- Нет-нет, уважаемая госпожа, я не на вас кричу, - заверил Палму телефонную трубку. - Это у нас тут срочные дела, вы понимаете. Ваш случай будет беспристрастно расследован. Разумеется. Возмещение убытков и все прочее. Барышня Похъянвуори сама сообщит вам, когда выйдет на работу. Да, кстати: Вилле ничего ей не передавал? Ах, не звонил. Понятно. Всего доброго! - Палму положил трубку и отер пот со лба. - Не понимаю, почему этой даме не обслуживать кафе самой, - раздраженно сказал он. - Судя по ее напору, энергии у нее хватит на все. И на роль вышибалы тоже. Я раньше все удивлялся этим стилягам - почему им нравится ходить в такие места, где хозяева непрерывно зудят и капают им на мозги. Но ведь им, бедолагам, просто негде больше приткнуться!
- Почему же? Ведь есть молодежные кафе, клубы, кружки… - начал я.
Палму отмахнулся. У него никогда недоставало терпения выслушать чужое мнение, а сам он разводил свои занудные рассуждения, сколько было душе угодно.
- Комиссар Ламберг! Вынесите к черту всю эту помойку! Мне не нужно… нам здесь не нужно ничего, кроме бумажника и тех вещей, которые могли принадлежать господину Нордбергу, - сказал Палму. Лицо Ламберга приняло такое зловещее выражение, что Палму пошел на попятный. - Ладно! - великодушно продолжил он. - Оставьте мусор из той урны, где был бумажник. Но остальной хлам вынесите.
- Куда? - спросил Ламберг, косясь в мою сторону. - В архив?
- Куда угодно, - сказал Палму. - Есть же у нас печь для сжигания мусора!
Я поспешил вмешаться.
- Комиссар Палму просто неудачно пошутил, - торопливо сказал я. - Разумеется, вы можете оставить все, что считаете важным, что, как вам кажется, может послужить косвенными уликами. Я доверяю вашей способности критически оценивать ситуацию, комиссар Ламберг! Сам я в данный момент очень занят и не имею такой возможности. Но я благодарю вас и вашу группу за отменную работу. Спасибо!
Ламберг вывалил охапку хлама посреди комнаты.
- Это все проверено, - доложил он. - Отпечатков пальцев нет.
Он вытащил план и со зловредным видом расправил его у меня перед носом. Место той урны было обведено двумя кружками - красным и синим. Для пущей наглядности рядом была нарисована большая стрелка. Места остальных урн были помечены красным карандашом. Я мог заметить, что красно-синяя урна находилась сравнительно недалеко от того дерева, в которое врезались хулиганы на угнанной машине. Мы, кажется, проезжали мимо этого места. Да, точно: мы проехали совсем рядом, поднимаясь к Памятнику жертвам кораблекрушений.
- Спасибо! - еще раз поблагодарил я.
- Бумажник и остальные вещи, которые могли принадлежать жертве, еще в лаборатории, - пояснил Ламберг и добавил, поглядев на часы: - Их вот-вот принесут. Вообще-то уже должны были принести. Вместе с заключением по поводу отпечатков пальцев и прочего.
- Посмотрим, посмотрим, - сдержанно отозвался я.
Ламберг снова организовал своих людей, и они очистили кабинет от мусора так же молниеносно, как только что захламили его. Затем и Ламберг исчез. Мгновенно. Я поглядел на кучу на полу. Конечно, в ней не было ничего стоящего. Разумеется. Ламберг был человеком аккуратным.
В задумчивости я посмотрел на Палму. Он курил трубку.
- Ой, я забыл спросить про пластырь! - испугался я.
- Наверное, ни у кого его не оказалось, - заметил Палму, - иначе комиссар упомянул бы.
Я перебирал бумаги.
- Дорожно-транспортная группа получила очень приличные отпечатки пальцев, - поделился я сведениями. - Целых три. Отпечатки владельца исключены. Он был в ярости, что его так рано подняли. Но потом еще больше разъярился, когда узнал, что у него ночью увели машину, прямо от входной двери. Он вернулся домой около одиннадцати и поленился поставить машину в гараж.
Комиссар Палму выдохнул целое облако дыма.
