- В целом да! - кивнул израильтянин. - Если, конечно, отбросить тот факт, что они были евреями, а ты русский, а также, что эти люди работали, как говорится, за идею, а ты - за очень неплохие деньги. 500 тысяч долларов, доложу тебе - это что-то!..
- Они что, все уже вам сообщили? - На лице Мишина мелькнуло искреннее удивление.
- Будь так - меня бы здесь не было.
- Тогда откуда информация?
- Ты, видимо, устал от перелетов.
- Извини, - пробормотал Витяня, рывком поднял свое сухощавое, тренированное тело, сел на кровати и закурил. - Передай мне пепельницу, пожалуйста.
- Так вот, Виктор, - продолжал моссадовец, протягивая Мишину пепельницу и возвращаясь к окну. - У нас есть пара ребяток, они, видишь ли, специализируются исключительно на размышлениях. Хорошая работа, не правда ли? Так вот, эти ребятки, на основании оперативных данных, пришли к выводу: как и прежде, ты действуешь в одиночку. Очевидно, таковы условия. Повторяю: нам пока неизвестен характер твоего задания. С другой стороны, я уже сейчас, ничего толком не зная, могу со стопроцентной гарантией утверждать, что ты, дружище, несколько переоцениваешь свои возможности.
- Любопытно, - хмыкнул Мишин и глубоко затянулся.
- И если тебе это хоть как-то простительно, то твоим заказчикам подобные заблуждения и вовсе не к лицу. Уж больно фирма серьезная. Некорректность в оценках - не в их духе. И нас это беспокоит…
- О чем ты говоришь, Дов? - Витяня пожал плечами и резким тычком вдавил окурок в пепельницу.
- Ты знаешь, сколько заплатили человеку, который взялся убить де Голля? - Тон израильтянина был подчеркнуто равнодушный. Словно он спрашивал, сколько в Дании стоит килограмм кофе в зернах.
- Не знаю.
- Триста пятьдесят тысяч долларов. И даже несмотря на такой солидный куш, он со своей задачей не справился. Да и не мог справиться, Виктор. Одиночка, что бы там ни говорили, - это всегда одиночка. И что бы тебе ни надо было сделать за эти полмиллиона, ты должен знать: тебя отправляют в автономный полет без парашюта и на самолете, у которого уже в воздухе отвалится шасси. Выполнишь ты свое задание или не выполнишь, однозначно ты обречен, приятель.
- А может быть, ты просто преувеличиваешь сложность моего задания? Исходишь ведь ты только из одного посыла - из суммы вознаграждения, верно? А они их мне просто пообещали, ничем, собственно, не рискуя. В надежде, что я раньше загнусь, чем смогу воспользоваться этой прорвой денег. Что скажешь на это?
- Они тебе УЖЕ заплатили, - улыбнулся израильтянин. - Правда, только половину. Но и это немало. Тебе назвать номер твоего счета?
- Достаточно будет, если ты ограничишься городами.
- Лондон и Цюрих. Проверка возможностей Моссада закончена или будут еще какие-нибудь вопросы? - полные губы израильтянина расплылись в иронической улыбке.
- Одно слово, жидяры носатые, - пробормотал Мишин.
- А теперь рассказывай, дружище. В Израиле сейчас половина двенадцатого ночи, и Гордон, пока не получит разъяснений, все равно не заснет. Побереги старика. Он еще нужен одной скромной конторе…
Отчет Мишина занял меньше десяти минут. Впрочем, он мог быть еще короче, если бы Виктор знал, что именно известно Моссаду. Израильтянин ничего не записывал. Очевидно, просто включил в кармане высокочувствительный диктофон.
- Ну, хорошо! - Дов, не скрывая удовлетворения, хрустнул пальцами и потянулся. - Теперь все стало на свои места. Отдыхай, Виктор.
- Ты уходишь?
- Ты что, боишься остаться один?
