VI
Авторитетный щипач вор-коротышка Шурик Игрунчик, в миру - Александр Игумнов, постоянно оглядывался, крутясь, как волчок, хмыкал, толкал то и дело плечиком сутулого флегматичного дружка своего, байданщика Жорика Тёртого, с которым судьба неспокойная в "аквариуме" париться приводила, шептал, сплёвывая шелуху семечек:
- Глянь, Жорик! Заметь! - Игрунчика так и вело, так и заедало. - И там соседи своей очереди дожидаются! - он мигнул себе за спину. - С краёв у забора, секёшь? Я Блоху срисовал с Эллинга! И вон, поодаль Лом со своими с Селений.
- Лом? Откуда ему быть? Он ещё парится. Ты чего пургу метёшь?
- Выходит, отбарабанил.
- Академик травил, что на нарах загорает Лом, конторка за ним не одна…
- Лопни мои зенки! Глянь!
- Буду я крутиться.
- Глянь! Вон Боксёр ещё гонит толпу наших. И девахи с ними. Сплошь биксы и десантницы. Это что же за балаган?
- Точно, - не сдержавшись, осторожненько повёл вокруг себя глазками и Тёртый. - Выходит, наш лягаш, как обещал, сюда на жмурика потараниться всю ельню согнал.
- Кого же тогда замочили? - аж подпрыгнул Игрунчик. - Небось знатный пиджачок! Не слыхал, что братва гудит?
- Про мазурика-то?
- Ты прямо, грач какой-то, Тёртый! - сплюнул возмущённый Игумнов. - О чём кумекаешь? Проснись!
- Мне чего кумекать? - пожал плечами Тернов. - Меня квартальный наш, Фёдорыч, отловил. И сюда дуть велел. Сказал, что опознать надо жмурика. А кто таков? Откуда? У него разве дознаешься? Макитру только и нашли. Всплыла в мешке на речке.
- Сходняк прямо устроили! - сплюнул Игрунчик. - Что творят! Как что, за нас берутся. Моду взяли кучеров за помощников держать… Так и ссучиться недолго!
- Меня не застрючат, - хмуро буркнул Тёртый. - Я наседок за версту чую.
Сзади попытался протиснуться к дверям морга, прижимая приятелей к забору, нагловатый крепыш в броской отымалке.
- Браток, позволь, мне в обрез, - дыхнув тяжело на Игрунчика перегаром, процедил он сквозь зубы, не подымая головы.
- Слышишь, шкет? - обозлился Игрунчик, не двигаясь с места. - Все в ту дверь. И всем невмочь. Я вот пописал бы, а терплю.
- На свиданьице к покойничку спешишь, корешок? Мы впереди на очереди, - Тёртый пододвинулся к товарищу, совсем перегораживая дорогу нахалу. - Погодь немного.
И быть бы неминуемому скандалу или конфликту какому, но наглый в пёстрой расписухе и фартовом кителе отымалку свою вежливенько так приподнял над бровками белёсыми, будто приветствуя с запозданием и Тёртого, и Игрунчика, осклабился вставным рядом жёлтых железок и полез обнимать обоих.
- Вот встреча, так встреча! Где б ещё? - вылупил глаза Игрунчик, ошалев. - Братан! Лёвик! Чтоб мне сдохнуть, не узнал… Долго жить будешь!
- Я, дорогой, - порадовался и тот в отымалке уже в объятиях Игрунчика. - Не узнал меня? Неужели так изменился?
- Да откуда ж? Какими судьбами? Ты же за морями, за лесами?..
- Всё! Под чистую, - развёл руки тот, наконец высвободившись.
- И тебя, значит, сюда?
- Угу.
- Ущучили?
- Тихо! - резанул из-под отымалки ножичками глаз Лёвик. - Наседок вокруг!
- Да теперь уже что, - Игрунчик любовно поглаживал приятеля по костюмчику. - Раз всех согнали… Беспредел лягавые творят… Не впервой.
- Что колокола льёт народ? - сощурился на Игрунчика Лёвик, не дослушав.
- Бабу грохнули какую-то, - подсунулся к уху приятеля Игумнов.
- А мне, значит, смолчал, гад! - озлобился Тёртый на дружка. - На понт брал?
- А ты спросил? - огрызнулся тот, как ни в чём не бывало, и снова обласкал взглядом Лёвика. - Как есть бабу.
- Из ваших?
- Кто знает.
- Среди моих марух тихо. Все задрыги по себе.
- Вроде разрубили на две половинки. Та, что с башкой, и всплыла.
- Пустая. Что ей не всплыть, - сплюнул Лёвик.
- Ага! - прыснул Игрунчик. - Не унываешь ты, братан. Люблю…
- Или ведьма, - оборвал тот его.
- Что?
- Не тонет же.
- Гони пургу… - смутился Игрунчик.
- Ведьма! - сверкнул глазами Лёвик. - Не будет голова одна плавать! Не всплывает никогда.
- Вы ещё сатану сюда приплетите! - хмыкнул Тёртый, прислушиваясь к их разговору. - Умники. Башка не всплывает, там кости одни. Пухнуть нечему.
- Ну? - не понял Игрунчик.
- Вот тебе и ну.
- Нам от этого не легче, - морщился Лёвик, не обращая внимания на рассудительного Тернова. - Теперь держись, братва. Чистка среди наших начнётся.
- Чистка-зачистка, - сквасился Игрунчик. - Впервой, что ли?
- Уносить когти надо, - Лёвик поглубже надвинул отымалку на глаза. - Под одну гребёнку станут закрывать. Пока не отыщут.
- И чего ж? - погрустнел Игрунчик.
- Ты вот что, - кивнул ему Лёвик и подозрительно скосился на Тёртого.
- Да свой он, - облизал губы от шелухи Игрунчик, - наш братан, с Криуши.
- Вы вот что, кореша, - склонился к ним Лёвик. - Своих-то поднапрягите.
- Чего?
- Пошукать надо самим.
- На лягавых пахать! - вытаращил глаза Игрунчик, Тёртого тоже аж повело.
- Не борзей, лопух! - Лёвик криво усмехнулся. - Совсем не сечёшь…
- Да чего ж тут?..
- Выгоды не чуешь? Сыщем, кто ведьму грохнул, многого заломить под неё у ментов можно.
- Как?
- Скумекал?
- Самим искать?
- Теребите среди своих эту закавыку. Сообразите - дайте знать. - Лёвик посуровел лицом и глаза застеклил. - А кому повезёт найти, обещаю отдельный приз.
И он хлопнул по плечу Игрунчика так, что тот присел, а Тёртого одарил жёстким прищуром, от которого тот поёжился.
С этого и пошло: ведьма она ведьма и есть. А Лёвик стал первым, который вслух произнёс это слово и охоту на неё объявил.
VII
Вторую ночь не давали спать собаки. Одна, соседская, самая ближняя, завыла под кухонным окном, лишь Глашка уронила голову на подушку.
Так и не переставала.
А за ней и другие, да жалобно, тревожно, душу так и рвут, тоску и страх нагоняют. Одно слово - к покойнику!
И ветер злющий за окном тоже подвывает, свирепый - ставни сбивает с крючков, сорвало одну, а с ней и другая враз забухала, застучала. То ничего, а то как начнут обе! Какой уж тут сон?
Глашка встать боялась. Свет, как ей лечь, как назло отключили. Только ветер, ненастье, с погодой что, так его и отключать - повадились! Или действительно провода где-то рвёт, верно бабы судачат?
Глашка с боку на бок, туда-сюда несколько раз осторожно кувыркнулась, совсем сна нет. Ни в одном глазу. А ставни, не переставая, бухают, да как-то настойчиво, всё тревожнее, до сердца их стук достаёт. Застращалась совсем. Петра-то нет. Он в ночное дежурство, не дождавшись её, ушёл, дочка, шестилетняя Нюрка, спит без задних ног. Её сопение тихое только и подбадривает Глашку, а то небось умерла бы со страху.
