* * *
Показания нескольких женщин об их отношениях с Анатолем Шмельцем, добытые и запротоколированные ассистентом фон Готой.
1. Мария К., Афины, актриса.
"Чтобы понять, из чего родились наши отношения с Анатолем Шмельцем, нужно войти в ситуацию человека, постоянно живущего здесь, в Греции. Здесь нас окружает дух тысячелетней эллинской культуры, он определяет и античный образ мыслей. Мы прощаем несовершенства телесной оболочки человека, если они уравновешены красотой его души. Это полностью относится к Анатолю.
Впервые мы встретились в ресторане афинского отеля "Хилтон" на приеме в рамках расширения международных контактов. Анатоль сидел за длинным столом прямо против меня. Посреди этой стерильной обстановки, типичной для американского образа жизни, его сильная личность привлекала всеобщее внимание.
Позже я поняла, что он, по существу, человек деликатный, в душе поэт, сердечный и неэгоистичный друг. Его внешности я буквально не замечала, так была очарована благородством и красотой души. То, что я на тридцать лет моложе него, не имеет никакого значения. И прошу вас, никогда не называйте в связи с моим отношением к Анатолю Шмельцу имя Хайнца Хорстмана".
2. Мария-Антония Бауэр, Мюнхен, секретарь редакции.
"В кабинете шеф-редактора, то есть у доктора Шмельца, стоял широкий кожаный диван, унаследованный еще от нацистской эры. Эту мебель именовали не иначе как "ложе наслаждений" или "матрац для повышения квалификации", поскольку те, кто его испытывал, могли рассчитывать на повышение.
И я сама как-то раз прямо посреди диктовки очутилась на этом редакционном трамплине. Но собралась с силами и кое-как освободилась. Разумеется, при этом я не звала на помощь, понимала, что из-за скандала вылетела бы с работы в два счета. Так что я прикинулась робкой ланью и сбежала.
Только при этом не подумала о Хесслере, который всегда как тень был рядом с шефом. И когда я отказалась ублажать начальника, этот тип догнал меня в коридоре. Правда, стоило еще раз разыграть девственницу, как и Шмельц, Хесслер меня отпустил, сплюнув и добавив пару слов. Так вот я и справилась.
О такой "диктовке" я рассказала своему близкому другу Лотару. Тот только посмеялся, а позднее рассказал Хорстману. Ну а тот всю историю и записал".
3. Доктор медицины Ольмюллер, главный врач клиники в Горной Баварии.
"Я никогда в жизни не встречала такого милого, бескорыстного и скромного человека. Он ничего от меня не требовал, напротив, терпеливо ждал, пока я его пойму и приму. Когда это произошло, был искренне счастлив. Да, я говорю об Анатоле, о докторе Шмельце.
Что же касается утверждений Хорстмана, что Анатоль купил мне эту клинику и что он продолжает ее финансово поддерживать, или что он пользуется ею для некоторых своих приятельниц, это все бессовестная клевета, и если он будет распространять ее публично, я подам в суд".
* * *
Домой Циммерман попал только около девяти вечера. В квартире на Хейзештрассе, на третьем этаже, они жили уже двадцать лет. Жили скромно, мебель старомодная, шторы выцветшие, ковры местами протоптаны. Но всюду идеальный порядок - заслуга его жены Маргот.
На вошедшего мужа она взглянула, как на пришельца ниоткуда.
- Мы тебя ждали весь вечер!
- Я задержался.
- Ты всегда так говоришь.
Мартин Циммерман молча разглядывал жену. Ухожена, со вкусом одета, не стыдно показаться в любом обществе. Пожалуй, она больше подходила для министра, чем для скромного тяглового коня криминалистики.
- Где Манфред?
- Он ждал тебя все время. И я тоже. Ужин уже остыл и теперь никуда не годен. А я к тому же собиралась сегодня в оперу. Не с Тони Шлоссером, я бы сказала заранее. Ведь ты мне обещал, что придешь ужинать вовремя, и, как обычно, подвел. А теперь ты еще…
- Я страшно устал, - сознался Циммерман.
- А когда последние годы ты не уставал? - поинтересовалась Маргот.
- Мне скоро пятьдесят, - заметил Циммерман. - Теперь уж сил не прибывает, так что приходится распоряжаться ими с умом. Приходит время сосредоточиться на самом важном…
- Но этим самым важным ты не считаешь свою семью!
- Ошибаешься, - устало возразил Циммерман. - Я предпочел бы все время проводить с вами, с тобой и сыном. Но служба отнимает и время и силы.
- Меня твоя служба утомляет не меньше, - заявила Маргот. - К чему тебе семья? Ты дома редкий гость. Что, собственно, я для тебя значу - и что для меня ты?
- Где шатается Манфред?
- Откуда мне знать? Меня он не слушает, а тебя почти не видит. При этом все время ноет, что собственный отец им не интересуется. С ним что-то не в порядке, я за него боюсь. Делает что хочет, точнее, что в голову взбредет.
- Или во что втянут его дружки. Сдается мне, он вращается в странной компании.
- Ты так говоришь, словно я виновата в этом.
- Я этим займусь, сегодня же ночью. Но до того мне нужно хоть пару часов поспать. Я совершенно уходился и буду очень благодарен, если ты оставишь меня в покое.
* * *
Ровно в полночь старший вахмистр Хайнрих Петцольд Энергично взялся за дело. Он был старшим патрульной машины "Изар-19", за рулем сидел вахмистр Хубер III, чемпион по стрельбе и боксер-средневес. Петцольд и не думал, что его действиям позднее будет уделено столько внимания. Он направился по телефонному вызову - жалобе на нарушение ночной тишины дракой на Малингерштрассе. И еще звонивший сообщил, что на тротуаре лежит жертва - вроде женщина.
Дежурный, распоряжавшийся патрульными машинами, выслал туда ближайшую - "Изар-19". Петцольд принял вызов. Хубер III включил мигалку с сиреной и развил скорость, далеко превосходившую все допустимые пределы.
На месте происшествия Петцольд выяснил следующее:
1. Посреди улицы размахивала зонтиком пожилая женщина, тыкала куда-то назад и кричала:
- Ах ты проклятый мерзавец! Спасу от вас нет!
2. Чуть в стороне и сзади, в углу между забором и гаражом уединенной виллы, лежала женщина лет двадцати пяти. Свернувшись клубочком и сплевывая кровь она стонала:
- Нет, нет, Бога ради, не вызывайте полицию! Хочу домой. Я… я была… оставьте меня в покое!
Старший вахмистр Петцольд прежде всего занялся лежащей. Бегло оглядев ее, констатировал:
- Все не так плохо, это только шок. Скоро придет в себя.
Женщина с зонтиком, фрау Зигелинда Зоммер, волнуясь, рассказывала:
- Только это я залезла в кусты, чтоб отвести душу - ну, все мы люди, правда? - когда из темноты вдруг выскочил большой автомобиль, темный и блестящий, как здоровенный гроб на колесах. И прямо передо мной остановился. Открылась дверца, изнутри выпала какая-то женщина, за нею выскочил мужчина. Он молотил ее, крича:
- Ах ты свинья, ах курва, ну я тебе задам! Ну что тут говорить, вахмистр! Я быстро встала, слегка заправилась, схватила зонтик и взялась за этого мерзавца. Поверьте, всыпала ему как следует. Он тогда в машину - и уносить ноги, сволочь проклятая!
Старший вахмистр Петцольд доложил по радио. Попросил, чтобы его соединили с полицией нравов, и вдруг - не иначе по ошибке - услышал голос комиссара Кребса. Тот, выслушав рапорт, спокойно и ободряюще спросил:
- Не смущайтесь, коллега, скажите, что сами вы об этом думаете? Как вы считаете, что вы обнаружили?
- Я полагаю, это такой же случай, как тот, который разбирали на прошлом инструктаже.
- И вы не ошибаетесь, - подтвердил комиссар Кребс. - У вас отличная память. Действительно, уже были нападения, весьма похожие на ваш случай. Как вас зовут?
- Петцольд, - вахмистра переполняла гордость, что Кребс его заметил и похвалил. Среди сотрудников полиции у Кребса была репутация "кота с бархатными лапками, но острыми коготками", и все знали: все что он скажет - по делу.
- Коллега Петцольд, - приказал ему Кребс, - отправьте, пожалуйста, пострадавшую в больницу. Ах, так вы это уже сделали? Тем лучше. И не отпускайте свидетельницу, эту фрау Зоммер, но придержите ее как-нибудь незаметно. Я сейчас буду. Меня ваш случай очень заинтересовал.
Глава IV
В ночь с субботы на воскресенье, в начале первого, комиссар Кребс прибыл на место происшествия на Малингерштрассе. Сопровождал его инспектор Михельсдорф.
Они обнаружили:
1. Старшего вахмистра Петцольда, который подробно доложил им обстановку. Из множества деталей ему удалось выделить самое важное.
2. Вахмистра Хубера III, который выбился из сил, успокаивая свидетельницу Зоммер, - та безостановочно что-то доказывала.
Михельсдорф посоветовал:
- Пусть несет, что ей в голову взбредет, а вы ловите то, что нам нужно, - даты, имена, связи. Будет лучше, если все сразу запишите.
3. Врача "скорой помощи", двадцативосьмилетнего доктора медицины Вильда, который занимался пострадавшей. У той была рваная рана на лбу, кровоподтеки на левой руке и ссадина на правом бедре.
Петцольд:
- Если позволите, комиссар…
Кребс:
- Разумеется, расскажите мне все, что вам кажется важным, коллега, но по возможности тихо.
Петцольд:
- Не нравится мне этот врач, как его, Вильд. Не повезло нам с ним! Он никогда не допускает к пострадавшей и просто помешался на психологии. Безостановочно твердит о шоке, стрессе и тому подобном. Не дал мне даже записать ее данные.
Кребс:
- Ну, как-нибудь мы справимся. Главное, он как следует ею занимается и сможет успокоить.
* * *
На балу холостяков, который ежегодно проходил в Фолькс-театре, Сузанна Вардайнер почти не уходила с танцплощадки. Она веселилась от души, и Петер Вардайнер не имел ничего против.
- Желаю повеселиться - напутствовал он.
И фрау Сузанна танцевала. С вице-президентом крупной компании, потом с госсекретарем министерства внутренних дел и даже с баварским министром промышленности. Но с каждым - только по разу. Только с театральной звездой Александром Бендером - уже третий. Петер Вардайнер это тут же заметил.
- Ты меня хочешь спровоцировать, - оказал он, смеясь, - или доказать, что ко всем моим заботам мне нужно еще беспокоиться о тебе?
- Почти угадал, - улыбнулась она. - Ты забавляешься тем, что выдумываешь всякие журналистские штучки, и забываешь обо мне. А я хочу наслаждаться жизнью!
- Но я ведь тебе ни в чем не препятствую!
- Знаешь, Петер, твое великодушие последнее время действует мне на нервы! Неужели это все из-за Шмельца?!
Не столько из-за него, как ради справедливости, которая должна наконец восторжествовать, - убежденно заявил Вардайнер. - Этим вечером множество людей говорило со мной о предстоящей кампании. Удивительно, как быстро все становится известным. И все говорили о ней с признательностью, а большинство и с поддержкой.
- Может быть, - скептически протянула Сузанна. - Кто таскает каштаны из огня для других, всегда может рассчитывать на аплодисменты. В основном от людей, которые сами боятся испачкать руки!
- Сузанна, ты сейчас выглядишь просто изумительно!
- Если это правда, то тебе пора взяться за ум и решить жить впредь только ради меня, ради нас двоих. Подумай как следует. Если не решишься, мне придется решать самой. Может быть, не в твою пользу. Но только для того, чтобы ты взялся за ум.
* * *
Беседа ассистента фон Готы во время командировки в Грецию с заместителем начальника афинской полиции майором К.
Никос К.:
- Прежде всего я вас хотел бы уверить, что греческая полиция старается всем возможным содействовать своим иностранным партнерам и вообще всем иностранцам. К сожалению, мы встречаемся и с тем, что некоторые из них злоупотребляют нашим гостеприимством. Одним из таких людей оказался Хорстман.
У нас он появился с рекомендательным письмом от своего шеф-редактора, который известен как просвещенный любитель и ценитель греческой культуры. Поэтому мы, ничего не заподозрив, позволили Хорстману ознакомиться с жизнью нашей армии, с нашими тюрьмами. Представьте, как мы были поражены, когда, вернувшись домой, наше доброжелательное отношение он обернул против нас. И более того, он попытался проникнуть в личную жизнь некоторых наших уважаемых граждан. К счастью, наши сотрудники вовремя его задержали в тот самый момент, когда он пытался проникнуть в некую виллу.
Фон Гота:
- Чья это была вилла? Как долго он был под арестом и каким образом его выпустили?
Никос К.:
- Хозяйка виллы - Мария К., одна из любимейших наших актрис. Хорстман был под арестом всего сутки - минимальный срок, чтоб мы могли произвести предварительное расследование. Вам мы приготовили копию протокола о задержании. Тут же и решение о его депортации из страны. И его заявление, которым подтверждается, что обращались с ним вполне по закону.
* * *
Предварительный допрос, проведенный комиссаром Кребсом с пострадавшей на Малингерштрассе.
Кребс:
- Так вы нам вообще ничего не хотите сказать?
Пострадавшая:
- Нет!
Инспектор Михельсдорф:
- Ее зовут Хелен Фоглер, ей двадцать пять лет. Уже два года состоит на учете как особа без постоянной работы и без законных источников доходов. Остальные данные найдем в архиве.
Кребс:
- Это правда?
Хелен Фоглер с трудом приподнялась. Врач "Скорой помощи" поддерживал ее. На Кребса она и не взглянула.
- Я обязана отвечать?
Врач:
- Вы ничего не обязаны - только дать обследовать себя. В таком состоянии вы не обязаны отвечать ни на какие вопросы.
- Доктор прав, - признал Кребс. Он снова взглянул на пострадавшую, и то, что увидел, глубоко врезалось в память.
На грязной улице перед ним бессильно лежала раненая женщина, с измазанным кровью лицом и в порванном платье. Но все-таки было в ней что-то удивительно привлекательное. Огромные грустные глаза словно молили о помощи. Она всхлипнула:
- Я совершенно беспомощна…
Тем временем вахмистр Хубер III, остававшийся в машине, сообщил:
- Комиссар Кребс, депеша из полицайпрезидиума!
Кребс предоставил Хелен Фоглер врачу, который слишком уж вокруг нее суетился, и, сев в машину, услышал в трубке голос своего друга Циммермана.
- Всего один вопрос. В котором заведении ты последний раз сцапал моего сына?
- Хочешь найти его там?
- Да, вот хочу взглянуть. А то уже забыл, как он выглядит.
- Знаешь, заведение, где его задержали вчера, - не то место, где он обычно крутится, - заколебался Кребс.
Циммерман отреагировал не сразу.
- Мне кажется, ты знаешь о нем гораздо больше, чем сказал мне. Но это мы еще обсудим. Теперь бы я хотел знать, где он обычно встречается со своими дружками.
Кребс:
- В дискотеке "Зеро". Мне пойти с тобой.
Циммерман:
- Не надо. Я загляну потихоньку.
* * *
- Ты меня разочаровала, - Вальдемар Вольрих довольно резко освободился от объятий Хельги Хорстман.
А та, нагая и распаленная, возмущенно выпрямившись в супружеской постели, заявила:
- Такого мне еще никто не говорил!
- Но я не имел в виду твою квалификацию в постели, там ты была, как всегда, неповторима! - Вольрих снова нырнул в ее груди. - И говоря, что ты разочаровала, я имею в виду совсем другое.
- Разве не обещала я, что достану все заметки Хорстмана о спекуляциях участками? А если обещала, то сделаю, - уверяла Хельга. - Достаточно, чтобы твоя фирма отвалила побольше денег. Что ты еще от меня хочешь?
Она снова тесно прижалась к нему.
- Откровенности! - заорал под весом ее тела Вольрих.
И начал декламировать: - Доверия! Абсолютной и неограниченной преданности!
- А я согласна. Не ограничивайся и продолжай!
Но Вольрих вновь прервал свои ласки и начал уговаривать Хельгу:
- Ведь у тебя после Хорстмана осталось гораздо больше. Кроме этих бумаг, должны были остаться и его личные, секретные заметки.
- Вполне возможно, - Хельга вновь притянула его к себе.
- Что же тебе все-таки известно?
- И это нужно именно сейчас?
- Хотелось бы. О чем эти заметки и о ком, насколько обстоятельны и где они?
- Потом, Вальдемар, потом, - часто задышала Хельга.
* * *
Анатоль Шмельц растянулся на постели в своем шикарном номере, закрыв глаза и тяжело дыша.
Хесслер заботливо склонился над ним.
- Вам все еще плохо, хозяин?
- Воды! - простонал Анатоль.
Гансик проверил бутылки из-под минеральной, но все были пусты. Тогда, взяв стакан, набрал воды в ванной.
Шмельц немного выпил. Потом начал:
- Я почти не сплю. Чем дальше, тем хуже. Меня преследуют кошмары. Все меня эксплуатируют, никто меня не любит, даже жена меня не понимает!
- Но я-то вас люблю, хозяин!
- Ты - да, Гансик! - Шмельц ухватил Хесслера за руку, тот так и растаял.
- И я не забыл тебя в завещании. Пойми, я временами чувствую, что скоро умру. Словно я каждый день на шаг ближе к смерти…
Домашний врач доктор Флойденрайх не разделял, однако, убеждений Шмельца и полагал, что лишний вес, избыток гемоглобина и обильный пот - не признаки смертельной болезни, а результат частого и чрезмерного потребления алкоголя. Жену он успокоил:
- Ваш уважаемый муж, фрау Шмельц, нас всех еще переживет. Здоровье его в полном порядке, хоть он и разыгрывает тяжело больного. Пожалуй, это доставляет ему удовольствие. Что же, можно без опасений подыграть…