Параллельное дознание
Задержавшийся на улице Металургов, Брянцев появился в райотделе несколько позднее обычного. Увидевший его дежурный предупредил:
- Вас начальник отдела хотел видеть, товарищ подполковник.
- Хорошо, - ответил Брянцев и, не заходя к себе, направился прямо к начальнику.
У полковника Коршунова, как показалось Брянцеву, вид был встревоженный и озабоченный. Он родился десятью годами позже Брянцева. Сравнительно молодой, дородный, широколицый, добродушно улыбающийся, сейчас он походил на только что вытащенного из холодной воды. Исчезла улыбочка, весь он будто бы сжался, уменьшился в габаритах. Неизменным осталось только его уже привычное обращение на "ты".
- Проходи, старина, проходи, - откровенно обрадовавшись появлению Брянцева, довольно любезно встретил его Коршунов. - Я знаю - ты был на Металлургов. Ну, и задала же нам жару эта Пустаева!
- Жару? - удивился Брянцев.
- Еще какого! Только я появился в кабинете - звонок. Сам председатель областного собрания народных представителей. И сразу с места в карьер: у меня, говорит, только что были три депутата, все возмущены наглым убийством вдовы уважаемого Павла Васильевича и обеспокоены тем, что дело это поручено вести Бубнову.
Я ему осторожненько так отвечаю, что такие преступления как убийства подследственны не нам, а прокуратуре, мол, свяжитесь с прокурором, и пусть он заменит следователя.
А он на дыбы. Ты, говорит, еще учить меня вздумал, что делать мне надо. Не можем мы выразить недоверие своему же выдвиженцу. Бубнов, говорит, отличный товарищ, пламенный оратор, незаменим на митингах и собраниях, а ты о замене его толкуешь. Нельзя этого делать. Бубнова мы знаем - отличный парень, убежденный демократ, но как следователь он ноль без палочки, у него всегда какие-то завиральные идеи возникают, он, мол, безусловно, заволокитит дело и провалит его. "Чего же вы хотите?" - спрашиваю. "Параллельного следствия или дознания", - отвечает.
Я опять за свое: мол, по закону дело это подследственно… Он даже не дослушал меня, передразнил: "По закону, по закону…" Да понимаешь ли ты, что закон - это мы - власть народных представителей! И потом почему в Штатах одним и тем же делом часто занимаются и полиция, и частный детектив, и федеральная служба расследований. А у нас… Словом, мы требуем параллельного дознания!
Дежурная улыбка давно сошла с губ полковника, в серых глазах светилось уныние. А Брянцев подумал: "Эге… Господа политики оказывается умеют трезво оценивать способности своих выдвиженцев и когда им становится туго, обращают свои взоры в нашу сторону, - в сторону профессионалов…"
Коршунов после небольшой паузы продолжил:
- Не успел я очухаться от этого разговора, опять звонок. Теперь уже из Москвы. Ты помнишь, конечно, Зверева, бывшего депутата еще Верховного Совета России. Много крови он попортил нашим местным партократам. А теперь он в президентских структурах, вхож к самому Борису Николаевичу. И вот теперь он, почти слово в слово, повел такую речь же, какую вел наш председатель.
- Понимаю.
- Ну, и как поступать будем? - спросил Коршунов.
Брянцев понял, что его хотят втянуть в принятие, по-видимому, уже принятого решения, с тем, чтобы и он разделил ответственность за нарушение закона, и он постарался уклониться от такой чести.
- Поступим так, как решите вы, Виктор Михайлович, - ответил он спокойно.
- Я принял решение: провести параллельное дознание. Пусть Бубнов делает, что ему вздумается. А ты, Сергей Иванович, будешь делать то, что найдешь необходимым. В помощь тебе отдаю лейтенанта Масленникова. Освобождаю вас обоих на пять - шесть дней от всех других дел.
- А как по части законности?
- Э, старина, народ наш по этой части темный-темный. Никто и не знает какая разница между допросом и опросом, какие права у следствия и дознания. Действуй, старина, и добейся успеха, а победителей, как известно, не судят.
