* * *
По мере того, как произвольно, время от времени и без какой-либо системы пополнялся мой опыт ВЫНУЖДЕННОГО общения со шпионами разных национальностей, вероисповеданий и политических убеждений, я, по всем законам этого бессмертного жанра, должна была постепенно превратиться хоть в какое-то подобие профессионала. Впрочем, вывод этот, во-первых, поверхностный, а, во-вторых - сугубо теоретический. Поскольку на практике ничего подобного со мной не происходило и произойти не могло. Конечно, чему-то меня учили. Мало того, я даже извлекла для себя кое-какие уроки. Но их примитивность была настолько очевидной, что особенно гордиться мне было нечем и не перед кем. С таким же успехом, человек, который едва не утонул на диком пляже, дает себе слово плавать впредь только в специально отведенных для этого местах. Из чего, кстати, вовсе не вытекает, что на этом самом специально отведенном месте его не подстерегает угроза угодить в воронку или вследствие тривиальной судороги превратиться в рыбий корм.
Короче, если и был один стоящий вывод, извлеченный мною из теневой стороны жизни, то заключался он в следующем: никогда не стремись преуспеть в деле, для которого ты НЕ РОЖДЕНА! Естественно, если отвязаться от этого дела тебе не дают. Мысль самая что ни на есть заурядная, претендовать на включение в сборник избранных фраз и афоризмов, естественно, не может. Зато она моя и, главное, ВЫСТРАДАННАЯ. Только, пожалуйста, без этих глупых подозрений в намерении мифологизировать профессию шпиона! Ничуть не бывало! С равным успехом можно заподозрить женщину в любви к абортам. Просто, шпионское ремесло - слишком уж объемное и многомерное понятие, оно как бы на стыке сразу нескольких профессий и увлечений. Нечто вроде занятий шахматами, которое с одинаковым успехом можно отнести и к спорту, и к искусству, и к науке. Но ведь никто же не ставит под сомнение тот очевидный факт, что профессиональным шахматистом надо родиться. В шпионаже, очевидно, происходит то же самое. Так что, передо мной, волею обстоятельств попавшей в компанию одаренных от природы и умудренных опытом гроссмейстеров и международных мастеров шпионажа, открывалось две возможности: либо возомнить о себе черт те что, увлечься этим ремеслом и практически сразу же остаться без головы, либо понять свою профессиональную КОПЕЕЧНОСТЬ и внимательно - опять-таки, во имя сохранения все той же головы - приглядываться к ходам профессионалов. При этом, презирая шпионов за цинизм, судьбу - за коварство, а себя - за неспособность справиться с собственными проблемами без их помощи. Впрочем, моя любимая подруга выразила эту мысль задолго до описываемых событий, а, главное, намного проще. Рассказывая о своем очередном ухажере, она как-то обронила: "Гвоздя в стену вбить не может, деньги зарабатывать не способен, для карьеры - вообще конченый человек… Но как трахаться - золотые руки!.."
…В международном аэропорту Фьюмичино, как и в его парижском брате Орли, был такой же, расположенный в стороне от основного терминала, флигель-отсек для частных пассажиров, очень похожий на парижский длинный коридор, освещенный ровным матовым сиянием вмурованных в стены плафонов, и даже выражение лица встречавшего нас роскошного итальянца ростом под два метра с длинными по плечи блестящими волосами напоминало реакцию длинноусого приятеля моей наставницы в Орли: он улыбался Паулине с неподдельной душевной теплотой профессионального сутенера, нежданно-негаданно встретившего в Риме единственную на земле женщину, безграничным щедротам которой обязан всем на свете - от умопомрачительно дорогого, с таинственным темно-фиолетовым свечением, костюма-тройки от Гуччи до сытого выражения черных, оливкообразных глаз, удлиненных к косым бакенбардам, подбритым с вызывающей некоторые подозрения девичьей тщательностью…
Подхватив сумку Паулины (на мой саквояж, не говоря уже о его хозяйке, красавчик в костюме от Гуччи даже не отреагировал), итальянец поспешил к двери, над которой висел рекламный щит с порядком надоевшим мне белым крестом авиакомпании Swiss air, и распахнул ее перед нами:
- Прошу, сеньорины!..
На матово мерцавшем плиточном полу ангара стояла все та же серебристая "Сессна" со швейцарской атрибутикой на хвосте.
- Ты все еще не в духе, Валечка? - не оборачиваясь, обронила Паулина, величественным шагом королевы направляясь к откинутому трапу-двери.
- А что, появился повод?
- Неужели, так и не появился?
- Паулина, а мою сумку этот длиноногий козел взять не мог?
- Валечка, ты несправедлива, он совсем не похож на козла, - по-голубиному сыто проворковала Паулина, с нескрываемым удовольствием разглядывая атлетическую спину итальянца, по которой волнами перекатывались длинные, блестящие пряди. - Просто мальчик профессионально разбирается в вопросах субординации, вот и все…
- Кем же мне надо быть, чтобы этот самец взял и мою сумку? - продолжала шипеть я. - Майором?
- Подполковником… - Полуобернувшись, Паулина ослепительно улыбнулась. - Всего лишь подполковником…
- А почему сразу не полковником?
- Потому, что он сам - майор…
Летели мы около двух часов и, к счастью, время прошло незаметно: Паулина, явно не настроенная на беседы и утомленная скоропалительными сборами, заснула сразу же, стоило только "Сессне" оторваться от взлетной полосы. Поняв, что на ее внезапное пробуждение рассчитывать не стоит, я последовало примеру своей наставницы.
Потом мне показалось, что кто-то тронул меня за плечо. Я открыла глаза и увидела перед собой невысокого и кряжистого, как пень, мужчину в синем кителе пилота. Он был без фуражки, на его лысом темени блестели капельки пота. Поймав мой вопрошающий взгляд, мужчина заговорщически приложил толстый палец к невыразительным губам с запекшимися уголками, а затем низким шепотом поинтересовался:
- Кто это?
- Она? - переспросила я, незаметно кивая на безмятежно спящую Паулину.
- Она, - терпеливо кивнул пилот. - Других здесь больше нет.
- Это Паулина.
- Странное имя.
- Имя обычное, - возразила я. - А вот женщина - действительно странная…
- Вы действительно хотите ее убить?
- С чего вы взяли? - вяло возразила я.
- С того… Я немного разбираюсь в женщинах.
- Господи, как я вам завидую!
- А вы не разбираетесь?
- К сожалению.
- Если хотите, могу помочь вам.
- В чем вы можете мне помочь? Научите разбираться в женщинах?
- Я могу помочь вам убить Паулину.
- А разве я сказала, что хочу ее убить?
- Не сказали, но думаете только об этом.
- Вам просто кажется.
- Мне ничего не кажется, - упрямо мотнул головой пилот. - Сказал же вам: я разбираюсь в женщинах.
- Мы с вами уже виделись когда-то, не так ли? - спросила я, стараясь увести его от неприятной темы.
- Естественно, виделись! - губы пилота раздвинулись в улыбке, обнажив сгнившие корешки зубов и несколько железных коронок. - И не раз…
- Почему же я не могу вспомнить ваше имя?
- Вы можете. Просто вы боитесь его вспоминать.
- Глупости! Ничего я не боюсь! Просто не могу вспомнить…
- Меня зовут Израиль.
- Как вы сказали?
Он медленно наклонился и очень осторожно положил ладонь мне на плечо:
- Израиль…
Я вздрогнула и открыла глаза.
- Уже Израиль, Валечка. Поднимайся!..
Паулина сняла руку с моего плеча и бодро выпрямилась.
Я смотрела на нее, силясь понять, что происходит.
- Тебе приснился дурной сон? - небрежно поинтересовалась Паулина.
- С чего вы взяли? - пробормотала я, отстегивая ремни безопасности и заглядывая в иллюминатор. Самолет с выключенными двигателями стоял в полуосвещенном ангаре без окон.
- Просто показалось…
Когда вслед за Паулиной я спустилась по трапу, то сразу же увидела Дова. Совершенно седой израильтянин улыбался так естественно, словно встретил меня там, где и привык встречать последние три недели - застывшей в ожидании новостей за круглым столом конспиративной квартиры в Париже.
- Как долетели, дамы? - по-английски спросил Дов, пожимая руку Паулине, но глядя при этом на меня.
- Замечательно, - сказала моя наставница и нахмурилась: впервые за время наших совместных странствий ей оказывали внимания меньше, чем ее нетитулованной спутнице.
- Добро пожаловать в Израиль!
Улыбаясь, Дов протянул мне руку.
Я опустила саквояж и, преодолев внутреннее сопротивление, слегка пожала сухую, твердую как доска, ладонь израильтянина.
- Прекрасно выглядите, мисс Спарк.
- Вашими молитвами, - по-русски пробурчала я.
- Простите, что вы сказали? - по-английски переспросил Дов.
- Я спросила, как поживает Якоб? - переходя на английский, пояснила я.
- А кто это, простите?..
- Так, один немолодой еврей с печальными глазами.
- В Израиле таких примерно половина…
К этому моменту терпение Паулины, подозрительно вслушивавшейся в нашу содержательную беседу, иссякло:
- Мы уже можем ехать или необходимо выполнить какие-то формальности?
- Никаких формальностей, мэм, - лицо Дова сразу же посерьезнело. - Вас уже ждут…
Ангар, в который загнали нашу "Сессну", комфортом и изяществом отделки явно уступал и парижскому, и римскому. Правда, имел то же преимущество, что и его зарубежные собратья - абсолютно замкнутое пространство и отсутствие посторонних глаз. Как я ни всматривалась, обнаружить в ангаре еще кого-нибудь, кроме Дова, так и не смогла. Даже экипаж "Сессны", судя по всему, собирался покинуть серебристое чрево только после того, как выметутся из поля зрения его непоседливые пассажирки.
За воротами ангара нас встретило самое обычное, казавшееся вымершим, двухэтажное кирпичное строение и фырчащий работающим мотором минибус "фольксваген" неприметного серого цвета. За рулем сидел седовласый мужчина за пятьдесят с торчащей в уголке рта толстой сигарой и в оглушительно желтого цвета футболке, на которой алыми готическими буквами было написано: ""Лос-Анджелес лейкерс" - это, бля, нечто!" Едва только мы уселись в салон, Дов стремительно забросил назад наши дорожные сумки и, обойдя "фольксваген", сел рядом с водителем. Тот, ни о чем не спрашивая, выплюнул сигару и плавно тронул машину с места.
В минибусе было прохладно - вовсю работал кондиционер. Боковые и задние стекла "фольксвагена" были синевато-черного цвета и успешно отражали пронзительные лучи совсем не зимнего солнца. За окнами простирался унылый пейзаж, состоявший всего из двух компонентов - желтого, словно в приступе тропической лихорадки, песка и чахлых буроватых кустиков. Самым выразительным элементом этой безрадостной картины была ослепительно черная, жирно блестевшая лента аккуратно размеченного четырехполосного шоссе, которую лихо подминал под себя неприметный "фольксваген".
Свидание с родиной состоялось…
* * *
- Рад познакомиться, мисс Спарк…
Дряхлый старик в допотопном кресле с высокой спинкой, как-то неуверенно, ДЕРГАНО шевеливший синеватыми губами и плотно придерживавший у живота грелку, смотрел на меня с выражением, которое я никак не могла расшифровать. И это меня злило. Любая зрелая женщина убеждена, что ей подвластно понимание ПРИРОДЫ мужского взгляда. Когда же до меня наконец дошло, что ни под одну категорию этот взгляд не подходит, - я не была для этого человека ни женщиной, ни подчиненной, ни врагом, ни другом - мне стало не по себе. Старик не изучал меня, нет. Наоборот, казалось, что этот слезящийся взгляд уперся в нечто такое, что давно уже не является для него тайной. Хотя, если учитывать его возраст и профессию - ведь не для того же меня бесплатно катали на "Сессне", чтобы в итоге втолкнуть в комнату один на один с настройщиком роялей, - места для новых тайн в его жизни уже практически не осталось. Да и сама жизнь, судя по всему, едва теплилась в этом дряхлом теле. Старик был настолько сморщен, скрючен и измотан болью, что пожелай он изобразить на лице хоть какое-то подобие доброты или человеческого тепла, поверить в это было все равно невозможно. Его единственная пока фраза - "Рад познакомиться…", - ну, никак не стыковалась с затуманенным, слезящимся взглядом.
