- Эта девушка погибла в автомобильной аварии позавчера, - произнес санитар. - Красивая… Практически не пострадала.
- Слышал я об этом ДТП, - добавил Груздев, - Удар виском об открытую форточку "копейки". Мгновенная смерть. Сидела рядом с водителем, молодым парнишкой. Тот был пристегнут, отделался ушибом. Посмотри, корреспондент… Такую красоту загубить…
Игорь повернулся в их сторону и увидел, что на самом верху груды трупов лежала Люба. Он физически почувствовал, как весь пропитанный формалином воздух вдруг сразу ушел из его легких и кровь начала отливать от сердца. Сержант с санитаром еще что-то обсуждали, а он стоял и смотрел. Смотрел на ее белое тело, заштопанное, как комбинезон летчика, черной ниткой от паха до горла.
"Вот оно, значит, как… Как оно… Куклы или все-таки люди? А куда делась Люба? Это же не она? Это всего лишь ее слепок. Слепок…"
- Что, Игорек, поплохело? - участливо произнес сержант, - Хватит на сегодня картинок. Пошли на воздух.
Теперь он знал, как люди немеют с горя. Они просто перестают желать разговаривать. Им кажется, что в этом мире уже нет ничего, что следовало обсуждать, превращать в словесную форму. Ведь главное уже сказано. Более того, оно, это главное, вообще не нуждается в кружеве слов, бесполезных перед вечностью, на мгновенье показавшей живым свой лик. Понятно, почему мертвые молчат…
Уфимцев не раскрывал рта два дня и заговорил лишь на третий, сделав над собой усилие, чтобы ответить маме насчет обеда.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дороги, которые мы выбираем
Глава одиннадцатая
Кризис жанра
Материал о заволжских милиционерах вышел гладким и даже был отмечен на планерке в редакции. Правда, в нем не оказалось ни рассказа о героическом захвате "грабителей" со спущенными штанами в гаражном кооперативе, ни подробностей по перевозке трупа в салоне милицейского "уазика", ни, тем более, упоминания о последнем свидании в холодильнике морга…
Материал в редакции хвалили утром, а ближе к обеду Уфимцеву позвонил начальник пресс-службы УВД Паша и прогудел:
- Игорь, в общем, тебя начальство наше объявило "персоной нон грата" и приказало информации не давать.
- В чем дело? - устало произнес журналист, - Чем вам этот-то материал не понравился?
- Начальство на тебя еще с прошлых разов зуб имеет, и отцы-командиры, если помнишь, запретили тебе информацию давать, пока не покаешься. А ты забил… Материал по Заволжскому району выходит - значит, парни с райотдела приказ начальства не выполнили. Материал хороший спору нет, но - тут принцип на принцип пошел… В общем, - подвел черту под своей сумбурной речью майор, - ты пока в пролете. Не журись: пройдет время - все отойдут, вернешься к теме.
Уфимцев помолчал, прижимая к уху трубку одной рукой, а второй чертя шариковой ручкой замысловатые узоры на листе бумаги. Потом произнес:
- Опала, это круто. В самой время ехать на Кавказ, кровью смывать позор неблагонадежности. Кстати, Паша, скажи по старой дружбе: какие у нас новости на Кавказе? На тебя ссылаться не буду. И даже писать в газету не буду. Так, по старой дружбе, а?
Не так давно в зоне осетино-ингушского конфликта пропали три ярославских омоновца. Поиски по горячим следам ничего не дали. Об этом было сообщено официально, и сейчас собиралась целая делегация из сотрудников милиции, чиновников и представителей ингушской диаспоры, чтобы вылететь на Кавказ и попытаться провести переговоры с представителями незаконных вооруженных формирований. Поговаривали, что в команду будут включены и журналисты. Уфимцев очень рассчитывал, что сможет попасть в этот список: его горизонты, ограниченные описанием ловли "домушников", имели шансы расшириться.
Однако сейчас эти шансы оказывались приравненными к нулю, и было отчего раздраженно чертить на листе бумаги замысловатые узоры.
- Да чего рассказывать, Игорь? - задушевно ответил капитан, - Результатов никаких. Парни пропали в районе ингушской станицы Барсуки во время несения службы. Местные там молчат как партизаны. Предложений о выкупе нет. Наши уже катались туда. Перерыли все окрестности. Отрезанную голову нашли. Выяснилось, что это - чужая… Ну, в смысле, не наших… Переговорная группа в Ингушетию должна выехать скоро. Формирует ее начальник криминальной милиции. Тот самый, который запретил тебе давать информацию. Так что ты, ну, сам понимаешь…
- Понимаю, что пролетаю. Счастливо, Паша. Спасибо тебе.
"Ну и что теперь? - думал Уфимцев, - Ты теперь без работы, Игорек. Вернее, без темы. Давицин направит в УВД другого корреспондента, полояльнее. А тебе придется искать, о чем писать, в противном случае придется искать, что кушать."
Октябрь прошел как один день на вокзале - в пустой беготне от буфета до туалета и киоска с газетами и обратно. В суете пресс-конференций, репортажей к датам: вроде бы что-то делал, писал, двигался, а все мимо, впустую. Запомнился лишь переезд семьи Сальнова, когда он помогал тому разгружать контейнер со скудным скарбом и перетаскивать старую мебель в махонькую "однушку" двухэтажного кирпичного дома. После этого пили водку на обшарпанной кухне под приготовленную женой Александра Ольгой жаренную картошку и слушали его песни под гитару.
Запомнилась только одна:
"Предательство,
предательство,
предательство -
Души незаживающий ожог…
Рыдать устал,
Рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок.
Зовет за тридевять земель
Трубы заливистая трель
И конница несется по стерне.
Кому нужна святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрелов дымится на спине…"
Потом Сашка читал свои "афганские" стихи:
"Я ботинки твои доношу,
Ведь мои на камнях все избило.
И невесте твоей напишу,
Чтобы замуж скорей выходила".
День рождения в ноябре свалился неожиданно, и Уфимцев вдруг обнаружил, что встречать его, собственно говоря, не с кем. На работе, по традиции, выставил торт, две тарелки с бутербродами, окруженными бутылками. После "обязательной программы" отшлифовался с Сальновым "Сленчевым брягом" в "Бристоле" и отправился домой. Там, Игорь знал, ждала его фирменная мамина тушеная картошка с мясом, запотевшая бутылка, которую он выпьет с отцом. Мда… На душе было паскудно.
Проходя мимо кинотеатра "Родина", Игорь вдруг вспомнил, как летом он с Юлей смотрел здесь фильм "Девять с половиной недель". "Мечты-мечты, где ваша сладость…" - пробубнил Уфимцев себе под нос и посмотрел на афишу. На ней красовался все тот же Микки Рурк, но уже с сердцем ангела.
Игорь прошелся по карманам, нащупал скомканную банкноту и зашел в полутемный вестибюль. Наверху парадной лестницы, около закрытых еще дверей переминались в ожидании сеанса несколько парочек. Уфимцев посмотрел на часы: "Полдесятого, как раз последний сеанс, последний ряд, ударим кинематографом по демографическому спаду…" Как нельзя кстати в голове всплыла фраза Станислава Говорухина: "Куда мы идем? В жопу!"
… Зал, естественно, был пуст. И Уфимцев, вдруг в порыве злого отчаяния выбрав тринадцатое место в тринадцатом ряду, сел смотреть на то, как дьявол в голливудском исполнении в очередной раз играет грешным миром.
После кино шел он темным Бутусовским сквером, среди давно облетевших тополей и разбитых скамеек. Опустив голову перед пронизывающим холодным ветром, подняв плечи и глубоко засунув руки в карманы. Шедшая ему навстречу компания молодых людей, растянувшаяся во всю ширину сквера, не вызвала опасения: от нее доносился заливистый девичий смех. Молодые люди расступились, пропуская одинокую сгорбленную фигуру. Уфимцев успел заметить насмешливо сузившиеся карие зрачки ближайшего пацана.
После того, как Игорь вновь поднял голову, он обнаружил, что делать это затруднительно: перед глазами выпукло торчали камешки припорошенного снегом тротуара. Как его ударили, и как падал, он не помнил. За спиной услышал удаляющийся по-прежнему веселый девичий смех.
Медленно поднялся. Кровь из разбитого лба крепко приклеивала шерстяную шапочку к голове, бордовые капли из носа заливали купленный этим летом новый китайский плащ-пуховик, которым он так гордился. Злоба и жажда мести из груди бросилась в область кадыка. От обиды и желания бить, рвать, убивать, свело зубы.
Уфимцев бросился назад - туда, где только что звучал смех. Ярко-красный пуховик, бросившийся ему в глаза в компании, исчез за поворотом под фонарем в шагах двухстах. Да, все-таки он долго лежал без сознания. Игорь ощупал голову - затылок гудел и пульсировал горячей болью.
"Суки, - ожесточенно дума он, - перед девками выпендрились, суки… Я вам сейчас… Стоп, - остановился Игорь, - А что я сейчас? Их там человек пять. И кастет. Ну, нет, суки…"
Уфимцев побежал по ближайшей улице в сторону "серого дома" УВД, находившегося от него в квартале. Патрульные "жигули" с нарядом милиции заметили его фигуру на пустой улице раньше, чем он их.
- Что отобрали? - деловито спросил сержант, сидящий рядом с водителем.
- Да вроде ничего, просто напали. Из куража, что ли… Я - журналист…
Сержант мельком взглянул в раскрытые корочки и сориентировался моментально:
- Давно били? Опознаешь?
- Только что. Одного запомнил. Они на Первомайский бульвар свернули.
- В машину! - с командовал сержант.
Когда патрульный автомобиль проезжал мимо автобусной остановки, он снова услышал тот смех. Тронул за плечо старшего - вон, кажется они…
- Езжай медленнее, - скомандовал сержант и обратился к Уфимцеву, - Смотри внимательнее, ну что?
Смех оборвался, как будто девчонке рукой зажали рот. Игорь прижался разбитым лбом к боковому стеклу и увидел испуганно-злые глаза девчонки. Они смотрели прямо на него. "Красный пуховик" стоял рядом.
… Позже Уфимцев пытался объяснить себе тот поступок: почему он ответил сержанту, что никого не узнал. Пожалел? Кого? Эту девчонку? Или представил, как ловкие ребята в черных полушубках ломают руки пацанам, девчонки визжат, а посередине всего этого действа стоит он с разбитой мордой и показывает рукой: "И вот этот тоже?" Стало стыдно? Или дворовой принцип "Не смог отбиться, утирайся, но не закладывай" вдруг всплыл в голове? "Глупость, - твердил он себе, - все это глупость. Они же преступники, они же могли меня убить. А, поверив в безнаказанность, могут убить еще кого-то… Все это отмазки дворовой шпаны… Я, журналист, пишущий на криминальные темы, вдруг не захотел показывать пример сознательности? Испугался? Кого? Или все же "комплекс Павлика Морозова" так стойко сидит в наших советских мозгах: "подыхай, но не закладывай"?
Он снова вспомнил глаза этой девчонки и понял - почему. В ее взгляде кроме страха и злости было еще одно: презрение. Ты оказался слабее и побежал к большим дядям за помощью. "Блин, какой же я еще пацан - подумал он, - если бы я думал не о своих переживаниях, а о предотвращении новых преступлений… Впрочем, этим мы, наверное, и отличаемся от США, граждане которых не корчат из себя "героев", а поручают разбираться профессионалам. У нас же государство - не символ справедливости и третейский судья, а "дядя Степа - милиционер", который должен защищать не всех, а слабых. Остальные должны заботиться о себе сами. Вот почему многие мужики предпочитают втихаря получать в лоб и публично молчать. Кто же захочет при народе объявить себя слабаком? И козлы, нападающие впятером на одного, этим пользуются. Эх, матушка-Расея, век живи в тебе - век учись".
Через час, когда Игорь в дежурке Кировского РОВД написал заявление и отдал дежурному, патруль привез "красный пуховик".
- В подъезде недалеко отловили, - так же деловито объяснил сержант.
Уфимцев во все глаза смотрел на изуродованное страхом и отчаянным желанием вызвать жалость лицо, и не мог определить: "тот Федот или не тот?". Или собачья пришибленность так меняет людей? В конце концов "красных китайских пуховиков" в городе - пруд пруди.
- Да я тут к девчонке зашел в гости, - канючил парень, - Да и не гуляю вообще в том районе…
- Тебе решать, - кивнул Уфимцеву дежурный капитан и отошел в сторону.
Игорь смотрел на человека, судьба которого зависела от простых коротких "да" или "нет".
"Прикидывается или правда не виноват?" - подумал он и ему вдруг расхотелось изображать из себя Господа Бога. С него достаточно того, что поиграл в "пятнашки" с чертовыми цифрами. Действительно, не искушай. А он искусил… "Мне отмщение, и аз воздам", - вспомнил Игорь прочитанное где-то и повернулся к капитану:
- Не он. Это точно. Тот крупнее, увереннее, а этот - как поросячий хвост.
- Не заблуждайся, - хмыкнул дежурный, - Они здесь все - хвосты поросячьи, а на воле - герои.
- Не он, - повторил Уфимцев.
Было глубоко за полночь, когда Игорь вышел из старинного, но запущенного особняка, в котором располагался Кировский отдел милиции, и направился к Богоявленской площади. Таксисты, коротавшие время на пятачке напротив Главпочтампта, оживились, когда он направился к ним. И, все как один, по очереди присвистнули, увидев распухшее, в кровавых ссадинах, лицо и залитый бордовым "вареньем" плащ-пуховик.
- Менты? - участливо спросил один из них.
- Асфальтовая болезнь, - буркнул Уфимцев, - До Брагино сколько возьмешь?
Китайская мягкая ткань пуховика ни за что не хотела расставаться с русской кровью, несмотря на все усилия мамы Игоря.
- Все! - объявила она, - сбрасывая с рук плащ, - Я вытравила кровь, но вот эти белесые пятна никуда уже не денешь. Будешь носить или как?
- "Или как", - ответил Игорь.
С этими словами он вытащил с шифоньера второй такой же плащ, купленный в Москве на пару с первым, но только для продажи, и провисевший на вешалке в ожидании своего часа почти полгода.
- Старый загоню на "барахолке" со скидкой, а в новом буду ходить. И кто сказал, что у меня нет коммерческой жилки?
Уфимцев подошел к телефону и набрал номер:
- Алло, Андрюха? Дело есть, встретимся вечером?
Школьный друг Андрей Иванов жил в соседнем доме, но в том же дворе.
Странная это была дружба. Собственно говоря, по-настоящему дружили они только в школе. Целый год. Когда в восьмом классе темноволосый здоровяк Иванов переехал вместе с матерью и младшим братишкой из центра в спальный район Брагино и пришел в класс Уфимцева. На первом уроке физкультуры Андрюха сделал попытку узурпировать в раздевалке законный крючок вешалки, чуть не подрался с Игорем, но не подрался, а подружился: из школы они шли уже вместе. Тогда же и выяснилось, что живут они в одном дворе.
После восьмого класса Иванов ушел из школы и поступил в техникум - учиться профессии наладчика контрольно-измерительных приборов. На два года пути-дорожки Игоря и Андрея разошлись: разные интересы - разные друзья. Иногда встречались во дворе, перекидывались словами, обсуждали прочитанные книги, делились спортивными достижениями.
Иванов, как и Уфимцев, любил читать, что, собственно говоря, и объединило их еще в классе, с мужской половины сплошь помешанной на футболе. Носиться за мячом ни тот, ни другой не любили, предпочтя возиться с "железом". Записавшийся еще со средних классов сразу в четыре библиотеки Игорь, в читальном зале взял подшивку журнала "Физкультура и спорт" и добросовестно переписал (ксероксы появились только через несколько лет) в школьную тетрадь "атлетические комплексы" (западное слово "культуризм" в СССР не приветствовалось). После чего купил в "спортмаге" две шестикилограммовые гантели и поделился своей идеей с Андреем. Тот тоже отправился в отдел спорттоваров…
С этого момента дружеское соперничество, начавшееся со спора за обладание крючком в раздевалке, приобрело литературно-атлетический характер: кто сколько подходов "выжал" и кто какую книжку прочитал.
После окончания десятого класса Игорь Уфимцев, решивший поступать на "журфак" МГУ, узнал, что документы туда берут только в комплекте с газетными публикациями абитуриента. Таковых не имелось, зато через полгода маячила перспектива призыва в армию. Игорь пошел работать в редакцию, но, в отличие от героя популярного кинофильма "Курьер", в качестве "внештатного корреспондента на договоре". Появилось много времени и литературно-атлетическая дружба получила новый толчок. Правда, ненадолго: Андрей встретил девушку Светлану, а Игорь, под руководством отца научившись мотать портянки, отправился защищать Родину в сопки Хабаровского края. Переписывались они с "Андрэ", как Уфимцев звал Иванова, недолго: тот перед самым призывом женился и у него появились свои заботы, а потом он и сам ушел служить в пограничные войска.
И вот, оказавшись в Ярославле через четыре с половиной года, Игорь зашел к Андрею, выпил с ним пузырь водки и узнал, что вместо гантелей и книг в жизни его друга есть жена, сын и работа на заводе, где зарплату платят с перебоями. К которым с этого момента прибавилась возможность раз в неделю "посидеть" со старым другом на балконе и поговорить о книжках и политике.
…-Андрюха, - произнес Игорь вечером, когда они встретились в закутке "Пельменной", где наливали разбавленного, но свежего пива в пол-литровые баночки (кружки по причине развала союзной стекольной промышленности числились в большом дефиците), - я в воскресенье на "барахолку" хочу пойти - "пуховик" продать. Не составишь компанию?
Иванов посмотрел на подживающие ссадины на лице друга и ответил:
- Да без вопросов! Денег на нашем "Каучуке" второй месяц не дают. Я тут в цехе изоленты десять мотков спер и кой-какой инструмент. Продам с тобой до кучи.
Декабрь начался с крещенских морозов. Впрочем, погодные закидоны, по сравнению с закидонами российской жизни после развала СССР, казались милыми забавами и не обсуждались, как это происходило позже, на каналах теленовостей.
Уфимцев, поднявшись в воскресенье пораньше, глянул на термометр и присвистнул: красная полоска стойко держалась около отметки "минус двадцать пять градусов". По улицам гулял морозный туман и конкуренцию с ним прохожие составлять не желали. Однако уговор - дороже денег.
- Припас? - спросил Игорь Андрея, когда они встретились во дворе.
Тот кивнул и вытащил из кармана два шкалика "Русской" и две шоколадки "Баунти":
- Надеюсь, нам это поможет не задубеть окончательно.
… Поле перед крытым рынком было девственно пустым. В обычные воскресные дни "дикие торговцы", не имеющие постоянного места в рядах основного крытого здания, уже раскладывали свою товары на импровизированных лотках или просто на земле по обе стороны от дороги. Но сегодня мороз задержал их по домам.
- Что делать будем, Андрюха? - несколько растеряно посмотрел по сторонам Игорь, - Тут не только покупателей, даже торгашей не наблюдается.
- Тоже мне, нашел эксперта, - ответил друг, - Я здесь тоже в первый раз в качестве барыги.
- Может, рынок не работает? - предположил Уфимцев, - Пойду схожу, узнаю…
Через некоторое время он вернулся и продемонстрировал клочок бумаги.
- Барахолка работает, мы просто рано приперлись. Гляди - уже сбор заплатил. Так что будем ждать…
Ждать пришлось около часа. К этому времени заснеженное поле между строением рынка и зданием районной администрации потихоньку заполнялось людьми. Вот и около друзей парочка средних лет - судя по всему, муж и жена, деловито расстелили большой кусок целлофана, на котором развернули два ковра турецкой работы.