- Умрет не сегодня-завтра старик, и придется нам, пожалуй, не только на кресте крест поставить.
Глава 17
Районная больница, где находился Екашев, была на окраине райцентра, в густом сосновом бору. Екашев лежал в светленькой одноместной палате. Укрытый до подбородка свежей белой простыней, он походил на скрючившегося ребенка, и лишь изможденное с седой щетиной лицо выдавало возраст. Глаза старика были закрыты, дыхание тяжелое, с прихрипом. У кровати стояли больничная табуретка и низенькая тумбочка. На тумбочке лежало румяное, чуть надкусанное яблоко. Антон, сев на табуретку, тихо окликнул:
- Степан Осипович…
Екашев медленно поднял веки. Почти полминуты глаза его абсолютно ничего не выражали, были страшно пустыми, как у мертвеца. Затем, почти внезапно, взгляд стал осмысленным, и старик еле слышно проговорил:
- Кажись, Игната Бирюкова сын?..
- Его. Антоном меня зовут… Как здоровье, Степан Осипович?
- Нету, Бирюков, здоровья… Загибаюсь основательно…
В палату вошла молоденькая медсестра. Извинившись перед Антоном, отсыпала из коричневого флакончика три таблетки и, подождав пока Екашев запьет их, удалилась. Проводив взглядом медсестру, старик озабоченно спросил:
- Не знаешь, Бирюков, сколько те лекарства стоят, какими меня потчуют?
- У нас лечение бесплатное, Степан Осипович.
- Это я понимаю… Только лекарства не за бесплатно делаются. Десятку, наверняка, стоят, а?..
- Есть и дороже.
- Что ты говоришь?!. - Екашев от удивления даже попытался приподняться. - В какую же копеечку это леченье обходится…
Наблюдая за Екашевым, Антон заметил, что, заведя разговор о деньгах, старик будто преобразился. Глаза его стали тревожно-колючими, крепкие мозолистые пальцы нервно заперебирали по простыне. Даже первоначальная одышка, мешавшая говорить, уменьшилась. Только в груди по-прежнему что-то булькало и хрипело.
- Говорят еще, будто бы в сумасшедших домах дураков всю жизнь лечат за счет казны, - продолжал Екашев. - К чему такие неразумные затраты? Если человек дураком родился, никакая больница ему ум не вправит…
- Вы, Степан Осипович, лучше расскажите о пасечнике. Что там произошло? - решил все-таки перебить старика Антон.
Екашев сник. Сунул было под простыню натруженные ладони, но тут же вытащил и сосредоточенно стал рассматривать мозолистые пальцы. Затем тревожно посмотрел на Антона и тихо спросил:
- Поможешь ли ты, Бирюков, мне оправдаться перед судом, если всю правду выложу?
Антон ответил неопределенно:
- Сначала послушаю, что расскажете, а после станет видно, чем помочь.
- Плохое расскажу…
- Плохое плохому - рознь.
Екашев натянуто усмехнулся.
- Другой, на твоем месте, златые горы наобещал бы, а ты - ничего. Все вы Бирюковы такие. Потому и уважаю вас, потому расскажу тебе, кто горло пасечнику распластал…
Старик закашлялся. Тяжело, с хрипом. Лицо его посинело. Выждав, когда приступ утих, Антон спокойно сказал:
- Кое-что, Степан Осипович, я знаю.
Екашев моргнул. С натугой спросил:
- Чего, например?..
- Горло сапожным ножом перерезали Репьеву вы. И сапоги с него сняли, и флягу с медом в колок унесли…
- И свой золотой крест забрал, - натужно добавил Екашев.
Признание было ценным, но Антон сделал вид, что и это для него не новость. Тяжело переводя дыхание, Екашев упавшим голосом спросил:
- Как ты узнал, Бирюков?
- Работа такая, Степан Осипович.
- Я ж ни единой живой душе не рассказывал…
- Разве в этом дело?
- А в чем, Бирюков?
- Кто совершил преступление, узнать легче. Труднее - разобраться: почему преступление совершено.
- А какая необходимость тебе знать, почему я пластанул Гриньку по горлу?
- От этого зависит степень вашей вины.
- Злость, Бирюков, меня погубила, - шепнул Екашев. - Как флягу с медом дотащил от пасеки до березника, в глазах помутилось, будто главная жила внутри лопнула… Мне ж нельзя тяжестей поднимать…
- Зачем же тащил флягу?
- От злости… Думал, крест золотой пропал…
- Значит, Репьев не вернул вам крест?
- По моей подсказке хотел еще с Агатой Хлудневской поторговаться. Агата-то верующая. Но не успел Гринька…
- Почему сами не продавали?
- Нельзя самому было. Меня, как облупленного, в Серебровке знают.
- Кто выстрелил в Репьева?
- Шуруп, должно быть…
- Кто это? Откуда?
- Холера его знает. Тюремный дружок моего младшего сына. Захара помнишь?
- Помню.
- Дак вот, в тюрьме они снюхались. И пасечник с ними раньше наказание отсиживал. Но Гринька, как в Серебровку приехал, за разум взялся, хотя и вино попивал…
Задавая вопрос за вопросом, Антон кое-как выяснил, что поздно вечером, накануне убийства, к Екашеву заявился пасечник Репьев с черным здоровым парнем, одетым в зеленый дождевик. В компании с ним стал распивать самогон. Из разговора подвыпивших собутыльников Екашев понял, что вместе они прошли не одну тюрьму, но Репьев освободился давно, а парень - недавно. Вспоминали они и Захара. Потом парень завел разговор о Барабанове. О чем говорил, Екашев не понял, но Репьев стукнул кулаком по столу и зло сказал парню: "Ну, Шуруп! Если пришьешь хоть одну душу в Серебровке, как самого последнего гада заложу или задушу своими руками!" После этого парень прижал уши и, когда Репьев ушел, спросил у Екашева: "У тебя, пахан, какого-нибудь завалящего ружьишка нет?" Екашев принес из амбара старый обрез, из которого иной раз стрелял собак, чтобы добывать себе на лекарство сало. Парень привязался: "Продай да продай". Пришлось уступить ему за пятерку обрез и один заряженный патрон. Парень просил еще патронов, но у Екашева их не оказалось.
- Откуда, Степан Осипович, у вас этот обрез взялся? - спросил Антон.
- Под полом старой часовни, что у родника была, вместе с золотым крестом еще в годы войны нашел.
- И столько лет хранили?
- Он пить-есть не просил.
- Почему теперь решили продать?
- Смерть, говорю, свою почуял. Хоть пятерку хотел выручить.
- Ну, и… что дальше тот парень?
- Остался у меня ночевать. Про Андрея Барабанова опять разговор завел.
- Он знал Барабанова? Знал, что тот собрался машину покупать?
- Ей-богу, Бирюков, первый раз про машину слышу.
В палату вошел Борис Медников, в этой больнице была его основная работа - хирургом. Пощупав у Екашева пульс, Медников показал Антону на часы - пора, дескать, закругляться. Екашев, заметив этот жест, встревожился:
- Обожди, доктор, обожди. Мне надо досказать Бирюкову главное. Слушай, Бирюков, слушай… Ушел тот Шуруп от меня часов в пять утра, а в восемь я сам за груздями подался. У поскотины поискал - нету. К пасеке - на грибное место - потопал. По пути Торопуня обогнал на самосвале, с Андрюхой Барабановым ехал. Подвезти хотел - я отказался, потому как задыхаюсь от бензинового духа в машине. С час, наверно, не прошло, слышу, на пасеке будто из моего обреза пальнули. Я рядом, в колочке, находился. Думаю: "Мать родная! Этот Шуруп вполне может мой золотой крест у Гриньки заграбастать!" Со всех ног кинулся к избушке - из нее цыганка молоденькая мелькнула. Думаю: "Все! Накрылся золотой крест!" Не помню, как добежал до избушки, и обомлел - Гринька с кровавой грудью у телеги валяется… Злоба лютая глаза мне тут застила. Будто в лихорадке затрясло: "Чего можно у пасечника вместо креста взять?" Схватил с телеги флягу с медом, дово-лок до березничка - жила лопнула. Вернулся к избушке, новые кирзухи на Гриньке увидел. Зачем такая роскошь мертвому? Потянул сапог - Гринька вроде рукой махнул и голову повернул набок. Не помню, как выхватил из кошелки сапожный нож, каким грузди резал… Больше Гриня не шевелился… Когда кирзухи снял, будто просветление наступило. Вспомнил, что пасечник на моих глазах прятал крест под свою постель. Сунулся в избушку, руку - под матрас. На месте крест! Пуще прежнего внутри все опустилось. Как пасечника сапоги домой принес, не помню… - Екашев надсадно задышал. - Оправдай, Бирюков, меня перед народом… Разъясни судьям, мол, лютая злоба разум старика помутила…
"Такая злоба, Степан Осипович, хуже называется", - хотел было сказать Антон, но, заметив, как лицо Екашева натужно стало синеть, промолчал. Медников, быстро выйдя из палаты, тут же вернулся с пухлой кислородной подушкой. Следом вбежала медсестра. Чтобы не мешать им, Антон тихо вышел в коридор.
Глава 18
Квартиру Ивана Екашева Слава Голубев отыскал быстро, однако, несмотря на его продолжительные звонки, за дверью никто не шелохнулся. Задумчиво потоптавшись, Слава хотел было нажать кнопку у соседней двери, но та, будто по щучьему велению, распахнулась, и выглянула из нее остроносенькая старушка.
- Вам кого надо, молодой человек?
- Екашевых надо, бабуся.
- На работе они, милый.
Голубев поехал на кирпичный завод, нашел Ивана. Разговор с ним ничего не добавил. Один только штрих заметил Слава - пораненную руку Ивана Екашева. Спросил - почему рука забинтована?
Иван рассказал, что ухажер соседки, крепко подгуляв, размахался столовым ножом. Екашев подсунулся успокаивать, да неловко за нож схватился - до самой кости развалил ладонь…
Встретившись в кабинете Голубева, Антон и Слава обменялись новостями. Голубев - о встрече с Иваном, Бирюков - о Екашеве-старшем.
Антон заинтересовался было раной Ивана, но, подумав, махнул рукой.
- То, что он рассказал тебе, пожалуй, правда. Кстати, соседа-буяна за шуточки с ножом привлекать надо. Но сейчас меня другое беспокоит… - Антон поднялся и заходил по кабинету. - Скажи, Слава, в райцентре есть уголовник по кличке "Шуруп"?
- Первый раз такую кличку слышу.
- Я тоже. Давай-ка вместе соображать. Одна голова хорошо, а две лучше. Может, какой-нибудь Шурупов есть?
Голубев задумался.
- Нет Шурупова. Винтиков есть.
- Черный, здоровенный?
- Наоборот. Хиленький сморчок-карманник.
- Не тот, значит. Еще?
Слава по памяти быстро перебрал все знакомые фамилии уголовников, но ни одна из них не подходила для того, чтобы стать производящей для клички "Шуруп". Начали прикидывать от обратного - опять ничего не получилось. После получаса бесплодных догадок Антон сел к столу и машинально взял телефонный справочник. Раскрывая его, спросил Голубева:
- Здесь отыскал Ивана Екашева?
- Почти случайно наткнулся.
Бирюков открыл раздел квартирных телефонов. Найдя фамилии, начинающиеся на букву "Т", будто сам себе сказал:
- Может, и у пани Моники есть на квартире телефон…
- У кого? - не понял Слава.
- У одной из знакомых Барабанова. - Антон быстро пробежал взглядом короткий столбец фамилий - Есть! "Тузкова М. Л., улица Целинная, двадцать четыре". И номер телефончика, пожалуйста…
- Майя Тузкова? - спросил Голубев.
Антон поднял на него глаза:
- Она. Лаборанткой на элеваторе работает. Знаешь?
- Не только Майю, но и самого Тузкова, то есть бывшего мужа ее, знал когда-то.
- Который, я слышал, повесился?
- Да.
- Как это произошло?
- Довольно оригинально. Пьяный забрался в платяной шкаф… и на шелковом галстуке… Ушел, как говорится, в мир иной.
- Причина?
- Пил и воровал.
- Как Майя к этому относилась?
- Скрывала краденое. - Слава оживился. - Однажды додумалась тайник в госбанке устроить. Она тогда там работала. Туфли и золотой браслет в служебный стол замкнула. Больше месяца мы их искали, пока мне в голову не стукнуло на работу к Майе заглянуть. Только присел к ее столу - она и обмерла. Сам Тузков по этому делу полтора года получил, а Майя, учитывая прежнюю ее добросовестную работу, столько же схлопотала, но условно. Из госбанка ее, конечно, уволили, и она устроилась на элеватор.
- А как теперь Тузкова? - спросил Антон.
- Пока ни в чем не замешана, но с дружками бывшего мужа, по-моему, общается. Недавно в ресторане видел ее с Сашкой Бабенко.
- Кто это такой?
- Похлеще карманника Винтикова. Из неполных тридцати - десять лет провел в местах заключения.
- Как выглядит внешне?
- Черный… Здоровый…
- Кличка?
- У нас он ни разу не попадался, кличку не знаю.
- Сашкой, говоришь, зовут? - Антон вдруг нахмурился. - Значит, Шура… Шур… Шуруп, а?..
- Вполне возможно! - подхватил Голубев, задумался, быстро заглянув в справочник и, словно не веря своим глазам, проговорил: - Смотри, Антон!.. Тузкова живет в том же доме, что и Иван Екашев.
Глава 19
Будучи не новичком в уголовном розыске, Антон Бирюков прекрасно понимал, что многие события и факты, кажущиеся поначалу необъяснимыми совпадениями, на самом деле закономерны и объяснимы.
- Не Сашку ли Бабенко успокаивал Иван Степанович, когда руку поранил? - неуверенно произнес Слава.
- Возможно. Еще?
- У Тузковой и Екашева на квартирах есть телефоны. С любого из них Майя и Иван Степанович, сговорившись, могли без свидетелей разыграть Барабанова с покупкой машины.
Антон, придвинув к себе телефонный аппарат, задумался.
- Сейчас, Слава, проведем психологический эксперимент. Я звоню Тузковой и спрашиваю, знает ли она Андрея Барабанова…
Голубев недоуменно поднял глаза:
- Что это даст?
- Многое. Во-первых, по тому, как отреагирует Тузкова, можно узнать, насколько близка она была с Барабановым. Во-вторых, если только Майя принимала участие в розыгрыше, она от неожиданности должна растеряться или хотя бы замешкаться. Согласен?
- Логично. Только… Ты скажешь, что говорят из уголовного розыска?
- Я ничего не скажу, я спрошу.
- А дальше?
- Будем действовать в зависимости от того, как отреагирует Майя.
В телефонной трубке долго раздавались продолжительные гудки, словно в квартире никого не было. Бирюков хотел было уже положить трубку, но в это время гудки прекратились и, похоже, нетрезвый женский голос нараспев протянул:
- Да-а-а…
- Майя? - быстро спросил Антон.
- Да-а-а.
- Вы знаете Андрея Барабанова из Серебровки?
Пауза была совсем незначительной.
- Андрея? - голос как будто протрезвел, в трубке громко треснуло и тотчас зачастили короткие гудки.
Голубев вскочил из-за стола.
- Что?!
- Она бросила трубку, - поднимаясь, сказал Антон. - Вот что, Слава! Я еду к Тузковой, а ты звони ей. Ответит - говори, что хочешь. Не ответит - все равно набирай ее номер. Пусть думает, что тот, кто только что звонил, не отходит от телефона.
- Слушай, ты ведь без оружия, - забеспокоился Голубев. - Возьми мой пистолет. Мало ли чего…
- Не надо, еще отберут, - пошутил Антон.
Оперативный "газик" стремительно промчался по сумеречному райцентру. Минут через пять Бирюков уже надавил кнопку звонка возле двери Майи Тузковой. В ответ - ни звука. Где-то внизу, под лестницей, тягуче промяукала кошка. Антон, оглядев пустующий тихий подъезд, нажал на кнопку еще раз и долго ее не отпускал. За дверью послышались осторожные шаги, словно к двери кто-то подкрадывался. Женский голос спросил нараспев:
- Кто-о-о?..
- Уголовный розыск, - спокойно сказал Антон. - Откройте, пожалуйста, надо кое-что у вас узнать.
- Бросьте разыгрывать, сейчас милицию вызову.
- Если не верите, я приглашу соседей.
Шаги за дверью удалились, но вскоре опять приблизились. Тот же голос проговорил:
- Подождите. Сейчас оденусь.
Ждать пришлось почти столько, сколько Антон мчался на "газике" от РОВД до улицы Целинной. Наконец за дверью послышался тяжелый вздох, щелкнул замок, дверь медленно отворилась на длинной запорной цепочке, и в образовавшейся щели Антон увидел невысокую женщину в коротком ситцевом халатике, внешне очень похожую на пани Монику из популярной телепередачи. В том, что перед ним Майя Тузкова, Бирюков не сомневался, однако на всякий случай спросил:
- Ваша фамилия Тузкова?
- Да-а-а.
- Вы впустите меня в квартиру?
- Документы покажите.
- Пожалуйста.
Антон протянул служебное удостоверение. Тузкова изучала его долго. Возвратив, вялым движением сняла с двери цепочку.
- Входите.
Бирюков, войдя в узкую прихожую, мельком огляделся. Слева была кухня. Хотя лампочка в ней и не горела, но на кухонном столе можно было различить остатки недавнего пиршества и массивную пепельницу с грудой окурков. Справа - небольшой зал, ярко освещенный люстрой со стеклянными висюльками. Из зала - дверь в комнату, где виднелась кровать. В квартире сильно пахло табачным дымом, а под потолком, как показалось Антону, даже еще не успели раствориться сизоватые дымные полосы. В комнате-спальне настойчиво звонил телефон.
- Вы одни? - спросил Антон.
- Да-а-а, - ответила Тузкова. - Что вам нужно?
- Давайте присядем. Разговор серьезный…
- Да-а-а?.. - Тузкова с явной неохотой повернулась к Антону спиной и направилась в зал.
Пройдя за ней, Бирюков по привычке прежде всего сориентировался. В спальне так же, как в кухне, света не было. Балконную дверь и широкое окно в зале прикрывала плотная красная штора. Справа - диван-кровать, на которой таращил глаза-пуговицы большой плюшевый медвежонок, и в углу - крупноэкранный телевизор на высоких черных ножках. Слева - полированный шифоньер, а рядом с ним - выкрашенная в голубой цвет двухстворчатая дверь, прикрывающая нишу платяного шкафа, где, судя по рассказу Голубева, повесился Тузков. Посредине зала - квадратный стол, возле него четыре стула.
Тузкова взяла один из них, поставила так, чтобы усадить Антона спиной к выходу из зала и к платяной нише. Сама села на диван-кровать, обхватив ладонями локти.
Притихший на несколько секунд телефон зазвонил снова. Тузкова не шелохнулась. Посмотрев на нее, Бирюков, изображая недоумение, спросил:
- Кто так настойчиво звонит?
- Хулиган какой-то.
- Он и поговорить нам не даст. Разрешите успокоить?
На лице Тузковой не дрогнул ни один мускул. Несколько затянув ответ, она, пожав плечами, равнодушно сказала:
- Успокойте, если сможете.
С самого первого момента, как только Антон вошел в квартиру, его не покидало чувство, что здесь, кроме самой хозяйки, присутствует еще кто-то. Поэтому он приготовился ко всему. Быстро сняв телефонную трубку, спокойно проговорил:
- Бирюков из уголовного розыска. Кого надо?
- Антон, она ни разу мне не ответила, - протараторил Голубев.
- Вы не туда попали… Поняли меня?
- Понял, жду, - мигом догадался Слава.
Положив трубку, Бирюков взглянул на расправленную постель и вышел в зал. Тузкова сидела в прежней позе, обхватив ладонями локти. Вид у нее на самом деле был чуточку пьяный, и Антон решил заговорить о том, ради чего сюда приехал:
- Скажите, Майя, вы знаете Андрея Барабанова?
- Знаю, - спокойно ответила Тузкова. - Бывший муж одной из наших лаборанток.
И замолчала, будто никакой Барабанов совершенно ее не интересовал. Пришлось Антону опять проявить инициативу: