* * *
Ханнелора Дрейер вместе с Фельдером и фон Готой сидела перед комиссаром Циммерманом. Она быстро привыкла, что в новом отделе иметь дело придется с одними мужчинами.
- Надо разобраться, что за женщины замешаны в этой истории с Хорстманом, - сказал начальник. - С кем мы успели столкнуться?
- Хельга Хорстман, - начала Дрейер.
Комиссар кивнул.
- Она входит в ближайший круг людей, так или иначе связанных со смертью Хорстмана. Ими я займусь сам. Дальше.
- Сузанна Вардайнер, - продолжила Дрейер.
- Она - единое целое с Петером Вардайнером, - заметил фон Гота. - Супруги как-никак.
- Это еще ничего не значит, - Циммерман слегка усмехнулся. Остальным возразить было нечего.
- В списке телефонов и адресов, найденном у Хорстмана, - доложил как всегда педантичный Фельдер, - множество женских имен. Чаще всего фигурируют три, хотя у них время от времени меняются адреса и номера телефонов. Некая Антония Бауэр, затем Ингеборг Файнер…
- Кто они такие?
- Бауэр - секретарша в "Мюнхенском курьере", а Ингеборг работает в "Мюнхенских вечерних вестях", где-то в отделе рекламы.
- Займитесь ими, коллега Дрейер.
- А что с третьим именем? - настаивал любопытный фон Гота.
- Генриетта Шмельц, - сказал Фельдер.
- Она родственница Анатоля Шмельца?
- Да, его жена.
- И она тоже постоянно фигурирует в записях Хорстмана? - удивленно переспросил Циммерман. - Этой дамой нужно заняться вам фон Гота!
- Прямо сегодня? - спросил тот, многозначительно взглянув на часы. Но тут же понял, что вопрос был излишним, и слегка покраснел.
- Коллега Дрейер, вы уже связались с отделом наружного наблюдения? - продолжал Циммерман.
- Да, комиссар Коморски просил передать вам, что в нашем распоряжении столько его людей, сколько потребуется.
- Полагаю, пока нам понадобятся две-три группы, - констатировал комиссар. - Фельдер остается здесь. Я заеду к Келлеру, а потом - домой поужинать. Позвоните, пожалуйста, моей жене. Потом снова встречаемся здесь.
* * *
Из показаний адвоката, доктора юриспруденции Шлоссера.
"В субботу вечером меня пригласили в издательство "Мюнхенского курьера". С присутствовавшими там Тиришем, Шмельцем и Вольрихом я был хорошо знаком. Когда мы договорились о гонораре, меня проинформировали о подробностях истории с Хорстманом.
Говорил Тириш. От него я узнал, что Хорстман, репортер их газеты, погибший прошлой ночью, располагал некоторыми документами, которые можно оценить как крайне щекотливые и которыми нынче владеет его вдова. Далее мне было сказано, что это материалы о купле и продаже различных земельных участков и они, вполне возможно, попали и в другие посторонние руки. Но тогда мне никто не сказал, в чьи именно.
Выслушав все это, я изложил свою точку зрения как юрист. Хорстман был сотрудником редакции с твердым месячным жалованием. По закону это означает, что все, что он написал, обнаружил и зафиксировал, несомненно, принадлежит издательству, оплатившему его труд. И если кто-то хочет присвоить эти результаты его работы, он нарушает закон.
Только тогда я услышал от Тириша имя Вардайнера. Петер Вардайнер - фигура во многом спорная. В мюнхенском обществе его не любят. Прежде всего из-за его сомнительного второго брака. Кроме того, настраивает против себя излишней щедростью, слишком независимым образом жизни, контактами с сомнительными людьми, излишней элегантностью жены. Короче говоря, у него нет репутации солидного человека.
Тириш. А можно все, что вы сказали, как-то использовать практически?
Шлоссер. По-моему, этого достаточно, чтобы подать на Вардайнера в суд.
Тириш. Прекрасно! Это то, что нам надо.
Шлоссер. Но только прошу оценить и другую возможность. Что, если речь идет вообще не о материалах, которым вы придаете такое значение, а о чисто личных, возможно, весьма деликатных вопросах?
Тириш. Откуда вы знаете?
Шлоссер. У меня есть кое-какой опыт. Я знал достаточно журналистов, которые выдавали свое копание в деликатных вопросах чужой личной жизни за общественно полезную деятельность и даже за защиту справедливости. Делают они это из желания прославиться, иногда - из желания отомстить. Полагаете, Хорстман был способен на нечто подобное?
Шмельц. Да, это было бы на него похоже!
Шлоссер. Ну, тогда у нас руки связаны. Законным путем можем потребовать только те материалы, которые были подготовлены для печати. Те, что носят характер чисто личных оценок, требовать не можем. Их нельзя считать рабочим материалом и частью издательского процесса, а только личными заметками автора.
Шмельц. Боюсь, что в этом случае нам придется туго.
Тириш. Доктор Шлоссер, а не найдется ли возможности таким образом провести водораздел между личным и служебным, чтобы и так называемые "личные заметки" угодили в разряд служебных материалов и мы их смогли бы получить? Разумеется это отразилось бы и на увеличении вашего гонорара.
Шлоссер. На сколько?
Тириш. На треть.
Шлоссер. Согласен! Сделаю все возможное. Это будет нелегко, но не теряю надежды. Дело в том, что я имею честь быть знакомым с герром Гляйхером, генеральным прокурором".
* * *
Фон Гота снова позвонил Гольднеру.
- Мне нужна кое-какая информация. О фрау Генриетте Шмельц.
Ответ последовал не сразу. В трубке он слышал, как Карлхен подкрепляется каким-то напитком. Когда Гольднер заговорил, язык его слегка заплетался:
- Дорогой друг, это не так просто. Мне даже в голову не приходит ничего, что вам может пригодиться.
- Это может означать только одно - вы эту даму уважаете.
- Гораздо больше, фон Гота! Я Генриетту обожаю! - признался Гольднер. Но тут же тон его изменился и зазвучал подозрительно: - Чего вы от нее хотите? Пока не объясните, ничего от меня не добьетесь!
Фон Гота понял, что увертками тут ничего не добьешься.
- Разумеется, я все вам скажу. Имя Генриетты Шмельц повторяется в записной книжке, которую мы нашли в бумагах Хорстмана. Можете сказать мне, что у них были за отношения?
- Я, пожалуй, мог бы вам сказать. Но, насколько я знаю, сведения из первых рук для вас обладают большей ценностью. Так что я договорюсь о вас с фрау Генриеттой. Поезжайте на озеро Аммер, адрес у вас есть. Она будет вас ждать. И не потому, что я позвоню, а в основном потому, что она постоянно кого-то ждет.
* * *
Издателя Бургхаузена, явившегося в сопровождении заместителя шеф-редактора "Мюнхенских вечерних вестей" Замхабера, на вилле Вардайнеров в Грюнвальде встретила фрау Сузанна. Гостей она усадила в кресла у окна, откуда они могли наслаждаться видом на ухоженный газон и бассейн на фоне густого ельника. Текла непринужденная беседа о чем попало - о неважной погоде, проблемах с детьми, заботах с домашними животными. Бургхаузен чисто по-мюнхенски то и дело взрывался хохотом, в то время как Замхабер, этакий журналист-философ, только едва заметно улыбался. Но и его по-детски пухлая физиономия дышала пониманием и дружелюбием.
Петер Вардайнер, который выглядел опять свежим и бодрым и тоже немного шумным, без долгих разговоров обрушился на гостей:
- Мне в руки попал сенсационный материал! Просто потрясающий, с точными цифрами и фактами. Раскрыты спекуляции с земельными участками, которые стали возможны с помощью органов власти. В гигантских размерах. И с фантастическими прибылями!
- Великолепно, - сказал Бургхаузен, но в его голосе не было и следа восхищения. - Если это удастся доказать. И если окажется столь интересно, чтобы заслуживать публикации.
Замхабер высказался еще сдержаннее, с изрядной долей врожденной осторожности:
- Журналистика, собственно, вся своего рода приключение - я имею в виду приключение духа. Но за них всегда приходится нести ответственность.
- Верно, - согласился Бургхаузен. - И чтобы не оставалось недомолвок: за столь рискованную акцию, в целесообразности которой я пока сомневаюсь, не может отвечать вся редакция. Тут должен отвечать ее автор.
- Надеюсь, вы не думаете, что я боюсь этого? - воинственно вздыбился Вардайнер. - Опубликую от своего имени!
- Это весьма благородно, - примирительно начал Замхабер, - но это единственный выход.
- Петер, я решительно против, - воскликнула расстроенная Сузанна. - Для тебя это может иметь катастрофические последствия, ведь ты сам суешь голову в петлю!
- Боюсь, что вы недалеки от истины, - поддержал ее Бургхаузен. - А вам, герр Вардайнер, я хочу напомнить, что вы не только шеф-редактор газеты, но вместе со мной и ее совладелец!
- Вопрос обсуждению не подлежит, - заявил Вардайнер.
- Не торопитесь с решением, еще есть время хорошенько подумать. И чем больше, тем лучше. Ведь речь пойдет о деньгах, моих и ваших, и о деньгах вашей жены. Но, разумеется, вы можете поступать как считаете нужным и располагать моим согласием на любое обоснованное решение.
