- О! - перебил ее Бубнов, - вы не только ее ближайшая подруга, вы, Нина Алексеевна, ее единственная наследница.
- Значит, это правда? Значит. Елена Ионовна…
- Убита, Нина Алексеевна, ударом профессионала… Шапкина опустилась в кресло.
- Скажите, Нина Алексеевна, когда и при каких обстоятельствах вы узнали о завещании Пустаевой?
Женщина удивленно вскинула тонкие, хорошо очерченные брови:
- О завещании? О каком завещании вы говорите?
- Вот об этом… - и Бубнов подал ей через стол листки документа.
Она неуверенно взяла их и начала читать. На ее холеное лицо, падал свет из окна. Удивление, растерянность, страх сменяли друг друга, а в конце чтения она заметно побледнела и безвольным движением положила странички на стол. Казалось, она близка к обмороку.
Бубнов тонко улыбнулся:
- Итак, Нина Алексеевна, когда и при каких обстоятельствах вы узнали о завещании?
К ней сразу же вернулись все силы гордой и знающей себе цену женщины. Она обдала Бубнова гневным взглядом:
- До этой минуты, - сказала она твердо, - я ничего о нем не знала и не слыхала.
"Ну, что, - злорадно подумал Неверов о Бубнове, - напоролся? Вот что значит начинать разговор не имея за душой ничего, ни одного, даже маленького фактика против подозреваемой…"
Но Бубнова ничуть не смутил решительный ответ Шапкиной. Он опять мило улыбнулся и сказал:
- Я понимаю вас, Нина Алексеевна. Вы, по вашим словам, по слухам узнали об убийстве подруги, вы ничего не знаете о ее завещании, и вдруг вам выпадает миллиардное наследство. Это, конечно, хоть кого взволнует и выведет из себя. Отлично вас понимаю. Отложим наш разговор на потом. Но вы, Нина Алексеевна, можете понадобиться следствию в любую минуту. Поэтому, прошу вас, - он порылся в своем портфеле и протянул ей бумажку, - будьте добры дать подписку о невыезде.
Шапкина опять побледнела, но тут же взяла себя в руки и сказала:
- Но я и сама не собираюсь никуда выезжать. Мне нужно будет организовать похороны…
- Это простая формальность, Нина Алексеевна. Прошу, - и он ближе подвинул свою бумажку к Шапкиной.
Она взяла бумажку, бегло прочитала ее и подписала. После этого высокомерно спросила:
- Надеюсь, теперь я свободна?
- Конечно, конечно, - заюлил Бубнов, - Простая формальность, уважаемая Нина Алексеевна.
Шапкина встала, и не прощаясь, ушла.
- Ты видел, как она бледнела и краснела, читая завещание? Она, конечно, причастна к этому делу, Неверов. Ставлю задачу: в кратчайший срок установить что делала, с кем встречалась, где бывала Шапкина в течение последних пяти дней. Предоставляю тебе и твоим помощникам право ведения допросов по разовому поручению следователя любых лиц, которых ты найдешь нужным допросить.
- Не лишне прояснить и контакты мужа Нины Алексеевны за тот же срок, - предложил Неверов.
- Правильно, - согласился Бубнов. - Но этим я займусь лично. А сейчас опечатайте квартиру. В семнадцать ноль-ноль я буду у себя. Приезжайте.
Нина Алексеевна вышла из подъезда дома Пустаевой грустной и задумчивой. Она села за руль своего "Жигуленка".
Захлопнув дверцу, не сразу включила зажигание, минуту-другую сидела, устремив невидящий взгляд прямо перед собой.
"Боже мой, - думала она, - кажется, этот идиот подозревает меня в том, что я подстроила убийство Леночки… Я…"
Бурный внутренний протест вернул ее к действительности. Перед ней расстилалась мирная картина городской окраины. Вот улица Металлургов… Почти рядом с ней начиналась лесопарковая зона. В общем-то улицы, в строгом понимании этого слова, не было, ее заменяло почти беспорядочное нагромождение домов, соединенных асфальтовыми лентами.