- Вилле Валконен, - задумчиво сказал он, - наверняка это как-то связано с ним.
На моем столе зазвонил телефон. О-о, каким погребальным звоном, какой смертельной опасностью повеяло от этого звонка! Самые дурные предчувствия охватили меня.
- Ответь ты! - трусливо взмолился я.
- Ты же руководишь, ты за все и отвечаешь, - Палму указующе ткнул трубкой в телефон, довольный своей шуткой. - Вот и отвечай!
И я снял трубку. Это был не Вилле. Это был министр внутренних дел. Я ничего не мог с собой поделать и встал навытяжку. Нельзя сказать, чтобы министр был в плохом настроении. Нет, он просто справлялся, как продвигается дело. И напомнил о необходимости быстрых и действенных мер. А я не мог процитировать ему в назидание афоризм Палму про кота и мышь.
- Пострадавший опознан,---по всей форме доложил я. - В его квартире произведен осмотр, обнаружены следы чужой обуви. Прочесан Обсерваторский парк. Обнаружены предметы, принадлежавшие жертве. Проведена облава в Пассаже. Полагаю, что идем по верному следу. Мы действуем энергично, господин министр!
- Кстати, об этой облаве, - ласково проворковал министр. Я ни в коем случае не хочу вмешиваться в ваши служебные дела, но я бы хотел надеяться, что вы умело примените свою способность критически оценивать ситуацию. Мне только что звонил правительственный советник Сейткоски по поводу того, что его сын задержан полицией. Семиклассник. И среди задержанных есть еще два-три ученика из его школы. Надеюсь, вы меня понимаете, судья!
- Так точно, - отчеканил я еще суше. - Но у нас есть три отпечатка с угнанной машины. Хочу подчеркнуть, что если у меня будут веские основания…
- Ну разумеется, разумеется, - поспешно сказал министр. - Не стоит обижаться. Я только хотел сказать, что будет хорошо, если вы сочтете возможным отпустить мальчика сегодня к обеду.
Нет, министр не хотел обидеть меня. По крайней мере пока. Но еще меньше он хотел обидеть правительственного советника.
Я положил трубку и вытер лоб.
- Пошло-поехало, начали языками трепать, - сказал я. - Все кому не лень. Наши тузы. Правительственный советник. Пожаловался министру… А ты! - накинулся я на Палму. - На что ты меня вечно подбиваешь!
И тут я, к счастью, вспомнил о телескопе. Я же действовал на законных основаниях!
Я немедленно позвонил комиссару, проводившему облаву. И он добродушным тоном поведал, что страсти улеглись, что газета переходит из рук в руки и при этом царит гробовое молчание.
- Вызывайте парней. По одному. Сам я сейчас не могу, - сказал я, но, подумав, поправился: - Нет, сначала девушек. Будем учтивыми. Смотрите им в глаза, задавайте вопросы. У вас наметанный глаз. Не сомневаюсь, что вы отличите тех, кто врет или скрывает что-нибудь.
- И девиц тоже? - ужаснулся комиссар. - Да у них сам черт ничего не разберет! А у парней всегда что-нибудь такое на совести…
- На вашу ответственность, - безжалостно надавил я. - Беглый допрос. Чем короче, тем лучше. Что они знают о телескопе? Не видели ли чего-нибудь подозрительного, шатаясь там, вокруг Пассажа? Не видели ли у кого-нибудь пластыря на лице? Потом имя, адрес, чем занимаются родители и все такое прочее. И пусть катятся. Значит, по одному, всех по очереди. Да, еще! - спохватился я. - Если по поводу кого-то возникнут серьезные подозрения, снимите отпечатки пальцев и сравните с теми, что нашли в разбитой машине. В нашей картотеке их, насколько я понял, нет. Пригласите себе в помощь дактилоскописта, если придется проводить сравнительный анализ. И еще: там среди задержанных есть один малый, по фамилии Сейткоски, и парочка школьников. Вообще-то было бы хорошо, если бы вы вызвали их первыми. То есть не из пристрастного отношения - ни в коем случае, просто их родители очень беспокоятся. Их можно понять.
- Да, - отозвался комиссар, но тон его мне совсем не понравился.
Я закончил, и Палму принялся рассуждать вслух:
- Предположим, что парень, укравший телескоп, притащил его во двор Пассажа, чтобы похвастаться перед приятелями.
- Украл откуда? - спросил я.
- Но ты же видел вмятины в песке возле Памятника! Это следы от штатива, - терпеливо объяснил мне Палму, словно ребенку. - Старый Нордберг наблюдал за звездами… Ну же: астрология, гороскопы.
- Ты считаешь… - У меня мороз пробежал по коже.
- Я ничего не считаю, пока у меня нет надежных свидетельств и фактов, - отрезал Палму. - У меня не такое богатое воображение, как у тебя. К счастью. Но я готов предположить, что парень, выскочивший из машины после аварии, мог в панике помчаться вверх по холму, а там - там польститься на этот телескоп.
- Но ведь это невероятно: чтобы мальчишка был таким отъявленным негодяем, таким потерявшим человеческий облик злодеем! Чтобы он, только что убив человека, отправился похваляться своим трофеем! - недоверчиво воскликнул я.
- Конечно, - решительно сказал Палму. - В том-то и вся странность этого случая. Но представим ситуацию дальше: парень прочитал газету - ну, из любопытства, чтобы узнать, нет ли там чего-нибудь о его ночной аварии, и вдруг - вдруг все осознал. Что он натворил…
- Испугался и решил спрятаться, - продолжил я. - Бросить свой трофей и забиться в какую-нибудь ближайшую нору.
Зазвонил телефон.
- Говорит констебль из полиции порядка, - отрекомендовался грубоватый голос. - Было приказано сообщать обо всем подозрительном. Так вот, я дежурю на вокзале, и ко мне обратилась служительница из общественного туалета, сказала, что в мужском отделении закрылся какой-то парень. Сделал что-то такое с замком, и дверь нельзя открыть. Служительница думала сначала, что он просто незаметно улизнул, но потом услышала, что он там плачет, в туалете.
- Плачет в туалете, - повторил я, и Палму быстро вскинул голову.
- Я пошел взглянуть, - продолжал полицейский, - подергал дверь, но парень не открыл. Затаился там, как мышь. Даже ноги поднял на сиденье, чтобы его в щель под дверью не было видно. Ну, мне и пришлось высадить ту дверь. Парень длинный, тощий, морда вся зареванная, хотя в кожаной куртке и всем таком…
- Где он сейчас? - полюбопытствовал я, глядя в напряженное лицо Палму.
Полицейский замялся.
- Тут я маху дал. Мне показалось, что он вроде ничего… Подумал, не стоит зря суровость проявлять. В общем, на мосту он у меня вырвался и побежал к платформе, где поезд как раз подходил. И… и, в общем, попытался прыгнуть под поезд. Его кто-то успел перехватить, ну и я сразу подбежал. Но он дрался и отбивался, ревел даже. А потом я его увел. Я бы его за уши отодрал, если бы сам так не струхнул. Ну вот, теперь он у меня здесь, на вокзале, в предварилке сидит. Я сразу вам позвонил, как было приказано.
- Правильно поступили, - похвалил я.
Странное чувство торжества охватило меня. На Палму я мог и не смотреть.
- Его имя Вилле Валконен, семнадцать лет, учащийся? - спросил я самым естественным тоном, стараясь выдержать нейтральную интонацию, хотя искушение было велико.
В телефоне послышалось удивленное пыхтенье.
- Как вы догадались?! - изумленно воскликнул констебль, и в голосе его послышалось уважение. - Это… это здорово! Надо рассказать нашим. Я и не догадывался, что вы у нас ясновидящий!
Я прервал его болтовню.
- Вызовите ближайший патруль и отправьте с ними парня, пусть доставят прямо ко мне, - приказал я. - Без сирен. И без наручников. Но - чтобы не убежал! Предупредите патрульных, что они за него отвечают.
- Ясно, - отозвался тот. - Сделаем в лучшем виде. И - на всякий случай - моя фамилия Лайтинен, старший констебль. Надеюсь, не забудете.
- Лайтинен, - повторил я. - Запомни, Палму! - Я положил трубку. - Парень плакал в туалете и пытался прыгнуть под поезд. Дело начинает проясняться!
