- У тебя есть права на вождение мотоцикла?
- Нет.
- Как долго вы были вместе, ты с Анни?
- Довольно долго. Пару лет. - Он провел рукой под носом, продолжая смотреть во двор.
- Как ты считаешь, у вас все было хорошо?
- Несколько раз мы расставались.
- Кто был инициатором, она?
- Да.
- Она говорила почему?
- Вообще-то нет. Но она не была особенно привязана ко мне. Хотела, что мы остались просто друзьями.
- А ты не хотел?
Он покраснел и посмотрел на свои руки.
- У вас были сексуальные отношения?
Он еще сильнее покраснел и снова посмотрел во двор.
- Вообще-то нет.
- Вообще-то нет?
- Я уже сказал. Она не проявляла к этому интереса.
- Но вы пытались, так?
- Ну да. Пару раз.
- Наверное, не очень удачно? - Голос Сейера стал исключительно дружелюбным.
- Я не знаю, что называть удачей.
Его лицо настолько застыло, что вся мимика будто исчезла.
- Ты не знаешь, был ли у нее секс с кем-то еще?
- Об этом я ничего не знаю. Но я бы вряд ли в это поверил.
- Значит, вы были вместе с Анни больше двух лет, то есть с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Она пыталась бросить тебя несколько раз, она не проявляла интереса к сексу с тобой, - и все же ты продолжал с ней встречаться? Ты уже совсем не ребенок, Хальвор. Ты так терпелив?
- Да.
Его голос звучал тихо, как будто он остерегался проявить какие-либо чувства и поэтому придерживался фактов.
- Ты считаешь, что хорошо ее знал?
- Лучше, чем многие другие.
- Тебе не казалось, что она выглядела несчастной?
- Не то чтобы несчастной. Но - я не знаю… Печальной, наверное.
- А в чем разница?
Хальвор поднял глаза:
- Когда человек несчастен, он все же надеется на что-то хорошее. А когда он сдался, тогда он печален.
Сейер удивленно выслушал это объяснение.
- Когда я встретил Анни два года назад, она была другой, - вдруг сказал Мунтц. - Шутила и смеялась со всеми. Моя противоположность, - припомнил он.
- А потом она изменилась?
- Она вдруг стала такой большой. И сразу притихла. Больше не играла. Я ждал, может быть, это пройдет. Может быть, она станет снова прежней. Теперь уже нечего ждать. - Он сплел руки и посмотрел на пол, потом сделал над собой усилие и встретился взглядом с Сейером. Глаза Мунтца блестели, как мокрые камни. - Я не знаю, о чем вы думаете. Но я не причинял вреда Анни.
- Мы ничего не знаем. Мы опрашиваем всех знакомых Анни. Она употребляла наркотики или алкоголь?
Скарре потряс ручку - чернила заканчивались.
- Вы что, смеетесь? Это бред.
- А как насчет тебя самого?
- Это не могло бы прийти мне в голову.
Ах ты боже мой, подумал Сейер. Разумный трудолюбивый молодой человек, занятый на постоянной работе. Перспективный и многообещающий.
- Ты знаешь друзей Анни? Анетту Хорген, например?
- Немного. Мы обычно общались вдвоем. Анни не хотела, чтобы мы встречались.
- Почему?
- Не знаю.
- И ты делал так, как она хотела?
- Это было несложно. Я тоже не очень люблю большие сборища.
Сейер понимающе кивнул. Может быть, они на самом деле подходили друг другу.
- Ты не знаешь, вела ли Анни дневник?
Хальвор немного помедлил, остановил импульс в зародыше и покачал головой.
- Вы имеете в виду, такую розовую книжечку в форме сердца, с висячим замочком?
- Необязательно. Он мог выглядеть и по-другому.
- Я не думаю, - пробормотал он.
- Но ты не уверен?
- Совершенно уверен. Она ни разу ни о чем таком не упоминала.
Теперь голос был еле слышен.
- У тебя есть кто-то, с кем ты можешь поговорить?
- У меня есть бабушка.
- Ты привязан к ней?
- Она в порядке. Здесь тихо и спокойно.
- У тебя есть синяя ветровка, Хальвор?
- Нет.
- Что ты носишь на улице?
- Джинсовую куртку. Или пуховик, когда холодно.
- Ты позвонишь мне, если тебе что-то не будет давать покоя?
- Почему я должен это делать? - Он удивленно поднял глаза.
- Позволь мне выразиться по-другому: ты позвонишь в отделение, если вспомнишь что-то, что бы это ни было, что, как тебе кажется, поможет выяснить причины, по которым умерла Анни?
