- Спасибо, Захар Петрович. А Чикурову я скажу насчет корреспондента.
Николай Павлович вышел. Подарок так и остался у меня на столе. Я решил вернуть его при удобном случае.
Рэм Николаевич Мелковский появился в кабинете Чикурова ровно в назначенный час. Судьба уже сводила их. Лет пять назад Мелковский проходил свидетелем по громкому делу, которое расследовал Игорь Андреевич. Дело касалось убийства и хищения в особо крупных размерах. Можно было привлечь Рэма Николаевича к ответственности, но ему помогли могущественные заступники. Мелковский не только остался на плаву, но даже еще больше укрепил свое положение, особенно в последнее время. Его статьи широковещательного, программного характера все чаще появлялись на страницах крупнейшей центральной газеты. Тема - мораль и право…
Состоялась их встреча и после, уже как интервьюера и интервьюируемого. И вот - новая. Мелковский мало изменился с тех пор, разве что посолиднел, чуть располнел, но оставался таким же небрежно-элегантным, вальяжным.
- Вы здесь специально по мою душу? - спросил Чикуров после взаимного, довольно-таки официального приветствия.
- Зачем же только по вашу, - одарил собеседника обаятельной улыбкой журналист. - Редакция послала меня проверить письма и жалобы в отношении дела Киреева.
- И каковы ваши впечатления?
- Не скрою - не очень благоприятные для следствия. Однако я не спешу с выводами. Пока - одни эмоции. Я же всегда стою на позициях права: факты и ничего, кроме фактов. Надеюсь, что вы мне поможете…
- В чем?
- Объективно осветить в газете создавшуюся ситуацию. Но для этого мне надо ознакомиться с материалами предварительного следствия. Думаю, что мои полномочия не вызывают сомнений.
- Опять вы свое, Рэм Николаевич, - покачал головой Чикуров. - Уж в который раз говорим на эту тему…
- Да, раньше вы возражали. Но нынешний случай особый.
- У меня всегда один принцип: пока идет следствие, никакой информации для прессы.
- Поверьте, это в ваших же интересах, - сделал еще одну попытку склонить следователя к согласию Мелковский.
- Вы печатаетесь под рубрикой "Мораль и право". Но ни с тем, ни с другим ваша просьба не согласуется, поймите.
- Могу доказать обратное! - горячо возразил журналист.
- Зачем напрасно тратить время.
- Очень жаль, что вы остаетесь непримиримым противником печати. Прямо какая-то фобия.
- Это неверно. Зачитываюсь, как и все, статьями Шмелева, Попова, Нуйкина, Селюнина, Черниченко, Аверинцева… Господи, сколько появляется ярких, талантливых статей! Жаль, что времени не хватает для чтения.
- Межу прочим, те, кого вы назвали, смело вторгаются как раз в области, на которые совсем еще недавно налагалось табу, - сделал нажим на последнем слове Рэм Николаевич. - Почему же вы отказываете в этом пишущим на правовую тему? Ведь завалов тут не меньше, чем в сельском хозяйстве и промышленности. Или вы не согласны?
- Насчет? завалов - согласен. Но как это освещается некоторыми журналистами, в частности вами, - нет!
- Ну-ну, - усмехнулся Мелковский. - Интересно, в чем я согрешил? Не стесняйтесь, Игорь Андреевич, я, в отличие от вас, охотно выслушиваю критику.
- Почитаешь ваши статьи за последние года три, и получается, что в наших органах правопорядка одни изверги. Только тем и занимаются, что уродуют людские судьбы… Притом делают это умышленно…
- Позвольте, позвольте, уважаемый оппонент, - остановил его жестом журналист, - а витебское дело? Когда расстреляли невиновного? Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить.
- Я не собираюсь ни убавлять, ни прибавлять, урок страшный. Но если говорить всю правду, то не только для нас, юристов, но и для вас не меньше.
- В каком смысле? - насторожился Мелковский.
- Закрытость и вседозволенность - результат деятельности и нашей печати. Не хотелось бы напоминать, да сами напрашиваетесь… Вспомните ваш восторженный очерк об одном из героев в кавычках того витебского дела, следователе. Ну да, теперь вы клеймите его, а тогда?.. Помните? Чуть ли не икону из него сделали… Рэм Николаевич на мгновение смутился, но тут же взял себя в руки.
- Отрекаться глупо. Было. Как это делалось, вы отлично знаете. В Прокуратуре СССР дали материал, я, честно говоря, только художественно обработал. Но подобное - не вина прессы, а ее беда. Слава богу, времена изменились. Ныне, простите, за заезженное слово, - перестройка. И кто в первых рядах? Мы, журналисты. Первопроходцы! Приняли на себя первыми удары непонимания и, прямо скажем, саботажа со стороны аппарата.
- А если перестройка захлебнется? - с усмешкой спросил Чикуров. - Тоже будете в авангарде ее сворачивания?
- Зло шутите!
- Какие уж шутки, Рэм Николаевич, - вздохнул следователь. - Возьмите некоторых ваших коллег, пишущих на крестьянскую тему… Вчера взахлеб хвалили колхозный строй, а сегодня кричат о полном развале сельского хозяйства. Или международников: боже мой, как они расписывали нищету и произвол, царящие в капиталистических странах! А сейчас вовсю расхваливают тамошнюю жизнь! Интересно, что они запоют, если веяния переменятся? Впрочем, догадаться нетрудно…
- Но журналисты никогда и никого не убивали.
- Свинцом не убивали. А словом? Перечислю лишь некоторые имена: Зощенко, Ахматова, Платонов, Солженицын, Бродский… Их таланты хоронили заживо. Граждански убивали…
- А Бабеля, Мандельштама, Пильняка и тысячи других - самым натуральным образом: голодом в концлагере или выстрелом в затылок. И не мы, журналисты!
- Но под ваше восторженное одобрение. А часто - и с подачи публичных доносов в газетах!
- Это была пена на волнах террора, развернутого органами. Так что, чья настоящая вина, - известно, - победно посмотрел на следователя корреспондент и, глянув на часы, озабоченно произнес: - Рад бы продолжить дискуссию, но, увы, кроме вас у меня назначены встречи с генералом Руновым и первым секретарем горкома партии.
- У меня тоже дел невпроворот, - сказал Чикуров.
- И все же парочку минут я у вас еще отниму, если не возражаете.
- Конкретно по делу? - спросил следователь.
- Нет-нет! Разговор из области морали.
Мелковский открыл щегольской кейс, извлек из него фотографию большого размера и передал следователю.
Это был снимок чикуровского рисунка. Того самого, изображающего обнаженную Эвнику на берегу моря, который привел к ссоре между Чикуровым и ее женихом.
- Смотри-ка, мои скромные живописные упражнения имеют успех, - усмехнулся Игорь Андреевич. - Даже не поленились переснять.
- Значит, не отрицаете, что вы рисовали? - уточнил журналист.
- Не отрицаю. Сам подарил оригиналу, - спокойно сказал Чикуров.
- Удивляюсь вам, - покачал головой Мелковский. - Даже не знаю, что это, беспечность, освобождение от нравственных устоев?
Он достал еще две фотографии. На одной Чикуров стоял голым на пляже. Рядом с ним - Эвника в очень смелом купальнике. На песке - арбуз, фрукты, бутылка цинандали. Другой снимок запечатлел тот момент, когда девушка целовала следователя в щеку…
- Постойте! - вырвалось у Чикурова.
Но Мелковский не дал ему договорить, продемонстрировав надорванный конверт.
- Это еще не все, - сказал он торжествующе. - В этом письме подробно описаны ваши похождения в Южноморске в разгар бархатного сезона.
- Кто?.. Кто? - теряя самообладание, прохрипел Игорь Андреевич.
- Жених доверчивой девушки, которую вы пытались соблазнить, - холодно ответил Мелковский.
Чикуров справился с собой.
- Шантаж!
- Ну зачем же - шантаж, уважаемый Игорь Андреевич, - складывая в кейс фотографии и письмо, сурово ответил журналист. - Штрихи к вашему облику. - Он поднялся и, высокомерно кивнув на прощание, покинул помещение.
У меня в кабинете находился прокурор города Гарбузов, когда заглянул Чикуров.
- Проходите, что у вас? - пригласил я его.
- Очень кстати, что здесь товарищ Гарбузов, - сказал Игорь Андреевич, здороваясь с ним за руку. - Хочу кое-что спросить.
- Пожалуйста, спрашивайте, - ответил тот.
- Как идет расследование убийства в телефонной будке? Которое произошло в день хулиганского нападения на "Воздушный замок"?
- Пока глухо, - вздохнул городской прокурор. - Личность убитого не установлена. При нем не было никаких документов. Помните, Захар Петрович, что к вам звонил какой-то Ляпунов, назвавшийся корреспондентом? Так вот, одной из версий, что это и есть он, следователь занимался тоже. Но, увы… На всякий случай мы проверяли гостиницы, пансионаты, санатории. Ни о каком Ляпунове, тем более журналисте, там не слышали. Звонили и в Москву, в редакции, в Союз журналистов, - они такого не знают.
- А что, если бомж?
- Не похоже…
- Есть другие версии? - спросил Чикуров.
- Есть. Несколько. Работаем также по линии розыска. Местного и всесоюзного. Однако под описание пропавших убитый в телефонной будке не подходит.
- Неужели ни одной зацепки? - спросил я.
- Есть, - ответил горпрокурор. - Во-первых, пуля, извлеченная из стенки телефонной будки. Эксперты подтвердили, что именно ею был убит неизвестный. И еще - окурок сигареты. Вернее, два окурка. Но тут много неясностей.
- Насчет окурков слышу впервые, - сказал я.
- Понимаете, рядом с телефоном-автоматом на краю тротуара нашли окурок сигареты. Французская, "Галуаз". Фильтр длинный, сборный. Между прочим, в Южноморске такие сигареты не продавались. Даже в интуристовских торговых точках на валюту.
- Ну, иностранцев у нас бывает много, - заметил я. - А фарцовщиков - не меньше…
- Совершенно верно, - подтвердил Гарбузов. - Этот путь вряд ли что даст.
- А второй окурок? - нетерпеливо спросил московский следователь.
- Его передал за день до своей гибели оперуполномоченному ОБХСС Ларионову Пронин. Сторож платной стоянки у "Воздушного замка". По его словам, окурок бросил один из четверых мужчин, подозреваемых в совершении хулиганского нападения. И опять "Галуаз" с характерным фильтром.
- Значит?.. - оживился Игорь Андреевич.
- Обе сигареты выкурил один и тот же человек, - понял его мысль прокурор города. - Это подтвердило исследование слюны на окурках.
- Не убитый ли в телефонной будке? - спросил Чикуров.
- Нет, не он, - отрицательно покачал головой Гарбузов. - Перед захоронением трупа брали на анализ слюну. Не совпала…
- Телефонная будка далеко от "Воздушного замка"? - продолжал расспрашивать следователь.
- Километра полтора. Вы хотите сказать, связываем ли мы убийство неизвестного с той четверкой?
- Да, - кивнул Игорь Андреевич.
- Связь напрашивается, - ответил прокурор города. - Тем более что по времени совпадает. Но ведь окурок у будки мог оказаться случайно - проезжая, выбросили из машины. Хочешь не хочешь, а тем молодчикам пришлось следовать мимо телефона-автомата, другой дороги нет.
- А как насчет мотивов убийства?
- Ограбление исключается, - сказал Гарбузов. - В кармане убитого было около девятисот рублей, на руке дорогие швейцарские часы. Однако не позарились.
Он замолчал, ожидая еще вопросов, но Чикуров о чем-то глубоко задумался.
- Вижу, что вы заинтересовались убийством неспроста, - заметил прокурор города.
- Разумеется, - оторвался от своих размышлений следователь. - Сдается, и в вашем городе тоже "лев прыгнул"…
- Какой лев? - не понял Гарбузов.
- В "Литературке" была статья, - напомнил Чикуров. - О скором всплеске организованной преступности в стране. Сращение уголовного мира с правоохранительными органами, партийными и правительственными функционерами, разбой, рэкет и прочие "радости". Многие сомневались. Увы, сбывается…
- Недаром говорят, - усмехнулся прокурор города, - пока гром не грянет, мужик не перекрестится.
- Грянул, и давно, - недовольно произнес Чикуров. - А креститься пока и не думаем. Я все больше склоняюсь к мысли, что мы имеем дело со "львом". Следы его когтей на Пронине, на том неизвестном в телефонной будке, на Агееве с Сусловым. Карапетян вовремя опомнился, а то бы и его…
- Нужны факты, Игорь Андреевич, - сказал я.
- Будут, Захар Петрович, - твердо произнес следователь. - У меня к вам просьба, - обратился он к Гарбузову: - Если хоть что-нибудь появится новенького, дайте знать. Хорошо?
- Непременно, - пообещал прокурор города. - Я держу дело под постоянным контролем.
С сыном у Шмелева отношения не сложились. Когда Павлику было три года, его мать ушла от Николая Павловича. В самое тяжелое для Шмелева время. Вскоре у мальчика появился новый отец, отчим. Встретились, они лишь спустя двадцать лет. И выяснилось, что никаких чувств друг к другу не питают. Но зато в Светланке, внучке, Николай Павлович души не чаял. Та отвечала деду взаимностью. Приезжая в Москву, что случалось нечасто, Шмелев останавливался не у сына, а у приятеля и все свободное время отдавал Светлане. Водил ее в кино, зоопарк, на ВДНХ, в кукольный театр Образцова. Павел не препятствовал их все крепнущей с годами дружбе. Наверное, потому, что был вечно озабочен, как утолить ненасытный аппетит жены, любившей наряды и курорты. При скромной зарплате кандидата наук это давалось очень нелегко. Приходилось изрядно крутиться.
В этот раз Павел сам встретил отца в аэропорту, чего раньше никогда не случалось, повез домой. Вероятно, для того, чтобы создать благоприятное впечатление у жениха Светланы о якобы сердечных взаимоотношениях в семье.
Те дни, что оставались до свадьбы, Николай Павлович был предоставлен самому себе, и это его вполне устраивало. Зато на торжестве к Шмелеву проявляли особое внимание: как-никак патриарх со стороны невесты (мать Павла умерла несколько лет назад).
Свадьбу играли в "Праге". Жениха звали Аскольд. Он был на двенадцать лет старше невесты, что, впрочем, Шмелеву нравилось. Не какой-нибудь неоперившийся юнец, а вполне сложившийся мужчина. На таких можно смело опереться.
Публика, собравшаяся за столом, была весьма почтенная. Николай Павлович поначалу даже как-то стушевался, стесняясь своей незначительности и провинциальности. Но по мере того как гуляние разгоралось, гости вели себя более раскованно. Шмелев и раньше замечал, что в столице нравы свободнее, чем у них в Южноморске.
Аскольд был влюблен в молодую жену по уши. Непрестанно вытаскивал с почетного места танцевать, не сводя с нее восторженных глаз.
- Ты у меня самая-самая, - шептал он Светлане на ухо.
- Ну, какая самая-самая? - кокетничала та.
- Как драгоценный камень!
- Такой? - продемонстрировала невеста кольцо с крупным рубином, сверкающим багряно-красным цветом.
- В тысячу раз дороже и краше, - прочувствованно сказал Аскольд и поинтересовался: - Постой, откуда оно у тебя? В загсе еще не было…
- Здрасьте! Даже не помнишь, кто и что нам дарил…
Тут их позвали к столу. Тамада торжественно провозгласил, что очередной тост предоставляется старейшине семьи невесты.
Николай Павлович растерялся, неуклюже поднялся со своего места, и, попросив прощения за то, что не умеет красиво говорить, скромно произнес:
- Предлагаю выпить за брак без брака!
Тост приняли на "ура". Вероятно, за краткость.
Все выпили, закусили. Многие гости снова пошли танцевать. К Шмелеву подсел солидный мужчина с лауреатским значком.
- Разрешите познакомиться, - сказал он. - Я - дядя Аскольд а…
- Очень рад, - слегка наклонил голову Николай Павлович.
- Племянник говорил, что вы работаете в прокуратуре в Южноморске?
- Ветеран, можно сказать.
- А что это за птица, Чикуров? - спросил вдруг родственник жениха. - Неужели еще есть такие следователи?
- Простите, что вы имеете в виду? - осторожно прощупал собеседника Шмелев.
- Вы, вы не читали сегодня статью Мелковского? - удивился дядя Аскольда. - "Произвол" называется.
- Нет. А что?
- Ну и дали прикурить этому горе-пинкертону! - т торжествовал родственник жениха. - Вашему облпрокурору тоже досталось на орехи…
- Прямо страшно делается, когда в руках таких людей власть! - присоединилась к разговору дородная дама, увешанная драгоценностями. - Представляете, решили расправиться с начальником ОБХСС вашего города, человеком, который самоотверженно боролся с коррупцией, жуликами и проходимцами! И за это его бросили за решетку, да еще требовали, чтобы он оклеветал начальство. - Она аппетитно надкусила бутерброд с черной икрой.
- Как в бериевские времена! - заметил другой гость, старичок с набором орденских колодок на груди.
Николай Павлович сидел ни жив ни мертв. Выручило его то, что снова предложили выпить за молодых. Гости шумно расселись на свои места. Шмелев шепнул Светлане, что почувствовал себя неважно, и незаметно покинул ресторан.
Прежде чем поехать домой, он долго бродил по центральным московским улицам, пока не наткнулся на стенд с вывешенными газетами. В одной из них он и увидел статью Мелковского. Шмелев жадно прочел ее от начала до конца. И облегченно вздохнул.
Его имя не было упомянуто ни разу.
Тот день начинался обычно. Я пришел на службу, мой секретарь Оля принесла почту и газеты. Не успел я их разобрать, как раздался телефонный звонок. Неизвестный мужчина грубо прокричал:
- Ну что, получил? И до тебя добрались!.. Позвонивший бросил трубку.
Мне и раньше приходилось выслушивать подобные слова от анонимных "Доброжелателей" - служба такая. Многие свое несогласие и злобу против закона переносят на нашего брата, работников правоохранительных органов. Поэтому поначалу не придал звонку никакого значения. Но сразу же позвонила жена.
- Захар, неужели ты это так оставишь? - взволнованно спросила Галина.
- О чем ты? - не понял я.
- Господи, неужели еще не читал? - Она назвала газету. - Прочитаешь, позвони…
Когда я принялся читать статью Мелковского "Произвол", глаза полезли на лоб: что ни абзац, то целенаправленный выпад против Чикурова и меня. Журналист не церемонился - перевирал факты, как ему было угодно. Даже нашу беседу с ним извратил до того, что я еле сдержался, дабы не позвонить тут же главному редактору газеты и потребовать встречи с автором пасквиля.
Иначе его опус назвать было нельзя.
В то утро мой телефон, обычно звонивший непрестанно, молчал. Словно его отключили. Где-то через час позвонили два самых близких друга, чтобы выразить свое возмущение статьей. Из официальных лиц никто меня не беспокоил. Смелости набрался лишь генерал Рунов.
- Ну и щелкопер этот Мелковский! - с трудом совладав с одышкой, сказал начальник УВД области. - Представляешь, сидел у меня полтора часа, но даже не удосужился вставить словечко из нашей беседы.
- Интересно, почему?
- Да потому что это шло бы вразрез тому, что он накропал! Словом, Захар Петрович, мое мнение таково: статья необъективная. Хуже того, все перевернуто с ног на голову.
Не успели мы закончить, как зашел Чикуров. По его виду сразу было понятно - в курсе.
- Расстаемся, Захар Петрович? - неожиданно произнес Игорь Андреевич. - Начальство срочно отзывает.
- Когда вернетесь? Ведь только по-настоящему зацепились…
- Из-за этого и шарахнули по нам, - горько усмехнулся Чикуров. - Но это лишь артподготовка. Настоящая атака впереди.
- Вы думаете?