- Знаешь, отец мой очень любил один анекдот. Правда, рассказывал он его уже после смерти генералиссимуса. Сталин, как тебе, наверное, известно, предпочитал работать по ночам. Так вот, звонит он где-то в четвертом часу утра Молотову и говорит: "А правда, товарищ Молотов, что вы вчера пили водку и о чем-то секретничали с послом США в его резиденции?" Ну, Молотов, естественно, оправдывается, говорит, что все это чушь, наговоры, и с дрожью в голосе спрашивает: "А почему вы заговорили об этом, Иосиф Виссарионович? Случилось что-ни- будь? Сказал кто-то?.." "Да вы не беспокойтесь, товарищ Молотов, я просто поинтересовался, и все тут. Мысли кое-какие, ничего серьезного…" После этого Сталин положил трубку и сказал: "Ну вот, товарища успокоил, теперь и сам могу пойти спать!"
Израильтянин негромко рассмеялся, потом сел в кресло и, как-то сразу посерьезнев, сказал:
- Сегодня утром в Каструпе прошел регистрацию один любопытный пассажир. Вылетел он из Москвы, конечная цель - Лондон. В Копенгагене пробыл как транзитник, находился в аэропорту не более сорока минут. Судя по паспорту, он гражданин Австрийской республики по имени Рудольф Нетцер. По нашим же данным, это Вадим Колесников, капитан Главного управления внешней разведки ГРУ. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия, Виктор?
- Нет. - Витяня покачал головой.
- Возможно, знаешь его в лицо? - Дов вытащил из внутреннего кармана пиджака плотный конверт и показал Мишину фотографию.
- Нет, это лицо я никогда не видел. - Витяня закурил очередной "Житан". - А какая связь со мной?
- В принципе - никакой. Дело в том, что ничего конкретного за этим парнем нет. Он довольно часто выезжает за границу, по всей видимости, с курьерскими функциями. Возможно, также консультирует. Очень осторожен, хитер, прекрасно уходит от слежки, преследование чувствует спиной. Как следует мы за него пока не брались, ждем, пока он проявится более отчетливо. Кроме того, НАШУ дорогу этот самый Нетцер-Колесников пока не пересекал.
- Его вели в Лондоне? - быстро спросил Мишин.
- Да нет вроде. - Дов поскреб затылок. - Понимаешь, дружище, если мы будем контролировать перемещения по свету курьеров КГБ и ГРУ, а также их коллег из спецслужб социалистического блока, нам не хватит всего бюджета Израиля вместе с американской экономической помощью. Мы работаем по совсем иному принципу… В отличие от вас.
- Ну вот, начинается плач Ярославны, - пробурчал Мишин, выпуская к потолку гигантский клуб сигаретного дыма. - Дов, это не ко мне, я не финансовая комиссия американского Конгресса!
- Если бы у нас была своя Сибирь и мы могли каждый день извлекать золотые самородки килограммами, мы бы тоже были такими же добрыми и широкими, как русские. Когда сидишь на уране, алмазах и нефти, можно позволять себе любые глупости, вплоть до слежки за всеми иностранными туристами в России и советскими - за рубежом. Когда же вокруг песок, камни и арабы, то поневоле начинаешь считать каждую лиру. Это не скаредность, Виктор, это образ жизни.
- Ты считаешь, что этот самый… Колесников летел в Лондон по… нашим делам?
- Может быть, - кивнул израильтянин. - А возможно, с какой-то иной целью. Впрочем, все это проверяется. Если он от тех, кого ты ждешь, то выйдет на Волкова. А уж с этого господина мы теперь не слезем, можешь не сомневаться.
- Поосторожней, Дов! - хмуро предупредил Мишин. - Волков уже почти год под колпаком у ЦРУ. Они его пасут как единственного мериноса в стаде беспородных баранов. Судя по всему, пасут грамотно. Но и Стаса я хорошо знаю. Мужик он неглупый, тертый. Я, кстати, совсем не уверен, что он до конца купился на мою клюкву. Короче, что бы сейчас ни предприняли в ГРУ, Волков будет начеку. С инстинктом самосохранения у него проблем нет.
- Учту, - коротко кивнул израильтянин и встал.
- В следующий раз, перед тем, как решишь встретить меня в моем же номере, напиши записку, - сдержано порекомендовал Мишин и тоже встал. - Или позвони. А то не ровен час…
- И это учту, - улыбнулся Дов. - Я, кстати, так бы и сделал, если бы точно не знал, что ты без оружия.