- Да.
Сейер огляделся в комнате, чтобы запомнить все. Взгляд его остановился на Мадонне. При более тщательном рассмотрении она выглядела красивее, чем на первый взгляд.
- Это красивая скульптура. Ты купил ее на Юге, да?
- Я получил ее в подарок. От отца Мартина. Я католик, - добавил он.
Эти слова заставили Сейера посмотреть на парнишку внимательнее. Замкнутый по натуре, сейчас он к тому же пребывал в напряжении, как будто охраняя что-то, чего посторонние не должны были видеть. Нужно заставить его раскрыться, как моллюска. Моллюсков для этого кладут в кипящую воду. Эта мысль зачаровала Сейера.
- Так ты католик?
- Да.
- Прости мне мое любопытство - но чем прельстила тебя эта религия?
- Это же очевидно. Отпущение грехов. Прощение.
Сейер кивнул.
- Но ты же такой молодой? - Он поднялся и улыбнулся Хальвору. - Ты вряд ли много нагрешил?
Вопрос секунду висел в воздухе.
- У меня были плохие мысли.
Сейер быстро окинул мысленным взором собственную внутреннюю жизнь.
- Все, что ты сказал, мы обязательно проверим. Мы проверяем всех. Мы еще дадим о себе знать.
Он крепко пожал руку Мунтцу. Попытался оставить о себе хорошее впечатление. Сейер и Скарре пошли обратно через кухню, где слабо пахло вареными овощами. В гостиной старушка, заботливо укутанная пледом, сидела в кресле-качалке. Она испуганно посмотрела им в спины. Снаружи стоял мотоцикл, накрытый пластиком. Большой "Сузуки".
- Ты думаешь о том же, о чем и я? - спросил Скарре, когда они ехали вниз по дороге.
- Вероятно. Он ни о чем не спрашивал. Не задал ни одного вопроса. Кто-то убил его девушку, а он даже не выглядел заинтересованным. Но это еще ничего не значит.
- И все равно это странно.
- Может быть, ему только что пришло это в голову, как раз когда мы уехали.
- Или, может быть, он знает, что с ней случилось. Поэтому ему и не пришло это в голову.
- Ветровка, которую мы нашли, была бы велика Хальвору, тебе не кажется?
- У нее были закатаны рукава.
После обеда прошло уже много времени, пора было и отдохнуть. Сейер и Скарре возвращались, оставляя за спиной деревню, погруженную в шок. В Кристале люди перебегали улицу, хлопали двери, звонили телефоны. Люди кидались к коробкам со старыми фотографиями. Имя Анни было у всех на устах. Первые слабые слухи родились при свете свечей, а потом расползлись, как сорняки, между домами. На столах появились стаканчики и бутылки. На улице было объявлено чрезвычайное положение, и некоторые правила разрешалось нарушить.
Раймонд тоже был занят. Он сидел за кухонным столом и наклеивал в альбом картинки, с Томми и тиграми, с Пипом и Сильвестром. Горела люстра под потолком, спал послеобеденным сном отец, радио передавало песни по заявкам. Наши поздравления Гленн Коре, бабушка передает ей привет. Раймонд слушал и водил клеевым карандашом, вдыхая чудесный запах миндальной эссенции. И не замечал мужчину, который напряженно смотрел на него через окно.
* * *
Хальвор закрыл дверь на кухню и включил компьютер. Выбрал жесткий диск и задумчиво посмотрел на список файлов. Там были игры, декларация о доходах, бюджеты, список адресов, музыка и другие обычные вещи. Но там было и кое-что еще. Папка, содержание которой было ему неизвестно. Она называлась "Анни". Он продолжал сидеть и смотреть на нее, размышляя. Двумя кликами мышки все папки можно было открыть, и их содержимое появлялось на экране через секунду. Но бывали и исключения. У него самого была папка, названная "Личное". Чтобы открыть ее, надо было набрать пароль, который знал только он. То же самое касалось и Анни. Он научил ее запрещать доступ другим, очень простая процедура. Он не знал, какое слово она выбрала для пароля, и не подозревал, что эта папка содержит. Она настаивала на том, чтобы держать это в тайне, и смеялась, когда видела его разочарование. Он показал ей, что делать, а после ему пришлось выйти из комнаты и сидеть в гостиной, пока она вводила пароль. Забавы ради он кликнул два раза, и через мгновение высветилось сообщение: Access denied. Password required.
Теперь он хотел открыть ее. Это все, что от нее осталось. Что, если там внутри есть что-то о нем, что может представлять для него опасность? Может быть, это своего рода дневник. Это совершенно невозможная задача, подумал он и озадаченно поглядел на клавиатуру: десять цифр, двадцать девять клавиш и целый ряд других знаков, образующих астрономическое число всевозможных комбинаций. Он постарался расслабиться и сразу подумал, что он сам выбрал бы имя. Имя женщины, сожженной на костре, а после возведенной в ранг святых. Оно подходило прекрасно, а Анни ни за что бы не догадалась. Но она, возможно, выбрала дату. Обычно выбирают даты рождения того, кто близок. Он сидел некоторое время и смотрел на папку, скромный серый квадрат с ее именем. Она скрыла ее именно затем, чтобы оставить тайной. Но теперь она мертва, и старые правила больше не действуют. Может быть, там внутри есть что-то, объясняющее, почему она была такой, какой была. Такой чертовски неприступной.
Самые разные мысли вспыхивали и исчезали, как пыль за поворотом. Сейчас он был один, наедине с бесконечным временем, и не было ни единой вещи, которой можно было бы его заполнить. Сидя тут, в полутемной комнате, и глядя на светящийся экран, он чувствовал себя ближе к Анни. Он решил начать с чисел, например, дней рождения и личных номеров. Некоторые он помнил наизусть: день рождения Анни, свой собственный, день рождения бабушки. Другие можно выяснить. Несмотря ни на что, с этого можно начать. Конечно, она могла придумать и слово. Или много слов, может быть, выражение или известную цитату, может быть, имя. Это будет изнурительная работа. Он не знал, выяснит ли это когда-нибудь, но у него хватит времени и терпения. Кроме того, есть и другие способы.
Он начал с даты ее рождения, которую она наверняка не выбрала бы: третье марта тысяча девятьсот восьмидесятого, ноль три ноль три один девять восемь ноль. Потом те же числа наоборот.
"Access denied", - мерцало на экране. Внезапно в дверях появилась бабушка.
- Что они сказали? - спросила она и облокотилась о косяк.
Он вздрогнул и выпрямил спину.
- Ничего особенного. Задали несколько вопросов.
- Боже, но это так ужасно, Хальвор! Как она умерла?
- Он молча взглянул на нее.
- Эдди сказал, что они нашли ее в лесу. На холме у Змеиного озера.
- О боже, но как она умерла?
- Они не сказали, - припомнил он. - А я забыл спросить.
* * *
Сейер и Скарре заняли учебный класс в корпусе за зданием суда. Они задвинули занавески, и в помещении стало почти темно. Скарре сидел наготове с пультом.
В этом временном пристанище-пристройке не было нормальной звукоизоляции. Они слышали звонки телефонов, хлопанье дверей, голоса, смех, шум автомобилей, проезжавших мимо по улице. Пьяный рев со двора снаружи. И все-таки звуки были приглушены, потому что день клонился к вечеру.
- А это что такое?
Скарре наклонился вперед.
- Бегуны. Похожа на Грету Вайтц. Кажется, это нью-йоркский марафон.
- Может, он дал нам не ту кассету?
- Не думаю. Останови, я видел тут острова и шхеры.
Картинка некоторое время дрожала и прыгала, пока, наконец, не успокоилась и не сфокусировалась на двух женщинах в бикини, лежащих на скалистом склоне.
- Мать и Сёльви, - сказал Сейер.
Сёльви лежала на спине, согнув одно колено. Солнечные очки были сдвинуты на затылок, наверное, чтобы избежать белых пятен вокруг глаз. Мать была частично прикрыта газетой, судя по размеру, возможно "Афтенпостен". Рядом с ними лежали газеты, крем для загара и термосы, много больших полотенец и небольшой радиоприемник.
Камера довольно долго показывала двух солнцепоклонниц. Потом объектив перевели на пляж дальше внизу, и справа в кадр вошла высокая светловолосая девушка. Она несла над головой доску для виндсерфинга и шла полуотвернувшись от камеры, вниз, к воде. Походка была совершенно естественной, она шла исключительно для того, чтобы добраться до места, и не остановилась, даже когда вода достигла ее коленей. Они услышали бурление волн, очень сильное, и голос отца, который внезапно начал перекрикивать их.
- Улыбнись, Анни!
Она продолжала идти, все дальше и дальше в воду, пропустив мимо ушей просьбу. Потом все же повернулась, слегка напрягшись под весом доски. Несколько секунд она глядела прямо на Сейера и Скарре. Светлые волосы подхватил ветер, быстрая улыбка проскользнула по лицу. Скарре посмотрел в серые глаза и почувствовал, как мурашки побежали по его коже, пока он следовал взглядом за длинноногой девушкой, которая шла через волны. На ней были купальный костюм из тех, которые носят пловцы, с крестом на спине, и синий спасательный жилет.
- Доска не для новичков, - пробормотал он.
Сейер не ответил. Анни продолжала идти вглубь. Остановилась, взобралась на доску, взяла парус сильными руками, нашла баланс. Потом доска сделала разворот на сто восемьдесят градусов и начала движение. Мужчины сидели молча, пока Анни уплывала все дальше. Она неслась между волнами, как быстроходное судно. Отец следил за ней объективом камеры. Он старался держать камеру ровно, чтобы она не дрожала. Зрители чувствовали гордость, которую он испытывал за нее. Это была ее стихия. Она совсем не боялась упасть и очутиться под водой.
Внезапно она исчезла. На экране появился стол, накрытый скатертью в цветочек, уставленный тарелками и стаканами, ярко начищенными приборами, полевые цветы в вазе. На деревянной доске - котлеты, колбаски и бекон. Сбоку - раскаленный гриль. Солнце сверкало на бутылках с колой и газировкой "Фаррис". Снова Сёльви, в мини-юбке и бюстгальтере от купальника, заново накрашенная, фру Холланд в красивом летнем платье. И, наконец, Анни, спиной к камере, в темно-синих шортах-бермудах. Она снова внезапно обернулась к камере, снова по просьбе отца. Та же улыбка, теперь немного шире: на щеках видны ямочки и еле заметные тонкие синие жилки на шее. Сёльви и мать болтали на заднем плане, звенели кусочки льда, Анни наливала колу. Она еще раз медленно повернулась с бутылкой в руках и спросила в камеру:
- Колы, папа?
Голос был удивительно глубокий. В следующем кадре появился интерьер хижины. Фру Холланд стояла у кухонного стола и нарезала пирог.
"Колы, папа?" Фраза была короткой, но очень теплой. Анни любила своего отца, они слышали это в двух коротких словах, слышали теплоту и уважение. Между ними двоими была разница, как между соком и стаканом красного вина. В голосе была глубина и радость. Анни была папиной дочкой.
Остаток фильма пронесся быстро. Анни с матерью играют в бадминтон, задыхаясь на сильном ветру, отлично подходящем для серфинга и беспощадном для волана. Семья собралась вокруг обеденного стола, где все играют в "Trivial Pursuit". Крупный план доски - видно, кто выигрывает, но Анни не воодушевлена триумфом. Она вообще не работала на камеру, разговаривали все время Сёльви с матерью: Сёльви - милым и тонким голоском, мать - глубже и чуть грубее. Скарре выдохнул дым и почувствовал себя старше, чем когда-либо раньше. Опять смена картинки, а потом показалось красноватое лицо с открытым ртом. Очаровательный тенор заполнил комнату.
- "No man shall sleep", - сказал Конрад Сейер и тяжело поднялся.
- Что ты сказал?
- Лучано Паваротти. Он поет Пуччини. Положи кассету в архив, - попросил он.
- Она хорошо стояла на доске, - сказал Скарре с уважением.
Сейер не успел ответить - зазвонил телефон. Скарре взял трубку и одновременно потянулся за своим блокнотом и ручкой. Это произошло автоматически. Он верил в три вещи на этом свете: основательность, усердие и хороший настрой. Сейер читал слова, которые появлялись на бумаге, одно за другим: Хеннинг Йонас, Кристал, четыре. Двенадцать двадцать пять. Лавка Хоргена. Мотоцикл.
- Вы можете приехать в отделение? - резко спросил Скарре. - Нет? Тогда мы заедем сегодня к вам домой. Это очень важные данные. Мы благодарим вас.
Он положил трубку.
- Один из соседей. Хеннинг Йонас, живет в доме четыре. Только что пришел домой и узнал о том, что случилось с Анни. Он подобрал ее вчера наверху у перекрестка и подбросил до магазина Хоргена. Говорит, что там стоял мотоцикл. И ждал ее.
Сейер облокотился спиной о стол.
- Опять мотоцикл, как и говорил Хорген. У Хальвора есть мотоцикл, - сказал он задумчиво. - Почему он не смог приехать?
- Его собака рожает.
Скарре положил записку в карман.
- Может быть, Хальвор просто забыл, как долго он отсутствовал дома. Я надеюсь, что это сделал не Хальвор. Мне он понравился.
- Убийца есть убийца, - лаконично сказал Сейер. - Случается, что они очень милы.