Надежда Максимовна незаметно для гостьи бросила на мужа испепеляющий взгляд.
- Сиди! И так последнее время!.. - Она, спохватившись, замолчала.
Игорь Андреевич как-то весь съежился, сник. Воцарилась неловкая тишина.
- А чай отличный, - попыталась разрядить обстановку Дагурова. - У нас, в Москве, еще хорошо. А папа, бедняга, мучается: в Ленинграде чай по талонам, а он выпивает не меньше пачки в день. Каждый месяц шлю посылки. - Она вздохнула. - Куда мы идем? Скоро все будет по карточкам.
- И не говорите, - мрачно подхватила хозяйка. - Магазины пустые, дороговизна растет прямо на глазах. Еле-еле сводим концы с концами.
- Надя, - взмолился Игорь Андреевич, - неужели нет других тем?
Но остановить супругу он не мог.
- Оля, - апеллировала та к гостье, - скажите, как можно прожить на двести рублей в месяц троим? - Дагурова пожала плечами. - Нет, я спрашиваю!
- Трудно, конечно…
- Трудно? Невозможно! - все больше распалялась Надежда Максимовна. - Представляете, вынуждена просить у матери, старухи…
У Чикурова стало на душе так мерзко, что захотелось вскочить и бежать вон.
- Дожили до того, - продолжала жена, - что по соседям побираюсь, стреляю пятерки до получки.
- Понимаю, Надюша, понимаю, - сочувственно проговорила Дагурова. - Но это, поверьте, временно.
- Какой черт временно! Думаете, у нас раньше лучше было? Ну, до того, как Игоря выгнали из республиканской прокуратуры? Как бы не так!
- Недаром говорят: у пашущего вола нет сена, зато у амбарных мышей зерна в изобилии, - сказала Ольга Арчиловна. - Такой уж Игорь человек…
- Для чего же заводить семью? - выставила свой самый главный довод Надежда Максимовна.
- Ладно, Надя, не заводись, - попросил Чикуров как можно миролюбивее. - От злости, говорят, стареют.
- А от нужды что, молодеют? - съехидничала жена и снова обратилась к гостье: - Ему, дураку, предлагают семьсот рэ в месяц, а он нос воротит!
- Где? - посмотрела на хозяина Ольга Арчиловна.
- В кооперативе, - ответила за мужа Чикурова. - И не какие-нибудь там шашлыки или пончики продавать, а солидное дело - компьютеры. Юрисконсультом зовут, а он фордыбачит.
- А что, Игорь, может, и стоит, а? - неуверенно проговорила Дагурова.
- Оленька, милая, - с мольбой произнес Игорь Андреевич, - о чем ты говоришь? Я - следователь! Понимаешь? Скажи, ты бы пошла на другую работу?
- Нет, посмотрите на этого Дон Кихота! - возмутилась Надежда Максимовна, - С треском погнали из следователей, а он еще чирикает! Вся коллегия проголосовала против него!
- Ты думаешь, члены коллегии не понимали, что Киреев матерый прохвост? - не выдержав, крикнул Чикуров. - Отлично знали! А Шаламов? Ему укажут оттуда, - Игорь Андреевич показал пальцем наверх, - он расправится с любым человеком, с отцом родным, и даже не моргнет!
- Это точно, - подтвердила Ольга Арчиловна. - Форменный Николай-угодник.
Неизвестно, куда бы завели страсти, если бы на кухне не появилась Лаура.
- Андрей хочет телек, - заявила она.
- Скажи уж лучше, что ты хочешь, а не Андрюша, - с улыбкой поправила Ольга Арчиловна.
- Господи, пусть смотрят! - встала Надежда Максимовна и отправилась с девочкой в комнату.
Буквально через минуту послышался крик хозяйки:
- Игорь! Скорей сюда!
Чикуров и Дагурова, не сговариваясь, сорвались с места, решив, что какая-то беда с детьми.
- Смотри! - показала на экран телевизора Надежда Максимовна. - Твой Мелковский…
- Фу ты! Разве можно так пугать? - с облегчением вздохнул Игорь Андреевич. И с усмешкой добавил: - Действительно, мой… Гробокопатель. А что за передача?
