Вошел второй охранник, принес кассету. Виталик вставил ее в плейер, взял в руки пульт. Через мгновение на экране возникло начало беседы. Причем камера очень подробно исследовала незнакомца, отметила родинку на шее, шрам на указательном пальце, еще одно малозаметное родимое пятно около уха. Слышимость беседы была отличная.
Посетитель, не ожидавший такого поворота событий, сидел оцепенев, наблюдая, как его препарируют. К концу беседы на экране появились данные о его росте, психические параметры и даже сообщение о том, что пять лет назад у незнакомца были вырезаны гланды.
Санин выключил телевизор, вытащил кассету, отдал ее охране.
- Спасибо, ребята, пока можете быть свободны.
Охранники двинулись к двери.
- Одну секунду! Вот ту бутылочку нарзана и стаканчик захватите! Там его пальчики. А заодно проверьте и состав воды. Нет ли там обещанного подарка.
Охранники молча забрали бутылку, стакан и ушли.
- Что-нибудь хочется добавить к увиденному? - чувствуя себя победителем, спросил Санин.
Незнакомец молчал, но по его напряженной фигуре и остановившемуся взгляду чувствовалось, что он не знает, что ответить и предпринять.
- Тогда скажу я несколько слов, - усмехнулся Виталик. - У меня хватит денег, чтобы всю твою компанию стереть в порошок за два дня. И превратить тебя и твоих приятелей в тот самый ядовитый состав, от которого происходит паралич сердца. Он и произойдет, я тебе это обещаю, только не у меня, а у твоих родителей или родных, если они вообще у тебя имеются, конечно. Сопляков твоих, сидящих в "мерсе" на улице, уже снимают на пленку, и далеко вы не уедете. Сегодня же к вечеру всех вас найдут и обезвредят. Ты хотел войны? Так получи ее!
Санин замолчал. Незнакомец неподвижно сидел в кресле, глядя перед собой.
- Мои ребята уже созвонились с МВД, и спецназ поднят по тревоге. Вы-то точно не уйдете, но они найдут всех твоих программистов, химиков, лаборантов, всех до одного. Вот такие будут для тебя условия кредита. Есть вопросы?
Незнакомец молчал. Про спецназ, поднятый по тревоге, Санин, естественно, приврал, но он почувствовал, что сейчас такой момент, когда этот горе-рэкетир поверит во все, тем более зная про тестя генерала. Да и потом, за семь лет нелегкой работы банкиром Санин умел отличить профессионального налетчика от дилетанта.
- Я тебя больше не задерживаю, малыш. Ты можешь идти.
Наступила пауза. Санин сделал ставку на хорошее воображение противника, и она сработала.
- Хорошо, я сдаюсь, - вытерев рукавом пот со лба, пробормотал посетитель.
- Э нет, так не пойдет, - торжествующе засмеялся Санин, чувствуя слабину бандита. - Отсрочки в таких платежах не бывает. Да и на слово у нас давно никто не верит.
- Вот мой паспорт. - Незнакомец бросил его на стол. - Он настоящий. Этого мало?
- Этого мало, мой милый! - улыбнулся Санин, но паспорт все же взял и, открыв его, прочитал: "Проборцев Леонид Сергеевич, 1961 года рождения, город Москва…" Паспорт действительно оказался подлинным, еще один прокол налетчика. Прописан Проборцев был на Онежской улице.
- На Онежской живут мои родители, - прокомментировал Леонид. - Мой отец известный химик-токсиколог, я, как говорят, пошел по его стопам. Ваши люди могут поехать с нами, я покажу, где мы находимся, чем занимаемся. Нам действительно нужны были деньги, у нас много наработок, я подумал, вас это может заинтересовать. Все, что я рассказал, чистая правда. Мы просто встали перед дилеммой: либо распускать людей, либо срочно найти деньги… - Проборцев помолчал. - Я не бандит, поверьте мне, я просто несчастный; но талантливый человек, которого нужда заставила решиться на отчаянный шаг. Вот моя исповедь…
Он покорно опустил голову, полагаясь полностью на волю Санина, и Виталику это понравилось. Он любил такие минуты, когда ощущал свою власть над людьми, думая о себе как о незаурядном великом человеке, способном изменить весь мир.