- Я же тебе говорил: ты о Вилле ничего не знаешь! - назидательно проговорил Палму (конечно, ему было завидно, что я поймал Вилле). - Когда твоя девушка на третьем месяце, а тебе только семнадцать, и ты еще учишься… А тут еще эта витрина, которую ты нечаянно разбил и за которую теперь должен платить, и машина, по-видимому тобой угнанная и разбитая, и еще ты стащил у старика телескоп, а его труп обнаружили утром в кустах - наверно, и тебе захотелось бы от всего этого кинуться под поезд!
- Может быть, - кивнул я. - Но сейчас мне хочется посмотреть на ботинки Вилле.
В дверь постучали. Курьер принес из лаборатории вещи Фредрика Нордберга и заключение. Из любопытства я сначала вытащил бумажник. Потертый бумажник самого жалкого вида из коричневой кожи. Денег не было, зато в нем лежал тонкий пластиковый футлярчик, аккуратно положенный на место после снятия отпечатков пальцев.
Палму заинтересовался, подошел поближе и, вытянув шею, поглядел мне через плечо.
- Ага, вот она! - сказал он. - Сокровище филателиста Кеттунена.
Действительно, это была та самая марка. Редкость из редкостей - финский типографский брак. Выпущенная в честь прилета графа Цеппелина в Хельсинки.
- Странно, - удивился я, - если деньги вытащили, то почему оставили марку? Она же очень ценная.
- Трудно продать! - сообразил Палму.
К моему великому неудовольствию, он опять выбил трубку о каблук, высыпав золу на пол. Меня огорчало, разумеется, не это, а то, что пагубная привычка рано или поздно отразится на его здоровье!
- Впрочем, - продолжал он, не обращая внимания на мой укоризненный взгляд, - вряд ли убийца долго раздумывал на эту тему. Просто выкинул все в ближайшую урну.
Он самовольно начал сортировать предметы на моем столе - открытую пачку сигарет, пять окурков, носовой платок и прочее, и прочее. Я же поспешил ознакомиться с заключением. Отпечатки пальцев, по-видимому, владельца. Какое-то неодобрение, укор читались между строк, и я вспомнил, что Кокки так и не успел сдать отпечатки пальцев жертвы в картотеку. Но - я даже подпрыгнул - на пластиковом футляре обнаружены: след большого пальца на одной стороне и указательного и среднего пальцев на другой. Следы отчетливые, свежие, легкочитаемые и не принадлежащие владельцу! Что и засвидетельствовано на прилагаемом снимке.
- Все отлично, лучше и быть не может! - ликуя, воскликнул я.
Палму отобрал у меня заключение и прочитал.
- Слишком все хорошо! - недоверчиво сказал он. - Так не бывает.
С лихорадочной поспешностью я выудил рапорт дорожно-транспортной группы и сравнил отпечатки пальцев. Даже без лупы, невооруженным глазом можно было заметить общие характерные признаки у отпечатков большого пальца там и здесь.
- Палму, - проговорил я дрогнувшим голосом, - может быть… может, я все-таки не такой уж неудачник? Может быть, мы еще поедем в Копенгаген!
- Наберись терпения и дождись Вилле, - заметил озабоченно Палму - разумеется, из зависти!
- Мы собираемся закупить целый самолет… - мечтательно сказал я. В голове у меня царила полная неразбериха. Но все же, все же - это было первое дело, которое я провел совершенно самостоятельно. Поэтому мне были понятны чувства Палму, и я хотел проявить великодушие. Я похлопал его по плечу. - Ничего, старина, - постарался утешить его я. - Конечно, ты стареешь, и тебе иногда трудно действовать энергично - как требовалось сегодня. Но ты всегда должен помнить, что я высоко ценю твой опыт. И я никогда не забуду…
В это мгновение толчком распахнулась дверь. И вошел Вилле, зажатый с боков запыхавшимися полицейскими. Ребята из патруля поднимались по лестнице бегом. Их лица горели любопытством. Констебль Лайтинен явно поведал им о моем ясновидении.
Но когда я взглянул на Вилле, мое настроение упало. Нет, на вид он был вполне ничего. Неплохое лицо. Тщедушный, долговязый, выше метра восьмидесяти. Я взглянул на его поношенные башмаки - конечно, на резиновой подошве. Все было ясно - хотя я и не мог, как Кокки, похвастаться фотографической памятью. На лице Вилле были видны грязные разводы от слез. Но сейчас парень стоял, стиснув зубы, и исподлобья угрюмо смотрел на меня.
- А-а! Ну здравствуй, Вилле, - будничным голосом произнес Палму и подал ему руку.
Тот растерялся и неуверенно протянул свою.
- Мы тут все ждали, когда ты наконец появишься, - благодушествовал Палму. - Только, знаешь, сначала тебе хорошо бы умыться.
- И хорошенько вымыть руки, - добавил я. - Чтобы отпечатки пальцев были четкими.
Патрульные полицейские поглядели на меня с уважением.
- Я не делал этого! - вдруг выкрикнул он. - Я не убивал дядю Фредрика!
Он закрыл лицо локтем и разрыдался. Смотреть на это было не очень приятно. У парня, понятно, сдали нервы. Я заметил, что ворот его дешевой кожаной куртки порван.
- Никто тебя и не обвиняет, - к моему изумлению, сказал Палму, - по крайней мере пока.
Но я решил приняться за дело самолично. Воображение у меня работало на полную катушку. У всех, вероятно, бывают такие мгновения, когда перед мысленным взором с необычайной ясностью вдруг предстает вся картина. К тому же восхищенные глаза патрульных внушали мне отвагу и побуждали к действию. А когда у меня в голове начинается мыслительный процесс, то он идет очень быстро. Даже иногда - признаюсь - чересчур быстро.
- Да, пока что поговорим об аварии, - сказал я. - И не стоит зря тратить время, Вилле. Давай сразу: имена тех, кто там был. Мы знаем, что вас было трое.
Голова парня взметнулась. Подбородок упрямо выпятился, но губы дрожали.
- Я своих друзей не выдаю! - срывающимся голосом выкрикнул он. - Хоть убейте, не выдам!
- Тебе не нужно никого выдавать, - заверил я. - Это обычное дело, и для всех вас будет лучше, если твои приятели честно и добровольно явятся в полицию. Автомобильная кра… угон не является тяжелым преступлением. Такое случается каждую ночь. А тебе пока только семнадцать лет…
- Да мне уже послезавтра исполнится восемнадцать! - гордо заявил Вилле и еще выше поднял подбородок; глаза его метали молнии.
- Весы, - вполголоса заметил Палму.
Я не очень понял, что он хотел этим сказать. На кого намекал - на Вилле? Но Вилле понял.
- А что Весы? Что в них плохого? - вскинулся он. - У родившихся под этим знаком может быть счастливая судьба. И дядя Фредрик всегда…
Я понял, что они хотят увести разговор от главного, и поэтому начали болтать об астрологии. Но с меня было довольно, я за день уже порядочно наслушался пустословия, на которое так горазд Палму. И я хрястнул кулаком по столу.
- Молчать! - загремел я. - И ты тоже, Палму! У нас тут важное дело!
Парень подскочил от испуга. А Палму смиренно сказал:
- Прошу прощения!
Но я уже дорвался! Воля к власти пьянила меня и кружила голову.
- Вилле! - сказал я. - Очень возможно, что ты вполне добропорядочный молодой человек и что твои приятели - отличные люди и верные друзья. Может быть, не знаю. Но лучше всего, если они явятся добровольно. Это учитывается как смягчающее вину обстоятельство. А в данном случае - особенно. Это я тебе заявляю со всей ответственностью, как юрист, как судья. Может так случиться, что вы вообще отделаетесь легким испугом. - Я уставился на него своим натренированным гипнотизирующим взглядом и глухим голосом - только для очистки совести - предупредил: - Я имею в виду аварию.
- Я ничего не знаю, - ответил Вилле, явно колеблясь.
- Вот телефон, - решительным тоном произнес я и, отступив к столу, ткнул пальцем в аппарат, - звони и выясняй. Никто за тобой следить не будет. Все могут выйти из комнаты. Останусь только я. Чтобы ты не вздумал сигануть из окна. Но я встану в том углу к тебе спиной.