжины окурков, которые явно были высыпаны из пепельницы, бутылку от пива, крышечку от бутылки и обрывок странички, вырванной из календаря. Я еще немного покопался и нашел еще три обрывка той же самой календарной странички – очевидно, ее разорвали пополам, а потом еще раз надвое. Я разложил обрывки на полу и затем сложил их вместе, как головоломку. Сентябрь. Календарь этого месяца. Сегодняшнее число...
В моем восприятии пока не рассветет – все еще будет продолжаться сегодня, сколько бы часов ни минуло с полуночи. Итак, сегодня все еще был понедельник, девятое сентября. Натали выехала из квартиры в девять утра, но в календаре не было никаких пометок, указывающих на предстоящий отъезд. Это тем более казалось странным, так как в календаре, рассчитанном на месяц, она записывала ручкой или карандашом все свои планы о встречах и делах. Я внимательно разглядывал пометки на каждой строчке, сделанные, как я заключил, ее почерком:
3 сентября: парикмахерская, 15 час.
5 сентября: банк, 11 час.
7 сентября: д-р Гирш, 13.15.
8 сентября: позвонить маме.
Ночь восьмого сентября была как раз той самой, когда кто-то взломал двери пяти похоронных контор и похитил труп Энтони Гибсона. А сегодня было девятое сентября, и строчка напротив была не заполнена. Но далее стояло:
10 сентября: Сузанна, 14 час.
Месса, 12 – полночь.
Эти последние записи также казались странными. Или, чтобы выразиться точнее, казалось странным, что я нашел их в мусорном ведре. Если Натали предполагала выполнить все намеченные дела, то зачем выбросила календарь, напоминавший ей о них? Но, с другой стороны, если она не собиралась встречаться с Сузанной завтра в два часа или пойти в церковь в полночь, зачем она вписала эти два дела в календарь вообще? Я автоматически заключил, что Натали уезжает из города – иначе почему она оставила мебель (какую имела), распорядившись продать ее? Но если она заранее планировала отъезд, стала бы она назначать дела в городе на завтра? Или отъезд был внезапным решением? Или же она нашла меблированную квартиру в двух кварталах отсюда и перевезла туда личные вещи, оставив рухлядь? Я не знал.
Я положил коричневый бумажный мешок в пластмассовое ведро, подмел мусор, высыпавшийся на линолеум, выключил свет и тихо вышел из квартиры.
Глава 16
Дурски не обманул меня, в непосредственной близости от дома Натали было два гаража. В первом – дежурный впервые слышал про синий микроавтобус "Бьюик", принадлежащий Натали Флетчер. Я отправился ко второму гаражу.
В пустынные ночные часы некоторые районы приобретают облик пострадавших от войны. Район, где находилась улица Оберлин-Кресент, когда-то считался элитным, с высокой квартплатой, но это было слишком давно. Даже сейчас он еще не пришел в полный упадок, однако был близок к этому, со всеми признаками грядущего разрушения. Сама по себе Оберлин-Кресент являлась одним из нескольких оазисов посреди общей картины запустения – брошенных зданий, помещений бывших магазинов, захламленных участков, усеянных обломками снесенных домов, маленьких неухоженных городских парков со сломанными скамьями, исписанными стенами и тротуарами, гаражами, бензоколонкой и ночной закусочной. По забытым участкам шныряли крысы и бездомные собаки. В бесхозных домах, без электричества и воды, поселялись отверженные. Тротуары были замусорены винными бутылками и рваными газетами. Всего в четырех кварталах протекала река, а с шоссе Харбор-Хайвей доносились автомобильные гудки и грохот грузовиков. На крыльце одного из этих зданий сидели трое подростков и курили. Было около двух ночи.
Они сразу решили, что я – полицейский. Один подросток встал, шагнул мне навстречу, глубоко затянулся, вынул изо рта тоненькую сигарету и спросил:
– Знаешь, что это?
– Нет, – сказал я. – Что же это такое?
– "Травка", – сказал он. – А ты полицейский?
Я не ответил. Он снова затянулся.
– Почему ты не арестуешь меня? – хихикая, спросил он. – Это "травка".
– Нам не разрешается арестовывать наркоманов после полуночи, – сказал я и пошел своей дорогой.
– Эй, офицер! – крикнул он вслед. – Проваливай подальше!
Второй гараж находился на углу улиц Диккенс и Холт. Дежурный сидел в небольшой освещенной конторке. Положив ноги на стол, он читал газету, из приемника звучал рок. Другой дежурный мыл из шланга машину. Я не хотел пугать человека в конторке, но радио было включено на полную мощность, и он, вероятно, не слышал, как я подошел.
– Извините, – сказал я, и он повернулся на своем потрепанном крутящемся стуле, скинув ноги со стола, округлив от страха глаза и выронив из рук газету.
– В кассе восемнадцать долларов, – тотчас заявил он. – Забирайте.
– Я полицейский офицер, – сказал я и показал значок.
– Ох, ну и напугали же вы меня.
Он был темнокожим, с узким лицом, тоненькими усиками и карими глазами. Он носил желтую ветровку поверх яркой спортивной рубашки, коричневые вельветовые брюки, высокие коричневые ботинки и белые носки. Он выключил радио и спросил:
– Что случилось?
– Меня интересует информация об одном автомобиле.
– Украденном?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
– Я хочу знать, был ли он здесь в воскресенье ночью.
– Какой автомобиль?
– Синий "Бьюик", микроавтобус.
– Какого года?
– 1971 года. Принадлежит женщине по имени Натали Флетчер.
– Знаем-знаем. Клеопатра.
– Значит, вы ее знаете?
– Кто ж ее не знает? Психическая она.
– В воскресенье ночью ее машина стояла здесь?
– Каждую ночь стоит. Она у нас ее оставляет. То есть оставляла. На улице здесь машину бросать не рекомендуется. Снимут приемник, колеса и аккумулятор. Всю раскурочат.
– Вы сказали, что она оставляла ее у вас...
– Да. Она переехала. А в воскресенье вечером, когда она прикатила, у нее в машине было три саквояжа и чемодан. Приплатила мне, чтобы я приглядывал за добром.
– В котором часу это было?
– Сразу за полночь. Я заступаю в одиннадцать – и до восьми утра.
– Когда она пришла забрать машину?
– Около семи тридцати. Проверила, все ли на месте, и укатила.
– Она не сказала, куда отправилась?
– Нет. Просто сказала, что сваливает.
– Номер машины у вас не записан?
– Был записан на ярлычке с дубликатом ключей, – сказал он. – Я выбросил ярлычок, когда она забрала машину. Начинался он с 83L. Обычно номера я запоминаю по первым трем буквам или цифрам. Так я обозначаю их на доске – на тот случай, если кто-то попросит, чтобы машину отогнали или доставили. У нас здесь люди не любят отходить далеко от дома. Звонят мне по телефону, просят отогнать машину в гараж, я записываю первые три знака номера на черную доску, и Фрэнк – вот он, моет там машину – отгоняет машину в гараж или, наоборот, доставляет к дому. Иногда люди приезжают домой поздно, запирают машину и оставляют на улице у входа в дом, а потом звонят мне из квартиры. У нас есть дубликаты ключей. Так что Фрэнк бежит туда, садится в машину и отгоняет в гараж целую и невредимую. Есть чему удивляться, но пока еще в нашем поганом околотке живет довольно много народу. Как по-вашему, сколько машин обычно набирается у нас ночью?
– Сколько?
– Сто двадцать две. Это очень неплохо, согласны? То есть для этого поганого околотка. У нас стоят четыре "Кадиллака". Просто трудно поверить: целых четыре "Кадиллака"!
– А тот ярлычок – вы не могли выбросить его в эту мусорную корзину?
– Какой ярлычок?
– Ну, на котором вы записали номер машины.
– Ах да. Конечно же, бросил в корзину. Но, по-моему, ее вытряхивали уже.
– А не позволите ли мне проверить?
– Как проверить?
– Могу я заглянуть в мусорную корзину?
– Конечно, будьте любезны, – сказал он. – В одном я уверен, номер начинается с 83L.
– Ваша газета вам еще нужна?
– Я не дочитал ее.
– Я не хочу перепачкать вам пол.
– Поглядите в бочке на улице, – посоветовал он. – В ней найдете что-нибудь подходящее.
Я вышел из конторки и увидел широкую бочку у открытой двери в туалет. Из-под кучи промасленных тряпок я извлек бульварную газетку, принес ее обратно в конторку и расстелил на полу. Приемник снова работал, из динамика звучала музыка в стиле рок. Дежурный не мешал мне изучать мусор – он читал свою газету и слушал радио. Здешний мусор был не такой грязный, как у Натали. Но мне хватило. Добравшись до дна корзины, я вдруг почувствовал благодарность за грязь. До этого никаких признаков ярлычка не наблюдалось, и я уже готов был смириться с тем, что корзину вытряхивали в период между девятью утра и настоящим временем. Но, к счастью, на дне было липкое пятно – сладкое или масляное, – вот к нему-то и прилип крошечный белый ярлычок с бечевкой. Я тотчас вытащил его и осмотрел. Чернила слегка расплылись от соприкосновения с клейкой гадостью, однако надпись читалась ясно.
– Этот номер? – спросил я. – 83L-4710?
– Да. Это он, – ответил дежурный, не поднимая глаз от газеты.
– Номер не был загородным?
– Нет.
Я завернул мусор в бульварную газету, запихнул обратно в корзину, поблагодарил дежурного и пошел к телефону-автомату, висевшему на стене рядом с туалетом. Дверь в туалет была открыта, и вонь мочи давала себя знать, пока я набирал номер двенадцатого участка. Я рассчитал, что Горовиц сейчас должен находиться в участке и останется там до утра – ведь речь шла об убийстве. Дежурный сержант соединил меня с ним. У Горовица был очень усталый голос.
– Дэйв, – сказал я. – У меня есть кое-что для тебя.
– Да, Бен?
– Натали Флетчер, имя на...
– Да?
– Ее адрес был – Оберлин-Кресент, 420...
– Что значит "был"?
– Сегодня утром она выехала.
– Черт, – сказал Горовиц. – А я как раз послал туда О'Нила.
– В ее квартире пусто, там только никчемное барахло.
– Ты там уже побывал?
– Да.
– Бен, по-моему, тебе не следовало делать этого.
– Я знал, что ты пробудешь какое-то время на месте преступления. Я считал, что сэкономлю тебе время.
– Где ты взял ее адрес?
– В телефонной книге. Так же, как ты.
– Да-а, – несколько скорбно протянул Горовиц. – Ну, и что еще?
– Она уехала на синем микроавтобусе, "Бьюик" 1971 года, номерной знак 83L-4710.
– Номерной знак нашего штата?
– Да, Дэйв.
– Хорошо, – сказал Горовиц, – я немедленно займусь этим. – Он помолчал. – Я твой должник.
– Вы нашли отпечатки на подвеске или на ломике?
– Изучаются в лаборатории, к утру у меня что-нибудь будет. А сколько сейчас времени, кстати сказать?
– Четверть третьего, – ответил я.
– У меня чувство, словно я на ногах целую неделю, – проговорил Горовиц. – Еще что-нибудь, Дымок?
– Пока все. Будем держать связь. Да, вот еще что. Эта дама – с причудой. Считает себя Клеопатрой.
– И почему мне так везет на шизофреников? – воскликнул Горовиц.
– Мы еще поговорим, – сказал я.
– Пока, – и он повесил трубку.
Я размышлял, стоит ли дожидаться более подходящего часа для звонка Вайолет Флетчер, но при расследовании убийства фактор времени особенно важен. Отчасти из вежливости, отчасти от нежелания пугать чужих матерей, стучась к ним в двери посреди ночи, я нашел ее номер в телефонной книге, прикрепленной цепочкой к стене, и позвонил. Она ответила на пятый гудок. Голос звучал сонно.
– Алло?
– Миссис Флетчер?
– Да?
– Это лейтенант Смок из департамента полиции, – сказал я. (Ложь.) – Надеюсь, не разбудил вас. Мы расследуем дело об убийстве. Мне поручено навести кое-какие справки. – (Ложь – отчасти.)
Она ответила не сразу. Но, когда ответила, голос ее уже не был сонливым. Зато в нем звучало недоверие.
– Это что? – спросила она. – Звонок из сумасшедшего дома?
– Нет, миссис Флетчер. Это звонок из полиции. Можете перезвонить мне в дежурную по номеру Филдстон 8-0765, – сказал я, прочитав номер телефона-автомата, с которого говорил.
– Ну... Так что вам угодно? – спросила она.
– Хотелось бы с вами побеседовать.
– Говорите.
– А могу я приехать?
– А как я узнаю, что вы на самом деле детектив?
– Миссис Флетчер, – сказал я. – Я покажу вам документы, прежде чем вы пустите меня в квартиру. Или же я буду стоять на лестнице, и мы можем говорить через дверь, если предпочитаете так.
– Как, вы сказали, вас зовут? – спросила она.
– Детектив-лейтенант Бенджамин Смок.
– Какой у вас номер?
– Филдстон 8-0765.
– Какой это участок?
– Двенадцатый.
– Я перезвоню, – и она повесила трубку.
В телефонных книгах нашего города имеется номер для чрезвычайных звонков в полицию, а также даются номера отдельных участков. Я сделал ставку на то, что в два ночи Вайолет Флетчер не станет рыться в телефонной книге, чтобы проверить номер, который я ей дал. Телефон-автомат зазвонил через минуту. Я снял трубку и тотчас зажал двумя пальцами нос.
– Двенадцатый участок, – сказал я. – Сержант Ноулз.
– Лейтенант Смок на месте? – спросила она.
– Да, мадам. Соединить вас?
– Будьте любезны.
– Одну минуту, – я обождал для видимости сорок секунд и нормальным голосом объявил: – Двенадцатый участок, лейтенант Смок.
– Да, – сказала она. – Это Вайолет Флетчер.
– Спасибо, что перезвонили, миссис Флетчер.
– Вы сказали, кого-то убили.
– Да. Убит мужчина по имени Питер Грир.
– Это имеет отношение к моей дочери?
– А разве его имя вам что-то говорит?
– Нет. Но вы не ответили на мой вопрос.
– Ответ – не исключено, – сказал я. – Поэтому я и хочу поговорить с вами.
– Когда вы хотели приехать?
– Сейчас, если можно.
Миссис Флетчер вздохнула.
– Я жду вас, – сказала она и повесила трубку.