Так мы и сидел друг напротив друга минут десять. Молча сидели. Я не могла открыть рта по той элементарной причине, что вообще не знала, о чем говорить, а он, по-видимому, завершал какой-то сложный обряд идентификации с непредсказуемым финалом. Как раз в эти минуты мне очень не хватало Паулины, ее уверенности в себе, ее циничности и едкого юмора, которые помогали мне ощутить столь необходимую злость и уверенность. Но Паулина осталась за пределами этой комнаты. Судя по тому, как она легонько подтолкнула меня в спину, коротко бросив: "Иди, там тебя не съедят!", сценарий этого свидания tet-a-tet не был для нее неожиданностью…
Испытывая мерзкую дрожь в коленях и сцепив влажные от зловещего молчания руки, я интуитивно чувствовала, что именно здесь, в этой скромно обставленной комнате с опущенными жалюзи, будет решена моя дальнейшая жизнь. Неожиданно в голову полезло совершенно идиотское сравнение: я ждала, когда, наконец, заговорит этот скрюченный от боли старик с таким же нетерпением, с каким наивные девчонки, замерев от ужаса и восторга одновременно, подсчитывают, сколько раз прокукует кукушка, сколько лет суждено еще прожить…
- Вы очень напряжены, - сказал наконец этот чертов старик по-английски и бережно поправил грелку.
- Потому, что мне страшно…
- Чего вы боитесь?
- Теперь мне кажется, что всего…
- Бояться всего - это глупо.
- На вашем месте я бы сказала то же самое.
- Ваше счастье, что вы не на моем месте.
- Простите… Я не хотела, господин…
- Называйте меня… Сашей, - Синеватая жилка под глазом старика несколько раз дернулась. - Можно без господина.
- Сашей?
- Так меня называла жена…
- А ваше настоящее имя?
- Зачем вам забивать голову лишней информацией?
- Вы… из России?
- Нет, - старик на мгновение прикрыл слезящиеся глаза. - Но какое-то время я жил и там.
- Значит, вы говорите по-русски?
- Говорю. Иногда…
- Зачем тогда английский?
- Вы ведь американка, мисс Спарк.
- Называйте меня Валей… И без "мисс".
- Хорошо… - Старик кивнул. - Знаете, почему я решил поговорить с вами с глазу на глаз?
- Почему?
- Вам надо принять решение. Очень важное… Это лучше делать без свидетелей.
Неожиданно я почувствовала жуткую усталость.
- Вам нехорошо? Хотите что-нибудь выпить?
- Нет, спасибо. Просто я устала принимать решения!
- Тогда вам надо сдаться.
- Что это значит в моем положении?
- Это значит, быть готовой умереть.
- Когда именно?
- С этим вопросом вам и предстоит жить.
- А третьей возможности нет?
- Есть, - кивнул старик. - Остаться здесь…
- В этой комнате?
- В этой стране, - чуть слышно произнес старик. - Остаться навсегда. Здесь вас не тронут. И вашего мужа, и ваших детей… Для того, чтобы здесь тронуть кого-то, нужно уничтожить всех. Это не так просто…
- Спасибо вам.
- Принимаете третье решение… Валя?
- Нет, - я мотнула головой. - Спасибо, нет.
- Почему?
- По какому праву я стану пользоваться этим?
- По праву еврейки.
- А если бы я была шведкой? Или японкой?
- Но вы же еврейка.
- Я плохая еврейка.
- А вы думаете, в этой стране живут сплошь ангелы?
- Но они что-то сделали для нее…
- Боитесь остаться в долгу?
- Знаете, боюсь.
- У ваших сыновей будет возможность рассчитаться за свою мать. А ведь будут еще и внуки…
Я не знала, по какой причине этот разваливающийся на глазах старик протягивал мне руку помощи. Видит Бог, я в самом деле не знала. И не могла до конца поверить в его искренность. С другой стороны, у меня не было ровным счетом никаких оснований не верить в нее. В какую-то секунду я представила себе, как уговариваю Юджина переехать в Израиль, представила его улыбающееся лицо, вихрастую голову Тима, который по-русски спрашивает меня: "А когда я увижу бабушку?"… Все эти картинки пронеслись в сознании мгновенно, как ускоренная видеозапись, но оставили такое резкое, почти физическое ощущение РЕАЛЬНОСТИ, что я почувствовала, как задыхаюсь от переизбытка адреналина…
- Я жду, - тихо напомнил о себе старик.
- Я уже начала свою войну… Саша. И найду в себе силы закончить ее. Скажите, что мне нужно сделать?
- Ничего особенного… Рискнуть.
- Чем рискнуть? Головой?
- Все остальное - не риск…
- Я не спрашиваю, зачем это нужно вам, Саша. Но хотелось бы знать, во имя чего рискую я?
- Это справедливо, - кивнул старик. - Охота за вами - следствие определенного… политического расклада на вашей бывшей родине. Вы - свидетель. Очень нежелательный свидетель, госпожа Валентина Мальцева…
Впервые он назвал мою девичью фамилию.
- Значит, после того, как я рискну, они прекратят охоту за моей головой?
- В случае успеха - да.
- И ничто не будет угрожать моей семье?
- Абсолютно.
- Когда я недавно спрашивала об этом у ВАШЕГО человека, в Париже, он ничего подобного мне не обещал.
- За это время изменились обстоятельства.
- Так сильно изменились, что?..
- Именно так.
- Я ведь вас совсем не знаю… Почему я должна верить?
- Вас часто обманывали? - синие губы старики скривились в усмешке.
- А то вы не знаете!
- У меня мало времени, госпожа Спарк.
- Почему вы все время морщитесь? Я говорю что-то не то?
- Не обращайте внимания… - Старик сделал несколько торопливых глотков из голубой пластиковой бутылки. - Просто я скверно себя чувствую… Тяжело разговаривать…
- Вы ведь серьезно больны, верно?
Старик помолчал с минуту, взвешивая вопрос. Потом усмехнулся:
- Вас так и характеризовали.
- Как это, "так"?
- Наблюдательна и непосредственна.
- Вы смеетесь надо мной?
- В отличие от вас я - хороший еврей. И смеюсь только над собой.
- Может, вам лучше вылежать, а?
- Непременно, - кивнул старик. - Еще пару-тройку недель и обязательно вылежу. Мне даже место уже отвели, чтобы никто не потревожил. Так что, еще все впереди…
- Простите меня. Я не…
- Не тратьте зря мое время! - Старик вяло отмахнулся и положил бутылку себе на колени. - Его совсем немного.
- Я согласна.
- Хорошо. А теперь я вам кое-что расскажу…
- Очередное посвящение в рыцари плаща и кинжала, - пробормотала я.
- Никаких посвящений! - клочковатые, словно присыпанные солью, брови старика дрогнули. - Вы сделаете свое дело и отправитесь домой, воспитывать сыновей!
- Спасибо вам.
- Планом операции, увязками и прочим займутся профессионалы. Вам же просто нужно понять МЕХАНИЗМ. И не перепутать в решающий момент его главные детали. Чтобы облегчить эту задачу, я хочу рассказать вам одну математическую сказку…
- Что вы хотите рассказать? - смысл последней фразы показался мне настолько диким, что я на мгновение оторопела. "Господи, неужели они оставили меня наедине с сумасшедшим", - тоскливо подумала я и оглянулась на дверь.