"Вершина, - представил Потемкин, - вниз острием. С одной стороны ползет тяжесть Лахновского, с другой - Славик. Два ножа к горлу, с двух разных сторон!".
А Лок не спит по ночам. "А я сплю… - сравнил Потемкин, глядя сквозь стекло в ночной мир. - Но, то, что он ждет, он получит. А я?"
Не сойдет горы острой, массивной вершиной, вниз; оба ножа отойдут, и в небытие уйдут, если Потемкин скажет Лахновскому: "Yes".
Авторучка легла на бумагу и вывела первые строки к итогам его деловой встречи с Лахновским...
В окно постучали первые капли, пошел ночной дождь.
Шаловливый бесенок внутри, пробежался, пощекотал: "Потемкин, не отдавай этот рапорт!"…
Вместо приветствия впилось железо…
"Пасмурная погода, - считают французы, - сближает людей. Побуждает к общению в плане духовном". Пряча небо, она приземляет, напоминая о том, что есть одиночество в мире. Что счастье - предмет очень хрупкий, не существующий в одиночестве. Взглядом, словом, невольно, в такую погоду, один человек начинает искать другого…
Водитель французом не был. Да, все-таки в ночь, за рулем и в такую погоду, поговорить не хотелось даже, - а надо было! Он мог говорить с удовольствием, а собеседник, сержант Ромашкин, - нет. Потому, что сержанту, кроме погоды, не нравилось то, что автобус заметно, до беспокойства - от сопровождения отставал. Ромашкин просил, и не раз, подтянуться. Но "Синий", догнав головную машину, опять отставал. "Пистолет упакован, - припомнил Ромашкин, - должен быть так, чтоб успел сказать свое слово веско и вовремя. Когда неспокойно, не поленись, позаботься об этом. И станет спокойней".
- Пройдусь по салону, - сказал он.
Улыбку прогнал по лицу, оглянулся водитель:
- Зачем? Да все хрюка давят…
- У Лонга есть термос с горячим кофе.
- А-а, ну давай...
Отпив кофе, Ромашкин достал пистолет. Увидел блеснувший в недоумении глаз одного из соседей Лонга, но, гнавший навстречу тяжеловес-автопоезд, тряхнув вправо-влево автобус, гасил все звуки. Ромашкин отвел до упора и отпустил затвор. Коротко лязгнув, застыл тот на прежнем месте, вогнав, на возврате патрон в патронник. Запирая механику, вверх до упора, поднялся флажок.
Допив кофе, Ромашкин прошел по салону, вернулся назад.
- А-а, я смотрю, посвежел, аж щеки порозовели! - смеясь, оценил водитель.
- Ага. А что с "Красным"? Чего он с тобой не поехал?
- Да, приболел.
- Чем это, в летнюю пору?
- Да, был на рыбалке. Не знаю, съел что-нибудь…
- Мотыля?
- А черт его знает… Ты что? - спохватился водитель, - Да, мотыля не едят.
- Значит, что-то другое.
- Да что, сам не справлюсь? Устану, конечно. Уже устаю. Но они, - кивнул он в салон, - за двоих заплатят.
- Устаешь, я вижу. Но догоняй их.
- Ну, не потеряемся, в самом-то деле.
- КАМАЗист не из ваших?
- В первый раз его вижу. Заказывал Лок, в гараже.
КАМАЗ шел впереди: огоньки едва видел Ромашкин. И, время от времени, просто терял их из виду.
- Он резвый, однако?
- Да пусть. Пока что мы - порожняк, чего нам волноваться? Обратно вот - да, главные ценности - там. Тогда по-другому. От нас ни на шаг. А сейчас - пусть бежит!
- Ну, да, - согласился Ромашкин, и глянул в дремотный салон, - сейчас главные ценности здесь…
Свисток. Светящийся полосатый жезл перекрыл дорогу. "Не заметил поста! - удивился сержант, - освещения нет. Светофор? Ах, ну да, - света нет…". Но это был, безусловно, знакомый ему, пост ГАИ.
Обычное дело. Проверка. Свои.
"А КАМАЗ чего пропустили? - хотел пошутить Ромашкин, - Не наш он, - чужой!".
Но вместо приветствия, тут же, в затылок Ромашкину впилось железо обманки-жезла. Опрокинутый им, Ромашкин ткнулся левой щекой в колени водителя. Через долю секунды тот ощутил на себе кровь. Второй из вошедших, сорвал с плеча Ромашкина автомат, не найдя кобуры, сдернул с пояса рацию и передернул затвор.
В глубь салона, в упавшей на плечи, как смерть, тишине, смотрел автомат Калашникова.
- Деньги! Быстро, без шуток, - деньги!
Зрачок автомата смотрел в побелевшие лица. Подельник пошел по салону. Торопливые руки его - без труда, - из чужих, непослушных рук - вырывали пакеты и сумки.
Мозг сержанта Ромашкина, внезапно и потрясающе быстро увидел во сне, как его, идущего как по канату - по высокой стене забора - бьет током! Он сам виноват: схватился руками за провода над собой. Теряя сознание, падает он, обрывая провод. Но теперь было что-то не так. Налево летел он - на острые колья в гороховых грядках. На самом же деле, свалился направо - в траву. Он же помнит! Давно это было - в детстве. Летел он, как будто в колодец - обратно. Не надо, Ромашкин, возьми себя в руки - не то!
Салон: колыхания, звуки его, через струйки крови - обратным током, просачивались в сознание. Вслепую, мысленно, стал он ощупывать, проверять свое тело, как командир перед боем, считает гранаты и уцелевших людей.
Кровь текла горячо и обильно. "Уплыву, значит, скоро", - подумал Ромашкин, и понял, что остался без автомата. Потемкина вспомнил: урок, который он же, Ромашкин, провел у доски!
Ладонью, от пряжки, наощупь, прошелся налево. Есть! "Ребятки, постой - усмехнулся Ромашкин, - Я ж еще не сказал свое слово - не дали. А надо!".
Со стороны и потом - всегда легче принять решение верно - мозг имеет возможность спокойно пошевелить извилинами. Ромашкину лучше бы и оставаться таким, умирающим: не привлекая внимания, он бы остался нетронут. Объект нападения - деньги - не он. А там: повезет с медициной, - спасут. Обнаружив себя, Ромашкин получит ответ - пулю из своего автомата.
Но он не закончил еще свой расчет боевых возможностей. Скользнув в кобуру, большой палец нащупал флажок предохранителя. Верхнее положение… Верхнее, - заперто! О, это много значит! "В пустом стволе, запирать ему нечего". Значит, Ромашкин - там заперта пуля - "в исходной позиции". Пуля - в стволе!
Вперед, вверх! Как бросок в воду - больше воздуха в легкие, силы - в мускулы. На ходу, как это делал Потемкин: флажок - вниз, ствол - на линию огня. "Можно снова в туман…", - согласился Ромашкин, чувствуя, что палец уже прижимает крючок к рукояти. "Можно…".
Со скоростью 315 метров в секунду покинув ствол, пуля нашла свою цель в двух метрах от дульного среза… Не признавая препятствий, она вонзилась в затылок новоиспеченного автоматчика. Удар выбил из рук угрожающее железо. Сбил с ног, бросая вперед - лицом вниз и "отменил" всеобщее оцепенение. Десятки рук в порыве ненависти скрутили-скомкали, затоптали ногами второго налетчика.
***
Ротный качал головой: как же так - убитым был свой, - сотрудник милиции! Он понимал, что теперь будет круто: проверки, комиссии, выводы. Резонанс сильнейший, как шквал вулканический: если не пеплом на голову, - то жарким духом, коснется каждого. А потом будет долго, каждый, подозревать другого. Обоснованно и не очень… Слаженность, четкость, уверенность, непроизвольно, - как в сырости пламя костра - пригаснут. Ослабнут на время. До тех пор, пока не утратят своей остроты издержки, не притупятся, - как со временем притупляется нож.
***
Начальник Управления уголовного розыска, каменел лицом: огневой контакт на поражение между своими! И где? В "хозяйстве" где служит Потемкин.
Розыск работал. Работа была кипятком, и по самое горло! Есть ли сообщники? Кто? Сколько? Где?
Есть одна нить, да пока что в руках у судьбы и врачей. Случай, когда врагу, моля бога, желают здоровья! Второй нападавший в больнице, но документов при нем, - никаких, даже водительских... Убитый себя не таил: удостоверение было при нем: ИДПС ГАИ, Гапченко. "Девяносто девятка" техпаспорт - его. На его же имя. А толку? Убит наповал.
Полковник ткнул кнопку селектора:
- Что по второму, как он?
- Только что сообщили, скончался.
В руке полковника хрустнула и переломилась ручка...
Потемкина дайте!
- "Тантал", я седьмой! - сообщила рация, - Мы на подходе, минут через сорок будем.
- Добре, седьмой. Я вас понял.
- "Тантал", сообщите, Потемкин на месте? Водитель волнуется - просит, чтобы Потемкин встретил.
- Потемкин? Ну, хорошо, передам…
- Обязательно! Просит…
- Что за новости? - удивился ротный.
И обернулся к Потемкину.
Потемкин пожал плечами:
- Но сейчас же приедут - узнаем.
Потемневший лицом, уставший, не сразу поднялся водитель. Непослушные руки нашли, сигареты и спички. Он прикурил и увидел Потемкина. "Пора!" - сказал он себе и поднялся навстречу. Нерешительно, да потому, что первым подал Потемкин - пожал он руку.
- Юрий Юрьевич, - попросил Потемкин, - я доложу Вам. А пока, мы с Иваном Петровичем, поговорим без свидетелей. Хорошо?
Птицын махнул рукой:
- Полчаса, Потемкин!
Он просто не знал, что сказать.
- Спасибо. А это Вам, - протянул он папку.
- Что это, Потемкин?
- Обзорная справка, рапорт и обоснованный вывод.
- А-а, Лахновский? Я ознакомлюсь.
- М-мм, - несмело напомнил водитель, - Не помню как Вас…
- Георгий Артемович. Здесь мы с Вами уже, - постучал по баранке Потемкин, - помните, говорили? Так что теперь - на моей территории.
И показал: "Выходите!".
Закрыв, притянув поплотнее, дверь кабинета, Потемкин кивнул: "Садитесь!". "Жду!" - понял его Синебрюх.
- Явку хочу Вам дать, с повинной.
- Я не требую явки, Иван Петрович.
- Я сам, добровольно.
- А надо ли? Наши не знают, свои не сдадут. Гулял бы, - Потемкин теперь говорил на "ты", - А то и "на лыжи стать"* можно.
- Нет, Вы-то знаете! Нет… - тряхнул головой Синебрюх.
- Но я не работаю в следствии.
- Да, но я с Вами, нормально … А опера - те порвут! Я не выдержу.
- Смеялся ты надо мной недавно...
- Это в автобусе, там, когда Вы баранку дергали? Было. А Славик потом мне всю плешь проел Вами.
- То есть?
- Спрашивал, что да и как…
- Ну, и что ты сказал?
- Что, мол, баранку подергал, затылок почухал. Ну все, в общем, скажем - как оно есть. Как было…
- Понятно.
- И у "Синего" спрашивал. Он то же самое, в принципе, в общем, сказал. Но, я видел, что Славик нам не поверил. А-а после, сегодня, все понял…
- Кто? Он, или ты?
- Я. И я понял, что Вы уже все про нас знаете. "Красный" - он ничего не понял. А я понял. На Вас Славик ругался страшно, когда Вы на таможню приехали. "Красный" сказал - "Ерунда! Ну и что, что приехал? Да, тьфу на него!". А вчера, как узнали, что Вы выходной, так от этого. Славик вообще озверел! Сказал: я Потемкина спать уложу - догоню вас! Сказал: "По-любому его уложу!". Вот, догнал, и его убили. И я решил сдаться.
- А чего там, по месту не сдался?
- Не хватило духу. Приехали "Скорые". Нашего сразу, и этих - туда…
- Наш - это кто? Славик? Или второй?
- Что Вы! Сержанта имею в виду, Ромашкина…
- "Наш"! - возмутился Потемкин, - Да кто б говорил!
- Ну да, извините. Неправ… - глубоко и горько вздохнул Синебрюх. - Ну, так вот, - осторожно напомнил он дальше, - милиция - а их приехало много, - они же не знали. Меня, как других, наравне, жалели. Писать, говорят, Вы сможете?... В общем, ну как там… бандит я, здрасте! - сказал бы, а! Тогда о Вас и подумал.
- Разумно!
- А Вы же хитрили… Под дурачка нам с "Красным". Ой, смотрю я, баранку "почухал", затылок "почухал" - дурак дураком! Извините. А ведь тогда началось все это, да? Скажите, тогда?
- Нет, тогда кое-что я понял: вы подсказали. А началось не тогда?
- Значит, три дня назад, на таможне?
- Нет. Скажу тебе точно, но не сейчас.
- В общем, сдаюсь я Вам! А уж Вы - отдадите, как надо, дальше.
- После обработки…
Не понял его Синебрюх.
- Фельдшеры "Скорой" первыми обрабатывают пострадавшего, а потом отдают докторам. Две вещи пойми, - как два восклицательных знака, застыли два пальца Потемкина: - Явка с повинной не освобождает от уголовной ответственности. Вину смягчает. И следствие будет "За". И сказать свое слово суду, не забудет. Но ты должен сказать мне не меньше, чем я уже знаю. Ты понял? Не меньше!
- Понятно... Второе?
- Второе - деньги. Неприятный момент. Будет больно, но - выдать придется! Изымут. Не домашние деньги - а те, что "намылись" от Вашего "бизнеса". К этому ты готов?
- Да, не думал, - печально сказал Синебрюх, - но, начальник, готов!
"Начальник?" - Потемкин хотел бы заметить: жаргон не по нраву, да "Синий" "завелся":
- Вы просто не видели, как!... Не знаете, как на глазах убивают! Руками? Я - видел!
"Вручную" убили! Ошибся немного - подумал Потемкин, - Я Славика предупреждал!".
- Я все это видел! - кричал Синебрюх, - И что я мог сделать? А теперь уже все! Для меня уже все! Меня нет… Мне - конец!
- Да уж тебе-то… Живой, вон.
- Мне! И "Красному", тоже - конец! Да: нас - за такие деньги!!! А Славика мама? Друзья… А вьетнамцы? Да им показаться - на месте сгорю!
- От стыда?
Синебрюх торопливо кивнул.
- Да, какие "лыжи"? Найдут! И порвут - я уже это видел! Порвали на части! Руками, ногами. Вот, - пятерней показал он, - на этих глазах! А нас вообще - мы же им - как нож в спину…
- И "Красного", - перевел он дух, - заберите! Пока не знает. На даче он, в Савинцах. Но приедет - и прямо в зубы. Если Вам опоздать - изорвут… Заберите!
- Кого нам еще спасать?
- Это все.
- А водитель КАМАЗА, не ваш?
- Нет. Случайный, Лок заказывал, в парке.
- Смертник!
- С чего вы взяли?
- С чего? - в упор посмотрел Потемкин, - А как у Ромашкина самочувствие, а? Ничего, как обычно?
- Но его не убили. И не собирались…
- По голове, трошки, дали… Кого обмануть ты хочешь? Себя? КАМАЗ потерял вас из виду. И он бы вернулся. А там был не только сержант из наших, - водитель из посторонних. Вам был нужен свидетель?
Синебрюх проглотил слюну.
- А у Славика что - авторучка в руках? А Гаенкова, сержанта, который был там, в КАМАЗе, он чем бы встречал? Сигаретой "Мальборо"?
Синебрюх молчал. На джинсах его была кровь Ромашкина, и не видеть ее, опустив голову, было нельзя.
- А для Славика ты - подельник. Но это не все, ты - свидетель! И если подельника можно забыть или бросить, то уж свидетеля… Ты меня понял?
Синебрюх перестал говорить. Видно, понял: а прав ведь Потемкин. Притянул лист бумаги и взял авторучку.
Потемкин продиктовал:
- Начальнику УВД… от гражданина… года рождения… уроженца… образование… место работы… проживающего… ранее не судим… Заголовок: "Явка с повинной".
Синебрюх писал торопливо, но почерком ровным, он все понимал. Уточнил:
- Обязательно: "даны добровольно, без оказания мер физического, психологического и иного воздействия"?
- Обязательно!
- Я сегодня писал объяснение. Там же, на месте. А этого там не писал…
- Мне ты будешь, - спросил Потемкин, - писать то же самое?
- Нет, Вам, - нет!
- Договорились.
- Сочинения в школе писал? Здесь то же самое, самостоятельно, в произвольной форме. Уточним и дополним вместе.
Потемкин, как терпеливый учитель, курил. Синебрюх табака не хотел, но и писать, получалось не очень. "Не прилежный школьник..." - таможенник верно сказал.
- Неправильно! - подойдя, прочитал Потемкин.
- Ну, скажите, как надо?
- Ладно, я тебе вслух набросаю. Послушай, и если правильно, - так и пиши, в таком духе. А ошибусь - исправишь. "4 ноября такого-то года… мы: с тем-то; автобус… госномер такой-то, выполняли, по просьбе вьетнамских предпринимателей, рейс на Москву. На трассе - указывай место и время, автобус был остановлен инспектором ДПС ГАИ; о котором знаю… или не знаю - ты правду пиши. В автобусе, кроме меня и водителя, находились - указывай, кто находился.
- Я не помню, четвертого, или нет...
- Примерно, как помнишь, пиши. Диктовать я не должен.
- Да лучше бы …
- Не отвлекайся.
Синебрюх стал писать.
- А про инспектора, - снова "завис" Синебрюх, - что я знаю?
- Это я тебе должен сказать?
- Телевизор ему покупал. Славику… Славик он. А потом, вот как Вы сказали, 4 ноября, они нас остановили. С его напарником. Как всегда, почитали бумаги. А потом он их спрятал, и говорит: покажите валюту. Они нас никогда не трогали, мы же на ввоз. Нас никто не трогал. А теперь говорит: валюту! Мы с "Красным", в отказ. Они стали сами искать. И нашли. Тысяч под пятьдесят там было. Мы сами не знали, что возим столько. Работой довольны, возили - зачем нам чужое считать? Ну, - говорят: это Славик, - что будем делать? А что было делать? Чужие, не наши деньги. Славик тогда говорит: "Вот что сделаем. Вот депутат с нами - он проверяет нас". Тот рядом сидел, в другой машине. "Ну, что? - говорит, - Будешь с ним говорить? Или нам тебя сразу оформить?" Что делать? Мы согласились. Славик берет наши деньги и документы - к тому, в машину. И нас туда же.
А тот говорит нам, ну что мол, орлы? Попались? Мы с "Красным" ему всю правду. Мол деньги не наши, и так мол, и так… А он документы наши листает. Спрашивает, а не обижают ли, мол, ГАИшники? Нет, - говорим, - нас не обижают. Жалеет он, вроде, нас... Посмеялся: а мне говорит, труднее всех. И ГАИшников, говорит, не обидеть надо, и вас, и вьетнамцев ваших - они, мол, кормильцы ведь ваши? Не надо их обижать? Да, мы что? Мы, конечно, за!
Он послушал и говорит: "Быть по-вашему, все! - отдает документы. Потом деньги пересчитал. Отделил, и часть нам отдает: "Вот это, - сказал, - берите…" - "А как остальное?" - "Берите, - сказал, - и - вперед, на таможню! Там остановят вас и обшмонают…"
- Все в порядке, - принес Медведенко новость, - Ромашкин в сознании. Переломов нет. Сотрясение правда… Но, так, тошнота, сказал врач, пройдет. Розыск его опросил. Герой! Апельсинов и фруктов - палату, аж под завязку набили!
- Ну, добре, - вздохнул подполковник Птицын, и стал читать бумаги.
- А где Потемкин? Вышел?
- Да, вышел, вышел…
- Так где он?
- Заперся.
- То есть?
- В комнате заперся, с этим, водителем нашим.
- Зачем?
- Чтоб я знал! Да, тот сам просил
- Ну, что ж службу не отменили… - вздохнул Медведенко, и открыл книгу нарядов.
- Черт! - услышал он вдруг. Не сказал - прошипел возмущенно ротный.
- Что? - вскинул голову зам.
- Ты послушай, а что он пишет, а? Послушай! Ну, блин, ё-мое, Потемкин!
Хлопком кулака в ладошку, ротный выплеснул что-то из накипевшего, и зачитал:
- "Благоприятные финансовые и материально-технические условия, предложенные заказчиком, со временем приведут к многочисленным нарушениям дисциплины среди сотрудников. Столкнет их с риском несанкционированного применения оружия и спецсредств. Деятельность отдельных структур АЛИСа, в силу своей специфики, под видом возврата долгов, может вовлечь сотрудников "Тантала" к участию в вымогательстве, другим незаконным действиям"