- Завтра этот пробел в моей экипировке будет заполнен.
- Значит, с завтрашнего дня я и начну новую жизнь. Думаю, что твои каникулы в Копенгагене продлятся недолго. По срокам командировка Колесникова в Лондон вписывается в общий план операции. А раз так, значит, в Москве клюнули на твою приманку и завтра, максимум послезавтра в твое окно обязательно стукнут. Я постараюсь появляться как можно реже, Виктор. Задача у нас тоже нелегкая: с одной стороны, тебя необходимо подстраховывать, с другой - постараться вообще не высовывать уши, чтобы не испортить игру. И заодно не давать повод нашему старшему братишке говорить о черной еврейской неблагодарности. Короче, Виктор, действуй спокойно, ты не один. И не будешь один до тех пор, пока не получишь оставшиеся 250 тысяч долларов и не сможешь их потратить по собственному усмотрению.
- Может быть, у тебя проблемы с деньгами? - Мишин улыбнулся. - Могу помочь материально. Так сказать, в порядке профессиональной взаимопомощи. Я же теперь человек богатый…
Израильтянин молча, не улыбаясь, смотрел Мишину в глаза.
- Что ты набычился, Дов? Я же предлагаю по-дружески, без задней мысли. Ладно, не хочешь брать сам, тогда давай я куплю какую-нибудь сверхсекретную автоматическую пушку для укрепления обороноспособности Израиля? Заодно расквитаюсь с евреями за квалифицированное медицинское обслуживание.
- Ты никому ничего не должен, Виктор, - не принимая шутку, тихо сказал Дов. - Тебя вытаскивали из Праги, как вытаскивают с поля боя раненого друга…
- Ты думаешь, мне следовало бы сказать тебе спасибо? - Мишин запустил обе пятерни в соломенную шевелюру и резко откинул волосы назад.
- За что?
- Ну, за все. И за Прагу в частности…
- Я думаю, тебе следовало бы быть максимально осторожным. - Серые глаза Дова смотрели пристально и серьезно. - Не хочу тебя пугать, Виктор, однако у меня есть все основания думать, что стиль и методы работы ГРУ известны нам лучше, чем тебе.
- Кое-что я знаю, - пробормотал Витяня. - Свое говно…
- А я кое-что испытал на себе лично. Разница между твоей конторой и этой - принципиальная. Какими методами вы бы ни пользовались, Виктор, КГБ - разведка ПОЛИТИЧЕСКАЯ, а уже потом - военно-оперативная. А в ГРУ все как раз наоборот. И это делает ее во много крат опаснее и непредсказуемее. Не забывай, что и у нас есть военная разведка. Так вот, я бы лично поостерегся играть с ними в мячик.
- Спасибо, что предупредил, - улыбнулся Витяня, протягивая моссадовцу руку.
- Спасибо, что принял мое предупреждение всерьез, - ответил Док, крепко пожимая руку.
Проводив Дова до двери, Мишин повернул ключ на два оборота, подошел к окну, выходившему на фасад отеля "Савой", и, чуть отодвинув портьеру, стал наблюдать за улицей. Он простоял так минут десять, пока не понял, что Дов покинул отель совсем не так, как это делают обычные постояльцы. Впрочем, выполняй Мишин сам подобную миссию, он поступил бы так же…
Опустив портьеру, Витяня пошел в ванную, включил свет, пустил в ванну воду, затем разделся и стал придирчиво разглядывать себя в зеркале. После ранения и трехнедельной госпитализации на родине Дова он немного располнел, но по-прежнему оставался в хорошей форме. Мощный торс, широкие, покрытые обильными веснушками плечи, плоский, с рельефно выступающими мышцами, живот, исчерканный тремя свежими послеоперационными рубцами, выпуклая безволосая грудь…
"Когда-то, миллион лет назад, этот пакет мышц вызывал во мне гордость и даже какую-то мальчишескую чванливость, - подумал Витяня, проводя ладонью по однодневной рыжеватой щетине. - А сегодня я смотрю на него, как на манекен. Мало того, мне, кажется, уже совсем безразлично, что на него наденут - смокинг светского льва или пиджачную пару покойника…"
Совершенно неожиданно, без очевидной связи, в памяти всплыло точеное лицо Ингрид, ее высокомерно-беззащитная улыбка. "Ты просто хочешь женщину, Витяня, - произнес он вслух и подмигнул своему отражению. - А возможно, просто влюбился…"
Вот так - или - или! Без полутонов. Без промежуточных инстанций. Без плавного перехода от увиденного к осознанному. Все по правилам, по науке, все как тебя учили. Чувствуешь опасность - уходи. Увидишь занесенную руку - бей первым. Кажется что-то подозрительным - стреляй. Подумаешь о женщине - бери ее. Или обходи за километр. Не бойся ошибиться, не думай о том, что занесенная рука была ладонью друга, а женщина - человеком, который мог бы стать для тебя всем на свете. Контора принимает на себя всю ответственность за издержки. Лучше перестраховаться, нежели недооценить. Работа есть работа! А думать будешь потом. Когда вернешься в контору, напишешь подробный отчет о проделанной работе, сдашь табельное оружие, отдохнешь две недели в Гаграх или на Рице…
После того как Витяня в изнеможении отмок в ванной, он принял контрастный душ, чисто выбрился, закутался с головой в толстое банное полотенце, прошлепал босыми ногами к кровати, снял трубку телефона и набрал семизначный номер.
На шестой или седьмой гудок на другом конце провода слабо отозвался женский голос:
- У телефона…
И только тут до Витяни дошло, что звонить в первом часу ночи практически незнакомой женщине - верх неприличия. А тем более в церемонной Дании.
- Ингрид?
- Да.
- Простите меня, Бога ради, я посмотрел на часы уже после того, как вы взяли трубку…
- Кто это?
- Вацлав. Вацлав Зденек. Помните, я был у вас позавчера…
- Ох, простите меня, пожалуйста, - голос сразу же потеплел. - Просто я уже спала…
- Это вы простите меня. Если позволите, я перезвоню вам завтра.
- Да нет, все нормально. Кажется, я уже окончательно проснулась. У вас все в порядке, господин Зденек?
- Все… - Витяня поймал себя на том, что улыбается совершенно без всякой причины. - А почему вы спрашиваете?
- Ну, мне показалось…
- Я вижу, ваши блестящие психологические способности проявляются в любое время суток, - сказал Витяня, продолжая улыбаться.
- Значит, не все в порядке?
- Скажите лучше, как ваши дела, Ингрид?
- Как обычно, господин Зденек. У меня все в порядке. Откуда вы звоните?
- Из Цюриха.
- Вы много путешествуете?
- Приходится… Видите ли, Ингрид, завтра днем я буду в Копенгагене. И я подумал, может быть, мы…
- Вы хотите встретиться со мной? - Ее вопрос прозвучал очень естественно. Витяня вдруг подумал, что именно естественность Ингрид поразила его в первую же минуту их знакомства. Когда живешь ложью и во лжи, восприятие таких вещей как-то особенно обостряется, приобретая чуткость пальцев слепого от рождения.
- Да, если вы не возражаете.
- Вы собираетесь в Копенгаген надолго?
- Не думаю. День или два… Не больше.
- Я могу освободиться в два часа дня. Вас устраивает это время?
- Вполне.
-Где?
- Поскольку я намерен остановиться в "Савое" и не очень-то хорошо знаю Копенгаген, то, может быть, встретимся внизу, в баре?
- Хорошо, я обязательно буду.
- Спасибо, Ингрид. Спокойной ночи!
- Погодите! А если вы не успеете?
- Почему я должен не успеть? Мы ведь договорились.
- Ну, не знаю… - в трубке повисла пауза. - Отложат вылет из-за неисправности самолета. Или что-то еще в этом роде.
- Тогда я найму частный самолет.
- А если погода будет нелетная?
- Тогда я возьму в ближайшем прокатном бюро самую мощную машину и все равно приеду вовремя.