Получив нужные уточнения своих прав и обязанностей, Брянцев, на этот раз воспользовался казенным словечком "Слушаюсь!"
- Иди, старина, а Масленникова я пришлю.
Появившись в своем кабинете, Брянцев первым делом распахнул окно. Май в этом году выдался жарким, и столбик термометра неизменно полз к середине дня к тридцати. Потом сел за стол и задумался.
Поручение оказалось не из приятных. Но он приучил себя выискивать во всяких неприятностях что-то приятное, положительное. Было нечто такое и в теперешней непростой ситуации. Во-первых, ему все-таки удалось избежать причастности и, значит, ответственности за принятие весьма и весьма сомнительного в правовом отношении этого самого параллельного дознания, а во-вторых, - это тезка, Сережа Масленников. Если бы Брянцеву позволено было выбирать помощника, он бы выбрал его, Масленникова. А тут такая удача: начальник распорядился…
После того, как Федя Устинов обнаружил раздавленные золотые часики с гравировкой "Леночке от Павла", всякие сомнения о якобы корыстной мотивировке убийства Пустаевой у Брянцева отпали. Взломанные дверцы были скорее всего симуляцией ограбления. Настоящая мотивировка преступления лежала где-то в сфере профессиональной деятельности Пустаевой, - опять подумалось ему.
Как это сказал главврач медкомбината, припомнил Брянцев: "Всегда боялся, что она плохо кончит…" Почему он так сказал? И что за человек сам главврач?
Он потянулся к телефону и набрал номер Ульянова. Тот же откликнулся сразу: "Слушаю…"
- Даниил Федорович, как врач, вы, конечно, главврачей больниц, поликлиник, медкомбинатов, наверняка, знаете.
- Кто вас интересует, Сергей Иванович?
- Главврач комбината, в котором работала Пустаева.
- Так это же заслуженный врач России Игнат Тарасович Мельников.
- Что он за человек?
- Отличный специалист-терапевт. Имеет научные труды…
Брянцев улыбнулся, он понимал, что для Ульянова ценность человека, его достоинство определялись прежде всего его профессиональными качествами, и потому прерван его:
- Меня интересуют его просто человеческие качества: какой он?
Ульянов сначала неопределенно хмыкнул, но тут же нашелся:
- Хороший, Сергей Иванович. Вы знаете, среди нашего брата немало очерствевших, я даже сказал бы, бездушных людей, просто чиновников в белых халатах. А Игнат Тарасович до седых волос сохранил в себе человеколюбие, сострадание к чужому горю, юношеское отношение к доброте и правде. И кроме того, он мой личный друг, и я просто горжусь этим.
Брянцев положил трубку. После этого разговора слова главврача о Пустаевой приобретали зловещее значение. Почему он все-таки ждал ее "плохого" конца?
И тут Брянцеву пришла в голову новая мысль, и он опять потянулся к телефону. В трубке ныли длинные гудки, но он терпеливо ждал, - ему было отлично известно, что Макар Трофимович - городской прокурор - не любит отвечать сразу, всегда делал выдержку, чтобы все знали, какой он занятой человек. "А зачем? Всем и так известно, что у прокурора хлеб не сладкий. Но все-таки держит, подчеркивает. И если разобраться - не виноват, потому что он - продукт системы. Раньше привык тянуться перед партийными заправилами, теперь тянется перед теми, кто считает себя выше закона, кто прямо говорит - мы и есть закон…"
Наконец в трубке раздался хрипловатый голос:
- Слушаю.
- Это Брянцев тебя беспокоит, Макар Трофимович.
Они были старыми приятелями. В былые годы не одно безнадежное дело вместе распутывали и сохранили взаимоуважение до сих пор. Великая эта вещь - соратник в таком труде, почти как фронтовой однополчанин. И Брянцев почувствовал, как вдруг изменился голос прокурора:
- Ты еще жив, значит? А не звонишь, не заходишь…
- Живой, - ответил Брянцев. - А беспокою я тебя вот по какому поводу. Помнишь ли ты случай, когда возбуждалось бы дело против врачей?