Было около полудня. На небе ни облачка, и солнце палило нещадно. На скамеечках около самого подъезда судачили кумушки. Неподалеку от них шалили у песочницы ребятишки. Словом, все, как всегда, только нет уже больше Леночки…
Мысли Нины Алексеевны путались.
"А с другой стороны, - думала она, - наследство-то и впрямь миллиардное… Боже мой, боже мой… Но кто же все-таки поднял руку? За что?" И она вдруг опять побледнела, как тогда, в кабинете Пустаева, в присутствии этого противного следователя, наткнувшись на приписку о "вкладе Богоявленской церкви", о "грехе, о котором она знает…"
Да, она знала о нем. Хуже того, помогала покойнице. Неужели же тот человек разгадал замысел Леночки и отомстил? Это было невероятно, но возможно…
И вдруг ей пришла на ум другая мысль: "А, может быть, это Александр?"
Она всегда удивлялась и побаивалась какой-то сверхъестественной осведомленности мужа, его осведомленности и мгновенной реакции на всякое сделанное открытие, реакции порой резкой, безжалостной, жестокой.
"Неужели это Александр?"
Она попыталась взглянуть на мужа отстраненно: молодящийся старик, приземистый, толстый и всегда настороженный. Он повсюду плетет свою паутину, невидимую и тайную, в которой запутываются не мухи, а люди.
Она знала: у него есть своя, личная охрана, но что это за люди, кто они, в такие тонкости она не вникала. Чаще других на глаза ей попадался бритоголовый, недурной собой, высокий и сильный, ясноглазый мужчина средних лет. Из случайных фраз она узнала, что зовут его на немецкий лад "Михелем" или "Михом", что уже давно он был майором внутренних войск из числа так называемого "спецназа". Никакого финансового образования у него, понятно, быть не могло, и все же он числился сотрудником банка. Из этого она и заключила, что Михель и есть охранник, а, может быть, и начальник личной охраны мужа.
Знала она и другое - у ее Алекса была хорошо налаженная сеть шпионов-осведомителей.
"У него, безусловно, есть возможность убить, убрать любого из числа неугодных ему людей…" - лихорадочно размышляла она.
Она никогда не любила мужа. Просто на одном из пикников у Пустаевых (Пустаев и Шапкин были друзьями) она заметила довольно жаркие взгляды Алекса. Потом последовали дорогие подарки. В беседах с ней, он обрисовал ей картину материального благополучия, перспективу продвижения по службе… Это ей-то, по существу еще ветреной девчонке, обреченной на жалкое существование, очерченное мизерной зарплатой! Его слова произвели должное впечатление.
Стороной она узнала, что он вдовец, так и не обзаведшийся детьми в первом браке. К тому же Леночка сказала: "Мужик он еще крепкий, может быть, и полюбится. А нет, так ведь не на одном муже свет клином сошелся…"
И она решилась.
Полюбить она его так и не полюбила. Терпела и все. А она, и правда, пошла в гору по службе. У нее появились роскошные туалеты, внимание других мужчин, завистливые взгляды остальных дам "высшего общества". Наступила пора бездумной, обеспеченной жизни. И она смирилась со своей участью. Только и всего.
"Неужели Алекс?..", - вертелось у нее в голове. Наконец Нина Алексеевна включила зажигание, выехала на проспект. Остановилась у первой телефонной будки и набрала номер главврача. Через минуту, получив разрешение на отлучку, позвонила в банк. Секретарша мужа, Верочка, сообщила ей, что "Александр Степанович у себя…" Это означало - в загородном доме.
Застала она его в кабинете, за кучей каких-то бумаг. При виде ее на широком, будто приплюснутом лице появилась загадочная усмешка.
- Значит, и ты уже узнала? - спросил он. - Я так и думал, - дойдет до тебя и ты примчишься.
Нину Алексеевну поразило его хладнокровие. "Ему никого не жаль!"
- Ты знаешь о завещании?
- Конечно, моя девочка, (он до сих пор звал ее - "моя девочка") это ведь я и посоветовал ей положить деньги и ценности в сейф Сбербанка. А как только она оформила завещание, на другой день у меня была его копия.