- Бог его знает, - пожала плечами жена.
- Постой, постой, - заволновался Чикуров, машинально опускаясь на диван. - Неужели?.. - Он повернулся к Дагуровой: - Представляешь, Оля, Измайлов-таки подал в суд на Мелковского!
Все вперились в экран, на котором общим планом показывали зал судебного заседания.
"Судья: Товарищ Измайлов, скажите, почему вы только сейчас обратились в суд? Ведь статья Мелковского "Произвол" была опубликована аж в августе.
Измайлов: Решение подать иск возникло у меня сразу, но я тяжело заболел и лишь недавно вышел из больницы.
Судья: У меня вопрос к ответчику - автору статьи товарищу Мелковскому. Вы признаете иск?
Мелковский: Разумеется, нет. Прошу приобщить к делу официальный ответ Прокуратуры РСФСР на выступление газеты. Прокуратура считает, что статья правильная и своевременная. Факты подтвердились полностью. Что же касается товарища Измайлова, то нам сообщили: он отчислен из органов прокуратуры.
Судья: Вы пишете в своей статье, что Измайлов, будучи областным прокурором, принуждал Киреева дать показания на руководителей области и своего министерства…
Мелковский: Я писал то, что было.
Судья: Откуда у вас эти сведения?
Мелковский: Как вы понимаете, взял не с потолка. Беседовал со многими людьми в Южноморске. В частности - с Измайловым и Киреевым.
Судья: Однако товарищ Измайлов категорически отрицает, что оказывал давление на Киреева.
Мелковский: Зато Киреев это полностью подтверждает.
Киреев: Да, подтверждаю целиком и полностью. Измайлов требовал, угрожал мне. Дашь, говорит, компромат на тех лиц, кого я укажу, из числа областных, республиканских и союзных руководителей, выпустим на свободу. Не дашь - сгноим тебя и твою семью.
Измайлов: Товарищ судья, разве можно опираться только на одни голословные утверждения Киреева? Человека, заинтересованного в компрометации следствия и лиц, которые по долгу службы занимались разоблачением его преступных деяний. Я требую, чтобы газета дала опровержение по поводу фактов, опубликованных в статье Мелковского "Произвол", и принесла мне публичное извинение…"
После этих слов были показаны немые картинки из зала суда: еще выступление истца, ответчика, удаление суда (видимо, на совещание для вынесения решения), потом крупным планом герб республики и снова зал судебного заседания, все встали, и судья, держа перед собой лист бумаги, именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявил решение:
- В иске Измайлову Захару Петровичу отказать-Услышав эти слова, Чикуров вскочил.
- И это называется суд! - вскричал Игорь Андреевич так, что даже притихли Лаура с Андрюшкой, испуганно прижавшись друг к другу. Он рывком выключил телевизор. - Но почему Захар Петрович не разыскал меня и не вызвал в качестве свидетеля?
- Молчи уж, - пробурчала Надежда Максимовна. - Мало тебе своих неприятностей? - Видя, что муж схватил телефонную трубку, она настороженно спросила: - Ты куда?
- Надо разыскать Измайлова, - лихорадочно крутил диск Чикуров. - Захар Петрович всегда останавливается в "Центральной".
- Игорь, - мягко заметила Дагурова, - это ведь запись, - кивнула она на телевизор. - Суд состоялся бог знает когда…
- Вот черт! - бросил трубку Чикуров. - Не подумал.
Он стал листать записную книжку, нашел нужную страницу и снова набрал номер. По автоматической междугородной связи.
Южноморск соединился лишь с третьей попытки. У нас дома была только дочь. Ксюша ответила, что я на работе. Игорь Андреевич хотел что-то выяснить, но связь прервалась.
Не знаю, что мне больше помогло: врачи или злость. Наверное - то и другое. И еще Галина, примчавшаяся в Москву на следующий день после того, как я загремел в больницу.
Другая бы расклеилась, разнюнилась, но моя жена взяла с самого начала твердый, оптимистичный тон.
- Главное, не давай хвори одолеть тебя, - говорила она. - Борись. И вообще, считай, что это природный катаклизм. От него никто не застрахован.
- При чем здесь природа? - удивился я.
- Так ведь нынче год сверхактивного солнца, - убеждала меня жена. - Такого максимума деятельности нашего светила ученые еще никогда не наблюдали. Отсюда и всякие бедствия: стихийные и человеческие. Между прочим, самые страшные вехи в истории Советской страны приходилось на эти максимумы. Двадцать восьмой, тридцать седьмой, сорок девятый…
- Ты имеешь в виду сворачивание нэпа, сталинские репрессии?
- Конечно, - подтвердила Галина. - Именно в названные годы у "вождя всех народов" обострялась паранойя и как следствие проявлялась крайняя жестокость.
- Ну, это лишь гипотеза.
- Как сказать…
Об истинных причинах, доведших меня до больничной койки, она даже не заикалась. Впрочем, я и сам старался не думать об этом.
Но суровая действительность напомнила о себе, как только я вернулся домой. Если у нас хотят разделаться с человеком, то в ход идут любые средства. Мое имя трепали в газетах, на всевозможных совещаниях и активах. Затем я получил уведомление: на ближайшем бюро обкома партии будет рассматриваться мое персональное дело. Кончится, естественно, тем, что исключат из партии. Чтобы уйти от этого позорного судилища, я самолично выложил на стол партийный билет, что вызвало шоковую реакцию секретарей и аппарата обкома. А до этого сдал дела Гуркову, наконец-то занявшему вожделенное кресло.
О его назначении облпрокурором довольно точно сказала Галина словами одного юмориста: "Рожденный ползать, довольно быстро продвигается"…
Я махнул на недельку в Синьозеро, чтобы полечиться лесом. К лесотерапии, так сказать, меня приучила матушка давно.
Помню, в детстве врачи неожиданно обнаружили у меня какие-то шумы в сердце. Посоветовали лечь в больницу. Мать воспротивилась этому, сказав:
- Походи, сынок, окрест, по дубравам, березнякам, соснякам. Где почувствуешь, что тебе станет легче и тело как бы парит, там и гуляй больше.
Я послушался. Исходив дальние и ближние полянки и чащобы, нашел место, где действительно как бы обретал способность прямо-таки летать. Дышалось легко, в меня словно влились силы и благодать. Находилось оно верстах в пяти от села. Растительность тут была разнообразная, но преобладали вековые сосны.
А может быть, все происходило потому, что рощица была уж больно красива. Небольшой взгорок, сухой и чистый, при ясной погоде весь пронизанный солнцем.
А какие там родились боровички и маслята!
Правда, я замечал, что в солнечную погоду в самом зените лета (это июль и август) мне почему-то сдавливало грудь, сердце билось неровно.
- Верно, Захарушка, - подтвердила мать, - в такие дни я тоже не хожу в хвойный лес. Плохо себя чувствую.
Но зато по осени, особенно в ядреные прозрачные дни, ходить по "моей" роще было одно удовольствие. Как и зимой на лыжах.
Я пристрастился к лесолечению, и уже при следующем посещении больницы никаких отклонений у меня не обнаружили.
Потом мне как-то попались на глаза стихи: "Не оттого ли сердцу сладко, что я всесильно растворен в просторах этих без остатка". И понял: о целительной силе природы, происходящей от ее дыхания и красоты, так точно мог сказать только поэт.
Из родного села я вернулся в Южноморск с ощущением, что окончательно поднялся на ноги. Нашлись силы для поездки в Москву, на суд, который я, увы, проиграл…
Встал вопрос - как зарабатывать на хлеб насущный? Все-таки глава семьи, кормилец…
"Отцы города" проявили "милосердие", предложив помощь с устройством на работу. Помощником по быту на небольшую фабрику, завхозом в один из санаториев и еще что-то в этом духе, смахивающее на подачку. Я вежливо поблагодарил и отказался, решив устраиваться сам. Выбор произошел как-то неожиданно. Проходя мимо ворот таксопарка, я обратил внимание на объявление, что требуются водители. Вспомнил, что первая-то моя профессия - механизатор. С правом вождения любого четырехколесного транспорта. Позднее, в армии, получил права, так что вполне подходил.
Задумано - сделано. Тем более автопарк находился в двух шагах от дома, что было весьма удобно.
С первых же дней я попал в гущу событий, сотрясающих таксопарк. Как и по всей стране, коллектив бурлил, требуя перемен. Мой напарник Гриша Исаичев, молодой и напористый, был одним из заводил тех, кто взбунтовался против устоев, царивших десятилетиями. Дней через десять после того, как я стал таксистом, мне пришлось присутствовать на собрании коллектива.
Директор таксопарка, Крутиков, начал с того, что, мол, план месяца под угрозой, не довезено около тысячи рублей выручки…
- Что-то многовато, - заметил кто-то.
- Значит - премия горит? - возмутился другой. - Как же это получается?
- А так: одни вкалывают почем зря, а другие загорают! - выкрикнул третий.
- Вот именно! - ухватился за последнюю реплику Крутиков. - Коллектив честно трудится, а иные объявляют забастовку и начинают качать права.
Многие обернулись к нам с Гришей (мы сидели рядом), а один из водителей с первого ряда выкрикнул:
- Называй фамилии, начальник! Не в прятки, чай, играем!
- Да кто бастует? - настаивал его сосед.
- Кто? - нахмурился начальник таксопарка. - Исаичев! Вот он, герой! Вчера демонстративно не выехал на линию. А его напарник Измайлов тоже сидит в зале, хотя уже полтора часа должен крутить баранку.
- А мне жизнь дорога! - вскочил Гриша. - На лысой резине ездить - прямая дорога на тот свет!
- Чирик небось пожалел! - раздалась чья-то реплика.
- Да, пожалел! - повернулся в ту сторону Исаичев. - Я горбом его зарабатываю, рискую. Клиентами и, между прочим, собой…
- Кто не рискует, тот не ест, - высказался какой-то остряк.
- А что, Гриша прав, - поддержал моего напарника один из молодых водителей.
Страсти накалялись, присутствующие разделились на симпатизирующих бунтарям и на тех, кого вполне устраивали старые порядки.
- Разрешите? - встал я, потому что не мог не солидаризироваться с Исаичевым: действовали заодно и гнуть линию нужно было сообща. Тем более что Гриша, как я понял, выступать не мастак.
Зал притих, ожидая, что я скажу.
Директор таксопарка жестом показал: говори, мол.
- Я человек новый, - начал я. - Пока, можно сказать, приглядываюсь. Но кое в чем уже разобрался… Вот Крутиков говорит, что горит план. Создайте условия - перевыполним.
- Какие такие особые условия вам нужны? - издевательски спросил горлопан с первого ряда.
- Нормальные, - спокойно ответил я. - У вас все поставлено с ног на голову. Не Исаичев должен бегать за начальником таксопарка, а Крутиков за Исаичевым. - В зале зашумели. - Да-да! Начальник обязан интересоваться у водителя, лысая у него резина или нет. Потому что зарплату его, начальника, привозит с линии Гриша. - И премию тоже. Я уже не говорю о поборах…
- Говорить надо было, когда в прокурорском кресле сидел, - не очень громко произнес кто-то сзади.
Но это замечание потонуло в гуле голосов.
- Правильно! Хватит обдирать водителей как липку!
- Оттого и бегут в кооператив - там нет нахлебников!
- Тише, товарищи! - постучал карандашом по графину с водой директор. - Давайте без анархии. Вы не на митинге.
- Там-то порядок, а у нас в парке сущий бардак! - звонко выкрикнула единственная женщина-водитель Катя Балясная. - Можно мне?
- Только коротко и по существу, - не очень охотно предоставил ей слово Крутиков.
- Вот именно, по существу, - с вызовом произнесла Балясная. - И конкретно. Почему я должна при выезде давать "вратарю" двугривенный? Почему в ОТК дежурному механику - полтинник? Каждый раз! И на мойке за что полтинник?
В зале установилась гробовая тишина. Впервые, наверное, здесь прозвучали слова, которые никто не решался раньше произнести публично.
- Если проходишь техосмотр-один, - продолжала крушить табу Катя, - выкладывай рубль. Это лишь за то, чтобы механик поставил печать. На ТО-2 и вовсе дерут без зазрения совести - слесарю по пятнадцати рубликов с меня и с моего напарника!..
Снова поднялся шум. Теперь уже галдели те, кого громила Балясная.
- И за что платим? - возмущалась Катя, перекрывая все голоса. - За ничегонеделание. В самом прямом смысле этого слова. Оплачиваем свои же несчастья.
- Говори, да не заговаривайся! - зло бросил один из механиков.
- Ты, Губкин, мне рот не затыкай! - огрызнулась водитель. - Тебе бы с меня только свой рупь получить, а на машину даже не посмотришь. На ходу она или нет - тебе до лампочки! Вот и случается то, что позавчера произошло с Габриэляном. Слава Богу, хоть жив остался.
- Лихач он, твой Габриэлян! - крикнул Губкин.
- Надо было лучше проверять тормоза! - отпарировала Балясная. - Тогда не случилась бы авария.
- Кто вам мешает это делать? - прервал дискуссию директор таксопарка. - И вообще, товарищи, мы ушли в сторону. Говорите о сути, то есть о плане…
В зале запротестовали.
- Дайте наконец сказать правду!
- Хватит, намолчались!
- Не болтать надо, а работать! - поддержал Крутикова пожилой водитель. - И пусть Измайлов прямо скажет, выедет на линию или нет?
- Нет, - твердо сказал я. - Пока не поменяют резину.
- А где ее взять? - подал голос замдиректора таксопарка. - Все фонды выбрали. Обещали поставить только к новому году…
- Захар Петрович, - повернулась ко мне Балясная, - может, поработаете на моей машине? Я с сегодняшнего дня в отпуске. Резина в порядке. И все остальное.
- Как, товарищ Измайлов? - ухватился Крутиков за этот шанс погасить страсти.
Мы с напарником переглянулись, Исаичев одобрительно кивнул.
- Не откажусь, - ответил я, принимая от Кати ключи.
И направился к выходу под насмешливые реплики.
- Охмурил-таки прокурор нашу бабоньку!
- Ой, Катька, держись! Жинка у него дюже ревнивая.
В этот день мне не очень везло. Наверное, потому, что машина Балясной - "Москвич", а клиенты предпочитают "Волгу". За два часа у меня было всего четыре посадки. Не выручка - слезы…
Потом села молоденькая парочка. Лет по шестнадцать, не больше. Как прилепились друг к дружке, так и сидели всю дорогу. Только слышались с заднего сиденья громкие поцелуи. Остановиться попросили у бара. Паренек, пижонистый, в джинсовом костюме-варенке, небрежно бросил мне трояк, хотя на счетчике выскочило лишь два с гривенником.
- Сдачу! - крикнул я им вдогонку, но они даже не обернулись.
- Я медленно отъехал, уже по привычке зорко наблюдая за прохожими на тротуаре - не вскинется ли чья рука. Но меня не требовали. Я уже хотел было поехать на ближайшую стоянку, но вдруг наперерез выскочила шустрая женщина, нагруженная двумя большими чемоданами. Я тормознул.
- Пожалуйста, на морвокзал! - заглянула в окошко женщина. - Опаздываю!
Пришлось выскочить из машины, определить чемоданы в багажник, усадить клиентку на заднее сиденье и поспешить на вокзал.
- Умоляю, скорее! - торопила женщина. - Плачу двойной тариф! И вот…
Она протянула мне забавного плюшевого тигренка.
- Не надо, - сказал я. - И так доставлю в один миг, без всякого двойного…
- Прошу вас, возьмите, - настаивала пассажирка. - Сувенир…
Вдруг она осеклась. В зеркальце я увидел ее растерянное лицо.
- Ой… Захар Петрович? - не совсем уверенно спросила она.
- Он самый, - кивнул я.
- Это был уже не первый случай, когда меня узнавали пассажиры и приходили в недоумение.
- Вы - и шофер? - все еще не верила клиентка.