- Вы не верите, что бывают безвыходные ситуации?
- Не верю. Пока человек дышит, выход есть всегда.
- Все-таки вы славянин… - Он услышал, как Ингрид улыбается.
- Еще какой!
- Спокойной ночи, господин Зденек!
- Спокойной ночи, Ингрид!..
"Зачем мне понадобилось говорить ей, что я в Цюрихе? - думал Витяня, гася свет и накрываясь с головой толстым одеялом из верблюжьей шерсти. - Наверное, я уже разучился функционировать как нормальный мужчина с нормальной психикой. - Сказал бы правду, и тогда свидание можно было назначить на десять утра. Или даже на девять… Одно слово - мудак…"
Это была последняя мысль перед тем, как прозрачная, подернутая разноцветными всполохами пелена уволокла его в короткое небытие.
Через секунду Мишин уже спал.
24. САН-ПАУЛО. МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ БЕЛЬВЕДЕР
Март 1978 года
Чтобы понять это вопиющее несоответствие - советский человек под расплавленным солнцем Латинской Америки, надо очень сильно напрячь воображение и представить себе одинокую женщину в норковой шубе и шапке с засунутыми в муфту руками, посаженную на трибуну огромного, заполненного до отказа полураздетыми фанатиками стадиона в тот самый момент, когда любимая команда забивает решающий гол. Если же принять в расчет издержки школьного воспитания, в соответствии с которым коллектив по определению не может быть неправым, то, действуя методом исключения, на этом самом стадионе спонтанного безумия и истошных воплей единственной идиоткой была я.
Следуя под трогательной - в буквальном смысле - опекой очередного голландского опекуна с типичной русской фамилией Хернхорст, которая выражалась в том, что серый пиджак нежно поддерживал меня под руку, одновременно не давая забыть о некоем зловещем предмете, вложенном в "Нью-Йорк Таймс", я на какое-то время полностью отключилась от унизительных деталей собственного конвоирования - настолько влажной, оглушающе шумной и предельно наэлектризованной, словно в гигантской общей бане при горно-обогатительном комбинате, была атмосфера в таможенном отсеке аэропорта.
То ли бразильцы еще не додумались до установки кондиционеров в местах общественного скопления, то ли электрики Сан-Пауло, подхватив начинание служащих парижских почт, решили устроить однодневную забастовку, но вокруг стояла такая одуряющая жара, что по всем законам человеческой справедливости, - если таковая вообще существовала в природе, - пассажиров, прошедших пограничный контроль, должно было встречать не скопление полураздетых тел всех цветов и оттенков в огромном здании аэропорта, а побережье Атлантического океана с песчаным пляжем, белыми шезлонгами и душевыми кабинками.
Истекая потом и с омерзениям чувствуя, как скользит по моему локтю мокрая ладонь советского шпиона с неприличной голландской фамилией, я покорно плелась в лабиринте беспрестанно двигающихся, орущих и жестикулирующих, как обезьяны в горящих джунглях, человеческих голов и рук, мысленно представляя одну и ту же картину - себя, вмурованную в ледяную глыбу и на неопределенное время брошенную в холодильной камере при центральном городском мясокомбинате.
И только очутившись снаружи, в самой гуще пестрой, как штопаное одеяло индейца из дельты Параны, площади перед величественно-стеклянным зданием международного аэропорта Сан-Пауло, я поняла, как наивно переоценила социальную активность бразильских электриков: полуденная жара была такой убийственной, что испарился даже мираж, в котором моя жизнь, целиком вмурованная в лед, еще хоть как-то теплилась. С некоторым опозданием в моих расплавленных мозгах мелькнула наконец вялая догадка: кондиционеры в аэропорту, оказывается, работали!
Впрочем, воспользоваться результатом индивидуального постижения теории относительности, дабы поскорее вернуться под прохладную, казавшуюся теперь осенним Кисловодском, сень аэропорта, я все равно не могла - серый пиджак, темные подмышки которого буквально на моих глазах угрожающе разрастались в диаметре, методично подталкивал меня грозным "Нью-Йорк Таймсом" в совершенно противоположную сторону - к стоянке такси на другом конце площади.