- Это в тебе, Любаш, еще университетские лекции говорят. Ну, посуди сама: тот, кто привык зарабатывать деньги таким образом, никогда не сможет ничего создать. Украл вагон водки, продал, а деньги пропил и еще одну малиновую кофту с "мерседесом" в придачу купил. Вор никогда не станет созидателем. Кончатся ресурсы бывшего СССР, найдет, чего еще можно стибрить. У нас вон сколько природных ресурсов! Присосался, и гони на Запад…
- Ну, хорошо. Уйдут эти, придут другие…
- Вот когда придут, тогда и поговорим.
- А тебе не кажется, что тогда тебя в ту компанию не возьмут? - спросила Люба, - Опоздаешь?
- Я не стремлюсь туда. Каждый должен быть на своем месте.
- Так твое место здесь, среди этих немытых панков?
- Не панков, Люб, а хиппи. Панки сюда не ходят. И вовсе они не грязные, хотя, честно говоря, я их тоже недолюбливаю…
- Все равно. Я не помню, как называется болезнь у людей, которые любят ковыряться в грязи. Твое репортерство из этой же сферы. Ты предпочитаешь тьму свету. Театру - грязь подворотен…
- Театр - это всего лишь мизансцены на фоне картонных декораций, а свет становится ярче, когда на него выходишь из тьмы.
"Вот почему она завелась, - подумал Уфимцев, - Вспомнила о двух пропавших театральных билетах. Все-то у этих женщин шиворот навыворот. Затевать философский диспут только ради того, чтобы вставить мне шпильку за сорванный вечер".
- Чтобы постичь мир, нужно разгуливать не только по начищенным паркетным полам, - сказал он, - Я понимаю, что за любое знание нужно платить. И то, что грязь может прилипнуть ко мне, тоже допускаю. Остается только надеяться, что главное, доброе, не пропадет, просто уйдет куда-то глубже в меня, все равно останется со мной.
- И ради своего эгоистического познания ты готов приносить неудобства своим близким людям?
- Удобной на сто процентов для всех даже подушка быть не может. Время от времени ее нужно взбивать.
- Это слишком сложно для меня.
- Ты уходишь? У нас же еще есть время.
- Да. Сегодня мне звонила подруга, у нее вечеринка. И если уж с театром не получилось…
- Я не понял: ты собиралась в театр или на встречу со мной?
- Извини, мне пора.
…На оперативную планерку Уфимцев пришел злой. Устроившись на последнем ряду актового зала за спинами оперов и пэпээсников рядом с другими журналистами, слушая наставления милицейского начальства, обращенные прежде всего к сотрудникам, Игорь закипал еще больше:
"Каждый раз одно и тоже! Мероприятие ради "галочки", а ты будь ласка - присутствуй, освещай. Ночь - к коту под хвост, а результат, будет ли он еще?"
…-Садись, корреспондент! - долговязый старший лейтенант в шинели предупредительно распахнул заднюю дверцу видавшего виды "уазика", - Будем вместе кататься. Авось кого-нибудь и поймаем. Наша территория - Ленинский район. За последнюю неделю там четырнадцать раз шапки срывали. По два грабежа в день. Многовато…
- Если никто из этих гавриков не попадется? - спросил Уфимцев.
- Мы работаем в обычном режиме патрульной группы. Если что-то на нашем маршруте случится - нас тоже дернут. Так что скучать не придется.
Машина вырулила из длинного ряда милицейского транспорта, вытянувшегося вдоль здания с колоннами, известного всему городу как "серый дом", и устремилась по проспекту Октября.
Рация затрещала-заголосила минут через десять.
- Кража со взломом, - обернулся к Игорю старлей, - Сейчас подскочим к месту происшествия, подождем оперативную группу и покатим своей дорогой.
Долговязому офицеру понадобилось всего минут пятнадцать, чтобы осмотреть разбитую дверную коробку, снять показания с пострадавших - заплаканной женщины лет тридцати пяти и угрюмого четырнадцатилетнего подростка, ее сына, составить список пропавших вещей, сделать выводы и сообщить подъехавшим операм:
- Так, украдено две кожаные куртки, видеомагнитофон с кассетами и две золотые цепочки. Друганы вот этого парнишки постарались, - он указал на подростка, - Вчера, когда мамаша на работе была, они винишко здесь дули и расположение в квартире выясняли заодно. А сегодня, как только пацан в училище пошел, квартирку и обнесли. Вот список вчерашней компании, - он протянул листок бумаги двум крепким парням в штатском:
- Одногруппники этого малого. Можете проверить, сегодня в ПТУ их не было, так что алиби у них не будет. А заправляет этой компанией блатарь по кличке "Костыль", скорее всего, он и взламывал входную дверь.
- О Костыле тебе тоже пацан сказал? - спросил Уфимцев, когда они садились в машину.
- Нет, он его не знает. И вчера Костыль за портвешком с ними не сидел. Зачем ему светиться…
- В таком случае ты - экстрасенс.
- Элементарно, Ватсон. Я здесь три года участковым отработал. Сейчас в угро перешел, но обстановочку на своей бывшей территории продолжаю отслеживать. На всякий случай. Этого Костыля я уже года полтора назад брал за аналогичное дело. Недавно он освободился по условно-досрочному, "удо", как у нас говорят. Все сходится.
- Не жалко раскрытое преступление другим отдавать?
- Ну, оно еще не раскрытое. Этого Костыля нужно поймать, вещички найти, доказуху собрать, чтобы дело в суде не развалилось. В общем, работы у опера много. Это только в кино просто: поймал жулика - и дело раскрыл. Так что работать по нему мне еще придется.
Круг на машине по стремительно пустеющим и темнеющим улицам, второй, третий… Фары выдергивают из черноты позднего вечера запоздалого прохожего, торопливо вышагивающего домой. У коммерческих ларьков маячат покачивающиеся фигуры, которые, едва увидев патрульную машину, стремятся исчезнуть в ближайшей подворотне.
- С шапками нам сегодня не повезло, - вздохнул старший лейтенант, - И повезло гражданам. Глупость все это: рейды, массовые операции. Только дурак может не догадаться, что мы затеваем, если увидит целую вереницу машин около УВД. Нормальный же уголовник, заметив повышенную активность ментов, предпочтет отсидеться. Прямо в пивняке-стекляшке напротив УВД устрой себе наблюдательный пост и отслеживай…
- Показуха? - полувопросительно заметил Уфимцев.
- Она самая, - кивнул головой милиционер, - Коммунистов за показуху ругаем, а демократы чем лучше? Да я этих шапочников в ходе спокойной оперской работы больше наловлю, чем во время всех этих облав и усилений.
- Размах на рубль, удар на копейку, - усмехнулся Уфимцев, - Так я свой материал и назову.
- Называй как хочешь, только на меня не ссылайся, - ответил милиционер, - Не хочу пистон от начальства получать. А вообще… Надо же тебе какой-нибудь забойный репортажик сделать, а, корреспондент? Хочешь на настоящий воровской притон посмотреть?
Уфимцев в ответ скроил такую физиономию, что старший лейтенант сразу же повернулся к водителю и приказал:
- Саня, вези нас на улицу Кудрявцева. Посмотрим, что там за публика. Знаешь, какой дом?
- Кто же его не знает, - кивнул головой сержант.
Проследовала анфилада темных дворов и переулков, и перед Игорем предстал ряд желтых двухэтажных домов постройки конца сороковых - начала пятидесятых годов.
Неуловимая "нерусскость" в покатости их крыш, угловых балкончиков, высоких узких окон напоминала, что строились эти дома еще пленными немцами. И факт, что они, пребывая с той поры без какого-то ни было капитального ремонта, дожили до наших дней, служил доказательством, что фрицы к любому делу относились серьезно и пунктуально - будь то война против русских, или возведение жилья для них же.
В Ленинском районе Ярославля такое жилье занимало ни один микрорайон, возведенный для рабочих расширяющегося моторного завода. "Пятерка", - так называли это место в городе из-за номера маршрута трамвая, ходившего здесь. Со временем жилье ветшало, в бесчисленных комнатах бесконечных коммуналок оседали потомки первых пролетариев завода, прошедшие "зоны" и "пересылки", превращая "Пятерку" в обычное полукриминальное рабочее предместье, находившееся всего десятке минут езды от центра города - своеобразный отстойник "центровой" преступности.
Спальные районы - гиганты, Северный жилой район, он же Дзержинский, и Заволжский (название которого о местонахождении говорило само за себя), отсеченные от исторического центра промышленными зонами, появились позже. Населенные выходцами из крестьян, шедших на стремительно растущие заводы одного из крупнейших промышленных центров России, он позже примут эстафету лидерства в мире преступности, став основой бандитизма в новой эпохе.
"Пятерка" же останется образчиком классической "воровской" России, с перестройкой все больше уходящей в прошлое.
…-Пошли, - старший лейтенант первым выскочил из "уазика", в просторечии именуемого просто "козлом", из-за умения прыгать козликом по ухабам и колдобинам. Офицер перетянул с бока на живот кобуру с "макаровым" и нырнул в темный подъезд. За ним шагнули оба патрульных сержанта из группы. Уфимцев замыкал шествие.
Подъезд не освещался ни одной лампочкой. Под ногами противно скрипели старые доски. В одном месте Игорь провалился бы в дыру вместо сгнившей ступеньки, если не предупреждение своего ближайшего соседа с погонами старшего сержанта. На первом этаже даже в темноте зияли провалами проемы открытых дверей.
- Дом практически расселен, - прошептал Уфимцеву его спутник, - На первом этаже уже никто не живет. Только на втором…
Он не договорил. На верхней площадке блеснул свет фонарика и раздался громкий голос старшего лейтенанта:
- А ну открывай! Милиция!
Группа вломилась в полуоткрытую дверь. Уфимцев не успел разглядеть человека, впустившего их вовнутрь - жильца мгновенно оттер в сторону старший сержант.
- Ч-черт, ушли! - старлей стоял посередине пустой комнаты. Ее меблировку составлял лишь матрац в углу да кровать с черными от грязи простынями с двумя дощатыми ящиками у изголовья, покрытыми газетой. На них стояла пустая бутылка из-под водки и остатки скудного ужина: какие-то рыбьи хвосты, открытая банка консервов, куски хлеба.
На кровати кто-то зашевелился, тело на матраце оставалось неподвижным.
- До того нажрались, что встать не смогли, - заметил сержант, - Остальные ушли через черный ход. Видимо, кто-то у них на стреме стоял, нашу машину заметил…
Игорь внимательно, насколько позволял рассеянный свет из окна от уличного фонаря, рассматривал обитателей "блатхаты", похожей больше на элементарный бомжатник.
На кровати тщетно пыталась сесть неопределенного возраста женщина в рваном свитере и грязных синих джинсах. Длинные грязные волосы какого-то пегого цвета были растрепаны и сбились в колтун. Под левым глазом красовался огромный лиловый синяк. Ей могло быть и двадцать, и с тем же успехом сорок пять. Уфимцев неосознанно сделал шаг назад - до него докатился отчетливый запах мочи и давно немытого тела.
Старший сержант, напротив, шагнул вперед, вглядываясь в лицо опустившейся женщины. Потом зло сплюнул на пол и произнес:
- Любка, дрянь, это ты? Опять из дома сбежала, шалава?
Любка в ответ только пьяно промычала.
Сержант повернулся к Игорю:
- Училище бросила, нигде не работает, отца нет, мать такая же, как она. Пару месяцев назад мамаша привела очередного мужика, самое интересное, что мужик этот нормальным оказался: воспитывать начал, запретил по всяким хазам шляться. И чем все это закончилось? - сам себе задал он вопрос, - Банда малолеток избила его до потери сознания. Мужик попал в больницу, а эта… - сержант пожевал губами, подыскивая самое сочное определение девице, но и так и не нашел, - опять по притонам.
- Сколько ей лет? - спросил корреспондент.
- Только восемнадцать исполнилось.
Любке за время разговора все же удалось выпрямиться на постели, откинула назад руки, уперлась в край кровати, чтобы не опрокинуться снова. Она подняла на них заплывшее лицо. Высокий лоб сморщился - девушка (хотя, какая, к черту, девушка!) пыталась вникнуть в суть разговора. Она уже поняла, что речь идет о ней.
- Г-гражда-а-ажданин начальник… - потрескавшиеся полные губы расползлись в бессмысленную улыбку, открывая великолепные зубы.
Игорь опустил голову и отошел в середину комнаты.
"Люба, - подумал он, - и эту зовут Любой. Такие же блестящие зубы, та же молодость, а все остальное разное. Разное прошлое, настоящее, будущее. У той будет интеллигентный муж, впрочем, не будем загадывать, но деньги, чистая квартира - будут. Будут вечеринки с друзьями, посиделки на кухне у подруг за чашкой чая. Дети… Что будет у этой? Сифилис, выбитые зубы, сгоревшее от паленой водки нутро, суд за пустяковую кражу, тюрьма, женская "зона"… Одно и то же имя, один год рождения, одна национальность, одна страна. Полно, одна ли? Они с разных планет. Кто сказал, что они одной нации, одного народа? Инопланетяне, иностранцы. А посередине мы - пограничники, псы при пастыре, группа сопровождения…"
- Ну, что тело, очухаешься или нет, - тыкал тем временем кончиком сапога старший лейтенант человека, раскинувшегося на матраце, - Нет, бесполезно. Черт с ним, возиться тут со всякими бомжами…
Он разогнулся и отошел от топчана.
- Тем более, у нас более интересный разговор намечается, - старлей повернулся к двери и Игорь заметил, что в ее проеме стоит, прислонившись плечом к косяку, невысокого роста мужчина, средних лет, одетый в чистую голубую маечку и тренировочные трико. Стоит и безучастно наблюдает за происходящем, словно оно не здесь, а на экране телевизора.
Офицер милиции нагнулся к уху Уфимцева:
- Это хозяин блатхаты. Ты погуляй пока здесь, корреспондент, набирайся впечатлений, а я пока с ним потолкую. Извини, тебе нельзя присутствовать: это не допрос, а, так сказать, дружеская беседа. И она обычно без свидетелей проводится…
Опер угро подошел к вору. Тот, неторопливо, с достоинством, отлепился от косяка и пошел впереди милиционера. Дверь в коридоре, ведущая в жилые помещения, открылась, и корреспондент увидел чистенькую прихожую, кухню, оклеенную бедными, но вполне приличными обоями. За столом на кухне сидела женщина средних лет в домашнем халате и спокойно пила чай из фарфоровой чашки.
Больше Уфимцев заметить ничего не успел: дверь захлопнулась. Но и этого ему вполне хватило для того, чтобы погрузить в изумление. У корреспондента появилось чувство, что он ненароком заглянул с самого дна смердящего адского котла в уютный предбанник… ну, не рая, хотя бы чистилища. При этом никаких перегородок между этими двумя ипостасями не существовало, никто не охранял вход. Хотя… Хозяин блатхаты. Чистенький, аккуратненький. Может, он и есть слуга сатаны? Кто сказал, что эти ребята должны быть обязательно с рогами и копытами?
Подошел сержант:
- Этот дядечка - местный уголовный авторитет. Держит местный "общак" и заодно прирабатывает на этой "малине". Бомжи, которые спускают здесь в обмен на водку свое и чужое барахло - так, прикрытие, грязь навозная, которую "шестерки" этого вора используют для мелких поручений. А вот те, кто сдулся перед нашим визитом через черный ход - ребята посерьезнее. В этой хате решают, какую квартиру обнести, происходят сходки преступников, встречи с наводчиками, скупщиками краденого. Ты не смотри, что этот дядя весь из себя чистенький и домашний. Он - настоящий волчара. Те, кого ты здесь видел, вся эта пьянь и рвань, ногтя его не стоит.
- А женщина, та, что на кухне - жена его?
- Нет, вору жениться запрещено. С точки зрения волчьих законов это понятно и даже объяснимо. Сам посуди: где у мужика самое слабое место? Между ног. Иными словами, жена и дети. На них его всегда подцепить можно, как на крючок. А воровство - такое ремесло, где найдется много желающих взять тебя за яйца. Вот поэтому они и не женятся. А баба эта - сожительница его. И сама не одну судимость имеет.
- Не подумаешь.
- Э, корреспондент, тут целый мир со своими правилами и законами. Государство в государстве. Мы с ними боремся, но эта борьба вечна, потому что всегда будут рождаться люди, желающие жить за чужой счет.
- Как будто в "правильном мире" таких людей нет…
- Есть. Но в "законном мире" для этого нужно в дополнение к этой склонности иметь образование, социальный статус. А здесь - только волчью хитрость и волчью же жестокость
- Или шакалью.
- Кого на что хватает.
Уфимцев внимательно посмотрел на старшего сержанта:
- Ты, случаем, нигде не учишься?
- Слишком гладко выражаюсь? - сержант подмигнул, - Угадал: четвертый курс юридического. В следующем месяце получу звание лейтенанта и уйду в уголовный розыск.
На улице под окнами раздался топот. Потом крик:
- Стоять, сука!
Корреспондент узнал голос Сани-водителя.
Сержант мгновенно сорвался с места и скрылся за дверью. Чуть помедлив, Уфимцев бросился за ним.
В подъезде стояла темнота, хоть глаз коли. Внизу, на лестнице, Игорь услышал несколько ударов. Звонких, явно по лицу. Потом глухой, по телу. Раздался стон, в котором было больше досады и злости, чем боли. И - голос сержанта:
- Ну, подергайся мне тут, падла, подергайся.
Корреспондент сделал несколько осторожных шагов вниз, ощупывая ногами ступени. Прозвучал тот же голос:
- Кто идет?!
- Это я, - отозвался Игорь.
- Погоди, - произнес сержант, - Тут и так тесно. Мы сейчас наверх поднимемся.
Уфимцев услышал характерный щелчок застегивавшихся наручников. Он посторонился, пропуская мимо себя поднимающихся по лестнице троих мужчин. Двое тащили третьего под локти. Руки у него были закручены назад.
- Сань, - спросил сержант водителя-прапорщика, протискиваясь вместе с ним и задержанным в проем двери, - Он один был?
- Один, - ответил тот, - С сумкой. Сумку в кусты забросил, когда съе… ся хотел.
- Лень, - обратился к сержанту старлей, стоя в коридоре у двери "законника" с пистолетом в руке, - сходи быстро за сумкой, пока ее подельники или прохожие не прибрали. Тем более что на ней отпечатки пальцев должны быть. Не так ли, Костыль? - он заглянул в опущенное лицо задержанного.
- Подумаешь, сумка… - прохрипел тот, - нашел я ее, начальник. На улице.
Офицер оглянулся, захлопнул дверь в квартиру хозяина "блатхаты", чтобы тот ничего не мог услышать, шагнул к Костылю и взял его за грудки:
- Ты эту хрень следователю потом петь будешь, сволочь. Квартирку кто сегодня на Чехова взял? Пушкин? Хочешь скажу, что в сумке лежит, которую ты сбросить хотел? Сказать, падла? Да тебя завтра же подельники твои сопливые всем бутером сдадут… Саша, - он обратился к водителю, - Где ты его прихватил?
- У черного хода. Я машину в кусты отогнал и решил покараулить.
- Сумка далеко улетела?
- Так себе.
- Тяжелая. Значит, в ней все ворованное. В машину его! - кивнул офицер прапорщику, потом он снова открыл квартиры и произнес в пустоту:
- Мы еще поговорим.
- И вам не болеть, начальник, - отозвался равнодушный голос.
- Этого вы не берете с собой? - спросил Уфимцев.
- Зачем? - отозвался старлей, подталкивая в спину Костыля, - Отопрется. На него у нас ничего нет. Всегда чужими руками работает, сволочь.