- Ну, рассказывай, сыщик, как живешь? - пропустив еще по одной за здоровье семей, накинулся он на Турецкого. И начал с интересом осматривать скромное жилище российского следователя по особо важным делам, который живет на зарплату и не берет взяток. Принципиально. - Это твоя квартира?.. А сколько ты за нее платишь?.. А получаешь сколько?.. А машина у тебя есть?..
Откровенность друга его явно ошеломила.
- Не может быть, Сашка! У вас же демократия! Реформы!
Александр Борисович скептически усмехнулся.
- Реформы - это для "новых русских". А я, брат, как был "старым", так и остался…
- Сашка, но ведь так жить нельзя! Ты же знаменитый сыщик! О тебе даже в наших газетах писали. Насчет какого-то дела в Германии…
- Ничего, Боря, мы привыкли, - отрезал Турецкий. И тотчас поспешил перевести разговор на другую тему: - Ты надолго к нам?
Снова заговорили о делах Немировского, его ближайших планах и перспективах. Затем, посредине разговора, тот внезапно бросил взгляд на свои золотые часы и заторопился уезжать. В том, что касалось интересов бизнеса, он успел стать настоящим американцем.
- Вот тебе мой телефон в отеле. А это телефоны офисов, где я буду бывать. Позвони мне вечером. Думаю, к вечеру я как раз освобожусь. Закатимся в какой-нибудь кабак со стриптизом. Мне говорили, у вас тут открылись неплохие кабаки! Посидим. Выпьем. Поговорим по душам… Представляешь - я ведь уже сто лет ни с кем вот так задушевно не сиживал!
- Не знаю, Борис. Дел у меня выше крыши.
- Каких дел? Снова очередное преступление всероссийского масштаба?! У тебя же сегодня день рождения! Жена за границей. Так чего, спрашивается, время терять? В общем так: развязывайся поскорее со своими делами и вечером идем в кабак. И пожалуйста, никаких возражений! Вспомни, сколько мы с тобой не виделись? Ну, я побежал. Good luck! Как у нас говорят…
Когда за Немировским захлопнулась дверь, Турецкий задумчиво вернулся на кухню. Налил из подаренной другом бутылки еще немного виски и залпом выпил. После стольких лет неизвестности старый друг свалился буквально как снег на голову и порядком его ошеломил. "К чему бы это? - подумал Александр Борисович. - Может быть, еще одна непредвиденная случайность?"
И начал поспешно собираться на службу.
- Сюда проходите, женщина…
Ни жива ни мертва от пробиравшего ее насквозь могильного холода, Людмила Евгеньевна покорно зашагала вслед за молодой женщиной в больничном халате. На первый взгляд все здесь тоже было, как в больнице. С той лишь разницей, что больных здесь не было. Потому что это был морг.
Обратиться сюда Людмиле Евгеньевне посоветовал тот самый главный милицейский начальник, к которому она все-таки попала (хотя и не сразу) и которому высказала все, что могла и хотела сказать. Это был единственный человек в форме, проявивший к ней живое человеческое участие. Внимательно ее выслушав, он тотчас вызвал к себе в кабинет нескольких оперуполномоченных и властно распорядился начать поиски Сережи. А напоследок, предупредив, что это будет нелегко, посоветовал самой обратиться в крупный столичный морг, где была специальная компьютерная база данных на всех безымянных мертвецов, поступивших за последнее время.
Теперь Людмила Евгеньевна не сомневалась, что, если ее сын жив, его непременно отыщут. Если же нет - она узнает об этом сама. Господи, дай ей силы…
Проводив ее в специальную комнату, работница морга усадила Людмилу Евгеньевну за компьютер и показала клавишу, на которую нужно было нажимать. Опознание началось.
