Турецкий удерживать его не стал, сразу же с порога принялся составлять официальный запрос в Министерство обороны. Недобрые предчувствия продолжали его одолевать: что, если эти великие конспираторы перепутали в суматохе все архивные дела? После рассказа коменданта он готов был ждать любого подвоха. На всякий случай он завизировал свой запрос у Меркулова, но и этого ему показалось мало.
- Костя, надо бы подпись генерального. - Он стал живописать Меркулову ужасы подземелья ПЯ № 768.
- У тебя паранойя, - перебил его Меркулов, - или старческий маразм, выбирай сам. - Бумагу тем не менее он оставил у себя.
"Министерство обороны Российской Федерации. №… от… 199 г.
…В ответ на ваш запрос №… от… 199 г. сообщаем, что личное дело Невзорова Олега Юрьевича в архиве МО отсутствует. При расформировании ПЯ № 768 в архив МО были переданы только личные дела сотрудников-военнослужащих. Согласно ведомственной принадлежности ПЯ № 768 относился не к МО, а к Академии наук РФ…"
Турецкий поймал себя на том, что читает ответ из Министерства обороны уже четвертый раз, покоя ему не давал один вопрос: что, если они действительно захарлали дело Невзорова и теперь просто отписываются. К сожалению, проверить это не было никакой возможности.
В Академию наук он отправился лично. Бардак в личных делах вполне соответствовал рассказу коменданта. Турецкий загонял двух девушек, явно не привыкших интенсивно трудиться, заставил их проверить все данные дважды. Результат - нулевой. Впрочем, на другой он не очень-то и рассчитывал. Девицам он, разумеется, ни о чем таком не сказал, наоборот, выражал полную уверенность в успехе поисков, чтобы не расслаблялись.
Долбить стену секретности и выяснять, чем именно занимался институт Невзорова, тоже не было необходимости. Какие бы военные железяки они ни мастерили, сам Невзоров наверняка ничего в них не смыслил, он же юрист-экономист. И к Министерству обороны тоже отношения не имеет, если, конечно, верить их бумажке. Получается задача с одним неизвестным: кто мог работать в секретном НИИ, но не инженер и не военный? Надо навестить этого Ожегова, знакомая, кстати, фамилия, но откуда? Толку, правда, скорее всего, опять не будет. Турецкий послал еще один официальный запрос в ФСБ, заранее предполагая, что ответа он не получит. Затем отправился к Меркулову.
- Костя, нужно потрясти наше горячо любимое ФСБ. Пусть колются насчет Невзорова. Не мог он работать ни на кого больше, только на комитет, сам посуди…
- Согласен. Скорее всего, так оно и было. Теперь сформулируй мне, пожалуйста, что ты собираешься делать, если я раздобуду положительный ответ на твой вопрос.
- А ты раздобудешь?
- Предположим.
- Тогда формулирую. Как он пересел из своего коллапсирующего НИИ прямо в администрацию Президента? Кто составил ему протекцию? Кто его двигал? Куда и зачем?
- Ты хочешь сказать: убили пешку, осталось выяснить, какого она цвета, и можно брать за горло ферзей с королями?
- Я, Константин Дмитрич, в кремлевских интригах несильно подкован, думаю, так же, как и ты. Но, по моему скромному разумению, Невзоров на ферзя не тянул.
- Что с эсэнгэшниками? - поинтересовался Меркулов.
- Рита второй день телефон обрывает. Обещала к вечеру организовать "горячую линию". - Турецкий махнул рукой и пошел к себе.
Вместо "горячей линии" на него свалилась неожиданная удача: ночью делегация возвращается в Москву. Не желая терять времени, он ринулся звонить своему гиду из службы безопасности Президента, чтобы договориться на завтра. Железно. Несколько раз он уточнял время и место встречи, необходимые процедуры для допуска к документам, если потребуется, и еще кучу ненужных подробностей. Собеседника он утомил окончательно. "У меня точно паранойя, - подумал Турецкий, положив трубку. - Или маразм… Нет, пусть уж лучше паранойя… Или маразм? Или вялотекущая шизофрения?"
С утра Турецкому вежливо сообщили, что часть делегации, в том числе интересующие его люди, не заходя на работу, вылетела в Германию на какой-то международный конгресс. Название он не дослушал - в сердцах швырнул трубку. Таким образом, чаша весов сама собой склонилась в сторону паранойи.
Как ни странно, ответ из ФСБ пришел, и довольно быстро. Невзоров, оказывается, действительно работал там, но ушел в отставку в звании полковника в мае 1996 года. Правда, получить допуск к документам, проливающим свет на суть его тамошних изысканий, не удалось даже Меркулову.
3
Грузовой самолет российской авиакомпании "Глобус" вылетел рейсом Москва - Мюнхен. На борту, кроме экипажа, находилось всего четверо пассажиров. Трое австрийцев и небольшого роста лысеющий немецкий дипломат, кутавшийся в необъятный теплый шарф.
В багажном отделении стояли три контейнера с документацией из немецкого посольства в Москве, а рядом с ним на свободном сиденье лежала опечатанная со всех сторон тяжелая вализа.
Немец вяло листал "Шпигель" и потягивал из фляжки бурбон. Не нравилась ему эта работа. Нервы все время на пределе, а тут еще простуду подхватил в Москве. Забраться бы в горячую ванну, выпить литра полтора глинтвейна, и погреться у камина. Но теплый дом пока что так далеко, и нужно еще доставить груз. Тяжело вздохнув, он нажал на кнопку, чтобы откинуть спинку кресла - во сне время пролетит незаметно.
Его разбудил рев моторов. Он выглянул в окно: самолет покидал Венский аэропорт. Значит, посадку во Львове он проспал. Что ж, тем лучше, минут через сорок Мюнхен.
Он оглядел салон. Австрийцы вышли, на их местах сидели двое мужчин в похожих кожанках и с одинаковыми сумками. Очевидно, сели в Вене или, может, во Львове. Единственный стюард заглянул в салон и, убедившись, что никто не нуждается в его услугах, скрылся за перегородкой.
Немец снова прикрыл глаза, хотя и заметил, что плотный, толстощекий мужчина в кожанке уселся в свободное кресло рядом, - может, человеку не с кем поболтать, вот он и ищет компанию. Но из него плохой собеседник, он вообще не любил беспредметных разговоров по пустякам, лишь бы скоротать время, а сейчас еще эта простуда, голова просто разламывается.
- Герр Бакштейн?
Дипломат приподнял веки, толстяк был ему незнаком. И тут боковым зрением он уловил движение в районе своего багажа. Чья-то тонкая жилистая рука легла на ручку кофра и потащила его с кресла. Оглянувшись, Бакштейн увидел и обладателя руки - высокого худощавого и светловолосого молодого человека в такой же кожанке, как и у толстяка. Он сидел сзади и, не поднимаясь с кресла, тащил вализу к себе. Лицо его не выражало ничего, кроме напряжения: сумка весила килограмм тридцать, и поднять ее из неудобного положения и на вытянутой руке было не так-то просто.
- Позвольте! Это дипломатическая почта!
- Спокойно. Не делайте резких движений, - внятно прошептал толстяк прямо ему в ухо, а в левый бок немца уперлось что-то тупое и твердое, что вполне могло оказаться глушителем, венчающим дуло пистолета.
Дипломатический багаж перекочевал наконец к худощавому незнакомцу, и тот не спеша двинулся в конец салона.
- Вы не сможете вынести это из самолета. Меня будет встречать охрана… - попытался Бакштейн образумить толстяка.
- Это наши проблемы, - ответил тот, нагло усмехаясь, и Бакштейн увидел множество оспинок на его лице, которые багровели, когда толстяк улыбался.
"Глупо, - подумал немец. - Не для того же они воровали, чтобы тут же испугаться и вернуть. Но у них действительно будут проблемы. Они даже не представляют, во что ввязались. Или представляют?"
Додумать он не успел.
Толстяк, сорвав дипломатические печати, расстегнул замки на сумке Бакштейна и, отложив в сторону папку с документами, принялся перегружать ее содержимое в два рюкзака.
- Сколько? - поинтересовался худой, стоявший на стреме. Они находились в багажном отсеке, где пассажирам бывать не рекомендуется, но никто ими не интересовался.
- Пятьдесят, как и ожидалось. - Толстяк закончил паковать рюкзаки. - Давай.
Худой вынул из кармана куртки схему электрической части самолета, и толстый, ловко отвинтив болты на панельке у заднего люка, перерезал и по-новому закоротил провода.
- Теперь твоя очередь.
- Без проблем. - Худой взвел механизм небольшой магнитной бомбы, поставил таймер на трехминутную задержку и прикрепил ее над рычагами хвостового управления.
- Уходим?
- Улетаем.
Сняв кожанки, они надели парашюты, спецназовские шапочки и защитные очки. Сквозь окошко заднего люка просматривалась панорама Баварских Альп. Далеко внизу горы, поросшие густыми соснами и городишко на горизонте.
- Эй, на вышке! Вызывает борт А-870. - Командир экипажа включил рацию и слушал шум эфира. Сегодня на контрольном посту Мюнхена дежурил его знакомый Отто Шнайдер. Скорее заочный знакомый, так как они никогда друг друга не видели, только регулярно переговаривались по радио.
- Привет, Алексей. Рецепт достал? - Шнайдер оказался заядлым рыболовом, и в прошлом рейсе командир обмолвился, что его знакомый ловит щук ведрами на какие-то катышки. Немец пристал как банный лист: достань ему рецепт, да достань.
- Еще бы.
- За каждое ведро форели с меня бочонок пива, договорились?
- Командир, у нас, кажется, проблемы. - Второй пилот постучал пальцем по датчику на приборной доске. - Задний люк открыт.
- А что старый переключатель?
- Молчит.
Пару месяцев назад авиакомпания "Глобус" провела полную реконструкцию своих самолетов. Правда, старую электронику не выбросили, даже не отключили, но продублировали новейшими немецкими системами. У экипажа это был уже третий рейс на модернизированном самолете, и до сих пор показания старой и новой систем никогда не расходились. У руководства, требовавшего строгий отчет о работе электроники, даже стали закрадываться сомнения: а не вылетели ли их немалые денежки в трубу? Это был первый случай несоответствия.
- Так как насчет рецепта? - переспросил Шнайдер.
- Свяжусь через пару минут, надо кое-что сделать.
- Проблемы на борту?
- Пока нет. - Командир отключил рацию. - Сходи проверь, через десять минут Мюнхен.
Второй пилот выбрался из рубки и прошел через салон. Единственный пассажир, видимо, спал. Ему казалось, что пассажиров должно было быть больше, но сейчас не до того. Он прошел через грузовой отсек и убедился, что задний люк действительно открыт. Не приоткрыт, а распахнут настежь, и только благодаря тому, что груз надежно закреплен, они не разбрасывают над Альпами контейнеры и ящики.
Он закрыл люк и вернулся в рубку.
- Был открыт.
- Значит, не зря новую начинку поставили! - не вовремя обрадовался пилот.
- Да подожди ты с начинкой, командир, кто его открыл?
- Ты там был, тебе и выводы делать.
В этот момент самолет сильно тряхнуло. Командир вцепился в штурвал, стараясь выровнять крен, но машина перестала его слушаться.
- Мюнхен, Мюнхен! Вызывает борт А-870. Давайте аварийную посадку.
- Понял, вторая полоса ваша. Что случилось, Алексей?
- Хвостовое оперение частично отказало.
- Сесть сможешь?
Командир экипажа увидел вырастающую из пелены облаков горную вершину. Он рванул штурвал на себя, но самолет набирал высоту слишком медленно. Повороты штурвала влево-вправо ничего не давали. Сосны стремительно вырастали на склоне, из зеленых точечек превращаясь в огромные деревья.
Шнайдер следил за движением самолета на большом экране радара, где машина выглядела движущимся зеленым пятнышком. На полосу уже высланы пожарные и "скорая помощь". Вдруг зеленая точка мигнула и исчезла с экрана.
- Борт А-870, ответьте! Борт А-870, ответьте! - кричал Шнайдер в микрофон, но ответа не было - из наушников раздавалось только потрескивание пустого эфира.
Худой дернул за кольцо парашюта и посмотрел на часы: пора! Несмотря на облачность, самолет был виден далеко, и ему даже показалось, что он заметил вспышку под хвостом. Хотя это вряд ли: бомба была слишком маломощная.
Дул довольно сильный западный ветер, и их сносило вслед за самолетом. Внизу петляла пустынная дорога, земля летела навстречу, ощетинившись верхушками деревьев.
Они скорее почувствовали, чем услышали, взрыв. Самолет врезался в гору и вспыхнул ослепительным фейерверком. Слишком близко, не более чем в десяти километрах. Они рассчитывали оказаться гораздо дальше.
Закопав парашюты, парашютисты двинулись в путь, с объемными рюкзаками вполне похожие на туристов, совершающих увлекательную пешую прогулку по живописным местам Баварии.
4
Родственником Большого Человека Турецкий стал неожиданно для всех и в первую очередь для себя. Лет десять, тем более пятнадцать назад подобный факт раз и навсегда перевернул бы его жизнь - не каждый у нас женат на троюродной сестре премьер-министра. Времена, однако, изменились, и о том, что "двоюродный кузен" Ирины Генриховны Турецкой стал настоящим премьером России, ее муж узнал по телевизору.
Он (Турецкий) так и подумал тогда: "Надо же, настоящий премьер. Большой Человек".
Его шурин Фроловский был похож на свежесозревшего вундеркинда, только привыкшего работать, много думать и читать, а вовсе не руководить: типаж до сих пор не вяжущийся в российском сознании с образом крупного чиновника. Был бы еще просто интеллигентный или просто молодой, а тут все сразу.
Турецкий давно уже не думал о Фроловском-премьере, первый шок прошел у него столь же бесследно, как и у широких масс населения. Раньше они встречались всего несколько раз мельком, и с первых же минут знакомства родственник был идентифицирован как антипод. Не употреблял ничего крепче кефира, не сквернословил, источал разнообразные добродетели. От общения с ним у Турецкого возникало ощущение, будто он объелся пряников. Тошнило, короче говоря.
Но сегодня это все-таки должно было случиться. При полном параде Турецкий стоял возле своего дома на Фрунзенской набережной, разрываясь между желанием спрятаться в тень и опасением окончательно утратить презентабельный вид.
Очевидно, на дворе имел место рецидив лета, именуемый бабьим, и солнце палило нещадно, а единственное тенистое местечко, как назло, соседствовало с лужей на проезжей части. Его уже слегка окатили, после чего Ирина Генриховна надулась, оттолкнула руку супруга и отодвинулась на шаг.
Служебная машина опаздывала.
Чтобы притупить раздражение, Турецкий принялся мечтать, как выльет, якобы совершенно случайно, бутылку коньяку премьеру на брюки. Только бы у него были светлые брюки… Вообще-то… бутылки многовато. Хватит с него и двухсот грамм, даже ста пятидесяти, только бы на светлые брюки…
Строго говоря, виновником торжества являлся не Фроловский. Это их с Ириной бабушка Элеонора Львовна неожиданно нагрянула из Риги, где безвылазно просидела много лет, с тех пор как ее отправили на заслуженный отдых. Старушка была отставной актрисой и, мягко говоря, с приветом. На днях ей стукнуло 84, она заявила, что может не дожить до более круглой даты и хочет повидать дорогих родственников немедленно, только - Боже упаси! - не всех одновременно. Боже упаси!
В юбилейную программу входила пьянка с молодежью на правительственной даче. Молодежь - это Турецкие без дочери и Фроловские. Остальные не удостоились чести попасть в указанную возрастную категорию, старушенция была непреклонна.
…Костюм у Фроловского действительно оказался светлым.
- Некоторые специалисты прочат вам большое будущее в политике. - Турецкий впервые с самого утра почувствовал себя в своей тарелке.
- Я думаю, ваши сведения немного устарели, - с улыбкой парировал Фроловский.
Появилась жена премьера Вера Качалова и принялась активно приглашать Турецких заходить, чувствовать себя как дома, стараясь ослепительной улыбкой сократить, если не уничтожить напрочь, социальную дистанцию. Турецкий, и так настроенный на мажорный лад (его мечта о светлом костюме уже наполовину сбылась), зазывания пропустил мимо ушей, он беззастенчиво рассматривал хозяйку. Посмотреть было на что: невысокая блондинка, весьма эффектная, кажется, двадцать девять лет, но выглядит еще моложе, любые сравнения с Ириной Генриховной совершенно неуместны.
- Ты в ней дыру пробуравишь, - шикнула на Турецкого Ирина. Она вняла приглашениям и проследовала в дом, увлекая его следом.
- Это идея.
- Ты пошляк, Турецкий! - Она раздраженно посмотрела на него, прикидывая, чего бы такое сказать пообиднее: - И вообще, ты старый хрыч, тебе здесь ничего не светит, можешь стараться сколько влезет, считай, что получил мое благословение.
- Ты только потом не передумай.
Бабушка была высокая и кряжистая. Турецкому она жала руку и приговаривала, что терпеть не может сотрудников органов, но он лично ей симпатичен.
Разлили фантастический армянский коньяк. Турецкий даже заколебался: стоит ли изводить добро на Фроловского. Именинница взяла слово:
- За меня пить не будем - у меня, слава Богу, все в порядке, а что не в порядке, улучшению уже давно не поддается. Поэтому пьем за Россию! Я родилась в великой России и умереть хочу в великой России! - Она строго посмотрела на внука. - До дна! И не закусывай после первой, я тебя умоляю.
- Между прочим, бабушка, у тебя есть шанс. Обратись к своему депутату с предложением. Действительно, есть же Великая Британия, почему и нам не называться Великой Россией? А на меня не смотри, меня они слушать не станут.
Бабушка Элеонора понимала толк в пьянках и не щадила ни себя, ни других, вызывая у Турецкого чувства уважения и зависти. Для ее возраста форма просто феноменальная: он не представлял себе, как, будучи вдвое старше нынешнего, сможет пропустить триста грамм коньяку и выглядеть бодрячком или хотя бы сохранять вертикальное положение. Скорее всего, к тому времени он уже окончательно примет горизонтальную позицию.
Обстановка за столом потеплела. Поначалу Ирина была скованна, Фроловский - непроницаем, Вера Качалова - красива и улыбчива; потом она перестала улыбаться, покрылась румянцем и оживилась, Фроловский тоже порозовел, но сохранил аристократическую сдержанность, Ирина с несвойственным ей жаром принялась обсуждать обычно чуждые ей проблемы большой политики. А у Элеоноры Львовны и в трезвом виде были не все дома.
Турецкая лихо наколола на палочку дольку апельсина, в самую середину, в десятку, и наставила микрошпагу на "двоюродного кузена".
- Наш бардак всепоглощающ, он не просто тотальный, он вселенский, он парализует всякую мысль, любое устремление и начинание. Он сильней разума, как тараканы сильней дихлофоса. К нему нельзя привыкнуть окончательно, рано или поздно человек взрывается, а кое-кто хочет взорвать побольше народу одновременно и тешит себя иллюзией, что сможет организовать направленный взрыв. - Она отправила апельсин в рот.
Фроловский неожиданно поддержал разговор:
- Сколько бы ни говорили все вокруг про бардак, у нас есть шанс. По крайней мере, большинство политиков не считают естественным убивать своих оппонентов и применять к ним меры физического воздействия. Если успеем привить такие же нормы в бизнесе - бардак сойдет на нет. Не успеем - всем конец, спасайся кто может.