- За тридцать лет моей службы таких дел было два, и оба мы проиграли. Есть у них, у медиков, такое понятие: "врачебная этика". Вреднейшая, скажу тебе, штука, но неистребимая. Врач всегда будет оправдывать другого врача. В своем кругу у них - это одно, а для нас, не посвященных, ни слова в укор виновнику. А ты чего это медицинской темой заинтересовался? Уж не в связи ли с убийством Пустаевой? Там мой Бубнов усматривает корыстные мотивы.
- Твой Бубнов, Макар, самонадеянный мальчишка. Ты смотри за ним в оба да одергивай.
- И не подумаю, - холодно ответил прокурор. - Хочешь, чтобы он меня старорежимным, застойным партократом ославил? Нет, такое я принять не могу. А вот сроками выполнения следственных действий баловать не буду. Положено - укладывайся. Не можешь - проси замены. Сам. Вот как с Бубновым надо.
- Тебе виднее.
Разговор оборвался, но дал пищу Брянцеву для новых раздумий. Он уяснил себе одно: если бы Пустаева по халатности или по другим причинам загубила бы человека, то родственники погибшего достойного воздания ей законным путем никогда не добились бы. У них оставался единственный путь расплаты - самосуд. А это, безусловно, кое о чем говорило.
Его прервал осторожный стук в дверь, и в кабинете очутился ладно скроенный лейтенант с открытым, веселым лицом.
Это был Масленников.
На мгновение Брянцев залюбовался им, а в следующее решил раз и навсегда покончить с условностями субординации, ведь им предстоял не строевой смотр, а серьезное дело. Он указал на стул у своего стола и сказал:
- Садись, тезка. Зови меня просто Сергей Иванович. Отныне мы с тобой товарищи по работе.
И Брянцев стал пересказывать все, что было уже известно по "делу Пустаевой". Не скрыл он и обстоятельств возникновения "параллельного дознания".
Когда же он кончил, Масленников, торопясь, возразил:
- Но ведь все это "параллельное дознание", Сергей Иванович, незаконно.
Брянцев улыбнулся.
- Правильно говоришь, тезка. Ты даже обязан был так сказать. И все-таки я согласился вести его, это дознание. Почему? Потому что убежден: Бубнов, скажем так, по неопытности, и добавим - из тщеславного самомнения, - загубит дело. Менять его не решаются из-за каких-то политических соображений, и убийца останется безнаказанным. В этом убеждены все и областное начальство тоже. Но принять законное решение не хотят. А для кого выгодно, чтобы в соответствии с законом дело Пустаевой вел Бубнов?
- Для убийцы, конечно, - мрачно ответил Масленников.
- Вот именно. Начальство в политические игры играет, не хочет обидеть "своего", а преступник, между тем, торжествует. Ему такая законность - на руку. Поэтому я и согласился на беззаконие, чтобы торжествовал закон. Теперь дело за тобой.
Масленников выдержал паузу и решился:
- Я с вами, Сергей Иванович. Преступник должен быть наказан.
- Правильно, Сережа. А теперь поговорим о деле.
Вдвоем они стали намечать план оперативно-розыскных действий. На это у них ушло более часа. Когда все было закончено, Брянцев сказал:
- На медкомбинат, Сергей, отправляйся немедленно, но предварительно переоденься. Сними мундир. Иногда это полезно…
Масленников кивнул и поднялся.
Начиналась работа.
Завещание
Сообщение Брянцева о завещании Пустаевой приободряло и Бубнова, и Неверова. Теперь им обоим казалось, что когда в их руках появится завещание, у них будет ниточка-зацепка, а потом…
Собственно, что произойдет "потом"? Какие они будут предпринимать тогда действия? Ни тот, ни другой ясно еще не представляли. Скорее "потом" для них было просто миражом, красивой надеждой на успешное завершение дела, что, безусловно, должно было бы приблизить Неверова к его мечте стать капитаном, а Бубнова - к продвижению по должности на одну или две ступеньки сразу.
- Мы еще докажем этому зарвавшемуся чинуше, что наша версия об убийстве с целью ограбления единственно верная, - важно сказал Бубнов.
