- Постарайся больше не говорить об этом. Не думать. - И после небольшой паузы добавляет неуверенно: - Я знаю, тебе нелегко.
- А зачем? Все равно вы весь вечер будете кружить вокруг да около, хотя, возможно, и не осмелитесь спросить прямо.
Франка - она сейчас сплошной комок нервов - смотрит на Паоло; но обращается к Инчерти:
- Думаешь, я не понимаю? Ведь и его, - она показывает на Алесси, - привело сюда профессиональное любопытство.
Паоло так и подмывает встать и уйти, но он говорит:
- Я действительно пришел сюда, чтобы познакомиться с вами… с тобой. Инициатива, по правде говоря, исходила от Дамианы. Но я без этого я бы тебе позвонил и сказал, что хочу с тобой поговорить.
Каждый раз, когда Паоло приходится видеть страдания других, он испытывает чувство непонятной вины.
Но на Франку его слова не производят никакого впечатления. После всего пережитого за этот адский день она впервые сорвалась, и теперь ее не остановить.
- Да брось, пожалуйста! И нечего скрывать - это твое ремесло. Ну, давай, выкладывай.
Внезапно она успокаивается. Похоже, ее забавляет удивление Паоло.
- Ой, прости, я ж цыпленок второго сорта и задницу себе не отрастила.
- Да, да, конечно, - говорит Паоло. Он очень зол, из ста тысяч фраз, которыми он мог бы сейчас ответить, в голову не приходит ни одна.
Франка поднимается с кресла и начинает трясти пачку сигарет, пытаясь достать одну. Эмануэле спокойно протягивает ей зажигалку.
До чего же она худа - не человек, а, можно сказать, один силуэт; под тканью угадывается хрупкое тело, запястья и кисти рук удлиненные, тонкие до прозрачности. Наверное, потому она и кажется выше ростом. А шея? Нет, это не Модильяни, думает Паоло. Скорее Нефертити. Вся она такая тоненькая, гибкая, настороженная, словно птица. И движения у нее грациозные, как у фламинго.
На пороге террасы появляется Дамиана.
- Прошу к столу, - говорит она, обхватывая одной рукой Франку и уводя ее в комнату, куда Кристина уже вносит поднос со всякими вкусными вещами.
Дамиана садится в конце стола - ей надо бегать на кухню; Паоло - рядом с Франкой, напротив Кристины и Эмануэле.
Кажется, будто он целиком поглощен едой, питьем, и рассказами Дамианы о какой-то необыкновенной лечебной настойке, сохранившейся в одной глухой деревушке, где с незапамятных времен из поколения в поколение передается рецепт смеси целебных трав; он слушает и не слышит, рассеянно улыбается светлым глазам Кристины, у которой из глубокого выреза платья то и дело показывается сосок. Паоло ловит себя на том, что следит за ее движениями, чтобы не пропустить его появления.
- Эй, у тебя сейчас титьки выскочат, - добродушно шутит Дамиана, поймав его взгляд.
Кристина пожимает плечами и смеется - мол, ей все равно, однако платье все же поправляет.
Паоло жарко; по совету Дамнаны он надел пиджак и галстук. Что ж, когда прохладно, пожалуйста, он не против, но летом галстук - все равно что веревка на шее. Он с удовольствием распустил бы узел, но капитан, на котором безупречный светло-синий костюм, подобранная в тон рубашка и изящный шелковый галстук с рисунком в стиле Миро, чувствует себя, судя по всему, прекрасно, и Паоло не осмеливается расстегнуть даже пуговку на воротнике рубашки.
Но как бы там ни было, на протяжении всего ужина он ощущает близость Франки. Девушка ест мало, стакан с вином едва пригубила. Оборачиваясь время от времени в ее сторону, Паоло. замечает, что она украдкой поглядывает на него.
Эмануэле - настоящий джентльмен и ухитряется оказывать за столом внимание всем трем женщинам. Паоло удивлен. Он не подозревал, что капитан так хорошо воспитан и образован. Он пробует подловить Эмануэле на политике, но тот ловко переводит разговор на философию. Похоже, он слегка приударяет за Кристиной, но не обходит вниманием и Франку. Но тут Паоло перехватывает устремленный на капитана взгляд Дамнаны. Ах, вот оно что! Он даже улыбается своей догадке.
Приходит очередь мороженого. Кристина поднимается, чтобы убрать со стола и достать мороженое из холодильника, Франка вызывается помочь ей. Возможно, они хотят о чем-то поговорить наедине, но не исключено, что Франке просто невмоготу все время быть на людях.
Эмануэле смотрит вслед девушкам, скрывшимся на кухне. А когда уходит за сигаретами и Дамиана, он, пользуясь удобным моментом, обращаются к Паоло:
- Послушай, эту версию о самоубийстве приняла даже Франка. То, что люди, о которых она говорила, сразу примчались на место происшествия, более чем естественно: некоторые вещи, если оставить их на виду, могут стать причиной ужасных неприятностей.
Голос капитана спокоен, но тверд. Ну, все. С Паоло на этот вечер достаточно.
- Некоторые вещи… Ты имеешь в виду документы о стандартизации вооружений НАТО? - спрашивает он резче, чем ему хотелось. - А тот сукин сын несколько часов назад заявил мне, что генерал не имел никакого отношения к этой истории.
- Допустим, - отвечает капитан.
Сейчас это уже не тот Эмануэле, который только что за столом развлекал дам веселыми историями.
- Речь идет о тысячах миллиардов… - замечает Паоло не без язвительности. - Некоторые ради такой суммы могут пойти на что угодно.
- Генерал застрелился сам, никаких сомнений быть не может.
Эти слова Эмануэле произносит сухо, решительно. Принесли мороженое. Франка расставляет вазочки, а Кристина накладывает.
- Если вам обязательно нужно говорить о моем отце, то делайте это либо при мне, либо потом, когда уйдете отсюда, - говорят Франка.
Дамиана знает, что разговор начал не Паоло, и она находят соломоново решение;
- Если вы еще раз коснетесь этой темы, то, честное слово, ноги вашей в моем доме больше не будет.
Мороженое едят в комнате: на террасе стало прохладно. Только Паоло остается на свежем воздухе - ему нужно прийти в себя. Опершись локтями о перила, он прислоняет лоб к холодной металлической стойке. Вдруг к нему тихо подходят Франка и становится рядом, в самом углу, так что лицо ее остается в тени густой зеленой живой изгороди.
Паоло не может не признаться себе, что присутствие девушки его волнует - именно физическое ее присутствие, ее трогательная хрупкость и беззащитность. Так хочется ее приласкать. Черт возьми. Кожа у нее, наверно, мягкая, как воробьиные перышки. Он чувствует, до чего она одинока.
- Да, я верю, что он застрелился сам, - доносится из тени тихий голос девушки, и Паоло даже не уверен, что слова эти обращены именно к нему. - И чувствую себя… соучастницей, что ли: ведь я тоже покинула его; мне трудно говорить, я не могу разобраться в этой истории… Возможно, еще и потому, что я не понимала отца.
- Человека вообще трудно понять, особенно… - он хотел сказать "военного".
Но Франка, не слушая его, продолжает:
- Он был репуббликино, понимаешь? И отсидел четыре месяца в концлагере в Кольтано. Потом таких, как он, то есть тех, кого сразу после войны арестовывали, стали выдвигать… в общем, очень скоро для фашистов настала легкая жизнь. А я все упрекала его: даже если он и не злоупотреблял открывшимися перед ним возможностями, то ведь и не отказывался от того, что ему предлагали… ну, от всяких там привилегий. Мне кажется, он по-своему старался искупить свою вину, работал как одержимый… "Я - слуга Республики", - говорил он, когда я пыталась критиковать армию, понимаешь?
Наконец-то ее прорвало. Паоло слушает слова девушки, сознавая свое бессилие. Что он может ей сказать? Он ждал слез, но их нет. Конфликт поколений, очевидно, накладывает печать и на человеческие страдания. Паоло чувствует себя одновременно и стариком, и незрелым юнцом. А Франка продолжает - спокойно, тихо:
- Он никак не мог освободиться от комплекса вины, и потому для него существовало одно лишь чувство - чувство долга. Если кто-то от чего-то отказывался, он брался за это. Шел на любые трудности, готов был ехать куда угодно - из Фриули на Сардинию, с Сардинии в Апулию; вечно мне приходилось менять школу, Да и матери все это до смерти надоело; сколько раз она говорила ему: "Все, большей за тобой не поеду! Ты превратил меня в какой-то дорожный баул, даже подруг себе завести не успеваю". Такого чувства долга я тоже не могла понять. И он остался один. Он был интересный, умный собеседник, и вообще - это же мой отец… Но каждый раз, когда я навещала его, я думала об одном и том же: "А вдруг мне удастся выведать у него что-нибудь полезное для нашего дела".
- И что же он тебе рассказывал в последнее время? - Паоло тотчас пожалел, что спросил об этом, но что поделаешь, такая уж у него профессия.
- Не задавай дурацких вопросов, - отвечает она, но не сердито. - Я же тебе сказала: чувство долга для отца было превыше всего.
Мороженое у них совсем растаяло, и, чтобы переменить тему, Паоло говорит:
- Пойду возьму еще немного. Тебе тоже?
С вновь наполненными вазочками они присоединяются к остальным. Эмануэле обсуждает с Кристиной спортивные новости, а ДамИана, кивая на дочь, говорит:
- Моя дылда все растет, растет, никак не остановится. Я уже смирилась, пусть дорастет хоть до двух метров. Хотела бы я только знать, в кого она такая.
Конечно, в нем есть некое обаяние, думает Паоло, поглядывая на Эмануэле Инчерти. Паоло заметил, что, беседуя с Кристиной, тот не упускал из виду и его с Франкой, и кое-что из их разговора он слышал. Странно. И Инчерти, и Франка считают, что генерал покончил с собой. Выходит, вопрос исчерпан.
Прощаясь, он задерживает тоненькую руку Франки в своей.
- Я был бы рад встретиться с тобой еще раз, - говорит он, стараясь, чтобы голос его звучал искренно.
- Имей в виду: все, что мне надо было тебе сказать, я уже сказала, - рассеянно отвечает Франка.
Паоло отпускает ее руку. Он огорчен и разочарован.
- Ты знала полковника Гуараши? спрашивает он просто так, чтобы растормошить ее.
Франку его вопрос, похоже, не удивляет.
- А что?
- Ои тоже покончил жизнь самоубийством в Катании за два дня до смерти твоего отца… Твой отец звонил мне, его интересовало, что мне известно о смерти Гуараши.
Он сказал это, забыв о посторонних, но теперь оглядывается: Эмануэле разговаривает с Дамианой, которая держит его за руку, Кристина куда-то вышла.
- Когда он звонил? - спрашивает не то чтобы удивленная, но насторожившаяся Франка.
- В воскресенье, после обеда, А потом застрелился. Я знаю, Гуараши работал с ним…
Левад бровь у девушки слегка подрагивает - странный тик, выдающий нервозность. Он внимательнее заглядывает ей в глаза, такие лучистые в полутьме.
- И что ты подумал?
Паоло сразу же догадывается, о чем она.
- Нет, нет, мне не показалось, что со мной говорит человек, решивший покончить с собой. Но было ясно, что он не верит в самоубийство Гуараши и готов на все, лишь бы узнать правду.
Франка молчит и пристально смотрит на Паоло, словно впервые задумалась о продолжении знакомства, и наконец тихо говорит:
- Давай созвонимся в ближайшие дни.
Эмануэле уже попрощался с хозяйками и подходит к ним.
- Можешь звонить мне в редакцию в любое время, - отвечает ей Паоло.
4
Капитану пришлось воспользоваться военным вертолетом. Конечно, он мог бы взять пару свободных дней и полететь на самолете, инкогнито. Это было бы удобнее, но опаснее.
Вообще он предпочитает официальные командировки: пусть они хлопотнее, зато есть надежная "крыша". Мотор тяжелого вертолета адски ревет - даже под шлемом едва выдерживают барабанные перепонки. Капитан закуривает сигарету и достает из папки материалы, которыми его снабдили в министерстве. После десятилетнего перерыва вновь решено провести военные маневры на Сицилии, и нужно постараться, чтобы не было трений между гражданскими и военными властями. Командующий сицилийским военным округом расфырчался: никак не желает понять, что по политическим соображениям приходятся дипломатничать. Капитан оглядывается по сторонам в поисках пепельницы. Сидящий поблизости сержант снимает с крючка красную жестянку и протягивает ему. Помахав рукой в знак благодарности, он пристраивает жестянку между коленями и сосредоточенно просматривает план командировки. Хватит ли времени? Судя по всему, времени более чем достаточно.
Приходится вести двойную и даже тройную игру. Даже со своими. Со своими - прежде всего. Иногда он устает от этого. Но не сейчас. Приходит время действовать - и все остальное отходит на задний план. Взгляд капитана скользит по лицам попутчиков. Среди них и министр обороны. Впрочем, министр представляет Сицилию в парламенте, так что все должно пройти гладко. Министр пришел к ним из авиации: к реву моторов он привык и дремлет с приоткрытым ртом, а шлем держит в руках.
Капитан с трудом сдерживает улыбку. Интересно, если бы министр знал, что его личное дело хранится я одном из каталожных ящиков, снабженных устройством для самоуничтожения, спал бы он так же спокойно?
Капитан закрывает уставшие глаза и сильно трет вехи большим и указательным пальцами. Досье министра, досье всего командного состава, досье государственных организаций, банков, промышленных предприятий; личные дела воротил финансового мира, крупных чиновников и политических деятелей, выдвинувшихся за последние годы… Официально всего этого не существует, как не существует - опять-таки официально - того отдела секретной службы, которым он руководит. Отдел создан недавно, уже после того, как началась реформа органов безопасности; его задача - выявлять и устранять всякое отребье, осиные гнезда противников реформы, все, что мешает оздоровлению ведомственных служб. Когда ему предложили эту должность, он сначала расстроился, подумал: не хватало полицейским заделаться. Но потом понял, насколько это важно. Работа неблагодарная, положение крайне щежотливое: связь напрямую с советом министров; незавидный бюджет, выкроенный из "представительских", ограниченный штат, в который входят помимо военных еще и несколько штатских - самых надежных, самых лучших специалистов своего дела. По сути, основное ядро отдела составляют не более десяти человек, остальные же считают, что они работают на министерство обороны или на министерство внутренних дел и даже капитана не знают. Он принял меры предосторожности, так что кроме условного обозначения, которое он ставит вместо подписи под приказами, им ничего не известно.
Предоставленная ему свобода действий, можно сказать, ничем не ограничена, поскольку его действия не подлежат никакому контролю, почти не подлежат. Когда Фаис попросил капитана выяснить обстоятельства смерти полковника Гуараши, он согласился не только из чувства дружбы, связывающей его с генералом, взгляды которого ему во многом близки, но и потому, что эта просьба может послужить еще одним официальным поводом для его поездки - в случае если он привлечет внимание других секретных служб. Но важнее всего, пожалуй, что, выполняя просьбу генерала, он надежно маскирует истинную цель своего расследования.
Капитан высаживается в Палермо, где находятся военное командование Сицилии. С командировкой никаких проблем не возникает: командующий более покладист, чем полагали в генштабе. Теперь капитан может отправиться в Катанию; маневры будут проходить на склонах Этны - он хочет проверить на месте последние приготовления.
Останавливается он я отеле "Тринакриа", отказавшись от гостеприимства начальника казармы и намекнув, для большей убедительности, что у него здесь есть приятельница. Шаг рискованный, но ему необходима свобода передвижения. Первую свою вылазку он совершает поближе к вечеру в легких вельветовых брюках, рубашке с отложным воротником и пуловере с большими карманами. Цель вылазки - магазинчик музыкальных инструментов, куда он поспевает к самому закрытию. Хозяин - молодой человек лет двадцати пяти в потертых джинсах, полотняной куртке и сандалиях, извиняется: уже поздно и обслужить покупателя он не сможет. Правила, установленные муниципалитетом, соблюдаются строго, и нарушение грозит ему большим штрафом. Капитан выходит из магазинчика и направляется к морю - вечер такой теплый!
Минут через пять молодой человек нагоняет его и просит прикурить; дальше они идут вместе. У парня длинные, очень подвижные руки, худое лицо с неправильными чертами и бугристой кожей. Он явно нервничает:
- Мог бы предупредить, что приедешь сам.
Капитан смотрит на него с улыбкой, ему неохота вступать в объяснения. Фаэдо - так зовут парня - непревзойденный электронщик и радист, виртуоз подслушивания и перехвата. Когда их служба приняла решение основать свою базу в Катании и послать туда именно его, он сам предложил открыть мастерскую и небольшой магазинчик музыкальных инструментов: "Серенького человека, который чинит пианино и скрипки, никто ни в чем не заподозрит". Впрочем, Фаэдо "сереньким" никак не назовешь.
Море совсем близко, уже слышен шум прибоя. Оба неторопливо шагают среди озабоченных прохожих: кто спешит домой, кто в кино, кто к любовнице, а кто - от любовницы к жене. В толпе капитан всегда чувствует себя уверенно.
- Давай свой отчет, - говорит он, - у меня мало времени.
- Адъютант. Адъютант первый увидел его. - Фаэдо роется в карманах. Вытащив набитый пластиковый бумажник, он извлекает из него сложенный вчетверо листок: план казармы. - Кабинет вот здесь, на третьем этаже, в этом крыле. Два окна выходят на улицу, одно - в сад. Охрана на первом этаже, а квартира полковника - на последнем, четвертом. Он жил один, ты знаешь.
Капитан внимательно изучает план, пытаясь запечатлеть в памяти расположение кабинетов на этажах. Прохожие могут подумать, что они рассматривают порнографические открытки или театральную программку. Содержание официального рапорта капитану уже известно, но он не хочет прерывать Фаэдо, чтобы не сбить его.
- Расскажи про адъютанта.
- Последний раз они виделись около семи вечера, когда адъютант принес ему какие-то бумаги, а на следующее утро, примерно в половине девятого, нашел его мертвым: полковник лежал с запрокинутой головой.
Капитану это известно: выстрел из пистолета в рот. Пистолет нашли рядом, на полу; ящик, в котором обычно лежало оружие, был открыт. Все это зафиксировано в официальных документах.
- Что ты можешь добавить?
Они подходят к морю. Его тусклую мерцающую гладь перерезает восточный мол. В солоноватом запахе морской воды капитану чудится что-то манящее, в воображении рисуется Африка, где он никогда не был; для него, жителя каменных лабиринтов, этот запах связан с ароматом свободы, и он втягивает его в себя, раздувая ноздри и улыбаясь. Фаэдо тем временем продолжает:
- Карточные долги и любовная история: информация получена от двух осведомителей, связанных с подпольными игорными домами, но не исключено, что она кем-то сфабрикована. Женщина, о которой идет речь, - жена одного коммерсанта. Ей тридцать, мужу шестьдесят. О ней ходит множество сплетен, и не все они безосновательны. У нее есть даже своя отдельная квартирка… - добавляет Фаэдо краснея.
Парень, должно быть, ужасно робок и вряд ли пользуется успехом у женщин, думает капитан.
- Ее могут шантажировать? - спрашивает он. Фаэдо пожимает плечами: