- Да ты фамилию не произносишь, а съедаешь вслух. Тебя б не знал, так и не знал бы, кто ты - Гапченко. Лапченко, Тапченко… Апченко - тут вариантов! Ну, как дела?
- Ничего. Ты, я слышал…
- Да, я завязал. В коммерции...
- Лучше?
- Намного!
- А коммерческий риск?
- Шарабан не пустой, - можешь пить шампанское. Виски. Ты пробовал виски?
- Ну, да. Самогон - то же самое!
- Не разбираешься…
- Может, быть. Ты куда?
- В Стрелецкое.
- В дурку?
- Да нет, по делам.
- С дураками бизнес?
- Ну, там же не только больница, не все - дураки.
- Может быть. А в коммерции чем тебе лучше?
- К примеру?
- Ну, да, к примеру.
- Что ты куришь?
- "Магну"
- Ничего так, "Магна"?
- Нормально.
- А я - "Мальборо"! Разница есть? Ну, давай!
"Тапченко… Лапченко… - перебрал, глядя в след, инспектор, - а на фига им моя фамилия? Но, "Мальборо", - прав он - не "Магна"!"
***
- Давайте знакомиться, я - Виталик! - протянул он руку.
Директор ОПХ* посмотрел и, подумав: "Чего бы и нет?", подал руку в ответ:
- Иван Сергеевич!
Пришедший был похож на проходимца. Да что уж в этом плохого, когда и без того уже, все совершенно плохо? Хуже не бывает... Но, когда из проходимцев кто-то, что-то хочет, - может что-то перепасть и для тебя - а почему бы нет?
- Ну, как живем и дышим? - начал издали Виталик.
- Как и все, - на ладан…
- Ну, да чего же все? Не все на ладан дышат.
- Да? А не научите меня?
- Научим. А у вас склады пустуют?
- Да. Конечно.
- Иван Сергеевич, - огляделся, и негромко, к делу перешел Виталик, - такое дело… Мы хотели бы, на долговременной основе, их арендовать. Официально, или как, - как Вам удобно. Только лишь одно…
- Я понимаю - чтоб никто не знал.
- Ну, да. Вот, совершенно точно. Нет у Вас болтливых?
- Не волнуйтесь. Нет. Здесь все свои.
- Вот то, что все свои - это как раз и нужно.
Поговорив, договорившись, Виталик оценил: мысль, навестившая его, была буквально золотой, и курить Ватру не придется.
"Так, - выбрав лучшую, среди других полянку, попил пива, покурил Виталик. - Правильно. О’ кэй! Теперь - скорее, к Славику!"
Шеф должен оценить! Слова заберет, о неучастии Виталика в процессе перестройки. Вот, фактор человеческий Виталик проявил уже. На хрен не нужной теперь, становилась лицензия. Полем пойдут грузы. Со складов ОПХ - напрямую туда, за кордон. Полями, политыми потом скромного сельского работяги! Кому там сдавать лицензию? Ветру? А деньги чиновникам-дядям, за сей документ, идут не хило. Плюется на это Альфред. Каждый день плюется и деньги платит. "Послушай Виталика, Альфред, и - к матери дядей! Озолотишься ты, босс мой, на мне!"
Можно ли это не оценить? Жизнь рисовала настолько хорошие, сильные перспективы, что даже, слегка подташнивало.
- Что, разговор с дураками короткий?
- Нет, вполне даже нормальный.
- Видно по тебе. Но, - озабочен ты. Я вижу.
- Психолог.
- Что?
- Полковник, помнишь, говорил: инспектор ДПС - прежде всего, психолог? Но, - ты прав - я озабочен. О тебе забочусь.
- Обо мне? С каких?...
- Психолог нужен. Сядь, есть разговор.
- Не против? - Гапченко увидел на торпеде пачку "Мальборо"
- Да, ради бога! М-мм, - вздохнул Виталик, оглядев погоны, портупею Славика, - родное, не отвык еще…
- Ну, на, потрогай… Не жалеешь, что оставил?
- Ради бога! Ближе к делу. В следующую смену, или, может быть, через одну, я тут с друзьями еду. Два "Супера"*) и я. Сам подойду. Груз - сахар. Но! Дай мне сказать. Там документы безупречны. Не за границу груз - в Стрелецкое, а может, в Переходы. Там наша фирма арендует склад. Я только что договорился с ОПХ. Хранить, ты понимаешь, надо. В городе цены не сложат. Тут же - класс! Хозяйства нищие, склады пустые. Так вот, я подойду, и дам тебе сто баксов, чтоб ты "Мальборо" купил, не "Магну".
- Сто баксов, просто так?
- Как другу, Славик, как коллеге. Погоны, знаешь, можно снять с плеча, но не отсюда, - на сердце показал Виталик.
- "Читаешь" хорошо ты. Уши вянут. Два "Супера", и с документами, - порядок. На фиг я?
- Затем, что мы с тобой, всегда договоримся. А у меня, - коммерческая тайна. Ты поймешь. Ты, Славик, не меня, - судьбу остановил сегодня! Сто пудов! Психолог!
- А ты бы, если не узнал, проехал мимо?
- Кто знает. Может быть…
- Ну, ладно - хмыкнул Славик, - а еще есть? - взял он с торпеды, пачку "Мальборо".
- Бери.
- Ну, в общем, приезжай!
***
- А ну-ка повтори, - навис Альфред Петрович.
Китайский столик у него, для собеседников, или японский. Перламутровый, красивый, темный, и при этом - очень низкий. И получается, что каждый, слушая хозяина, или глаза дерет наверх, или, если гордый, - замечает, что дышать приходится в живот ему, или чуть ниже.
- Напомни, сколько до границы от складов?
- Да километра три - с натягом… Я лично осмотрю: нормально все - даем машины, грузим и - вперед.
- Полями?
- Да. Там час пешком, или поменьше, и - Марьяновка уже; Малиновые зори, - Федерация, - не Украина. И все кругом - свои! За водкой так, полями ходят. Посторонних нет.
- И на лицензию плюем, как лишний "головняк"?
- Плюем! И экономим.
- Ты понимаешь, что все это значит?
- Понимаю… - неуверенно сказал Виталик. Очень уж внимательно смотрел в глаза Альфред Петрович. И что-то важное прокручивал в уме.
- Кури, Виталик, покури, подумать надо.
Виталик покурил. А шеф подумал. В кресле, а не так: живот в лицо Виталика. Шеф не менял лица. Как маршал, у которого два отпечатка на лице: спокойствие и гнев - и все. Одно из двух…
- Идея, - издали, из-за стола, сказал тот, наконец - недурна! Вполне, как говорится, молодец! Но, не забудь - слегка подался он вперед, - твоя! И за базар, как говорится, - отвечать тебе! Все, решено! Ты понял?
Гроза, прохладной сыростью, дохнула из глубин. "Под трибунал!" - распорядился маршал Жуков. Что означало это, в сорок первом? Холод пробежал по телу. Смерть - означало. По воле тех, с кем только что, мог выпить водки, мог выполнить, или отдать приказ.
Славик
Славик, с жезлом на отвесе, ноги разминал. Вдоль, по обочине: туда - сюда. Разглядывал, не торопясь, участников движения, и думал. Слова из фильма вспоминал: давным-давно смотрел в кинотеатре, с девушкой: "Не имей сто рублей - это мало; не имей сто друзей - слишком много. Имей тысячу рублей, и одного друга!" Истину ведь говорил, матерюга крутой - преступник и взяткодатель, изобличенный и севший после. А Славик и этот, - который народным не назовешь, - вариант переделал. "Пятьсот, только баксами, ну а друзей - лучше с баксами!"
Виталик, только попрощался с ним. Поехал в "дурку", с "Суперами", на склады. Но, как и обещал, - оставил Славику "на "Мальборо". И свежие штрихи к картине жизни…
Жизнь шла. По трассе шел автобус, в сторону границы. Славик знал, зачем, куда этот спешит. Такие примелькались, как друзья, которым нечего сказать, и ничего с них не возьмешь. И поднял жезл:
- Добрый день! Инспектор ДПС, старший лейтенант…
- Угу, - в хорошем, добром настроении, читал он документы, - Вы, значит, в Москву?
- Ну, да, - косил глазами на путевку, пряча удивление, водитель.
- На вывоз, запрещенного, есть, что-нибудь?
- Наркотики, оружие?
- Не только. Товары, что подпадают под лицензию.
- Смеетесь? - хлопнул себя по карманам, и, глядя в салон, рассмеялся водитель, - Зачем? Мы же на ввоз. Мы рынок наполняем, а не наоборот!
- В Лужники?
- Нет, у них свое. Вьетнамский оптовый торговый центр.
- Хороший?
- Да весь рынок наш - оттуда.
- Я видел. А что за товар?
- Поначалу - одежду возили. Теперь, уже - все. Электроника тоже…
- А нам бы договориться? Телевизор мне нужен, маленький …
- Ну, а чего бы - договоримся... - помялся водитель, - Но только, поймите, - за деньги. Со скидкой, конечно, но... Мы ведь не нарушаем и ничего вам платить не должны. Мы ввозим.
- Ну, потом! - согласился инспектор, отдал документы, - Подумаю…
"А если бы Виталик…" - прикинул он на своем месте друга. Легко, не думая, Славик говорил с ним показушно. На самом деле, - думал. Виталик побуждал к мозгам серьезно относиться. "Устроены мы, - стал по-другому Славик размышлять, - не так... Неумно! Отсюда, - ничего. Оттуда, - все вези, что сможешь закупить! С той стороны и пост, - обычный пост ГАИ. Лицензия им - на фиг! Нет там запретов, никаких, на вывоз. С таких оборотов? Глупо!".
"Икарусы" - под завязку набитые, - "Чемоданы", - как их называли в народе, катали без устали, как человек, трудящийся во благо близких. Вся страна, и живущие в ней иностранцы, крутились как белки, искали работы и денег. И оборота деньгам.
Но "Чемоданы" - они челноки, у них - ввоз. И денег они на границе не платят.
"Неразумно!" - раздумывал Славик. Смутно. Вопрос был мутным... Пока не понять…
Но мысли ложились штрихами, пока непонятными, свежими, в дополнение к новой картине жизни… "Ведь он же, Виталик, - глядя вслед уходящему вдаль "Икарусу", думал Славик, - тоже мне ничего не должен. А платит! А почему? Он умный, и зря не платил бы…"
"Шальной урожай собирает Виталик. И в хитрую дырку выносит. И платит тому, кто стоит возле этой дырки. А вот "Чемоданы" - какой урожай собирают они! Ну, а я, где стою?" - думал Славик.
Обидеть хотел, или так, посмеялся Виталик, однако, "Психолог", - он брякнул не зря. Возбудил…
***
"И больше нет ничего - все находится в нас!" - песня Виктора Цоя, которой Иван Сергеевич, целиком никогда не слышал, звучала в душе лейтмотивом. Дети и молодежь от нее, и от Цоя вообще, балдели, и слышать его приходилось часто.
"Перемен. Мы ждем перемен!" - как было не слышать бывшего кочегара? Окончательно и безнадежно, у всех на глазах, продолжал разрушаться старый, худой, может быть, но привычный, мир. Ничего не осталось в хозяйстве. Техника не на ходу, площади без посевов. И опустевшие, как в войну, изваяния - боксы, ангары, служебные помещения. Все, что осталось Сергеевичу, - руководителю этих руин. И картина полная.
Держава бросала Сергеича и миллионы других, на "подножный корм". Беднел, опускался, терял себя тот, кто Державе верил. А верить привыкли.
По этой причине и сон назывался "Хер-сон!" Работники ОПХ перешли на подножный корм, растащили технику, шифер, резину, металл и стекла, - все, что можно было бы сделать бартером в элементарных и мелочных сделках - на жизнь. Но и зарплату просить уже не приходили: зачем ноги бить понапрасну?
"Хер-сон!" потому еще становился плохим и насущным делом, что директору нужно было кормить семью. Тут он был на пределе, не знал, как и все, - что делать? Но, теперь: "Все находится в нас!" - тут разве, Цой не прав?
Крушение общества и экономики, от которых веяло страхом; которые переживал он серьезно: за ОПХ, за себя и людей, за семью - того страха не стоили. Сергеич сошелся с Виталиком, и забывал, что не мог прокормить семью недавно. Уже мог поменять машину. И думал о том, чтобы сахар, полученный в счет аренды, под видом зарплаты давать народу. Не деньги, но им, отвезти через поле, - куда и Виталик, продать - будут деньги…
"Все находится в нас!" Не верил бы в это, уставший как все, в меру честный, Сергеич, - пройдоха Виталик принес свою правду. И убедил! "Да за него нам молиться надо!" - думал, имеющий совесть, Сергеич
Беднеет и опускается тот, кто Державе верит. Сергеич ей больше не верит. Виталик пришел и отменил эту веру. Дай бог...
***
В казенном заведении, где суетились служивые люди, шурша документами и разновалютной денежной массой, Лахновского не забывали. Он, почему-то забыл. Менее гордым в таких обстоятельствах, будет, как правило, первый, - который не забывает. Так в жизни выходит...
- Але. Это Альфред Петрович? А Вы узнаете?
- Конечно. Что Вам, дорогой?
- Да, может, Вам чем-то помочь?
- А Вам?
- Нет, спасибо. Мы рядом, случайно... Попутно... Увидимся, может?
- Случайно... Попутно... - Альфред улыбнулся, - Да я разве против?.
- Ну, я через пять минут...
- Ох, что-то Вы забываете нас, Альф…
- Волнуетесь? Это приятно, мой друг, приятно!
- Ну, а мы-то, - всегда Вам готовы помочь.
- А я - то, бог мой, сомневаюсь разве? - Альфред покачал головой. И спросил, - Это все?
- Ну-у… - гость помялся, - если я Вам не нужен, тогда, пока, все.
И он бы ушел. Но Альфред, вспомнив что-то, потеребил воздух пальцами:
- А? - дружелюбно спросил он, - Скажите-ка, друг мой, Вы ставки за свой документ не меняли?
- Вообще-то, меняли. Да только для Вас, - гость легонько прищурил взгляд, - ставки останутся те же.
- Спасибо, - ответил Альфред.
Гость, конечно, был в курсе, что сорок тонн потерял Лахновский, при том, что была лицензия. Но к гостю, к ведомству, к документу ведомства, претензий быть не могло. Так случилось: несчастный случай...
- Все трудности временны..... - посочувствовал гость.
- Временны, - согласился Альфред. И мягко добавил, - С богом!
- Ломаке привет? - уходя, спросил гость.
- Привет...
Гость не понял, вернется ли в строй постоянных клиентов Лахновский? Он стоит того глаз лишний раз помозолить, прийти на поклон - таков он, чиновничий бизнес. Ведь он же подводный, всплыть ему - чиновничей смерти подобно А справедливости - знал это гость, - не бывает в вопросах с такими, как этот Лахновский. Слова "Благодарность" и "Скупость" - не совместимы ни в жизни, ни даже в фольклоре. В жизни богатые очень скупы. Богатые неблагодарны...
"Не льстивый чиновник, - смотрел ему в след Лахновский, - церковная мышка, бедняк! С карманом нельстивых не дружат взятки".
Знал бы Виталик, какая стабильная дружба нарушена им! Но о таких, как Виталик, Альфред рассуждал не много, и даже без слов. Он знал цену людям.
.
***
Податливый, жаркий бочок кумы, предвкушал на сегодня, на вечер Евсеич - банщик. Степан Иваныч и Альфред Петрович, парились сегодня. Птицы не из большинства, - что птицами бывают до тех пор, пока не сильно пьяны. А после - те же, и не лучше тех, кто пьет в подсобке, дома, на чужих поминках. Свинюки, проще говоря, которые, что не съедят, - не мелочатся - прут с собой, назад. Разве что оставят безобразие, которое Евсеич и ко рту не поднесет. Питье - к нему не пристает зараза, он, конечно посливает для себя…
А эти - говорят не так, как те, кто показушно делает себя. Они - как те, кто делает погоду. И без матов. Но главное: не съели - с богом, аккуратно, тихо, оставляют на столе. "Кума, - их проводив, по телефону звякнет банщик, - слышишь, приходи. Прибраться мне поможешь…" Она поймет. Придет. И на двоих, великолепно выйдет у него с кумой.
Альфред Лахновский
- Ты, я так слышал, Альфред, отказался от Ломаки?
- Да. Не в обиду, - это бизнес.
- Обидится. А все лицензии - не забывай, - под ним.
- Он что, злопамятный?
На меня, ты понимаешь, не высказывал обид...
Тонко заметил Степан Иванович, умно, что смертны в сравнении с ним, и Альфред, да и сам Ломака. Но, обстоятельства дела склоняли к дружбе: Лучше было держаться под тенью этого человека, чем за ее пределами. Не заметил Лахновский тонкости, сунул обиду в глухую щель в глубине души.
По-дружески махнули по "Смирнову", попарились, поплавали в бассейне. "Смирнов" шел мягко, хорошо, в контрасте с холодом и жаром. И вот, когда приходит, как вечерний звон, усталость… Такая же, малиновая, благостная, истома, в конце нормально прожитого дня, невольно хочется сказать спасибо. И день грядущий, будет для того полнее, кто это сказал, кто верно ценит день минувший.
- Я о Ломаке, Альфред. Кажется, не ценишь этой полосы, которую зовут граница. Все, пожалуй, так - не ценим… А коснется всех. И судеб переломит, не одну охапку!
- Полоса! - а Вы мне говорите о Ломаке...
- Ценить, Альфред, надо человека! Что без него, любая полоса?
- Она, - смиренно сказал Альфред, - остается. Человек при ней - сменяем.
Альфред был, конечно, прав, но он дерзил, и надо было этой дерзости не замечать:
- Альфред, - Степан Иванович взял рюмку, - давай-ка друг, за сахар выпьем, а? Продукт уж больно добрый!
- Давайте! И за полосу, которую зовут граница, и которую, на самом деле, я ценю!
Евсеич, будь он помоложе, усмехнулся бы маразму зрелых; властью и деньгами избалованных мужей. Нормальный так бы не сказал. Так можно за стиральный порошок и плюс шоссейную дорогу тосты делать. Но Евсеич не моложе, - старше тех, и близостью к ним дорожит Он видит, что нормальных в стране много, а богатых, нет. Сахар - триста лет, как сахар. Да не он, а контрабанда делает богатство. А без границы - контрабанды нет.
- Ну... - закусив, миролюбиво проворчал Степан Иванович, - Ценить не разучился, - далеко пойдешь!
"Боже, как ты устарел!" - подумал про него Альфред.
- Чего лицом сошел, Альфред? - спросил Степан Иванович.
Альфред поднял глаза:
- О будущем подумал... - вздохнул он.
- И что же? - удивился босс, - Тебе там ничего не светит?
"С подобными тебе, - подумал Альфред, - светит мало...".
Степан Иваныч подождал, и голосом на грани, которая шутливость переводит в недовольство, произнес:
- Да-а... Есть такие, - что ни дай - а им все мало! Давалке, знаешь, хорошо когда...
- Сейчас, - поправился Лахновский, - хорошо. Граница, - как же не ценить, - там деньги рубят! Дай бог, все там сейчас рубят. Но, если все - то это шара. А шара не бывает бесконечной. Ведь не за счет ума, или так скажем, совершенства нового закона, рубят. А как раз, - за счет несовершенства! В силу временного бардака. Ломака, как чиновник, рубит на таких как я - не шара разве: рисовать лицензии, без риска, за процент? А прочие - простые спекулянты. Пятьсот процентов дает сахар! Вот и я, пока есть шара, - тоже порублю, со всеми. Глупо было б не рубить. Но, шара кончится, - вот боль моя, Степан Иванович! Вот боль... Ломака на зарплату сядет, ну а я? Зарплаты нет и некуда податься. Да и не хочу так, на зарплату. Не привык...
- Вот уж, - рассмеялся, выслушав, Степан Иваныч, - Ломака на зарплату сядет: представляешь?! После шары! - он а потом спросил:
- А ты?
- Я - в корпус перейду! - Альфред улыбнулся.
- Корпус? - тряхнул, не понимая, головой Степан Иваныч.
- Ну, да. Далекая, конечно, перспектива, но я же бизнесмен, я перспективу вижу. Уйду, когда настанет время - в депутатский корпус.
- Потом? - задумался Степан Иванович, - Иди сейчас.
- Рано, - возразил Альфред, - настолько рано, что я бы промолчал, но раскололи Вы меня, и я сказал. А во-вторых...
- Да ты, Альфред, еще во-первых не сказал.