"Он знал. Он все знал. И его необузданная алчность толкнула его…" - думала Нина Алексеевна.
- Почему ты заинтересовался делами Леночки, Алекс?
С его губ сошла наконец эта противная ухмылочка. В глубоко запрятанных под бровями глазах, появился режущий стальной блеск.
- Потому что деньги и ценности твоей Леночки делал я вместе с Пустаевым. Правда, был еще третий… Но он утонул.
"Боже! Ведь утонул бывший начальник аптекоуправления области…" - ахнула в душе Нина Алексеевна, а вслух добавила:
- Как говорили тогда: утонул при весьма загадочных обстоятельствах.
- Никаких "загадочных", моя девочка. Он был пьяницей, стал ненадежным… Впрочем, не в том суть. Суть состоит в том, что по справедливости, наследовать Пустаеву должен был бы я, а он отказал все ей. Мог ли я упустить из виду деньги, которые мы делали вместе с Пустаевым? Ведь главную скрипку во всем этом деле играл я. Это я потом превращал рубли в доллары. Я находил им применение. Пустаев же прятал их в чулок. И вот результат: я основал банк, а денежки Пустаева теперь опять вернутся к нам, моя девочка.
- И все-то ты всегда знаешь, Алекс.
- Информация - это власть.
- А знаешь ли ты, владеющий информацией и властью, что следователь Бубнов подозревает твою жену в организации убийства Леночки и буквально вырвал у меня подписку о невыезде?
- Что? Подписку о невыезде?! - взревел Шапкин. - Да как он посмел!
Благодушие и самодовольство испарились, и он весь приготовился к нападению.
- Нет, это не по тебе наносится удар, моя девочка, а по мне, по банку… По моей репутации. А это уже серьезно. Я подумаю что можно сделать. Кстати, что это за "грех" такой у твоей Леночки, о котором ты, якобы, "знаешь"?
Нина Алексеевна опять побледнела. Шапкин проницательно посмотрел на нее и после небольшой паузы изрек:
- Ты хорошенько обдумай ответ на такой вопрос, следователь обязательно задаст его тебе.
После объяснения с мужем, Нина Алексеевна прошла в свою комнату. Она испытывала непреодолимое желание побыть в одиночестве.
Брянцев
Проводив взглядом уходившего Сережу Масленникова, Брянцев откинулся на спинку стула и погрузился в размышления.
Убийство… Он повидал их на своем служебном веку. Встречались разные "загадочные" на первый взгляд, откровенно глупые, заказные, по неосторожности… Убийцы тоже не отличались однообразием. Попадались и тупые, и хитрые, изворотливые, душевно больные и сексуальные маньяки, симулянты, подделывающиеся под ненормальных. Но страшнее всех были отчаявшиеся молодые люди, сильные и крепкие, но так и не нашедшие своего места в жизни, те, для которых и своя и чужая жизнь - копейка.
Многих перевидал Брянцев за время работы в уголовном розыске. Каков-то он будет на этот раз?
Положение осложнялось тем, что розыск "по горячим следам" оказался безрезультатным, а видимые корыстные мотивы преступления отсутствовали. Теперь подозревай хоть весь мир…
Единственное, что оставалось ему - пойти от личности убитой. Кем она была, не кем казалась, а именно кем была? Ведь судя по всему, трагедия разыгравшаяся на улице Металлургов - это финал какой-то личной драмы. Причиной могли быть: любовь, ненависть, ревность, зависть…
Брянцев выдвинул ящик стола, достал пачку "Космоса", закурил. Он и не собирался бросать эту дурную привычку совсем, но старался, по-возможности, ограничивать количество выкуренных за день сигарет. Эта была сегодня, кажется, шестой и пришлась особенно по душе. "Что бы ни говорили медики, - подумалось ему, - а при определенном напряжении мыслительной деятельности хорошая сигарета - благо".
Ведь, собственно, что он знал о Пустаевой? Участковый врач. Довольно богатая вдова крупного чиновника. Богатая, но не "веселая", как это трактуется в одной оперетте. И даже наоборот. Мечтала обрести счастье с каким-то старичком из числа своих пациентов. Но там была какая-то "заковыка". Какая? Шестидесяти двух лет. Впрочем, как выразился Неверов: "Для женщины беда не года, а то, что душой молода…" Какая у нее была душа? Молодая? А, может быть, просто завистливая? Добрая или злая? Конфликтовала ли с кем? Почему? Знать это было нужно.
Первым, у кого он решил навести справки, был главврач медкомбината Игнат Тарасович Мельников, внешне похожий на всех докторов из кинофильмов шестидесятых годов: белая шапочка над седеющей шевелюрой, строгая щетка усов, внимательные добрые серые глаза и непременные рожки стетоскопа, выглядывающие из нагрудного карманчика безукоризненно отутюженного белого халата. Увидев Брянцева, он сказал:
- Признаться, ждал вашего посещения, - и, жестом руки, пригласил его сесть.
Подполковник окинул взглядом кабинет. Это была большая, светлая комната с тремя окнами, выходящими в сторону соседнего леса. Одно окно было открыто и из него тянуло благодатной свежестью.
Мельников Брянцеву сразу понравился. То ли подкупила простота обращения, то ли заметная открытость, но следователь сразу почувствовал, что хитрить, выискивать "ходы" в разговоре с таким человеком не надо, и теперь испытывал чувство, похожее на облегчение.
- Видите ли, Игнат Тарасович, скажу вам откровенно, мы пока что имеем только один факт: она убита одним точным ударом. И все.
- Вы ждете от меня сведений, - начал главврач, - но я знаю немного. Видите ли, Елена Ионовна была избалована жизнью. Она не прошла ее суровой школы. Выскочив за Пустаева, попала в тепличные условия, стала бог знает что из себя строить, думать о себе не по уму, не по разуму. Словом, высокомерной стала, неуважительной. Особенно с пациентами. Ведь у нее на участке была самая высокая смертность.
Брянцеву вспомнились слова Бубнова, и он ввернул:
- Слышал я, Игнат Тарасович, что существует в медицинских кругах такая теорийка: мол, тот еще не врач, кто не оставил после себя кладбища пациентов.
- Вот, вот… И она так считала. Чужая жизнь для нее была легче перышка. А вот моя учительница, бывшая заведующая отделением в четвертой горбольнице - Гелия Залмановна, так говорила: тот не врач, кто поговорил с больным пять минут и тому не стало легче. Улавливаете разницу?
Брянцев кивнул.
- Вот, собственно, и все.
- Ну, как же это "все". Неужели так и не было конфликтов, жалоб, столкновений?
- Этого-то добра - сколько угодно. Первый крупный скандал произошел уже после смерти Пустаева. Говорили, что она вообще после смерти мужа сильно переменилась. Стала не просто высокомерной, а злой. Смерть Пустаева она восприняла, как личную обиду что ли и рассердилась на весь мир, мол, ах, мне сделали плохо, так пусть и вам всем будет худо. Понимаете? А случай произошел действительно чудовищный, - по халатности медиков погиб от сердечной недостаточности молодой человек. То ли не захотели спасать, то ли бес попутал, а молодой человек погиб. Отец погибшего, его друзья бомбили письмами Минздрав. Из Москвы выезжала специальная комиссия. Но я в то время работал в четвертой городской и подробностей не знаю. Вот тогда-то ее и понизили с заведующих терапевтическим отделением в рядовые участковые. Что вы, громкое дело было!
- И когда это случилось?
- Да уже лет шесть - семь тому назад.
- А других, подобных?
- Подобных, может, и не было, но скандалов - порядком. Бежали от нее пациенты. Одни добром - просто просили закрепить их за другими участковыми. Но вы понимаете: не мог я им потакать. Сочувствовал в душе, а помочь не мог, не позволяла медицинская этика. Но кое-кто требовал того же со скандалом. Одному инвалиду показалось, что она "залечивает" его жену. А Елена Ионовна обозвала его самострелом, - у него ранение в руку. Вот он взъярился. Такую бузу поднял, что я посчитал за благо закрепить его с женой за Тамарой Ивановной Белкиной.
- Фамилию скандалиста не помните?
- Бурлаков Михаил Никифорович. Живет по проспекту 50 лет Октября. Это рядом с нами, в доме двадцать четыре.
Расстались они вполне дружески, как-то случайно заговорили о грибах и сразу выяснилось, что оба завзятые грибники. Похвастались успехами, поделились сведениями (впрочем, весьма туманными) о богатых грибных местах.
Конечно, информацию назвать богатой было нельзя, - так, мелочишка, но кто в точности знает, куда она может повести? А Брянцев знал цену мелочам и был доволен: "Есть кое-что…"
Выйдя из широкого подъезда больницы, он подумал, что, пожалуй, следует сразу же, по пути, заглянуть в соседний дом - двадцать четыре - и познакомиться с Бурлаковым.
Асфальтированная дорожка, тянувшаяся вдоль ограды больницы, вывела его сначала на пустырь перед замороженной стройкой, а потом и к дому двадцать четыре.
Дом двадцать четыре оказался девятиэтажным с шестью подъездами. В каком из них обитал Бурлаков, Брянцев не знал, но приметив на самодельной скамейке у первого подъезда двух пожилых мужчин, направился прямо к ним.
Один из них, смуглый, кряжистый, с белой тряпичной фуражкой на голове и инвалидной палочкой у ног, пригласил:
- Прошу к нашему шалашу, товарищ подполковник.
Второй, нескладный, с морщинистым лицом, пыхнув сигаретой, подтвердил:
- Конечно, просим…
Оба были навеселе.
Брянцев присел, достал сигарету и сказал:
- Беда, братцы, спички кончились.
- Это мы мигом, - отозвался кряжистый и стал шарить по карманам, при этом Брянцев заметил, что левая рука у него изуродована, по-видимому, старой, фронтовой раной. "Эге, - подумал он, - господа удача, кажется, посылает мне самого скандалиста Бурлакова…", но вида не подал, а спросил:
- Это по какому случаю вы в такую жару приняли эту самую злодейку с наклейкой?
Кряжистый ничуть не обиделся, но ответил весьма странно:
- Скажите честно, товарищ подполковник: есть бог на свете или его нет?
Брянцев пожал плечами:
- Это как сказать.
- Нет, вы прямо скажите: есть или нет? - с пьяной настойчивостью продолжал кряжистый.
- Ну, предположим, нет.
- Вот и ошибочка, товарищ подполковник. Есть бог. Вы слышали про такого человека: Пустаеву?
- Это не про ту ли, которую кто-то пристукнул сегодня ночью? - вроде бы только теперь сообразив о ком идет речь, спросил Брянцев.
- Вот, вот… Пристукнули. Значит, есть бог на свете. А то я и сам бы ее прикончил, - взял бы грех на душу. Ан нет, - бог.
- Бог покарал, - подтвердил морщинистый.
- Да что вы на нее так, мужики?
- Есть за что! Увидит семью хорошую, дружную и вползет как змея. И все больше баб косила. Будто завидовала их счастью нехитрому - сама-то она вдовой была.
- Как это так: "косила"?
- А так - залечивала. По всем правилам науки на тот свет отправляла. Как повадится в дом - жди покойницу. Я-то сразу сообразил что к чему, когда она к моей Маше стала присасываться. Шугнул ее матом и весь сказ. Спас, можно сказать, свою благоверную. А вот мужик из соседнего подъезда тот с ней миндальничал, терпел. И результат - залечила…
- И как ее звали?
- Ольга Николаевна Задорова.
- Когда же случилась беда?
- Ровно полгода тому назад.
"Интересное стечение дат - ровно полгода…" - подумал Брянцев и сказал:
- Должно быть, и так на ладан дышала…
- Покрепче моей Маши была. Спокойная такая, добрая. Однажды трудно мне стало - попросил на бутылку. Дала. А отдавать, сами знаете, как бывает… Так она ни разу не напомнила, а я так и остался у нее в должниках.
- А что муж ее?
- Рохля он, хоть и подполковник, как вы, правда, в отставке. Все терпел, а теперь плачет. Вот оно как.
Брянцев решил проверить свою догадку о личности кряжистого и вроде бы так, без задней мысли, сказал: