- Вы так сыграли, так сыграли, товарищ Жариков! Это настоящий фильм. Вот жалко только Гвоздикову убили!
- …Ну, положим, мою жену не убили…
- …А в остальном, товарищ Жариков…
Актер повернулся в сторону Уфимцева, кусавшего губы, чтобы не рассмеяться, демонстративно, ткнув пальцем в грудь "фотика", громко, как при глухом, проговорил:
- Не слышит?!
Уфимцев пожал плечами и ответил:
- Его дело снимать.
…-Твое дело снимать, черт возьми! - сердито выговаривал Игорь коллеге в автобусе, когда журналистов везли в конференц-зал для дальнейшего общения, - А разговариваю я!
- Ну, Гоша, - обиженно бубнил Соколов, - Еще когда живьем близко артистов увижу. Мне тоже хочется поговорить.
- Все! Твое дело фокус наводить через видоискатель, а мое - языком болтать. Понял?
…Спустя пару часов Уфимцев сидел в редакции за столом и расшифровывал магнитофонную запись. Самой интересной в ней была беседа с Олегом Янковским, что называется, "за жизнь". Однако в статью ее было вставить никакой возможности, поэтому Игорь со вздохом перемотал пленку и взялся за Говорухина. Интервью с ним выходило скучненьким. Собственно говоря, Игорь вообще не понимал, зачем интервьюировать творческих людей - все, что они хотели сказать и сказали, нужно было искать в их работах, а не в объяснениях "что он имел в виду".
Единственным гвоздем разговора был ответ Говорухина на вопрос, куда после развала СССР идет отечественный кинематограф. Мэтр ответил энергично: "В жопу!" И теперь журналист размышлял, оставить эту "жопу" в материале или выкинуть. После умозаключений о неологизмах и вульгаризмах в русской словесности, а также и о том, что газета должна нести в массы просвещение, он заменил "жопу" на "задницу" и успокоился.
Уфимцев отнес материал ответственному секретарю газеты и посмотрел на часы: подходило время обеда.
- Анют, - обратился он к Анечке, - Не хочешь сходить кофейку попить?
- А куда? - девушка подняла свою каштаново-кудрявую голову от стола, за которым она выводила строки заметки. В этом она походила на прилежную школьницу, погрузившуюся в написание контрольного сочинения по литературе за полугодие. Для полноты картины не хватало только банта в кудри, да коричневого платья с белым, открахмаленным мамой, передником.
"Восьмиклассница… ага…" - мысленно пропел Уфимцев вслед за Цоем и произнес вслух:
- Куда? Да в "Бристоль" сходим. Там, между прочим, кофе, если его двойным заказать, весьма и весьма приличный подают.
- Я не хожу в "Бристоль", Игорек, - улыбнулась Аня, - Не моя среда обитания.
- Где же, в таком случае, твоя среда обитания? - прищурился Уфимцев, подумав: "Ах ты, фифа эдакая!.."
- Не будем мудрить, - примиряюще рассмеялась Селезнева, - Сходим в центральный гастроном. Говорят, там недавно кафетерий заново перестроили. В европейском стиле. Я еще не видела…
В кафетерии "Центрального" стены сияли белым пластиком, в зеркальном потолке отражались посетители, поглощающие за массивными - тоже белыми - столиками сосиски, кофе и пирожные (в углу трое мужиков втихаря добивали бутылку водки), на самом же почетном месте бара красовался французский коньяк "Курвуазье".
"Неужели настоящий?" - мысленно удивился Уфимцев, разглядывая из очереди страждущих крутые зеленые бока прославленного напитка, - "Может, у них и шампанское "Вдова Клико" есть? Интересно, кто его здесь заказывает?"
Мужики в углу добили водку, не спеша и на этот раз вполне легально запив ее томатным соком из пластиковых стаканчиков, и вышли, оставив пустую бутылку у единственной ноги столика. "Поллитровка", жалостливо прикорнувшая к монументальному произведению буфетного искусства, напоминала беспородную дворняжку, заискивающую у ноги важного "нового русского" в белых штанах. Классовую несправедливость восстановила уборщица, деловито протеревшая стол и подхватившая пустую бутылку.
Игорь показал Ане на освободившийся столик, направляясь к нему с двумя чашками кофе.
- Что ж… Солидно, - отметил Уфимцев, - демонстративно оглядывая взглядом бар, - Солидно и со вкусом. Вот только "евростиль" несколько портится традиционными русскими привычками…
Он ухмыльнулся в спину уплывавшей в подсобку уборщице. Бутылка из ее рук успела перекочевать в бездонный карман белого халата.
- В "Бристоле" занимаются тем же, - добавил Игорь, - только там это происходит спокойно и без ханжества.
Аня аккуратно откусила кусочек пирожного, стараясь, чтобы на губах не осталось крошек, положила его на блюдечко и только после этого ответила:
- Не надо ярлыков, Игорь. Я не ханжа и не разыгрываю перед тобой экзальтированную чистюлю. Есть вещи, которые я вынуждена принимать такими, какие они есть. Ведь мы живем в России. Но зачем их выискивать специально?
Уфимцев проследил за взглядом девушки, увидел неопрятного бородатого старика в рваном пальто и перевязанных проволокой грязных рваных кроссовках.
Бомж двигался вдоль столиков, внимательно следя за посетителями. Как только кто-то из них уходил, оставляя на блюдечке кусочек бисквита или сосиски, он моментально бросался вперед. За его действиями с ненавистью наблюдала конкурентка - чистенькая старушка с целлофановым пакетом в руках. Она зашла в кафетерий позже и теперь с бессильной злобой наблюдала, как ненавистный бомжара поглощает то, что предназначено для ее ужина и ужина ее беспородного Жучка, которого она год назад нашла на помойке, и который был единственным и самым дорогим существом в ее одинокой жизни.
Посетители - молоденькие студенты и студентки, чиновный люд, торопливо отворачивались от старика. Уборщица, наоборот, внимательно наблюдала за ним, следя, как бы бродяга не украл чашку или блюдце. Вмешиваться она не собиралась: бомж подчищал объедки, оставляя ей меньше работы.
Игорь задрал голову вверх: в сверкающих квадратах зеркального потолка, скрепленных бело-золотыми заклепками отражалось, как среди хорошо одетой толпы и блестящего интерьера движется серое, невзрачное, похожее на паука…
- Ты еще долго будешь заниматься социальным мазохизмом? - проговорила громко Аня, - Ты меня пригласил на кофе, а сам бомжами любуешься? На работе не насмотрелся?
- Я смотрю на модель мира! - дурашливо ответил Игорь и вытаращил глаза, - Впрочем, извини, мы отвлеклись.
- Скоро я уезжаю на стажировку в Германию, - произнесла Селезнева, - Я же на инязе учусь… Еду по обмену на три месяца, а потом как получится… Если раньше здесь, в России, не выйду замуж.
Она рассмеялась.
Игорь внимательно посмотрел Анне в глаза:
- По тебе не видно, что ты слишком к этому стремишься.
Анна тряхнула головой и каштановые кудри рассыпались по меховому воротнику пальто.
- Он настаивает, - ответила она, - Боится меня потерять.
- Он надеется привязать тебя таким образом? - Уфимцев посмотрел на девушку, юную, смелую, открытую жизни и новым впечатлениям, - Тебя?
- Кто знает, сможет ли, - загадочно произнесла она, - Я еще сама не разобралась в том, что хочу. Но я знаю точно: я не хочу оставаться здесь, здесь… А вот ты чего хочешь, к чему стремишься?
- Я? - Игорь бы захвачен вопросом врасплох.
Он помолчал, сделав глоток остывшего кофе, чтобы выиграть время. Девушка была откровенна с ним, поэтому Игорь решил не отшучиваться, как часто делал в подобных ситуациях.
- Чтобы узнать, как устроен мир, нужно посмотреть на него с обратной стороны. Вот я и смотрю…
- И для чего тебе это нужно? Насколько я понимаю, такое знание счастья человеку не приносит.
- Ты надеешься отыскать на земле счастье?
- Надеюсь, - серьезно ответила Анна, - Иначе для чего человек живет?
- Вот это я и хочу выяснить. Во всяком случае, не только для одного счастья. На свете столько несчастных людей… Если уж быть совсем точным, каждый человек по-своему несчастен.
- Опровергаешь Льва Толстого? - улыбнулась Анна, но глаза ее оставались серьезными.
- Еще как. Счастье - самое кратковременное состояние человеческого духа. Если оно затягивается, оно становится идиотией. Так что счастье - довольно ненадежная субстанция. Стоит ли ставить на него? А вот на что нужно по-настоящему ставить в этой жизни, я и хочу разобраться.
- Но надежда на счастье или память о нем, поддерживают человека в трудные времена, помогают жить, выживать… Ты об этом не думал?
- Наверное, я просто еще не был по-настоящему счастлив…
- …Игорь, давай еще кофе возьмем. Мне с тобой интересно. Когда еще придется так поговорить? В редакции ты или постоянно остришь, или ходишь смертельно серьезным…
- Давай, - кивнул Игорь, - Что касается трудных времен… Человека поддерживают не только надежда на счастье, но и привычка.
- Привычка?
- Привычка переносить трудности. Привычка жить.
- Откуда в тебе это, Уфимцев? Ты же всего на четыре года старше меня.
- Зато какие это года, Нюра! Обычно такие года идут в зачет один к трем.
- Опять остришь!
- И не думал.
Через пять минут Игорь вернулся горячим кофе. Однако разговор, прерванный на середине, не клеился. Впрочем, главное было сказано. Анна молча прихлебывала кофе, не спуская любопытных глаз с Уфимцева, он же, мучаясь, пытался найти удачный ключ к продолжению беседы, и не мог. Да и стоило ли? В конце концов Игорь залпом выпил свою чашку, улыбнулся девушке, и они вышли на улицу.
Через полгода Аня Селезнева вышла замуж за своего жениха Сергея - высокого блондинистого красавца с холодными голубыми глазами, и уехала на стажировку в ФРГ. Как потом через третьи руки узнал Уфимцев, она вернулась в Россию, но на очень короткий срок - чтобы развестись с мужем.
Дальше ее следы теряются. Говаривали, что она одно время работала посудомойкой в забегаловке в Западном Берлине, потом вышла замуж за немца и стала вполне счастлива. По крайней мере, так она рассказывала своим бывшим коллегам по работе в газете. Впрочем, и Уфимцев в то время уже не работал там, уехав искать счастья в Москву.
Через десять лет старый товарищ по газете Аркадий Сальнов подарит ему отпечатанный на принтере сборник своих стихов и очерков. В том числе - и о той осени года.
- Если бы ты видел, как она на тебя смотрела в редакции, - скажет Сальнов тогда, - А ты… Ты бегал с деловым видом, и никого не замечал вокруг себя… Мудак!
Глава десятая
Тихая ночь
…Вторую половину рабочего дня Уфимцев откровенно убил. Слонялся по редакции, пил нескончаемый чай (под одну из десятка чашек умудрился урвать у скупердяя Шведа два пряника, чем остался нескончаемо горд), отвечал на телефонные звонки… В общем, маялся дурью в ожидании вечера.
Перед самым уходом на задание, его с порога выдернул очередной телефонный звонок.
- Уфимцев! - просунулся в дверь Бунин, - Тебя какая-то девушка требует. Срочно!
Игорь рысью кинулся в кабинет.
- Аллё! - заорал он в трубку, - Уфимцев слушает!
"Неужели Люба?"
- … А, это ты, Жаннок. Откуда звонишь? Из автомата? Нет, сегодня не получится. Работа. Встретиться? Конечно… Без проблем. Давай послезавтра?.. Ну, хорошо, завтра. Где? Конечно, в "Бристоле". В кино? Можно и в кино. У "Паруса" в шесть вечера. Договорились. Пока, Жаннок… Пока.
К ночи резко похолодало. Уфимцев не однажды успел обругать себя за легкомыслие: осенняя куртка на тонкой синтепоновой подкладке не спасала от пронизывающего северного ветра, густо замешанного на колючем снеге.
"Вот и осень, и снег в окно стучится; вот и осень, и перемерзли птицы", - перефразировал он популярную песню Асмолова, пока приплясывал на крыльце Заволжского РОВД в ожидании патрульной машины, с экипажем которой ему предстояло кататься всю ночь.
…-Серега, - протянул руку усатый старший сержант в черном полушубке, - Партийная кличка "Груздь".
- Почему "Груздь"? - спросил Уфимцев, позавидовав сержанту - рука у него была, что печка: сержанту с его тулупом было нипочем.
- А потому что Груздев, - ответил жизнерадостно тот, - Меня так все зовут, так что и ты не стесняйся. Так сказать, входи в семью. Сегодня всю ночь будешь ее полноправным членом.
- Чьим членом, Груздь? - прервал словоохотливого сержанта белобрысый лейтенант в сером милицейском бушлате, повернувшись назад с переднего сиденья патрульного "уазика", - Ты свои половые двусмысленности брось… Устинов Алексей, - в свою очередь протянул он пятерню.
- А это у нас Димка, - показал пальцем на молчаливого крепыша лет тридцати пяти, уместившегося на водительском месте.
Водитель, не оборачиваясь, через плечо закинул ладонь кверху и произнес:
- Добро пожаловать в наш экипаж. Как раз четвертого не хватало.
- Четыре трупа возле танка раскрасят утренний пейзаж, - тут же ввернул Груздь.
- Он у нас остряк, - пояснил лейтенант, - Не обращай внимания, а то он тебя своими хохмочками достанет.
"Уазик" выскочил на дорогу и помчался в сторону моста через Волгу. Проезжая часть была пуста, лишь редкие легковушки проскакивали по встречной полосе.
- Сегодня спокойно будет, - произнес лейтенант, - резкое похолодание к ночи обещали. Неожиданное, как у нас на Руси заведено. С "нуля" до "минус семи". Какой болван в такую погоду будет по улицам лазить? Так что наша основная задача - подбирать по закоулкам алкашей и отвозить их в вытрезвитель. А то померзнут, к чертям собачьим…
- Наша служба не только опасна и трудна, но и гуманна, - добавил Груздь, - Запиши, корреспондент: вопреки распространенному мнению, что якобы родная милиция не любит своих граждан, мы, тратя казенный бензин и время, вместо того, чтобы искать особо опасных преступников, катаемся по району, дабы спасти отдыхающих граждан от замерзутия…
- От замерзания! - поправил его старший группы.
- Замерзутия! - не согласился сержант, - А летом мы их спасаем от утонутия!.. В общем, в вытрезвителе их обогреют и обобреют…
- Не обобреют, а оберут, - подключился водитель.
- И без тебя знаю, что оберут, - не сдался Груздь, - но это не в рифму!
- Вы тут у меня корреспондента не дезинформируйте! - с притворной суровостью оборвал пикировку лейтенант, - Все это досужие домыслы!
- …Или выдуманные вымыслы, - пробурчал Груздев и повернулся к Уфимцеву, - Ты в вытрезвитель когда-нибудь попадал, а, корреспондент?
- Бог миловал, - ответил Игорь.
- Так дай же Бог избежать тебе подобной участи, - пожелал сержант, - чтобы не знать сей грустной изнанки жизни.
- Сегодня узнает, - заметил водитель.
- Так это экскурсантом! - сказал Груздев, - А вот когда окажешься там в качестве клиента…
- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о вытрезвителя клиенте, - вдруг высоким и звучным голосом продекламировал водитель Дима.
Посмеяться над шуткой экипаж не успел: проснулась рация. Сквозь треск помех она заголосила что-то совершенно непонятное. (Так в старых домах средь ночи неожиданно просыпается сантехника, и унитаз начинает хлюпать и бормотать только ему известные жалобы на свою горемычную жизнь. Игорь на полном серьезе считал, что в этих унитазах скрыты души совсем уж пропащих грешников). С полминуты лейтенант вслушивался в абракатабру, потом обратился к водителю:
- Дима! Жми на мост! В Брагино угнали ЗиЛ-130. Есть предположение, что угонщики через Полушкину Рощу двинут к нам. Мы их на мосту будем встречать.
Водитель молча кинул и поддал газу. Заголосила сирена и на желтый капот машины упали синие проблески заработавшего "маячка".
Растолкав автомобили у светофора на Дачной, "УАЗ" подрезал "жигуля", испуганно шарахнувшегося к обочине, выскочил на мост, круто развернулся и занял позицию у встречной полосы движения.
- Кто первый пойдет зад морозить? - повернулся к подчиненным лейтенант, - Из машины все равно ничего не увидишь.
В ответ Груздев обреченно вздохнул и полез из машины.
- ЗиЛ-130, кабина темно-синего цвета, госномер 44–39 ЯРА, - проговорил ему в спину лейтенант.
Сержант еще раз кивнул и вылез из машины, волоча автомат за ремень, как подохшую гадюку.
Прошло около часа. За это время на морозе успели побывать все, не исключая Уфимцева, который под пронизывающим ветром с Волги выслушивал нескончаемые байки Груздева и стихотворные каламбурчики водителя Димы. Игорь надеялся, что репортерская удача его не обойдет, и он первым увидит злополучный ЗиЛ.
В тот момент, когда журналист успел понять, что пальцы на его ногах перестали слушаться, из машины выглянул лейтенант:
- Эй! - махнул рукой Устинов, - Лезьте обратно. Машину наши под Тутаевом взяли. В другую сторону махнули, козлы.
- Кто такие? - поинтересовался Игорь.
- Нам такие вещи не докладывают. Взяли и взяли… В общем, продолжаем работать по основным маршрутам.
…УАЗ в третий раз за ночь отъехал со стоянки Заволжского вытрезвителя. Устинов посмотрел на часы: было полпервого ночи.
- Сегодня на нашем счету четыре "синяка", - повернулся он к Уфимцеву, - Вряд ли больше кого-нибудь подберем. К этому времени те, кто домой не добрели, или уже подобраны, или "кони двинули". Тут мы им не помощники. Все вопросы к прозектору в морге или к Господу Богу.
- Куда теперь? - спросил Игорь.
- В гаражный кооператив на Шевелюхе. За последние полтора месяца его "бомбили" трижды. Причем, преступники орудовали одним и тем же почерком: срезали автогеном ворота, брали исключительно "жигули" последних моделей.
- Ошибочка, шеф, - вмешался непоседливый Груздев, - В последний раз угнали "Волгу".
Милицейская машина притормозила у входа в гаражный кооператив.
Темная "сторожка" с выбитыми стеклами и распахнутые настежь ворота. Темная череда гаражей. Ни одного зажженного фонаря.
- Мда-а… - пробормотал Груздев, - Заходите, люди добрые, берите, что хотите.
Лейтенант вылез из машины первым и подошел к воротам, потом он присел у колеи, что-то рассматривая на дороге. Выпрямился, огляделся по сторонам и нырнул в темень, в сторону ближайшего сектора гаражей. Вернулся, распахнул дверь и, не залезая в теплое пространство "уазика", проговорил:
- На дороге - свежие следы от машины. Ведут за второй бокс. Проезжайте, я сейчас за вами ворота закрою, на всякий случай…
- Думаю, они могут через второй выход сдуться, - сказал сержант.
- Нечего думать - трясти надо! - решил лейтенант, - Димка, гони!
Милицейский "козлик" буквально впрыгнул на территорию, старший наряда едва успел заскочить на ходу в кабину. Надрывно ревя мотором, "уазик" промчался вдоль "бокса", высвечивая фарами на снежной пороше свежие следы недавно проехавшего авто.
- Вот они! Вот! - заорал Груздев.
- Вижу, - буркнул водитель, и машина резко повернула в сторону одного из гаражей.
Уфимцев увидел распахнутые ворота гаража и корпус "Нивы" возле него. Патрульный автомобиль затормозил возле советского внедорожника и милиционеры горохом высыпались наружу. Уфимцев выпрыгнул последним и первое, что он увидел, как весельчак Груздев, заломив руку плотному мужчине, дважды ударил его всем корпусом о стену, выволок из гаража и бросил лицом в снег.
Из-за другой половинки полуоткрытых ворот гаража появился водитель Дима, подталкивающий стволом автомата высокого мужчину в светлой дубленке. Мужик, дисциплинированно заложив руки за голову, орал хриплым, явно сорванным голосом:
- Как вы смеете, это произвол! Я буду жаловаться вашему генералу!