Неверова немного покоробило это "единственно верная", он еще помнил совет Брянцева не замыкаться на одной версии и поэтому возразил:
- Подполковник Брянцев сыщик, как говорят, милостью божьей. Знаешь, какой у него нюх?
- Нюх… - рассмеялся Бубнов. - Нюх, Неверов у собак бывает, как у вашего знаменитого Рекса. А что получилось? Сбился Рекс, - след потерял, оконфузился. Нет, мы не на нюх, мы на человеческий ум будем полагаться. И поэтому я предлагаю немедленно приступить к составлению описи всего имущества в квартире.
- Без понятых? - удивился Неверов.
- А зачем они? Нас четверо. В случае чего за понятых стажеры сойдут.
К составлению описи приступили немедленно. Один из стажеров вооружился ручкой и бумагой. Начали с комнаты, в которой был обнаружен труп. Бубнов диктовал:
- Ковер персидский ручной работы…
Неверов открыл шкафчик под телевизором. В нем оказалась всякая мелочь: коробки с пуговицами, старые журналы, несколько флаконов духов - записывать было нечего. Бубнов сказал:
- Берите, ребята, по флакону. Подарок своим девушкам сделаете. Все равно такую мелочь в завещании не указывают.
Стажеры взяли.
Потом перешли в другую комнату. Работа подвигалась, но медленно - барахла у покойницы было много. Особенно долго возились с шифоньерами, первым в спальне Пустаевой и вторым - в другой комнате. Здесь же находился и второй сервант, набитый хрусталем и дорогими сервизами. При виде одной, особо красивой хрустальной вазы, глаза Неверова загорелись, и он мечтательно сказал:
- Вот бы мне такую. Жена умирает по хрусталю…
- Бери, - разрешил Бубнов. - Будем считать, что после написания завещания она разбилась, а осколки хозяйка выбросила.
И Неверов не устоял - отложил вазу в сторонку.
Потом они очутились в кабинете покойного Пустаева. Письменный стол с секретером, большой книжный шкаф, кожаные кресла. Тоже персидский ковер во всю комнату. На стенах картины, ценность которых никто из присутствующих определить не мог. В углу небольшой круглый столик, на нем хрустальный графин, наполненный рубиновой жидкостью и несколько фужеров.
Стажера-писаря посадили за круглый столик.
Бубнов подошел к письменному столу.
- Открывай ящик со взломанным замком, Неверов.
Ящик выдвинули. На дне лежали какие-то бумаги.
Я так и думал, - сказал Бубнов. - Что было - исчезло.
Потрогали другие ящики секретера. Они были заперты.
Бубнов, отодвинув ногой стул, взялся за ручку среднего ящика. Потянул. Ящик подался. Он был полон бумаг, а сверху, тускло поблескивая золотом ручки и серебром лезвия, лежал небольшой нож для разрезания бумаг.
Черные глаза Бубнова алчно вспыхнули, брови сдвинулись. "Спишем на убийцу…" - подумал он и на виду у всех отправил нож во внутренний карман пиджака. И тут глаза его устремились на бумагу, лежащую сверху. На ней он прочитал, набранное типографским способом заглавие: "Завещание". К первому листу официального бланка было присоединено машинописное дополнение: "Перечень завещаемого".
Это была удача.
- Завещание! - дрогнувшим голосом воскликнул Бубнов и выложил документ на стол. Все сгрудились вокруг Бубнова. "Все имеющееся у меня имущество и приватизированную квартиру, за полным отсутствием родственников, оставляю подруге своей - Нине Алексеевне Шапкиной, заведующей терапевтическим отделением медкомбината…"
Лихорадочным движением перевернув первый лист, Бубнов остановил внимание на "Перечне завещаемого". Первое, что он прочитал было: "Деньги: 100.000 долларов США".
- Ого! - вырвалось из его горла хриплое восклицание. - Это же по теперешнему курсу полмиллиарда рублей!
Его черная шевелюра будто сама собой зашевелилась, бледные впалые щеки порозовели. "Драгоценности: серьги с бриллиантовыми, изумрудными подвесками, перстни, золотые кольца, кулоны - всего двадцать четыре предмета…"
Дальше шло перечисление сервизов, хрусталя, многочисленных отрезов панбархата, натурального шелка, картин, запасных ковров, ценных изданий книг и ни слова, как и ожидал Бубнов, о безделушках, таких как присвоенный им нож, духи, шахматные фигурки, выточенные из слоновой кости и прочая мелочь.
- Тут еще говорится, что деньги и ценности хранятся в ее личном сейфе номер четырнадцать в областной конторе Сбербанка России, а ключ от сейфа находится в ящике ее туалетного столика в спальне.
Он обвел взглядом присутствующих и приказал одному из стажеров:
- Кузнецов, вы помните ключ, попавшийся в одном из ящиков? Сходите за ним.
Стажер направился к двери, а Неверов заглянул в стол.
- А ведь тут еще и рукописный черновик завещания…
- Зачем нам он? У нас в руках окончательный текст. Документ. Подписанный и заверенный печатью нотариуса.
- Я все-таки прихвачу эти бумажки.
- Бери, - не то разрешил, не то приказал Бубнов.
"Странный, однако, у нас следователь - подумал Неверов, пряча листки черновика во внутренний карман кителя. - Брянцев обязательно поинтересовался бы…"
- А тут есть еще и приписка, - подал опять голос Бубнов. - Пустяковая, конечно, мол, "обязываю Нину Алексеевну Шапкину внести достойный вклад в нашу Богоявленскую церковь с тем, чтобы святые отцы ее молили Всевышнего о прощении мне моего великого греха, о котором ей известно…" Бубнов рассмеялся:
- "Достойный вклад…" Нина Алексеевна эта бросит попам какую-нибудь сотенку, вот тебе и "достойный".
- А между прочим, Станислав Борисович, - мрачно сказал Неверов, - все это мелочи, главное состоит в том, что прочитанное вами опровергает нашу версию: убийство с целью грабежа по наводке. И очень убедительно: вещи не тронуты, а ценности в сейфе, в Сбербанке лежат.
Считавший себя весьма проницательным Бубнов, казалось, на мгновение дрогнул, - с лица его исчезло выражение наигранной веселости и высокомерного презрения. Но растерянность длилась всего мгновение, и он сказал:
- Не забывай, Неверов, наследство-то миллиардное. Кто устоит перед таким соблазном? И что стоило наследнице бросить один-другой миллиончик, чтобы завладеть миллиардом?
- Заказное убийство? Ты подозреваешь Нину Алексеевну, жену Александра Степановича?!
Оба они, конечно, отлично знали главу крупнейшего коммерческого банка - Александра Степановича Шапкина, Неверов воспринял это с наивным испугом, Бубнов - с откровенным удовольствием тайного садиста. Его мозг, как компьютер, уже просчитывал возможные варианты последствий такого открытия. Главное, конечно, состояло в том, что именно он, Бубнов, держит в своих руках судьбу человека, перед которым почтительно склоняют головы самые влиятельные люди области. Бубнову казалось даже, что обнаруженное им стечение обстоятельств вокруг имени Шапкина, приближает и его, Бубнова, к кругу избранных и влиятельных, возносит к вершинам власти. Ведь дело-то в его руках…
Из прихожей донесся звонок.
- Нина Алексеевна Шапкина, - доложил стажер.
Неверов вздрогнул, Бубнов обрадовался. Он посмотрел на Неверова убийственным взглядом и сказал приглушенно:
- Вот тебе и еще фактик - пришла убедиться, проверить результаты…
В дверях кабинета появилась миловидная дама средних лет. Высокая и все еще стройная, она была в летнем шелковом платье. Белокурая, со строгим лицом и горделивой посадкой головы, она скорее походила на хозяйку, а не на посетительницу. Встретившись взглядом с Бубновым, которого она определила за главного, сухо сказана:
- Я - Нина Алексеевна Шапкина. До меня дошли странные слухи и я, являясь ближайшей подругой Елены Ионовны, сочла долгом…