К вечеру ещё вчера слух пополз по посёлку - голову отрезанную нашли в речке, а их дом на самом берегу. Из мешка, соседка бабка Митрофаниха сказала, вытащили милиционеры. Фёдорыч, участковый, по дворам весь день ходил, всё расспрашивал, не видел ли кто, не слышал чего. И у них был, только Глашки с Петром не застал, оба на работе допоздна, и сегодня Глашки не дождался, она лишь от прилавка - к подружке Ксеньке подсобить по огороду, как обещала, отправилась. Прибежала домой запоздно, бабка Митрофаниха, спать Нюрку уложив, сидит, дожидается, чайник сгондобила. Вот за чаем всё и поведала за целый день.
Да лучше бы и не слушать ей болтливой старушки! Митрофанихе лет под сто, никто и она сама толком не знает точно сколько; согнута, костлява, два передних зуба пугают встречных, и волос на голове клочьями - сущая Баба-яга, но на язык и клюку шустра, чуть что не по нраву ей, берегись. И всё помнит! Про утопшую рассказывала в подробностях разных, уже страх как будто нагоняла, но перескочила вдруг на своё детство. Вспомнила, как мать её саму, неслушницу, пугала вурдалаками. Руками размахалась по воздусьям, а потом вдруг нырк в дверь, убежала к себе, ни здрасьте, ни прощай Глашке, только её и видели.
Но успела наградить её историей муторной. История пустяшная, но запала в душу Глашке. Убили будто мужика мастерового. А злодеи поэтому и убили его, что завидовали искусству, с которым тот мебель разную починял и новую ставил. За что ни возьмётся, всё в руках горит! Вот руку-то парню и отрубили, а потом и совсем порешили горемыку.
Хватились хоронить, а руки нет, так без неё и в землю положили. А земля не принимает. То верёвок не найдут гроб спускать, то сам гроб в яму не лезет: мала оказалась, а когда опустили, спохватились, что крышку забыли гвоздями приколотить. В общем, не хотел покойник без руки на тот свет. Да что же он мог! Закопали.
А как лёг убийца-то спать, ночью рука та к нему и заявись. Он будто знал, дом-то весь закрыл, а она стучится снаружи. Он её не видит, а она бухает везде: и в дверь, и в ставни. Лишенец даже печку затвором закрыл, чтобы через трубу не заскочила ручища та!..
Глашка вздрогнула, глаза в потолок впёрла; и у неё всё стучало вокруг дома! В ставни бухали, и дверь поскрипывала, и половицы в углу, будто по ним кто прошёлся да прямо к ней! И всё ближе, ближе! Она ойкнула, а крика не вышло, сдавило горло, словно руками кто перехватил. Поперщилась, замутузило её, она закашлялась, задрожала вся. Господи, спаси и сохрани! Мать родная Богородица святая!..
Глашка и в церковь не ходила с малолетства, и в верующих не числилась, а тут откуда слова какие нашлись! Запричитала про себя всё, что не попадя.
Вроде полегчало. Прислушалась осторожно, не шевелясь, замерев. Нет, всё тихо. Ставни, конечно! Чтоб им пусто! Кто ж ещё стучать будет? Встать да посмотреть, проверить?.. Зовёт будто кто её этим стуком… Подзывает…
Митрофаниха историю свою закончила вполне сказочно, с мирным концом: как схоронили руку, так она являться и перестала. Оно чего же? Так и должно… Всему своё место: живому живое, а мёртвому - земля. А стучалась-то она, рука, затем, что душить убийцу прилетала. В сказках всегда так…
Глашка вроде успокаиваться начала, с головой под подушку забралась, сверху ещё и одеяло. Тут и Нюрка зашевелилась, чихнула, замурлыкала что-то во сне. Совсем потеплело на душе у Глашки. Нет, не дело это! Завтра Петру всё выскажет! Бросает пусть свои ночные дежурства, сторожество своё. Он там, а она здесь в страхах этих!.. Свихнуться недолго…
Отпустило. Глашке совсем полегчало. Она смелости набралась, как была, босиком по холодному полу в ночной рубашке на кухню сбегала, прильнула к окошку - точно, ставню ветер колотит. Полегчало маленько, а собаки так и не переставали, выли. Одна другой хлеще. Так и воют, так и воют…
Понеслась назад в кровать без задних ног, накрылась с головой и забылась или впрямь задремала.
Вот здесь ей и привиделась та рука…
Повисла она над ней, сама чёрная, а светится вся, сиянием неведомым горит, пальцы скрюченные, ногти длинные торчат, кровь с руки капает и тянется та рука к ней, тянется, душить собирается. И будто голос чей-то глухой. Не человеческий, звериный голос её спрашивает: "Что же ты, Глафира? Что же ты? Не страшишься меня? А я за тобой пришла!"
Заорала Глашка диким криком, рот открывает, а голоса нет. Рвётся бежать! А ноги не слушаются, не двигаются. Дёрнулась Глашка и проснулась, подскочила в постели. Бухали, стучались в окно ставни, выли собаки…
Зашлось в ужасе сердце, бьётся, вот-вот выскочит! Глашка за голову схватилась. С ума бы не сойти со страху!.. Кто же грешница та? За что её, бедную?
Не помня себя, выбежала прочь от дома, на свет, к людям. Только какие же люди? Откуда им быть? Рань, ещё спать да спать. К Митрофанихе, что ли? Поплакаться… За что ей мука такая… Нет. Спит старая. А не спит, наговорит ещё небось что. К речке, на берег, там тихо, на травку.
В куртке Петровой на плечах, так, в ночной рубашке, босая, не чуя холода, спустилась к бережочку. Тихо над речкой. Туманчик лёгонький, чуть-чуть прямо над водичкой. Волны никакой, а он стелется. Легко на душе. Вроде совсем отпустило… Тьфу на тебя, старуха проклятая! Больше на ночь и рта не позволит Глашка ей раскрыть. Муки-то такие принимать!
Опустила она голову на руки, которыми крепко сжала подобранные к подбородку колени, - ну девочка маленькая, а не баба измученная!.. И заснула как есть, сидя.
* * *
А глаза открылись враз, лишь кто-то горячий влажный коснулся руки. Дёрнулась - щенок соседский. И как он её нашёл, дурачок? Глашка потянулась всем телом, огляделась, прижала щенка к груди, заворошила ему шерсть на бестолковой мордашке. Глупышка! Вот кому всё нипочём! Ни ночь, ни ставни, ни руки летающие… Тьфу ты, чёрт!
Глашка поднялась, вроде и не замёрзла… Умыться, что ли?.. Вода-то чистая в речке, утром она совсем прозрачная, нетронутая ещё.
Сбежала совсем к бережку, нагнулась - и отпрянула. Мешок, туго перетянутый бечёвкой, торчал над поверхностью, махрами грязными высовывался. Прорезался голос у Глашки. Завизжала она в ужасе и помчалась прочь, вскинув руки.
VIII
Тихо, как-то сам собой, но разговор этот должен был родиться. Новый человек в коллективе! Как лодка по воде - без волн не обойтись, даже вроде и незаметных, а тут новый криминалист!..
Удивительно, что такая развалюха, как Кузякин, оказалась в прокуратуре, да ещё в следственном отделе! Диковат, худ, бледен, одни глаза ещё на что-то годятся, сверкает ими из бездонных глазниц, словно сыч…
Зональный прокурор отдела Яков Готляр, по своему обыкновению вытянув длинные тонкие ноги в щеголеватых жёлтых туфлях, покуривал сигарету, рассуждая вроде сам с собой, в ногтях ковыряясь, изредка поглядывал по сторонам. Ему не мешали, не перебивали, но и не поддерживали; старший следователь Федонин к сейфу спиной привалился, чуть подрёмывал: вчера опять допрашивал допоздна. Зимина будто раскрытым окошком вся увлечена, ленты дыма во двор пускала; Кокарев, как обычно, с головой в футбольной газете - перекур не перекур, так лёгкая психологическая разминка среди рабочего дня с утречка, после выходного только все и увиделись, а начальство на совещаниях.
…Талантами следственного дела да и оперативного сыска криминалист явно не блистает, брякнул кто-то, новичок в технике здорово разбирается - это верно, но вокруг не провода, болты, гайки!.. Люди! А этот - ни слова, ни полслова, взять и его шутки ядовитые… все какие-то с подтекстом…
Готляр поморщился.
- А что, тебя подцепил небось! - враз проснулся Федонин от сейфа. - Чего?
- Да ну вас! Я не об этом! - зональный прокурор подскочил на стуле. - Фиктус, он фиктус и есть!
В сердцах смяв сигарету в пепельницу, он запрыгал, как аист по кабинету, нервно помахивая рукой, будто ожёгся.
- Пустяки.
- Кактус! - поправила Зинина, так и покуривая у окошка; забежав на минутку, она, вспорхнув на подоконник, задержалась.
- Тощ и на язык колюч, - резюмировал Федонин, головой седой закивал. - Сущий фиктус, говоришь? Ты, Яков, наверное, прав. Только, братцы, это всё признаки определённого скрытого явления… От наших, так сказать, глаз.
Он со значением поднял перст своей правой длани.
- Ну пофилософствуй, как же, - поморщился снова Готляр. - Нельзя у нас ничего серьёзно. Всё б пофиглярничать.
- Нет. Я вполне. Я тебя понимаю. - Федонин спрятал улыбку с губ и закончил серьёзно, даже озабоченно: - Со здоровьицем у него плоховато, братцы. Фронтовик небось?
- Оба они фронтовики, - сухо кивнула Зинина сверху. - У этого язва к тому же. Прибегал ко мне за таблетками.
- А второй?
- Тот ничего… Пофигуристей…
- Ох, Зойка! - крякнул Федонин. - Всё б тебе кавалеры!
…В следственном отделе не затихали обсуждения недавнего пополнения штатов. Прокурор области Аргазцев выбил-таки наверху две новенькие должности, да ещё какие! Отвалили прокурора-криминалиста, в чём все до последнего сомневались, и третьего старшего следователя в аппарат. Только не успели глазом моргнуть, а вакансии заполнены, и всё быстренько, тихо и скрытно. У начальника отдела Терноскутовой ничего не спросить, а у кадровички Течулиной и того пуще - рот на замке, как на том плакате "Ни звука! За спиной враг!".
- Вот вам и подкрепление прибыло, - кривил губы Готляр. - Неужели молодёжи нет? Двадцать лет, а войной икаемся.
- Нам, в глубинках, кряхтеть да кряхтеть, пока очередь докатится. Сталинград кадры перехватывает, - развёл руки Федонин.
- Вот и кряхтите в кулачок, - поморщился снова зональный. - Дождёмся, на костылях помощнички появятся.
- Значит, у тебя есть мнение по поводу кандидатур? - лукаво подмигнул Федонин, дружески хлопнув Готляра по плечу.
- Есть! - выпалил тот. - Нашёл бы среди наших в районах. С улиц не звал бы.
- Нет, Яша, - перебила Зинина. - Второй дюже прыткий.
- Это как?
- Хвалили недавно.
- Да ну! - подскочил на стуле Кокарев, бросив газетку. - За что же?
- Сунула ему Терноскутова среди прочих дел "висяк" один прошлогодний, так вытягивает его тот.
- Вот те на! Убийцу нашёл?
- Откопал человечка… В суд, похоже, дело пойдёт.
- Вот так! А ты, Яков, обложил новичка! И слаб, и перекошен…
- А я что? Я и слова не сказал, - не смутился зональный, но по кабинету прыгать перестал, к столу своему прибился, даже присел. - Насчёт суда ещё будем посмотреть. Слышал я про то дело. Там подозреваемого из другого города ещё таранить надо. Год прошёл! И поболее…
- Рука у него лёгкая, - грустно усмехнулась Зинина. - Аргазцев дело по расчленёнке, что недавно нашли, новичку передаёт.
- Жогину? - не скрывая удивления, раскрыл рот Федонин. - Это как же? Ты ж у нас на убийствах! А я полагал, тебе придётся "глухарём" тем заниматься. Гиблое дело-то!.. Кто вытянет?
- Гиблое, - затянулась сигаретой Зинина, красиво выпустила струйку дыма в окошко жёсткими узкими губками. - Даже личность убитой до сих пор установить не могут.
- Вот те на! - подскочил опять на стуле флегматичный здоровяк Кокарев. - Что же такое творится?
- Вот красавчик и будет заниматься делом. А Кузякин у него в помощниках. - Зинина порхнула с подоконника, загасила мимолётным движением сигарету в пепельницу под носом у Готляра и скрылась за дверью. - Пока, мальчики!