Он вернул Леониду паспорт. Задумался. Если придется сражаться со Станкевичем, а дело, видимо, к тому идет, то привычные способы тут не сгодятся: на желтолицего киллера не натравишь. Да и что толку? Главное - выпотрошить из него побольше денег, а для этого жесты и действия нужны тонкие и деликатные. Неординарные. Если уж запугивать, то изящно. А иметь побольше денег и Санину бы не помешало. Убивать же всю команду Проборцева - шум большой, часть разбежится, покажет на Санина, которого они задумали подоить. А посадить этого со товарищи на пять лет в тюрягу тоже резона мало. Они отсидят, обозлятся и, выйдя из зоны, уже начнут мстить без всякого предупреждения. Врагов Санин наживет отчаянных.
- Хорошо, мои люди съездят с тобой, все проверят, а дальше я решу, как быть, - помолчав, проговорил Виталик. - Если все так, как говоришь, и выкажешь себя не мальчиком, но мужем, то найдем способ, как тебе помочь. Сейчас, как сам понимаешь, мне трудно поверить твоим заверениям. Докажешь, заслужишь доверие, тогда ноу проблем.
- Я докажу! - решительно сказал Леонид.
Санин вызвал начальника службы безопасности Гринева. Он знал, что вся его охрана была приведена в состояние полной боевой готовности, Костя Гринев все это время сидел у монитора, напряженно наблюдая за посетителем и слушая их разговор. Три миниатюрные видеокамеры были вмонтированы в ручки верхних шкафов и обнаружить их было не под силу даже профессионалу. Виталик отвалил за это кучу денег, и не зря. Предъявленные записи, когда дело касалось недругов, действовали магически. Самые крутые финансисты ломались и соглашались на условия Виталика, особенно если в запальчивости позволяли себе бросить лишнее разоблачительное словцо в адрес правительства или Президента.
Камеры незаметно включал сам Виталик. А он включал их всегда, либо когда на прием приходил незнакомый ему человек, либо когда беседу со знакомым надо было записать намеренно. Тогда Гринев садился за пульт и, как заправский оператор, легко маневрировал камерами, наезжая, укрупняя нужные документы, детали. Больше никто за пультом не присутствовал, Санин доверял лишь Косте. Еще двое доверенных лиц охраны знали о существовании видеокамеры, но куда она вмонтирована и как осуществляется связь с пультом, было для них неведомо.
Поэтому прояви Проборцев ненужное малейшее шевеление, и Костя с охраной ворвался бы в кабинет и скрутил бандита.
Вошел Гринев и незаметно кивнул: все в порядке, все под контролем.
- Съездишь… - Санин указал взглядом на Проборцева.
Гринев кивнул.
- Но смотри, парень, - угрожающе проговорил Виталик. - Если это финт ушами, то ты проклянешь тот день, когда родился на белый свет.
- Я, конечно, полный идиот, что уже признаю без возражений, но все же не даун, - усмехнулся Леонид.
- Позвонишь мне и, может быть, подъедешь, я буду дома, - сказал Санин Гриневу.
Начальник охраны кивнул и вышел с Проборцевым из кабинета, а Виталик минут десять сидел неподвижно. Потом поднялся, налил себе полстакана водки и залпом выпил. Вернулся к столу. Нажал кнопку помощника на пульте.
- Сережа, подготовь платежку еще на двадцать миллионов в Лондон… Я ее подпишу…
- Но, Виталий Александрович, мы решили ограничиться пока половиной суммы… - не понял помощник.
- Так надо, - помедлив, сказал Санин. - И мне важно, чтобы эта сумма ушла сегодня же!
5
Олег Дмитриевич Шелиш, первый вице-премьер правительства, играл на дачном земляном корте со своей женой, Эллой, в теннис. Он вел первый сет со счетом 5:2 и начинал на своей подаче новый гейм. Элла нервничала, покачиваясь всем телом и ожидая сильный, крученый удар мужа, взять который ей не всегда удавалось. Она не любила проигрывать. Даже мужу. Но Олег, желая задобрить женушку, намеренно отправил два раза мяч в сетку, и Элла повела гейм - 0:15.
- Давай без поддавков! - обрадовавшись, задиристо выкрикнула она.
Олег несильно подал мяч, и Элла, взяв его, резко ударила в самый край корта. Шелиш, не ожидав такого сложного удара, еле дотянулся до мяча и подвесил свечу, дав возможность противнику легко с ним расправиться. 0:30. Элла радостно подпрыгнула и взмахнула руками. Он улыбнулся. Шелиш любил, когда она радовалась. И снова спокойно переправил мяч за сетку, давая ей возможность для ловкого обманного финта, и жена этим тотчас же воспользовалась. Так, играя вполсилы, Олег позволил жене выиграть у него сразу два гейма, но взял на своей подаче третий, закончив в свою пользу первый сет. Второй выиграла Элла. Третий - Олег. Вымотавшись за два с половиной часа на корте, они, усталые, поплелись вдвоем в душ, и прямо там, возбудившись, занялись любовью. Темпераментная, легко возбудимая Элла закричала во весь голос, застонал и Шелиш, дрожа от переполнявшей его страсти. Так сладко ему было любить ее, и в эти редкие минуты он чувствовал себя по-настоящему счастливым.
Год назад он увел Эллу у Станкевича, с кем они вместе учились экономике здесь в Москве, с кем стажировались в Колумбийском университете и с кем начинали в большой политике. Точнее, их было трое, три светлых гения, три мушкетера, три друга. Третий - Евгений Кромин - начинал в Центробанке замом, а сейчас возглавлял Счетную палату. Но он сразу же поругался с Олегом и Геннадием, считая их методы приватизации ошибочными, и они разошлись как в море корабли. Хотя Комитет по приватизации и возглавлял Шелиш, но Станкевич, являясь первым помощником Президента, курировал все реформы и задавал тон во всех государственных преобразованиях.
За полгода до взлета Станкевича они вместе с Шелишем написали первую политическую монографию новой республики - "Стратегия и тактика создания гражданского общества в России". Именно эту книгу Станкевич подарил Президенту, и тот, восхитившись умом Станкевича, сделал его своим помощником. Гена, пользуясь влиянием первого лица, и протащил Олега во власть. Они были молоды и отважны, шли напролом, и оба полетели почти одновременно. Станкевич, правда, сманеврировал и успел стать депутатом Госдумы, поскольку его имя связывалось с начавшимся обновлением России, бывший председатель Комитета по приватизации, опять же с подачи Генки, ушел в Газпром к Белову. Помощником. Кто знал, что этот оренбургский газовик через пару лет выскочит в премьеры и завладеет столь безграничным доверием Президента, а вместе с ним попадет в вице-премьеры и настырный Олег.
Друзья по-прежнему встречались - по выходным, праздникам, семьями. Жена Олега, Нина, вертлявая болтушка, простолюдинка, любившая пестрые наряды и дешевую яркую бижутерию, без устали хвасталась успехами мужа, рассказывала, как с женой премьера они ездили на пару дней в Венецию, катались на гондоле в сопровождении двух гитаристов и слушали итальянские песни, в то время как их мужья обсуждали в Риме деловые вопросы во время недавней официальной поездки премьера в Италию.
- Как только он ее терпит?! - каждый раз после их ухода возмущалась Элла, убирая со стола. - Она же его только позорит. Ты посмотри, как она одевается?! Это невообразимо, жуть! А ее рассказы про мужиков, у которых впереди оттопыривается? Кошмар! Ты слышал, как она сказала "транвай"?
- Чего ты к ней придираешься? - усмехался Станкевич. - Олег и женился-то, потому что Нинка первая залезла к нему в постель и схватила за причинное место. Она сделала его мужчиной, этого зачуханного золотушного очкарика, который все выходные просиживал в библиотеке в то время, как мы с Женькой пускались во все тяжкие. А теперь она его тем и держит и не выпускает из своих крепких крестьянских рук. Он же из тех, кого любая баба может захомутать, едва посадит на передок. Олежка слаб по этой части, как перезрелая девица. Как это ни странно. Потому что внешне никакого сексуального впечатления он не производит. Посмотришь и скажешь, что он этим вообще заниматься не любит, - добродушно усмехался Станкевич и грозил неведомо кому указательным пальцем. - Но это только видимость. Как и то, что он весь такой моторный, энергичный и неустрашимый.
- А на самом деле он размазня, - не без иронии добавляла всякий раз Элла.
- Ну не совсем. Он шустрый, не ленивый, но жутко трусливый! Паникер. И большая задница. Каменная задница! Кстати, Бухарин так Молотова называл. Он - Молотов, - сказал Станкевич.
- Но тем не менее он снова на коне, а ты в два счета вылетел из седла, и, по моим ощущениям, навсегда, - в какой-то из таких вечеров зло заметила жена, и Станкевич даже удивленно посмотрел на нее. Но, занятый делами, он не придал этому ядовитому выпаду серьезного значения. Он, как Бог из машины, всегда спасавший свою женушку, даже когда у нее отбирали водительские права, не мог и подумать, что милая Эл уже назначила свидание Шелишу, и в первый же вечер воспользуется советом мужа: накрепко привяжет к себе невзрачного Олега прочным сексуальным канатом, нашептывая ему на ухо: "Ах, какой ты сильный! Какой ты! Какой ты!" А он, заполучив в объятия длинноногую, волоокую диву с гривой пышных волос, чувственным ртом и нежной кожей, потеряет последний житейский ум.
Станкевич еще рассеянно взирал на некоторое охлаждение к нему жены, но по-прежнему не сомневался, что она целиком принадлежит ему. Да и как могло быть иначе, если он, вытащив ее из Вологды, из какого-то там пединститута, сделал первой красавицей Москвы, написал за нее кандидатскую и докторскую по экономике, пристроил заместителем главного редактора толстого делового журнала - экономист из Эллы как из Станкевича шпагоглотатель, а вот руководить, блистать на презентациях, пресс-конференциях, изредка вставлять остроумную, едкую фразу в ученый разговор новоявленная докторша умела, и многие принимали это за особый женский ум. Она обожала всевозможные шоу, деловые и артистические тусовки, любила блеск, шум, мишуру, поклонников, коих легко приобрела, когда ее муж был на плаву и хозяйничал в Кремле. Приобрела и не растеряла в отличие от него потом, когда закончилась кремлевская пора. Но падение Гены, его внезапное охлаждение к большой политике она пережить не могла. Не могла примириться с жестокостью столичных правил. Ибо бывшие льстецы разбежались, а отзвуки лести еще нежным колокольчиком звенели в ушах, когда все, заискивая, кланяясь, говорили со сладкими улыбками: "Здравствуйте, госпожа Станкевич! Как здоровье Геннадия Генриховича?" И когда он стал депутатом Госдумы, председателем подкомитета, с ней еще раскланивались, бежали навстречу, целовали ручки, излучая страстное желание, а едва он лишился депутатского мандата, ее совсем перестали замечать. А те, кто бросал жадные любопытствующие взгляды, делали это дерзко и непочтительно, мысленно расстегивая ее блузку, оценивая, какой она могла бы быть в постели, презрительно бросая своим дамам: "Вон та, ну, бывшего Станкевича!" И эта мерзость, это предательство разрывали ее сердце.
А о Шелише шумели все больше и больше. И почти не вспоминали о его провале с приватизацией, из-за чего полетел и Станкевич, потому что поддерживал Олега и верил ему. А когда Шелиш снова вознесся и освободилось место председателя Госкомитета по экологии, почти министерская должность, и Станкевич лишь по настоянию Эллы попросил его помочь, замолвить за него словечко перед премьером, Олег неожиданно сказал:
- Ты знаешь, старина, не могу. Газеты и Дума опять поднимут вой, что я тащу своих старых дружков, посыплются обвинения в протекционизме и черт знает в чем! А тут еще эта статья о темной деятельности твоего фонда, не могу, сам понимаешь.
Сказал как отрезал. С тех пор они и перестали встречаться. Элла спрашивала, краснея: а почему Олег с Ниной перестали у нас бывать? Краснея, потому что давно уже встречалась с ним, привязывая его все крепче и крепче. Краснея, потому что Олег уже объявил Нине о разводе и того же требовал от нее. Но Элла не торопилась. Она лишь расширяла образовавшуюся семейную трещину, исподволь, незаметно, чтобы в один прекрасный день воскликнуть: "Я больше так жить не могу! Мы слишком разные люди!" Она еще совестилась в душе, понимая, что Геннадий слепил ее, как Галатею, сделал для нее все, что только может сделать мужчина, - положение в обществе, красивую, обеспеченную жизнь, наряды, уют, комфорт, она еще боялась со всем этим расстаться, с испугом слушая отдельные реплики Шелиша: "Выгонят, уедем на Сахалин, меня давно уже зовут, там такой проект сейчас прорабатывается, закачаешься! Уговорим япошек и такое сотворим, что Гонконгу и не снилось". "Гонконг - это хорошо, - думала Элла, - но Сахалин - остров пурги и нищеты. Чехов съездил туда и загнулся".
Станкевич уже чувствовал: все идет наперекосяк. И тогда он впервые как бы по-новому увидел свою жену: ее отстраненный взгляд, кривую усмешку. Он хотел воскликнуть: "Милая! Да ты хоть знаешь, чем я теперь занимаюсь? Чем живу? И ведь не ради себя, ради нас, тебя, Димки, который учится в Швейцарии, в лучшем колледже, живет, как сын миллионера, - два месяца назад, съездив в Женеву, Станкевич втайне от жены купил сыну машину, - и будет еще лучше! И скоро я такую власть приобрету, что все Шелиши будут в ногах у меня ползать!" Но он промолчал. Промолчал, потому что дал слово, подписал бумагу о том, что впредь будет воздерживаться от интервью, публичных выступлений, его даже отругали за то, что он хотел сесть в министерское кресло, запретив вообще работать в госструктурах. Станкевич не мог все это сказать жене, не мог объявить, что вошел в международный картель самой мощной и влиятельной организации, которая контролировала весь преступный международный мир, и был назначен эмиссаром по России, введен в совет "мирового клана", получая 0,5 процента от прибылей ежегодно, но это была такая сумма, что у бедного Шелиша померкло бы в глазах, а Элла упала бы в обморок. Но и в этом он не мог ей признаться.
Он лишь с болью наблюдал, как разваливались их отношения, не зная, что предпринять, злился, досадуя на бабьи причуды. В один прекрасный вечер Элла объявила, что будет спать в другой комнате. Они поскандалили. Но Станкевич смирился, полагая, что худой мир лучше доброй ссоры, что его женушка остепенится, одумается, как это бывало раньше, и у них все наладится. Прошло еще две недели. Они жили поврозь, сохраняя, впрочем, дружеские отношения. Женушка по-прежнему готовила завтрак, чмокала его в щеку, убегая на работу, и Гена не форсировал события, не приступал с объяснениями, боясь разрушить установившийся хрупкий семейный быт. "Время все лечит, - успокаивал он себя. - У нас растет сын, а бабий заскок пройдет, Элка перебесится, и все будет по-старому". А потом она оценит его новое могущество и снова станет восхищаться им, как прежде. Он докажет ей, кто такой Станкевич.
Однажды, проснувшись посреди ночи, он вдруг почувствовал такую тоску по своей женушке, что, не выдержав, побрел к ней в спальню, лег рядом, обнял ее, стал целовать, но Элла, проснувшись, резко отстранилась и проговорила:
- Ты что, с ума сошел?
- Я соскучился по тебе.
- Поздно, Гена.
- Что поздно? - не понял он.
- Поздно соскучился. - Она поднялась, выпила глоток колы, взяла сигарету, закурила. - Я вчера подала на развод.
- На какой развод? Что ты несешь?
- Обыкновенный.
- Подожди! На какой развод ты подала?! Ты хочешь сказать, что бросаешь меня?! - выкрикнул он.
- Я бросаю тебя, - жестко и спокойно сказала она.