* * *
Карл Гольднер так прокомментировал это:
"Эти двое были словно созданы друг для друга. Совместное приключение в миланском борделе стало основой их дружбы до гроба. Иногда они, правда, больше походили не на приятелей, а на заговорщиков. Что же там тогда произошло? Девки в том миланском борделе в столь тяжелые времена не были избалованы заработками, тем больший восторг вызвало вторжение нашей компании. Одна очень даже созревшая куколка тут же кинулась на Хесслера и с профессиональной ловкостью забралась ему в штаны. Шмельц, стоявший рядом, выглядел как ребенок, у которого забрали игрушку.
Хесслер, заметив это, тут же отреагировал:
- Дорогой, если вам эта девка нравится - с удовольствием уступлю!
Вот с чего начались эти удивительные, длящиеся третий десяток лет отношения между Анатолем и его Гансиком".
* * *
- Могу я спросить, - осторожно начал фон Гота, - видели вы этой ночью Хорстмана?
- К счастью, не видел, - с виду равнодушно заявил Вольрих. Но глаза его испуганно забегали. - С большим удовольствием я вижу его жену. Но это не тайна. Вы имеете что-нибудь против?
Фон Гота понял, что это уловка Вольриха, который решил атаковать, чтобы не оказаться припертым к стенке. Отхлебнув из бокала пива, он спокойно спросил:
- Вы всю ночь были здесь, в театре?
- А меня видели где-то еще? - спросил Вольрих, стараясь казаться невозмутимым.
- Этого я не утверждаю.
- Зато намекаете! - вновь атаковал Вольрих, почувствовав неуверенность молодого криминалиста. - Будьте добры объяснить мне, с какой стати вы задаете подобные вопросы! И я еще подумаю, буду ли вообще отвечать.
Фон Гота выпил еще пива, отодвинул бокал подальше и решил поставить все на карту.
- Погибший, о котором упоминал комиссар Циммерман, - это Хайнц Хорстман.
- Правда? - выдавил Вольрих. - Как это могло произойти? Черт, какое свинство! Ну, теперь начнется.
- Не похоже, что это вас слишком опечалило или даже расстроило, - констатировал фон Гота.
- А с какой стати? - недоуменно возразил Вольрих. - Этого Хорстмана никто терпеть не мог, от него были одни неприятности!
- У кого?
- У всех, кто имел с ним дело. - Казалось, Вольрих заговорил в открытую. - Хорстман был из того типа людей, которые суют свой нос в любую дырку. Он был ужасный нахал. С ним никто и ни в чем не мог быть уверенным.
- Значит ли это, что вы испытывали антипатию к Хорстману?
Вольрих рассмеялся:
- Вовсе нет - мы с ним были приятели.
- С его женой тоже?
- Да, и с ней тоже.
Тут Вольрих вдруг заинтересовался:
- А что с ним, собственно, случилось?
- Возможно, - осторожно сказал фон Гота, - он попал под машину.
- Возможно, - усмехнулся Вольрих, - но вы-то служите не в дорожной полиции, а у Циммермана, в отделе по расследованию убийств. И что же именно вы собираетесь от меня узнать?
- Где вы находились между двадцатью двумя часами и полуночью?
- Где-то здесь. И буду утверждать это до тех пор, пока вы не сможете доказать что-то иное. Но делать это вам вообще не советую. Не потому, что я лично знаком с полицайпрезидентом, министром юстиции и еще кое с кем. Как мне кажется, вы, видимо, вообще представления не имеете, во что вляпались.
* * *
Фрау Сузанна, супруга Петера Вардайнера, сразу после смерти своего мужа.
"В тот вечер в театре я была не в настроении. Меня беспокоил муж. Он был агрессивнее, чем когда бы то ни было, особенно в отношении Шмельца. Но Шмельц был для нас двоих весьма уязвимым местом. Еще до того как выйти за Петера, я ведь встречалась и со Шмельцем. Конечно, я не имею в виду интимные отношения, о связи речи не шло, мы были добрыми друзьями. Когда я пыталась заговорить об этом, Петер всегда переводил разговор на другое. Но я подозревала - он делает так для того, чтоб не узнать правду. Правду, которой он опасался, хотя совершенно напрасно. Между мною и Шмельцем никогда ничего не было.
Так вот, поведение Петера в ту жуткую ночь в театре заставило меня думать, что в нем вдруг прорвалась долго сдерживаемая ненависть к Шмельцу, вызванная подозрением о нашей былой связи, и что он решил схватиться в открытую.
Я попыталась отвлечь его:
- Когда же ты успокоишься и займешься чем-нибудь повеселее? У тебя полная редакция прелестных молодых девушек, в конце концов есть и я. Зачем забивать голову только Шмельцем? Вспомни о своем здоровье - и думай о радостном и веселом.
Но он лишь смеялся и, возомнив, что с ним ничего не может случиться, повторял:
- Я себя чувствую так здорово, что могу сдвинуть горы!"
* * *
Комиссар Циммерман отвел Анатоля Шмельца в сторону, к стойке с сосисками, где уже ждал Фельдер. Разговоры такого рода, который предстоял комиссару, по основным правилам следственной практики никогда не велись без свидетелей.
- Чем могу быть полезен? - снисходительно начал Шмельц.
- Прежде всего я должен вам кое о чем сообщить, - заявил Циммерман, оставаясь при этом холодно сдержан, как обычно.
- О чем же?
- О Хорстмане, который, по нашим сведениям, занимал в вашей газете видное положение.
- Видное положение - слишком сильно сказано, - поправил его Шмельц. - Хорстман был всего лишь одним из множества репортеров нашей газеты…
- Был? - тут же переспросил Циммерман.
- Ну да - я не знаю, что он натворил или что там вы собираетесь ему навесить, но должен вам сказать, что Хорстман - только это между нами - давно не пользуется былым доверием.
- Ну, думаю, ему от этого ни жарко ни холодно, - оборвал его Циммерман, - потому что он мертв.
Фельдер удивленно уставился на начальника, сочтя было, что комиссар поспешил, не сдержался. Или нет? Взглянув на Шмельца, заметил, как тот отшатнулся.
- Господи, что вы говорите? Хорстман мертв? - Шмельц прикрыл руками лицо, голос его зазвучал хрипло: - Боже, какой ужас! И как это могло случиться?
- Попал под машину, несчастный случай скорее всего, - комиссар вдруг словно утратил интерес к дальнейшей беседе. - И это все, что я вам хотел сообщить. Счастливо оставаться, доктор Шмельц!
Циммерман кивнул Фельдеру, чтобы шел за ним. Они вернулись к столу, за которым сидел фон Гота.
- Беспросветно! - сказал фон Гота.
- То есть мы, как обычно, ничего не узнали, - пояснил его реплику комиссар Циммерман.
* * *
Комиссар Кребс, начальник полиции нравов, вернувшись с совещания у руководства, спросил у дежурного, где Циммерман.
- Комиссар Циммерман на операции, подозрение на убийство. Предупредить, что вы его искали?
- Нет, спасибо, - торопливо отказался Кребс, - мне не к спеху.
- А может, передать, чтоб он связался с вами? - не отставал дежурный.
Неудивительно, комиссар Кребс был тут одной из важнейших фигур, хотя по виду этого и не скажешь.
- Ведь с Циммерманом мы на связи. Его машина на углу Шиллерштрассе и Шванталерштрассе.
- Просто сообщите мне, когда он появится, - спокойно попросил Кребс. - Его предупреждать не стоит. Я буду у себя в кабинете, похоже, до утра.
* * *
Комиссар Циммерман с удовольствием доел пятую ливерную колбаску, ни на миг не упуская из виду соседний стол. Туда уже вернулись и Шмельц, и Вольрих. Казалось, от новости, которой они шепотом поделились с приятелями, праздничное настроение у всех как рукой сняло. Они сидели, перешептываясь и переругиваясь.
- У них есть какой-нибудь серьезный конкурент, которого следует опасаться, а, фон Гота? - желал знать комиссар, укладывая колбасные шкурки в бумажный пакетик. Лакомство для пса Келлера.
- Разумеется, конкуренция есть в любом деле. Прежде всего для них опасен Петер Вардайнер с "Мюнхенскими вестями", - пояснил тот.
- Тогда поговорите с ним. Но только тактично. Вам это нетрудно. Скажите ему о смерти Хайнца Хорстмана, но никаких подробностей! Если он любой ценой захочет знать побольше, в его распоряжении я!
- Да, комиссар, - и фон Гота вышел.
Фельдер, наслаждаясь колбасой, полюбопытствовал:
- Комиссар, вы не могли бы сказать, на чем, по-вашему, нам следует сосредоточить внимание?
- Как всегда, на одном и том же, - терпеливо пояснил Циммерман. - Каждый раз, начиная новое дело, прежде всего мы стараемся установить общую картину развития событий, и уже потом заниматься подробностями.
Тем временем из-за стола журналистов "Мюнхенского курьера" поднялся Тириш, направился к Циммерману, представился и заметил:
- Исключительно неприятное происшествие!
- Мне тоже так кажется, - согласился комиссар.
Тириш, не дожидаясь приглашения, подсел к нему.
- Вам что-нибудь заказать? - И, получив отказ, повторил: - Чего душа желает?
И снова получил сухой отказ.
Ничуть не смутившись, Тириш продолжал:
- Поверьте, мы все потрясены. Я собираюсь выразить соболезнования вдове, мы ей выплатим несколько месячных окладов мужа. Позаботимся о похоронах и возьмем на себя все затраты.
- Как благородно! - заметил Циммерман. Фельдер тоже, усмехнувшись, взглянул на Тириша. - Да, у вас на фирме умирать можно спокойно.
- Я хотел бы надеяться, - продолжал Тириш, все еще стараясь сохранять спокойный тон, но уже явно предупреждая, - что вы сумеете верно сориентироваться.
- Думаю, уж здесь вы можете на нас положиться, - буркнул Циммерман.
Несчастье с Хорстманом - безусловно, событие весьма прискорбное, но это, несомненно, чисто личная драма, которая не касается впрямую нашей газеты. Это следует подчеркнуть.
- Вы считаете, следует? - спросил Циммерман.
- Разумеется! - Тириш даже расстроился. - Но ведь нельзя же отождествлять человека с организацией, где он работает…
Ответом ему Циммерман себя утруждать не стал, поскольку в эту минуту вошел Петер Вардайнер, заботливо сопровождаемый фон Готой, и направился прямо к Шмельцу.
* * *
Протокол допроса Клары Климентины Леммингер, старейшей гардеробщицы Фолькс-театра.
"Около половины пятого ко мне подошел один господин, в котором я, просмотрев фотографии, опознала герра Вольриха. Он подал мне номерок, и я выдала ему зимнее пальто с меховой подкладкой и меховую шляпу, ну, как сейчас носят. Еще он хотел сумочку, но я никак не могла найти. Пока искала, вдруг вспомнила, что сумочку мне сдавала дама - такая, средних лет, - которую этот господин сопровождал. Почему я так все точно запомнила? У него был номер 901, а та дама, кстати жутко накрашенная особа с вот таким начесом, получила номер 900. Для меня, в моей работе, это важный момент, как говорят в футболе, конец первого тайма. В тот вечер я обслуживала номера от 800 до 1000.
Так вот, этот Вольрих все требовал, чтоб я выдала ему сумочку, которую сдала его дама. Ну, я сказала, что сожалею, но, видимо, ее взяла та дама сама, потому что в гардеробе ее нет. И тут он вскипел и начал орать. Мол, сумочка якобы была сдана на его номер 901, а не на номер 900. И он требует… и он настаивает…
Так я ему ответила:
- Почтенный, вы мне можете знаете что?.. Я исполняю свои обязанности. За это мне и платят. И не позволю всякому олуху…"
* * *
Тем временем в пивном подвальчике Петер Вардайнер добрался до стола, где сидели люди из "Мюнхенского курьера". Там резко затормозил перед Анатолем Шмельцем. Шмельц неуклюже встал, вытирая вспотевшее лицо.
- Присаживайтесь к нам, Вардайнер, - пригласил Тириш, вернувшийся от Циммермана. - Как раз мы говорим об ужасном несчастье с коллегой Хорстманом.
- Могу представить, - вызывающе бросил Вардайнер.
- Это трагедия - настоящая трагедия! - театрально воскликнул Анатоль Шмельц. - И надо же, именно в эту ночь!
- Вот именно, - жестко подчеркнул Вардайнер. - Случайность, Шмельц, или нечто большее?
- Дорожное происшествие, - торопливо и обиженно пояснил Шмельц, испуганно глядя на Вардайнера. - Или вы полагаете, что…
- Послушай, Анатоль, - предупреждающе перебил его Тириш, - я тебя понимаю, и герр Вардайнер тоже, мы видим, как ты переживаешь смерть нашего друга Хорстмана…
- Но почему именно сейчас, а, Шмельц? И чем, я вас спрашиваю, была вызвана его смерть? - упрямо допытывался Вардайнер.
- Но, дорогой мой, почему именно я должен знать, чем вызвана смерть нашего друга Хорстмана, и откуда?
Шмельц казался не в шутку озабоченным. Инквизиторское упрямство Вардайнера заставляло его страдать. В то же время с известным удовлетворением он мог играть роль обиженного.
- Если эта смерть кого и потрясла, так это меня!
- Хотел бы я в этом не сомневаться! - рассмеялся Петер Вардайнер. Довольно взглянув в искаженную физиономию Шмельца, прежде чем уйти, он заявил:
- Смерть Хорстмана еще добавит вам головной боли. Об этом позабочусь я, это мой долг перед покойным. Учтите, я ведь знаю все, что знал он. И это все, что я вам собирался сообщить, Шмельц!
* * *
- Полагаю, это и все. Ничего большего и ждать не стоит. Комиссар Циммерман встал, кивнул Фельдеру и велел фон Готе: - Заплатите по счету, разумеется с квитанцией.
- А на чай давать? - опросил фон Гота.
- Сколько угодно. Но оплатят вам только ту сумму, что будет стоять в квитанции.
Комиссар не стал говорить, что и за эти деньги предстоит объясняться в бухгалтерии, доказывать правильность уплаты каждого пфеннига, и все равно не было гарантии, что расходы будут действительно оплачены.
- И не спешите.
- Может, мне еще немного пооглядеться здесь?
- Смешайтесь с публикой, которая так от души веселится, - ободряюще посоветовал комиссар, - и постарайтесь поразвлечься тоже - только в наших интересах. Уж вы-то знаете с кем.
- Уточнить обстановку? - сообразил фон Гота.
Циммерман кивнул:
- В этом обществе вы чувствуете себя как рыба в воде. И они вас сочтут за своего и уж во всяком случае не за криминалиста. Постарайтесь это использовать.
- Начать с Гольднера?
- Почему бы и нет? Гольднер - это ходячее справочное бюро. Знает гораздо больше, чем пишет, и знает каждого - от директоров и главных редакторов до вышибал. И уж конечно знает о Хорстмане.
* * *
Из дневника комиссара в отставке Келлера.
"Хотя я некоторое время назад вышел в отставку, поддерживаю весьма интенсивные контакты с коллегами. Польза от этого обоюдная, я подчеркиваю. Полицай-президент лично рекомендовал всем относиться ко мне с "неограниченным пониманием". А Хедрих мне даже предоставил письменный стол. Это фантастическая любезность с его стороны, учитывая катастрофическую нехватку места в управлении. Но это легко понять. Мой колоссальный опыт служит как моим преемникам, так и управлению в целом. И это меня устраивает. В ту ночь журналистского бала мне звонил Хедрих. Он только что прочел последнее донесение. Циммерман занялся весьма загадочным убийством. Жертва - известный журналист. История может вызвать любые осложнения. Просил меня подключиться и высказать свое мнение.
Это означало, что Хедрих был весьма обеспокоен. А такое случалось крайне редко, только если были действительно важные доводы. Были ли они на этот раз?"
* * *
На основе плана "След 113" старший инспектор Фельдер наутро провел новый допрос гардеробщицы Леммингер из Фолькстеатра, которая показала:
"Нет, о содержимом сумочки понятия не имею. Знаю только, что этот Вольрих в половине пятого утра меня из-за нее ужасно разозлил. А он мне надоел еще до этого…
- Что это значит, фрау Леммингер, что он вам надоел? Когда, как и чем?
Леммингер:
- Ну, он вдруг вздумал посреди бала взять свои вещи и вещи той самой дамы. Они пойдут, мол, подышать. Заставил притащить все барахло и даже не поблагодарил, а чтобы дать на чай - и в мыслях не было.
Фельдер:
- А не могли бы вы вспомнить, когда это было?
Леммингер:
- Ну, это можно. Пожалуй, это было около десяти вечера. Потому что как раз явился король бала со своей свитой, я очень люблю это зрелище, а чертов Вольрих мне все испортил.
Фельдер:
- Значит, Вольрих где-то около двадцати двух часов получил у вас свои вещи и вещи своей дамы?! И оба они ушли. А когда вернулись?
Леммингер:
- Сразу после ухода короля бала со свитой, около половины двенадцатого. Еще до того, как я выпила свой кофе. И снова я должна была таскать их вещи и не получила ни пфеннига. Такое не забывается!"