- Во-первых, - корпуса, пока что нет. А во-вторых - я, думая о перспективе, предпочитаю заниматься тем, что есть. Я реалист. Вот - денег нарублю, пока созреет корпус. С идеями в комбеды шли, а в депутатский корпус с деньгами идут. Пусть не бедняк я, - Альфред улыбнулся, - но таких денег еще нет.
- А, - Степан Иванович разлил по рюмкам, - друг мой, это все - не бред?
- М-мм... - с любезной, извиняющей улыбкой, спохватился Альфред, - Вот что упустили мы. Точнее я. Невежество простите. Давайте! - вскинул рюмочку Альфред, - Оттуда, - показал на грудь, - От всей души, да за здоровье Ваше!
Рюмочки сошлись.
- Я почему спросил, - миролюбиво пояснил Степан Иванович, - я ведь всю жизнь в депутатах. Так, - лишний головняк, почетный, правда… Я все знаю. "Бред!" - повисло недосказанное слово.
Евсеич, привыкший быть слугой у тех, кто не нуждается ни в чем, - не думал, никогда, о том, что эти люди говорят. Не рассуждал, из-за того, что верить в то, что говорят они - дать глупое занятие душе. Но интуиция была. Он улыбнулся про себя, и присмотрелся к боссу: его время выходило, - а он не понимал. Из тех двоих, один смотрел вперед, другой - сидя пожинал привычки времени, которое сегодня уходило со двора.
Степан Иваныча Евсеич пожалел. Ведь слишком долго знал его. Степан Иваныч, скажем так, - из тех, кто кушал хорошо, но и собак кормил, и не пинал ногами. Да время выведет вперед того, кто смотрит именно туда. Пусть даже он к собакам не так щедр, и, вероятно, будет их пинать ногами.
***
Водка в сауне - кайф. Теперь все дела, и великие тоже, творят без одежды, под водку со льда, и со зноем парилки!
Лахновский Альфред, был из тех, кого можно воткнуть в абсолютно любую почву, - созреет начальник. Пойдет мыть посуду - в итоге, Лахновский - директор кафе. Дворник в ЖЭКе Лахновский? из новых? Пока! Пройдет время, Лахновский - начальник ЖЭКа. А все потому, что вопроса: "Да мне-то, зачем это надо?" - Лахновский не знал. Губкой, сжатой и жадной, он впитывал все, что касалось дела. Не ленился, не досыпал, не в пример очень многим, - не допивал. Но знал, что идущий вперед, поднимается вверх. Все дороги идут наверх. Как иначе? По дороге ведущей вниз, не идут - опускаются люди. В прямом смысле слова. А вперед - это, все-таки, вверх! Невеликая мудрость, доступная каждому. Только не каждый дорогу вперед согласится топтать до конца. Половину прошел - хорошо. Это есть, и то есть, и хватит - пупок не железный, - порвется. "Зачем это надо?"
"Зачем это надо?" - с прищуром непримиримого оппонента, подумал Лахновский... Молча - да он же один, - поднес к губам рюмочку. Выпил. Он не был публичным и не был поклонником юмора. Думать любил, и нуждался при этом, в одном - в голове, в какой могут бродить его мысли. В своей. Как всякий богатый, в конце трудов праведных, - все он получит: и секс, и шута для душевного блага. Шут будет сегодня, чуть позже.
Пока что Лахновский, похожий на агронома в поле, думал о самом насущном - себе и своей стране. Отпивая водки, заглядывал, неторопливо, в будущее. И ничего там плохого не видел. Деньги текут: природное свойство денег.
Понятия он не имел, и не собирался, - о том, кто такой Лемешко. Но то, что тот в путешествии понял, Лахновский понял давно. Постановление № 107 - это не фильтр, предупреждающий вывоз из страны последних ценностей, материального потенциала.
"Постановление № 107 - мать полосы, которую зовут Граница - Лахновский усмехнулся, - это полоса, которая таким как ты, мой уважаемый Степан Иваныч, и тебе подобным, подвела последнюю черту!". "O, rolling may stoun, may stoun..."* - напел он. Постановление № 107 - не хуже чем Лемешко, различил Лахновский - это камень, вызвавший лавину. Лавину, под названием "Коррупция". А камень покатившийся, - Лахновский это знал, - потонет в спровоцированной им лавине!
Теперь о шуте. Постучали. Вскользнул Виталик:
- А, добрый вечер. А Вы уже здесь?
- Заходи дорогой. Раздевайся, докладывай, все по порядку.
- Да, что по порядку? - разделся Виталик, - Нормально. Идут "Супера", до границы, легально, - на склад. В пути остановят: "Что там? Сахар? Ай-яй-яй, - лицензия?" "Зачем? Груз на склад, не в Россию! Вот вам договор". Ну, и что? Разве что соли на хвост нам насыпать! "Счастливо!" - мы едем дальше. Сахар сбросили там, в Стрелецком. В среду. В четверг мы с Сергеичем в баньке попариться можем. А в пятницу транспорт подгоним: Обычный КАМАЗ. И через полчасика там, - в России...
- И все, тики-тики! Никто не увидел? Не сунул нос...
- Тем, кто в курсе, или может быть в курсе, - плачу.
- И Нарышкину тоже?
- Потемкину? Он ни при чем. Не патруль он. Не пуп земли, да и жезла нет!
- Говоришь хорошо…
Альфред, не спеша, взял "Смирнова". Разлил на двоих.
- Но, поле - звено слабоватое, так?
- Да, там все свои!
- На Сергеича, так, полагаешься?
- Ну, да. Каждый пес его знает! И - директор, он же и с райотделом общался. Начальство все знает, ОЗЭПП. Он всех знает. Он там депутат, между прочим, власть…
- Чего они стоят сейчас, депутаты! Ты где видишь власть? Бардак!
Шеф думал, как маршал, слегка тарабаня пальцами.
- Ладно, сходи, - сказал он, - и попарься…
А вернулся Виталик, шеф пальцами не тарабанил, а просто сказал:
"Шутки шутить, - как говорит мой знакомый, "пшек"*, - теперь кончился. Будем работать!" И будем! Конечно, - и пристально, очень уж пристально, он посмотрел в глаза, - если ты мне, дружище, не пудришь мозги!
- Альфред Петрович, - тяжело, с хрипотцой, как от легкой простуды, скрывая обиду: "Как можно? Вы что?" - отвечал Виталик, - а Вы подсчитайте, я сколько отправил!
"Деньжищи! - стонал его внутренний голос, - Как можно? Такие деньжищи! И все в одиночку: рискую-то я!".
- Ох, ерунда! - откинулся к спинке, отвлекся, расслабился, шеф, - Посмотри. А зачем? Да они, - глядя, вскользь, на Виталика, сетовал он, - понимают хотя бы, о чем поют?
Слетали, поднятые эхом, черные, вороны. И сыпался, хлопьями холода, снег с оголенных ветвей. И лицо, опаленное траурной тенью, поднимало глаза, - из экрана, - навстречу. "Актриса" - подумал Виталик.
- "Прошу Вас, не надо, братва! Не стреляйте друг в друга!"
- А как же иначе? Виталик!
Шеф смотрел на экран, и качал головой:
- А умеют, Виталик, ты видишь, умеют цеплять за живое! Ведь клип же прекрасный. Вот сила искусства!
Гроб из мореного дуба, с ручками, бронзой - вплывал на экран. На кладбище, упокоенном белым, холодным чистейшим пухом из снега.
- Прекрасно! - жал шеф плечами, - Успех обеспечен. Крутить - да, по всем каналам!
- "Братва, не стреляйте друг друга!"...
- Вот если бы это шахтеры, шоферы, охотники, даже солдаты, - уместно просить: "Не стреляйте друг друга! Не надо!". Вполне может быть. Хорошая мысль и, - посмотри - красиво! Но, - братва, не стреляйте, - абсурд! Для чего же тогда существует братва?
Он придвинул себе и Виталику, полные рюмки. А выпив, заметил:
- С Нарышкиным, друг мой, справляйся сам. Надо будет его устранить, - устранишь! И это не я говорю, - обстоятельства дела! Ты понял? В бизнесе, знаешь ли, обстоятельства дела, они... - он поднял палец, потом, посмотрев на него, сделал пальцы лопатой и показал под горло, - Высшие, как смысл жизни! А что выше этого смысла? Выше этого смысла, Виталик, - чужая жизнь. Чужая, - которая, по большому счету, твоей никогда не стоит! Все понял! Ты понял? - легкая, как от усталости, хрипотца, появилась в горле, - Виталик, а хватит ума - по-другому решишь. Это - проблемы твои! А сможешь Нарышкина привести ко мне- оценю.
- Чтоб он к Вам перешел?
- Да, чтобы он на меня работал.
- Зачем же он, э-ээ… тогда…
- Да ты сопли не жуй!
- Так, а-а…
- Голова у него на месте! Такие нужны.
"Альфред сказал уже все!" - уловил Виталик.
Последние хлопья слетали и таяли в сумерках, замерли струны последних аккордов клипа.
Чудовищный смысл дышал, крутым жаром, в словах Альфреда. Ведь, "если что!" - вынужден был уразуметь Виталик, то там, в гробу, надо видеть Потемкина, или себя. А Лахновский останется здесь ни при чем: это не он, - обстоятельства дела! Обстоятельства дела, высшие для бизнесмена, ставят, чужими руками последние точки в судьбах.
"А что остается? А что я могу? - понимал Виталик, - Кроме как следовать слову. И оставаться крайним....."
- А как там? - отвернулся Альфред, и рукой показал на парилку.
- Печет!
***
- Да уж, вот разминулись! Только что я, Виталик, спровадил гостя. Ах, ё-мое… - сокрушался Иван Сергеевич.
- Бывает, - проходя, через кухню, в гостиную: согласился Виталик.
Выставил. Взял потом в руки, и взвесил бутылку. Прочел, что сумел, по-английски. И, слыша, как грюкает в кухне хозяин, крикнул:
- Виски! Сергеевич, ты это пил?
- Только слышал…
- А будешь?
- А, - помолчав, отозвался хозяин, - а что подавать? С чем едят эти виски? Лимон? У меня авокады, папайи и прочего, нет!
- Будь проще. Соленое есть?
- Огурцы, помидоры, из бочки. Капуста и сало…
- Отлично, Сергеич! А накурил …
- Не курю, - появился, накрыл, и присел, хозяин, - но гостей принимал: полна горница!
- Чем это плохо? Не сам ли их звал?
- Да кого-то позвал, ну а первый - он сам… Ну, Виталик, давай твое виски!
- Ну, что?
- Да ты знаешь, здорово! Дорогое? Бог с ним: самогоном, по-нашему пахнет!
- Ты - тоже…
- А что?
- Да, ничто! Что за птица, Сергеич, к тебе прилетала?
- Нормальная птица, Виталик. Оттуда - с таможни.
- Не таможня, Сергеич, а пост, милицейский.
- Без разницы нам. Он - оттуда...
- Да, и чего же хотел?
- Да поздоровался, чаю попил, и за жизнь спрашивал.
- Чью?
- Да, мою и нашу.
- Давай, не темни.
- Про склады он спрашивал.
Вкуснятина: жирный утиный кусок, завис у Виталика.
- Что? Что он именно спрашивал?
- Да, дескать, пустуют наверное, - это неправильно. Если же нет…
- Ну, и что ты сказал?
- Да вот… и сказал…
- Что не пустуют, конечно, да?
- Ну да…
- Да ты что?
- Ну, это, Виталик, проблемы мои, что сказать. И склады ведь, мои. Но, я видел, скажи ему "нет!" - не поверит.
- А дальше? Показывал документы?
- Конечно. А что оставалось? Но, ты говорил - все нормально! Печати и вся, и так далее - всё… Порядок! Чего ты?
- Кто такой, этот крендель?
- Я что, должен знать кренделей? На фига?
- Ты фамилию помнишь?
- Говорил, но забыл я. По имени помню: Георгий. Артемович..., опер.
- Ты шутишь?
- Не-ет…
- На бежевой, с черным носом, "пятерке", да?
- Ну да. С черным носом.
Виталик согнал, непослушным, но резким рывком, обе рюмки. Наполнил. Сжал: будь стекло, не хрусталь - оно лопнуло бы - и, забыв о Сергеиче, выпил.
- Другие, а кто они? Твои гости?
- Это я их позвал. Мне не понравился этот Артемыч, я и позвонил своим, в район, БХССникам.
- ОЗЭПП - это так называется, нынче.
- Да бог с ним, они были. И с ним познакомились, и сказали ему, что Сергеевич - свой человек!
- "Свой"! Что он спрашивал?
- Он?
- Ну, конечно!
- У них?
- У тебя.
- Да ничего, знаешь ли, и не спрашивал… Он мое почитал, и все.
- И себе записал?
- Нет. Вот ты знаешь, и ручки не брал. Говорю, все нормально…
- И сахар, конечно, видел?
- Я показал, а куда деваться? Ты сам понимаешь? Но - что с того? Без вопросов: ты сам понимаешь?
- Ну а с друзьями?
- И с ними, нормально: по водочке. Все же свои, боже мой. Там ля-ля, и фа-фа, и фу-фу, - без проблем! Хорошо, Виталик!
- Ну да уж, Сергеевич, да уж, неплохо, но виски мало! А водка есть?
- Ну, конечно!
Дырка в мозгу сквозная…
- Потемкин! - хлестнул, психанув, по баранке Виталик, - Потемкин? Ну, да это он!
"Ерунда-то какая! О чем они, господи, а? "Не стреляйте, братва, не стреляйте друг друга!" В своем ли уме, боже мой, Виталик?...
Слова и картинки без спроса и нагло, рябили в глазах и плескались, как волны, в мозгу. Кладбище, вороны; чистый-чистейший, покойный пух, из холодного снега… Как пудра… "Дружище, конечно… - Ах да, ну, конечно, - мозги не пудришь?" И взгляд его, пристальный, как трибунал … "А иначе - смешно! Как иначе?"
Не будет иначе в делах, где вращаются очень солидные деньги. Вращает их не металл шестеренок - "шестерки". Такие же люди, как он, Виталик. Все же, хрупкий, в сравнении с железом, материал. Ломает, крушит механизм невинных на части, Потемкин - он что виноват? А Виталик? Во всем виноват Лахновский! Он и такие, как он! Но если Потемкину на фиг Лахновский не нужен, то - кто без него Виталик? Да просто никто!
Виталик физически чувствовал треск. "Вот она и пошла, в полный рост эта ломка! А может - мелькнула надежда - она обломает меня, закалит - человеком стану? Такой-то ценой? - не на шутку ломало, - Таким, как Лахновский я стану, - не хуже!".
"С бедой не спеши. Пришла - это еще не беда. Переспать с нею надо" - не раз говорила мама. - "А дальше - уйдет, может быть, и сама. Ну а нет - бог науку подаст, как избавиться…".
С хрустом сложилась в руке, опустевшая банка. "Пиво в лесу, в одиночку и ночью, - бросая в окно комок жести, смеялся Виталик, - ну, волк, - натурально! Отшельник". И, как ребенок, балуясь, потянулся в окно: "А луна, где она?" Но выть на луну, - как отшельник, не стал.
Мудрость в том, что он слышал от мамы, была. Во-первых: а может, пройдет? Может, нет ничего? Просто паника? Может быть… Лучше бы…
"Ну а что там, что было? - стал думать он, - Приехал и глянул. Увидел. Что с этого? В чем нарушили что-то, директор и "Трейд и К"? Догадки? Туда их - как шеф говорит - козе в одно место, свои догадки!".
- А все-таки, мама, хана мне! Чего там - хана…
Потому что теперь он, Виталик, дырку в мозгу получил, сквозную. Шеф умен, хитер, - не лиса, а хуже. "Идея твоя!" - похвалил. Похвалил? Приговор зачитал! - вот что сделал он в сауне! Приговор это был, - а не водочка в кайф… "Не осел я, а? Осел - уши-плюши! Да он, плюс к тому, оскорбил: "Голова у него на месте!" А где у меня?" - Все понял Виталик. Дошло!
За то, что пропало тогда, на посту, шеф ответил, стерпел, в одиночку и молча. Там не было крайних. Был опер, козявка, что цапнула больно. Но крайних… И шеф припугнул своего - сигаретами "Ватра". И повелся Виталик, себя, не жалея, - вывернул. Схему нашел. Отстоял ее - мало того! И, конечно, - стал крайним... А что было нужно? Теперь шеф - уйдет, отвернется. Другого найдет.
"Дырка сквозная, мама!" - горькой была улыбка Виталик. Теперь каждый день начинать надо с мысли о том человеке. Думать о том, - а что думает он? И не знать, что он думает, понимая, что все-таки, - что-то думает. И ничего не поделать с этим.
"Проживешь с такой дыркой, мама?"
Виталик еще курил "Мальборо" и еще открывал "Баварию". Он приехал сюда, с глаз подальше, подумать. "И заночую…" Надо было найти, навести "в шарабане" порядок, придумать что-то, - потом ехать в город. Зная, что как-то, но жить будет можно.
"Гапчено, Тапченко… - стал думать он. Семнадцать, по-моему, "ходок", я проплатил на сегодня. По сто. А в итоге? Да, ничего, в итоге... Машину, дружок, поменять ты уже в состоянии, правда?"
Мысль, как муха к пирожному, привязалась к Славе Гапченко. "Так, - думал Виталик, - так… мы о чем? О Потемкине, и про сахар… Гапченко -с того же поста, что и Потемкин. Два звена, как два шлейфа в узле - аварийная скрутка на кабеле. Здесь собака зарыта! Вот это и хорошенько, мне надо обдумать. Я - маленький Жуков. Штыками солдаты воюют, а маршалы - головой!".
Образ Гапченко вызвал улыбку, как только Виталик представил его со штыком.
"Ах, мама, - вздохнул он, - а что ж мы имеем? Проблема, Потемкин и Славик! Но Славик, - что есть он, что нет… Славик - пешка. Легко в руки взять, и легко потерять. Бывает ничья, - рассуждал Виталик, - но игры без потерь - не бывает! То, Потемкин и Славик, с одного поста - хороший шанс для комбинации. Конфликт и случайный выстрел - чего не бывает на их "производстве"?
Вычислить ход, подобрать фигуру - вот главное для игрока. А чужую фигуру с доски убирает игрок не рукой - а другой фигурой. "Прекрасно! - сжал зубы Виталик, - Другая фигура - Славик! Задачу поставила жизнь, извините, друзья!".
"Вот теперь, - твердой рукой поворачивал ключ Виталик - Теперь можно ехать!".
Теперь оставалось вложить в руки шахматной пешки, штык. Лахновский это умеет. Сумеет и он, Виталик!
***
Потемкина вызвал начальник поста.
- За период мы отчитались. Скажи, а реальное, что-нибудь, на перспективу, даешь?
- Даю.
- Да? И заведение* дашь?
- Да, готовлю.
- Реальное?
- Да.
- Хорошо. Я надеюсь, иди.
***
- Говорит, что Виталик…
- Давайте! Ало?
- Альфред Петрович, Виталик… Я приболел, извините… Но, завтра я буду готов. Как обещал, все реально. Управлюсь.
- Не много ли на себя берешь?
- Нет, я подумал.
- Еще бы, не думал!!!
Улыбка была, он и сам это чувствовал - клейкая. Выпито слишком. Две банки еще оставалось - 0,33 "Баварии". Но и это, мозгам и душе его отдыха не обещало. Он за тридцать минут их выпьет. А после? Покурит и сходит в киоск. Потому что сна, все равно не будет.
Но он улыбался, такой, ставшей клейкой, улыбкой.
"Нелюдь! Шеф, ты же нелюдь!" Скажи ему правду Виталик: "Гарантии "сто" дать никто не может!" - тот завтра же купит ему пачку "Ватры". Нелюдь!
"Но, - допивая последнюю банку и собираясь подняться, пойти в киоск, сказал себе твердо Виталик, - я "Ватру" курить не буду!".
В киоске набрал не пива, а водки и две пачки "Мальборо".
***
- О, а я только, Виталик, тебя вспоминал!
- Денег надо?
- Тьфу ты, а что ты не в духе?
- Болел.
- Ах, понятно… - сочувствие выразил Гапченко, - Но, нынче ты крут. Три места!
- Намек?
- А чего? Три места, должно быть дороже. У Вас обороты растут…
"Резвый!" - зло сказал, про себя, Виталик. Чувствовал: глупо, но сам спровоцировал тему.
- Славик, - спросил он, - а раньше тебе лучше было? Пока сам я тебе, ни с того, ни с сего, добровольно не стал подавать?
- Подавать? - возмутился Славик.
- Ну, не цепляйся. Не в духе я, видишь? Хватит.
- Ну, хватит… - сдержался Славик, - Но, - то было раньше!
- Бери, Слав, то, что есть, а потом, - подумаем.
- Ладно, подумай…
***
- Сергеич, ну что, с длинным носом в гостях, никого больше не было?
- Нет, никого!
Круто, так круто, менялась жизнь! Никогда еще столько, когда говорил, не думал. Но шеф висел тенью над головой. Он живое - в том случае, если ценил, то не обязательно - человека. А Виталика - так вообще...
Но сказать, что запросы у Славика стали побольше, придется. Поверит?
- Сергеич, ты как по деньгам? Доволен?