* * *
Тем же вечером комиссар Циммерман навестил своего старого приятеля Келлера. Похоже, его ждали. Пес радостно запрыгал вокруг, получив за это порцию колбасных шкурок. В этом отношении Циммерман его никогда не обманывал. Когда Келлер налил им обоим по чашке мокко, заваренного по собственному рецепту и всегда стоявшего на столе в большом термосе, им показалось, что сидят тут среди книг, вырезок из газет и полицейских ведомостей уже очень давно. Пес, спрятавшись в тени настольной лампы, наслаждался подарком. Они потягивали кофе. Циммерман не выдержал первый.
- Я только заглянул спросить, как у тебя дела.
- А я поговорил с советником Хедрихом и из того, что он мне рассказал, почувствовал, что ты заявишься, - сказал Келлер. - Действительно такой сложный случай?
- Иначе я не стал бы тебя беспокоить, - буркнул Циммерман. Потом постарался кое-что объяснить.
- Знаешь, я уважаю твое уединение и не хочу излишними визитами обременять нашу дружбу.
Келлер глубже погрузился в кресло.
- Значит, у тебя возникли проблемы.
- Я пока не вижу картины в целом, - сознался Циммерман. Келлер был единственным человеком, пред которым он мог не скрывать своих сомнений и даже беспомощности. - Чувствую, что в деле есть что-то непредсказуемое. И чем больше думаю, тем больше запутываюсь.
- И я такое испытывал неоднократно, - согласился Келлер.
- Хочу просить тебя как-нибудь просмотреть материалы по делу Хорстмана. Я поручил Фельдеру все приготовить.
- Ничего я не стану смотреть, - решительно отказался Келлер. - До тех пор, пока ты сам не решишь, что не справляешься. Опыта у тебя достаточно. Так что потом поговорим о том, чем могу быть полезен я, а вначале давай попытаемся подумать вместе.
* * *
Генеральный прокурор доктор Гляйхер весьма дорожил своей репутацией положительного и морально безупречного человека. Будучи признанным авторитетом в области права и, по мнению некоторых, даже слишком педантичным представителем судебной власти, на самом деле, особенно в личной жизни, подходил к людям очень чутко, стараясь понять их проблемы.
Он очень любил свою жену, воспитанную в лучшем обществе, которая думала и действовала строго в духе христианских принципов, которой в то же время было не чуждо чувство социальной справедливости. Больше всего она любила музыку. Два сына, Ульрих и Йорг, один из которых еще учился, другой сдавал последние экзамены, шли по стопам своего отца, которого глубоко уважали, и изучали право.
Прокурор как раз пытался убрать из палисадника остатки снега, когда его позвали к телефону. По голосу он тут же узнал адвоката Шлоссера, которого считал довольно видным членом сообщества юристов, поэтому выслушал максимально корректно и благожелательно.
Весьма учтиво обратившись полным титулом, Шлоссер начал:
- Прошу простить, что беспокою вас, но мне поручено дело, в котором очень важна была бы ваша предварительная оценка как руководство к действию.
- О чем речь?
- Позвольте, я начну с того, что в этом деле мои клиенты - это Тириш и Шмельц, владельцы и издатели газеты, близкой к властям.
- Но в чем конкретно дело?
- Вчерашней ночью погиб журналист по фамилии Хорстман. Очевидно, несчастный случай. К сожалению, некоторые служащие криминальной полиции совершенно безосновательно пытаются раздуть это дело, относясь довольно неуважительно… к виднейшим лицам нашего города.
- Прошу, никаких гипотез, - перебил его Гляйхер. - Изложите мне поточнее конкретные факты!
Донесение ассистента фон Готы:
"Я воспользовался служебной машиной для визита к фрау Генриетте Шмельц на ее виллу у озера Аммер. Прибыл в 18.30, но принят не был. Попытался кое-что разузнать у соседей. Вернулся в 21.15. Результаты приведены в приложении".
- Безрезультатно, - оценил донесение Фельдер.
Генеральный прокурор доктор Гляйхер тем же вечером хотел говорить лично с полицайпрезидентом. Но узнал, что это невозможно, так как полицайпрезидент вместе с бургомистром на банкете для высшего общества. Тогда Гляйхер желал говорить с советником Хедрихом. Оказалось, тот ушел домой, чтобы отоспаться после суточного дежурства.
- Тогда прошу к телефону, - потребовал генеральный прокурор, - начальника отделения по расследованию тяжких преступлений.
- Он уже давно не выходит из Штарнбергской больницы. Замещает его комиссар Циммерман, который как раз сейчас на выезде. Можем чем-нибудь еще помочь, герр прокурор?
* * *
Шмельц сидел на кровати в номере "Грандотеля", тоскливо озираясь по сторонам. Стол перед ним был заставлен бутылками с английским джином, шотландским виски, французским коньяком, итальянским вермутом. Он с отвращением отвел глаза: одна мысль об алкоголе вызывала спазмы в желудке.
Побродив воспаленными глазами по комнате, наконец заметил Хесслера. Гансик, как обычно преданным голосом, спросил:
- Что могу я сделать для вас, герр доктор?
- Ты и вправду мой единственный друг, Гансик.
- Всегда к вашим услугам, - торжественно заявил Гансик. - Потому что вы для меня… всегда… для меня…
- Все нормально, Гансик, - успокоил Шмельц. - Это само собой разумеется. Но что касается твоей идеи - я не против. Нужно передохнуть, расслабиться, забыться…
- Полагаю, что смогу предложить то, что нужно. Роскошная штучка, обойдется недешево, но она того стоит. Значит, через час на обычном месте.
* * *
- Что мне делать? - задумчиво спросил Петер Вардайнер жену после ухода Бургхаузена и Замхабера.
Фрау Сузанна приблизилась к нему, шурша тонкими шелками, ненавязчиво надушенная, заметно, но со вкусом подкрашенная.
- Ты подумал о том, - спросила она, продолжая разглядывать свое отражение в зеркалах, - почему эти двое не пытались отговорить тебя от этой авантюры?
- Ты чудесно выглядишь!
- Очень мило слышать это от тебя. Но задумайся лучше над моими словами. Замхабер наверняка спит и видит себя на твоем месте, а Бургхаузен использует любую возможность, чтобы избавиться от компаньона. Скандал, который ты собираешься вызвать, им в этом поможет.
- Сузи, - произнес он тоном возлюбленного школяра, - ты представить не можешь, как я тебя люблю!
- Так докажи это, Петер. Постарайся думать только обо мне. Можешь? Боже, как бы я была счастлива! Или тебе все еще мешает эта старая история со Шмельцем?
- Почему ты все сводишь на это? Я тебя столько раз просил прекратить…
- Ты большой фантазер, Петер. В этом твоя сила, но и слабость тоже. - Сузанна словно обращалась к своему отражению в зеркале. И без всякого перехода воскликнула: - Нас ждут на балу холостяков. Ты должен произнести речь с приветствием масленичной церемонии. Сосредоточься на этом.
* * *
Комиссар Циммерман по пути от Келлера к себе домой снова заехал в управление. Инспектора Фельдера это не удивило, он тут же доложил:
- Фон Гота оставил рапорт о поездке к Генриетте Шмельц. Бумаги у вас на столе.
Комиссар рассеянно кивнул. Как всегда, когда возвращался от Келлера.
- Больше ничего нового?
- Звонил генеральный прокурор Гляйхер, хотел срочно с вами поговорить.
Циммерман и это принял без комментариев. Фельдер продолжал:
- Появлялся капитан Крамер-Марайн, они с Вайнгартнером в техотделе. Явно хочет похвалиться какой-то находкой.
Через несколько минут Циммерман уже слушал разглагольствования Крамер-Марайна:
- Следы шин указывают, что автомобиль, скорее всего, был снабжен бескамерными шинами, после изучения каталога промышленных образцов мы определили их как марку "файрстоун-феникс". Это новейший образец, которых в Мюнхене еще немного.
Еще с полчаса капитан морочил слушателей всякими техническими деталями, пока его не перебил звонок телефона. Звонил генеральный прокурор доктор Гляйхер, желавший говорить с комиссаром Циммерманом.
Гляйхер:
- Я несколько раз тщетно пытался вас застать, дорогой Циммерман. Не воспринимайте это как упрек. Меня интересует дело Хорстмана. Почему меня вообще не информировали? Ведь это предписано в ваших инструкциях.
Циммерман:
- Потому что пока не ясно, не идет ли речь о простом дорожном происшествии, герр прокурор.
Гляйхер:
- Если этим занимаетесь вы, Циммерман, значит, дело гораздо серьезнее. Я прав?
- Пожалуй, - вынужден был согласиться Циммерман.
- Значит, я хочу от вас полного отчета. Со всеми деталями.
Следующие полчаса Циммерман был занят тем, что докладывал прокурору о всем, что они до сих пор выяснили. И признал, что пока не готов сделать какие-то выводы. О своих предположениях упоминать не стал. Фельдер, следивший за беседой, в глубине души был восхищен дипломатическими способностями шефа.
Доктор Гляйхер высказал в конце концов свои опасения:
- Что-то все это мне как-то не нравится. Прошу, Циммерман, отнеситесь к делу с максимальным вниманием. Можете рассчитывать на мою полную поддержку. - И потом, уже совсем официально: - Прошу непрерывно информировать меня о развитии дела. Со всеми подробностями.