На голубом экране, сменяя друг друга, проходили разные детские лица, с каким-то отрешенно безжизненным выражением (все они были восстановлены компьютером по фотографиям погибших), но лица ее сына среди них не было. До последней секунды ожидая его увидеть, Людмила Евгеньевна чувствовала, что сердце ее сейчас разорвется от волнения. Лишь когда фотографии кончились - и она постепенно осознала это, - в груди у нее снова потеплело, а в сердце вспыхнула надежда. Значит, Сережа жив! И его обязательно найдут! Обязательно! Так по крайней мере обещал ей тот главный милицейский начальник. Кажется, его звали Вячеслав Иванович…
Покидая это страшное место, Людмила Евгеньевна уже всецело поверила в то, во что так хотело верить ее материнское сердце, измученное тревогой и неизвестностью. Ибо прежде всего она была матерью. И единственное, что у нее оставалось, - это способность верить. Вопреки всему - слепо верить в чудо. Верить до конца…
Генеральная прокуратура
- С днем рождения, Александр Борисович!..
Весь день Турецкий принимал поздравления. Время от времени в его новый кабинет в следственной части заглядывал кто-нибудь из сослуживцев и, дружески пожимая имениннику руку, произносил необходимый набор именинных пожеланий. Одни - искренне, другие - с тайной завистью, третьи - со скрытым недоброжелательством.
Первым оказался Костя Меркулов. Торжественно расцеловав друга в обе щеки, он вручил Турецкому позолоченный антикварный портсигар с его монограммой и произнес неожиданное пожелание:
- Вот, это тебе от нас с Лелей. И пожалуйста, постарайся наконец бросить курить…
Следующей была Лиля Федотова. Воспользовавшись отсутствием в кабинете посторонних, девушка наградила именинника куда более откровенным поцелуем и подарила ему стильный фирменный галстук.
- По-моему, ты никогда не умел их выбирать, Сашенька…
Были и другие скромные подарки.
Из-за этих визитов Александр Борисович чувствовал себя несколько не в своей тарелке и никак не мог сосредоточиться.
А между тем ему было о чем подумать. Предстояло изучить подобранную Лилей обширную подборку газетных публикаций о незаконной торговле и пересадке органов. Поразмыслить о тех необъяснимых загадках, которые обнаружились вчера при осмотре квартиры профессора Ленца. И наконец, главное: дождаться звонка от коллеги из авиатранспортной прокуратуры и получить из его рук долгожданные материалы, что само по себе должно было стать для Турецкого лучшим подарком ко дню рождения.
К слову сказать, именно сегодня должны были состояться похороны покойного профессора, куда Александр Борисович тоже собирался поехать. Но, узнав о его планах, Костя Меркулов решительно заявил, что похороны и именины - суть вещи несовместные, и он сам отправится на гражданскую панихиду в Дом культуры медработников на Большой Никитской. Именинник поневоле согласился с этим. Ведь у Кости были и личные основания отдать усопшему последний долг.
С нетерпением ожидая звонка, Турецкий погрузился в чтение. Надо отдать должное желтоперым борзописцам: не располагая сколько-нибудь достоверными фактами, они изображали проблему в таких живописных тонах, что неискушенный читатель вполне мог поверить в эти кровавые небылицы. В том же, что он имеет дело именно с небылицами, Александр Борисович по мере знакомства с "сенсационными" публикациями уже не сомневался. Что косвенно подтверждало отсутствие в архивах Генпрокуратуры следственных дел, имеющих хотя бы отдаленное отношение к интересующей его проблеме. Однако это еще не являлось доказательством того, что сама проблема в принципе не существовала. В любом случае для начала необходимо было посоветоваться со специалистами. Теми, кто непосредственно занимался пересадкой органов. Тщательно изучить документы Кулика. А затем уже делать выводы…
Кстати, о Кулике: время шло, а коллега из авиатранспортной прокуратуры почему-то не звонил. Турецкий понемногу начал беспокоиться. Это затянувшееся молчание ему определенно не нравилось. Что могло произойти? Неужели его опередили?! Александр Борисович вполне допускал, что в последний момент Кулик мог просто передумать и отказаться от своей затеи. Но позвонить-то он мог и сказать об этом честно. Иначе Турецкий совершенно не разбирался в людях!
Значит, что-то случилось. И не обязательно самое худшее. Может, просто в аварию попал… Решив ждать до вечера - на крайний случай у коллеги был его домашний телефон, прокурор пока никаких действий не предпринимал, а чтобы немного отвлечься, принялся размышлять о посмертных загадках профессора Ленца.
С первой же минуты после прочтения его тревожного письма Турецкого не оставляла смутная мысль, что здесь что-то не так. Например, почему профессор сам назвал свое письмо доносом? Ведь такое определение предусматривало наличие конкретного лица, на которое указывает доносчик! Впрочем, учитывая лагерное прошлое покойного, можно допустить, что сама мысль о "стукачестве" была для него тягостна. Не отсюда ли появилась фраза: "после долгих и тягостных раздумий"? Однако и это не объясняло в полной мере, почему Ленц, если знал конкретные факты о преступной торговле человеческими органами, не упомянул никаких имен? Или эти имена были широко известны?! Не исключено также, что профессор просто опасался за свою жизнь. И надо признать, его опасения оказались ненапрасными.
Размышляя о своих вчерашних находках в квартире покойного, Турецкий неизбежно пришел к выводу, что эти загадки, пожалуй, - единственная ниточка, которая может помочь распутать само убийство. Вынув из сейфа упрятанные туда вещественные доказательства, он еще раз всесторонне их изучил и пришел к выводу, что необходимо будет проверить через АТС, кому принадлежал телефонный номер с таинственным кодом "017", а также показать семейный фотоальбом профессора кому-либо из знавших его людей. Например, тому же доктору Градусу…
Но тут в кабинет к нему неожиданно заглянул с поздравлениями еще один давнишний приятель: Семен Семенович Моисеев. Старый прокурор-криминалист, он фактически давно был на пенсии, но время от времени наведывался в прокуратуру, где занимался тем, что делился своим богатым опытом с молодежью.
- Поздравляю, Саша! Поздравляю от всей души! - И понизив голос, спросил: - А ты чего такой хмурый? Наверное, переживаешь из-за своей колымаги? Которая по счету она у тебя была?
- Третья, Семен Семеныч, - вздохнул Турецкий. - Но дело не в этом…
- Ну, не будем уточнять. Ты вот что, если не очень занят, то пойдем лучше ко мне. Посидим. И вообще. Заодно помянем твою колымагу…
"И вообще" оказалось двумя стаканами ядреного чистейшего спирта, которым заслуженный прокурор-криминалист по старинке угощал в своем кабинете людей исключительно хороших и приятных. Турецкий входил в их число с незапамятных времен и всегда любил такие задушевные посиделки с Моисеевым.
- Семен Семеныч, - начал он, после того как оба пропустили по маленькой и немного поговорили о том о сем. - Тут у меня одно странное дело вырисовывается. Может, чего посоветуете?
- Валяй, Саша, выкладывай, - охотно согласился Моисеев.
Вкратце изложив старому криминалисту суть намечавшегося дела, Турецкий откровенно спросил:
- Как вы думаете, это серьезно? Семен Семенович заметно помрачнел.
- Более чем серьезно, Саша… Я, конечно, знаю немного. Но и того, что знаю, достаточно, чтобы сделать такой вывод. Это дело может оказаться чрезвычайно темным. И грязным… Впрочем, чтобы не быть голословным, могу дать тебе координаты человека, который сумеет объяснить все и подробно, и профессионально.
Турецкий раскрыл блокнот и приготовил шариковую ручку.
- Записывай: Горелов Лев Яковлевич. Старший научный сотрудник НИИ трансплантологии и искусственных органов. Телефон… Позвонишь ему. Скажешь, что от меня. Лучшего консультанта по этому вопросу я просто не знаю… Ну, может быть, еще по одной, за успех твоего расследования?
- А, была не была - наливайте!
Кулик не позвонил. Просто как в воду канул. К исходу дня Турецкий даже всерьез начал сомневаться: а была ли вообще эта вчерашняя встреча? От жары всякое может померещиться… Затем, устав от бесплодного ожидания, раскрыл ведомственный справочник, отыскал телефон авиатранспортной прокуратуры на Ленинском проспекте и позвонил туда сам.
- Следователь Кулик? - ответил ему приятный женский голос. - Аркадий Викторович? Одну минуту…
Эта минута показалась Турецкому вечностью.
Наконец тот же мелодичный голос сообщил:
- К сожалению, его сейчас нет. Следователь Кулик уже две недели находится в очередном отпуске. И по нашим сведениям, он вообще уехал из Москвы…
Александр Борисович ошеломленно положил трубку.
В этот момент дверь его кабинета распахнулась, и вошел Меркулов. Едва взглянув на своего друга, Констатин Дмитриевич сразу все понял.
- Что, не позвонил? - с тревогой спросил он.
Турецкий уныло покачал головой.
- Я так и думал… Знаешь, Саша, похоже, тут действительно не обошлось без участия спецслужб. Впрочем, сейчас я тебе все расскажу…
И усевшись в кресло, Меркулов принялся рассказывать. Как выяснилось, сегодня в Доме культуры медработников состоялась не одна, а сразу две гражданские панихиды. Прибыв на место немного раньше указанного срока, Константин Дмитриевич прошел в актовый зал и был немало изумлен тем, что мероприятие уже началось. Вернее, подходило к концу. Еще большее изумление ожидало его, когда он приблизился к гробу и взглянул на покойного.
- Это был совершенно другой человек! Бывший заместитель министра здравоохранения. Некто Муранов Юрий Владимирович. И между прочим в последнее время он возглавлял некий гуманитарный фонд "Интермед" при российском отделении Красного Креста.
Турецкий насторожился. Ему тотчас вспомнились строки из письма профессора Ленца: "При содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного креста…"
- Отчего он умер?
- Самоубийство, - многозначительно произнес Константин Дмитриевич. - При загадочных обстоятельствах. Об этом вчера во многих газетах писали. Но главное не в этом. Народу на панихиде было довольно много. Родные, друзья, знакомые, бывшие работники министерства. И среди них - немало субъектов, принадлежность которых к так называемым мафиозным кругам очевидна с первого взгляда! А еще я засек в уголке несколько, как выразился твой Кулик, весьма "характерных лиц". Гэбье, одним словом. Так вот это самое гэбье осталось в зале и на следующую панихиду - по профессору! Не думаю, что эти типы были из числа его знакомых.
- Полагаешь, они за кем-то следили?
- Скорее, присматривали. Они всегда за кем-нибудь присматривают. Или за чем-нибудь… Что скажешь, любопытная информация к размышлениям?
- Любопытнее некуда. Между прочим, у меня для тебя тоже кое что есть, - и Турецкий рассказал о своем недавнем звонке в авиатранспортную прокуратуру.
Константин Дмитриевич озабоченно нахмурился.
- Вот тебе, Саша, и взаимное притяжение случайностей, - задумчиво произнес он.
- Особенно если учесть, что случайностей не бывает…
Человеку свойственно бояться смерти.
Не составлял исключения и Вадим Николаевич Ступишин. Но, как и большинство людей, он слишком поздно начал осознавать, что главное и единственное богатство человека - это жизнь.
За мучительную и бессонную ночь, предшествовавшую встрече в офисе, он многое понял. На многое взглянул по-иному. И если бы такое было возможно, предпочел бы жить в полной нищете, но только жить! Однако теперь он уже не распоряжался собственной жизнью.
За эту ночь Вадим Николаевич словно постарел на десять лет. И виски у него поседели. Увидев его наутро, жена невольно ахнула и заплакала. Она еще многого не знала, но сразу все поняла. А ему нечем было ее утешить.
Сегодня должна была решиться его судьба. И не только его одного. Отправляясь на встречу с Литвиновым, Ступишин проклинал себя за то, что в слепом азарте подписал эту страшную бумагу. Вот уж поистине - бес попутал!
Он до сих пор не мог поверить, что Пашка, старина Пашка, вместе с которым в былые годы было выпито столько пива, который списывал у него конспекты и обхаживал с ним одних девчонок, мог хладнокровно отдать его на расправу каким-то безжалостным мафиозным партнерам!
Увы, необходимо было признать, что за прошедшие годы Пашка неузнаваемо изменился. И не только внешне. В нем изменилось то, что определяет суть и основу человека… До недавних пор Вадим Николаевич почти не задумывался об этой разительной перемене. Достаточно было того, что Литвинов исправно платил ему деньги. Разумеется, будучи человеком неглупым, Ступишин понимал, что эти деньги берутся не из воздуха. Что Пашка наверняка связан с какими-то мафиозными кругами. Но в подробности он предпочитал не вдаваться. Ибо любопытные, как и дураки, живут недолго…
Офис торгово-посреднической фирмы "Урания" располагался в одном из старинных, капитально отремонтированных домов в районе Таганки, в каких с недавних пор обосновались многие частные компании. Будучи экспедитором, то есть человеком разъездным, Вадим Николаевич бывал здесь всего несколько раз. Однако успел заметить, что и само помещение, и множество хлопотливых сотрудников были скорее ширмой, за которой прокручивались дела поважнее. Вдобавок десяток постоянно торчавших в офисе крепких бритоголовых парней определенно не имели никакого отношения к торгово-посреднической деятельности.
Один из таких "качков", встретив Ступишина в парадном, молча повел его во внутренние помещения, которых в этом здании было немало. Зная, что деваться ему просто некуда, Вадим Николаевич покорно следовал за ним, как обреченная на заклание жертва.
Спустившись в подвал, где располагались склады, молчаливый "качок" бесцеремонно втолкнул злосчастного должника в какую-то темную комнату без окон и запер за ним дверь. Вадим Николаевич оказался в полной темноте и, несмотря на летнюю жару, ощутил леденящий озноб. Подобное начало не предвещало ничего хорошего. Неужели его будут пытать? Или сразу убьют?! Если это произойдет здесь, там, наверху, никто даже не услышит…
Терзаясь страшными догадками, Ступишин обреченно уселся прямо на ледяной пол и принялся ждать. И это ожидание в полной темноте и неизвестности было для него хуже самой изощренной пытки.
Где-то за стеной, очевидно в соседнем помещении, слышались приглушенные голоса. Может быть, в эти минуты там решалась его судьба. А может, просто оттягивались какие-то здешние громилы. Вадим Николаевич не был трусом. Но с отвращением почувствовал, что его начинает трясти. Это унизительное ожидание лишало его последних остатков мужества.
Внезапно, когда Ступишин уже потерял счет времени, прямо в капитальной стене образовалась трещина, и на фоне освещенного проема перед ним выросла огромная зловещая фигура.
- Выходи, - произнес низкий бесстрастный голос.
Вадим Николаевич вскочил и на предательски дрожащих ногах шагнул в соседнюю комнату.
Это было просторное, великолепно обставленное помещение, напоминавшее обычный офисный кабинет, только почему-то без окон. Оглянувшись, Ступишин уже не увидел дверного проема, в который вошел, - на том месте была гладкая стена, облицованная дубовыми панелями.
- Проходи, Вадим, - так же бесстрастно произнес знакомый Пашкин голос.
Только сейчас Вадим Николаевич заметил, что в этой комнате он был не один.
Не считая молчаливого "качка", застывшего у стены, скрестив на груди руки, здесь находились еще четверо. Расположившись в массивных кожаных креслах перед низким журнальным столиком с дорогими закусками и винами, на вошедшего пристально смотрели трое респектабельных немолодых мужчин. Четвертым был Пашка. Но он сидел не поднимая глаз и, казалось, любовался изящной формой своего бокала.
- Это он? - равнодушно спросил один из соглядатаев.