- Сторож платной стоянки у ресторана, - пояснил следователь. - Пронин. Пенсионер, инвалид войны. Он дал показания милиции о подозрительных людях, подъехавших к "Воздушному замку" перед самым погромом. Назвал номер машины, сказал, что сможет их опознать… И в ту же ночь пропал. Жена заявила.
- Ну и?..
- Угрозыск занимается. Но пока… - Шмелев развел руками.
- Так Карапетян давал Кирееву или нет?
- Вы же сами видели, Захар Петрович, директор ресторана не назвал ни одной фамилии, не привел ни одного факта. Хотя, по имеющимся данным, он давал взятки начальству ОБХСС, поил и кормил клиентуру Киреева.
- Здорово боится, - заметил я.
- Не то слово! - вздохнул следователь. - Не хотелось бы мне быть на его месте! Ведь что самое страшное - на самом деле никто не может дать ему никакой защиты и гарантии от повторного хулиганского нападения. - Шмелев махнул рукой. - И я сидел как оплеванный.
- Видел, - кивнул я на потухший экран телевизора.
- Что получается, Захар Петрович? Вот пресса шумит о правах обвиняемых, о допуске адвоката к следствию в самом начале… В общем-то правильно ставят вопрос… Но почему газетчики мало говорят о том, что потерпевшие тоже нуждаются в защите? Нужен закон, оберегающий их от вора, насильника, взяточника, рэкетира!
- Согласен с вами полностью, - кивнул я. - Но если бы принятие такого закона зависело от нас!.. Хочется надеяться, что доживем.
- Дай-то бог. - Николай Павлович сложил кассеты, затем извлек из папки еще один документ. - Последний допрос Ларионова. Шестерки Киреева, как сказал Скворцов… Вымогательство взяток у коммерческого директора "Детского мира" оперуполномоченный ОБХСС начисто отрицал. Признал лишь единственный факт - насчет детской дубленки. Да и ту он Кирееву не передавал.
- А для чего взял ее? - удивился я.
- По словам Ларионова, эта дубленка не подошла дочери Киреева по размеру. Ларионов принес ее домой. Жена увидела, говорит, давай, мол, померяем нашей девочке. Оказалось - в самый раз. Ларионовы оставили дубленку у себя, а Кирееву отдали за нее деньги… Вот такая история.
- Значит, деньги Киреев все-таки прикарманил, - заметил я.
- Выходит, так.
- Ну что ж, Николай Павлович, дело серьезнее, чем я предполагал, когда поручал вам следствие.
- Серьезней не бывает.
Шмелев протянул мне два документа. Один - постановление на производство обыска на квартире Киреева.
- Вы считаете, не рано, - спросил я, утверждая его.
- Вчера уже было поздно…
Другую бумагу - о взятии начальника южноморского ОБХСС под стражу - я пока не подписал.
- Смотрите, Захар Петрович, как бы не пришлось объявлять розыск. Ведь сбежит! - предупредил Шмелев.
- Вы же знаете мое правило, Николай Павлович, - напомнил я.
- Да, да, да, - спохватился он. - Допросите, прежде чем дать санкцию?
- Непременно. Давайте подумаем, под каким предлогом пригласить Киреева к нам в прокуратуру.
- Повод найдем, - пообещал следователь. - Только обязательно сегодня!
- Готов хоть сейчас.
Но "сейчас" не получилось. Меня срочно вызвали в горком партии. Разговор с начальником городского ОБХСС состоялся только во второй половине дня. После этого я и дал санкцию на его арест.
На Южноморск опустился вечер. Возле ресторана "Воздушный замок" сгрудились с десяток "Жигулей" и "москвичей". Они приткнулись на обочине дороги, так как платная стоянка не функционировала. На ней лишь одиноко стоял "вольво" Карапетяна.
Сурен Ованесович вышел из своего заведения в сопровождении метрдотеля Леониди, нагруженного коробками.
- Смотри, Костя, - наставлял его директор, - не забудь завтра подъехать на базу. Поступила импортная посуда. А то уже нечем сервировать столы. С заведующим я договорился.
- Будет сделано, - кивнул Леониди. - Эх, не вовремя уезжаешь, Сурен…
- Всего на два дня. Понимаешь, совсем нервы ни к черту! Съезжу в горы, подышу свежим воздухом…
Они подошли к стоянке. Карапетян сунул ключ в замок, но тот оказался незапертым.
- Странно, - покачал головой директор, распахивая ворота. - Лично сам закрывал…
- Плохо, значит, закрывал.
Карапетян оглядел свою машину - вроде все было в порядке. Открыл дверцу со стороны водителя и бросил связку ключей Косте.
- Ящики - в багажник.
Леониди подошел к задку "вольво", потянул носом.
- Откуда вонь? - огляделся он. - Собака, что ли, дохлая где-то?.. Костя отпер багажник и в ужасе отскочил.
- Долго будешь возиться? - проворчал недовольно директор ресторана.
Сдавленный крик метрдотеля заставил его выскочить из автомобиля.
- Там… Там!.. - показывал на открытый багажник трясущейся рукой Леониди.
Карапетян заглянул в него и в страхе отпрянул: в прозрачном пластиковом мешке лежал скрюченный человек. Его мертвые глаза смотрели на Сурена Ованесовича. Из ощерившегося рта вываливался почерневший язык, к которому была прикреплена бумажка. На ней крупными печатными буквами было написано: "Так будет с каждым, у кого он длинный!"
Это был сторож Пронин.
- Костя, - охрипшим голосом заорал Карапетян, - срочно звони в милицию!
Тот бросился к ресторану.
Несмотря на поздний час, в четырехкомнатных апартаментах Киреевых везде горел свет. То и дело звонили в дверь, надрывался телефон. Хозяйка квартиры, Зося, полулежала на роскошном кожаном диване в гостиной, заходясь в истерике.
- Гады! - кричала она. - Какое имели право?!
- Зосенька, милая, успокойся, - сидела возле нее главная администраторша Дома моделей Кирсанова.
- Какой позор! - билась о мягкую стенку дивана головой Киреева. - Бросить в каталажку, как последнего блатного! Что он, бандит, убийца?!
- Ну возьми же себя в руки, - уговаривал хозяйку Хинчук, нервно меряя шагами комнату. - Я уверен, Дона выпустят. И очень скоро. Поверь моему слову.
- Выпустят? Черта с два! - кричал убитая горем жена, отпихивая от себя рюмку с успокоительными каплями, которые пытался ей влить в рот адвокат Чураев.
- Выпейте, - умоляюще просил он. - Легче станет. Главное, что Донат Максимович жив и здоров.
- Лучше бы он умер! - гневно бросила супруга. - И я вместе с ним! На черта мне жить!
При этих словах двенадцатилетняя дочь Киреевых, вжавшаяся в кресло, с испуганными глазами, громко расплакалась.
- Настенька, не плачь, золотце ты мое! - бросилась к ней Марина Юрьевна. - Пойдем-ка лучше в твою комнату. - И она увела всхлипывающую девочку, тщательно прикрыв за собой дверь.
Попугай забился под телевизор, в страхе наблюдая за происходящим.
- Годами наживали, а теперь все это отберут! - причитала хозяйка дома, обводя рукой роскошную финскую мебель, ковры на стенах и полу, штучной работы дорогие охотничьи ружья, красующиеся в шкафу за стеклянной дверцей, горы хрусталя и серебряной посуды, выставленной на полках стенки, японскую радиоаппаратуру с названиями самых известных фирм.
Позвонили в дверь. Открывать пошел Хинчук и скоро возвратился.
- Геннадий Трофимович… - негромко объявил он.
И уже в комнату солидно вступал отец Зоей, встревоженный, но при этом величественный, со значительной миной на лице. Геннадий Трофимович Печерский был председатель Южноморского горисполкома.
- Наконец-то заявился! - зло бросила ему дочь. - А еще тесть называется! Весь город звонит. Волнуется. Люди посторонние переживают. Вот пришли без всякого приглашения. А ты…
- Зосенька, - начал было миролюбиво отец, но она его перебила:
- Кто вчера уверял меня, что Дона пальцем не тронут? Кто?
Геннадий Трофимович растерянно огляделся - присутствующие старались не смотреть ни на него, ни на Зосю, но ему было не по себе: выслушивать упреки при посторонних, пускай даже от родной дочери…
- Пойдем спокойно потолкуем, - предложил отец миролюбиво, направляясь к двери.
- Иди, иди, - тихонько подтолкнула подругу Марина Юрьевна.
Зося повиновалась.
Разговор с отцом состоялся в спальне. Интимный уголок Киреевых был обставлен не менее шикарно, чем гостиная. Спальный гарнитур из карельской березы, во весь пол вьетнамский ковер ручной работы, на стене - текинский. На нем разместилась великолепная коллекция старинного кавказского холодного оружия. Ножны кинжалов и шашек были отделаны серебром, узорами, эмалью и полудрагоценными камнями.
На тумбочке у двухспальной кровати стоял телефонный аппарат в стиле ретро.
- Понимаешь, мне твердо обещали замять, - понизив голос, с ходу начал Геннадий Трофимович.
- Ничего себе - замяли! - всплеснула руками дочь. - Заманили Дона в областную прокуратуру, надели наручники, бросили в "воронок" и - в тюрьму! К уголовникам!
У Зоей вновь хлынули слезы из глаз.
- Ну-ну, - положил ей руку на плечо отец. - Не заводись.
- Посмотреть бы на тебя, если бы к тебе ворвались с обыском! - зло сбросила его руку Зося. - А понятыми знаешь кто был? Сосед и соседка снизу! Мымра, которая меня ненавидит. О-о! - трагически протянула дочь. - Представляю, с каким злорадством сейчас обсуждает нас весь дом!
- Плюнь ты на соседей, - бодрячески посоветовал Геннадий Трофимович. - На чужой роток…
- И это говоришь ты! - аж задохнулась Зося. - Ты, мой отец! Как ты мог допустить до такого срама? Мало того, что обшарили везде, так еще вещи описали! Даже это. - Она распахнула дверцы платяного шкафа, плотно увешанного одеждой.
- Это уж слишком, - побледнев, охрипшим голосом проговорил отец.
Но дочь, казалось, не слышала его. На нее опять накатил приступ истерики. Сдернув с вешалки парадный мундир мужа, она пыталась порвать его. Но ничего не выходило. Тогда Зося сорвала со стены клинок и принялась остервенело кромсать гордость мужа.
- Ты с ума сошла! - бросился к ней отец.
- Не хочу видеть! Не хочу! - повторяла Зося, терзая мундир. - И пусть вся проклятая милиция провалится в тартарары! Вся!
Геннадий Трофимович остолбенело смотрел, как летели на ковер куски материи, погоны, сверкающие пуговицы. Он понял, что дочери нужно выместить на чем-нибудь свою ярость.
И действительно, когда от парадной формы остались одни лоскуты, Зося повалилась ничком на гобеленовое покрывало постели и тихо завыла. Сквозь всхлипывания пробивались лишь отдельные слова:
- Я… Я… Говорила… Дону… Заложат… Не связывайся… С-с милицией… Вот… Получил…
Отец сел рядом, сложив на коленях руки. Дотрагиваться до дочери он не решился.
- Ладно, мы еще увидим, - сурово погрозил он кому-то.
- Э-эх, молчал бы! - утирая обеими ладонями лицо, поднялась с постели Зося. - Даже этого фанатика, садиста Шмелева, и того не мог отстранить…
- Как? Не убрали? - нахмурился Геннадий Трофимович. - А ведь дали слово…
Киреева смерила отца презрительным взглядом, подошла к двери, приоткрыла ее и крикнула:
- Марина, прошу, принеси газету.
Через мгновенье в дверь протянулась рука с газетой.
- На, полюбуйся! - швырнула в отца Зося ею.
Газета распласталась на полу. Геннадий Трофимович поднял ее, пробежал глазами все полосы. Со второй на него глянули три снимка следователя Шмелева: поясной портрет; фотография, изображающая Николая Павловича дома со своей любимой собакой; и, наконец, в молодости. На последней он, бравый офицер, при орденах, был снят с фронтовым товарищем, таким же улыбающимся молодцем.
Пространный очерк на весь подвал вершал заголовок: "Покой нам только снится".
Геннадий Трофимович посмотрел на дату.
- Сегодняшняя, сегодняшняя! - зло проговорила Зося. - Расписали как былинного героя. На всю область расхвалили.
Печерский скомкал газету, отшвырнул прочь. Его лицо стало каменным, властным. Он решительно снял телефонную трубку, набрал номер.
- Миша?.. Да, я… Слушай, хочу сейчас подъехать к тебе. - Он хмуро вздохнул. - Какой преферанс!.. Дело, брат, неотложное… Не телефонный разговор… Еду.
Геннадий Трофимович встал.
- Вот что, - проговорил он голосом, от которого, наверное, трепетали его подчиненные, - прекрати распускать нюни. Не роняй себя перед людьми.
И вышел из комнаты.
В конце обеденного перерыва в кабинете Игоря Андреевича Чикурова, старшего следователя по особо важным делам при прокуроре РСФСР, набилось человек пять. Хозяин комнаты сражался в шахматы с коллегой. Трое остальных были болельщиками. Играли блиц. Чикурову явно не везло. Раздался телефонный звонок.
- Игорь, - послышался едва заметно грассирующий голос начальника следственной части прокуратуры Олега Львовича Вербикова, - загляни ко мне.
- Имею еще семь минут законного отдыха, - посмотрел на часы следователь. - Понимаешь, тут у нас турнир века…
- Срочно…
- Потом доиграем, - поднялся Чикуров.
Его обвинили в дезертирстве. Шутливо конечно. Все разошлись.
Идя к начальству, Игорь Андреевич подумал о том, почему он не силен в блице. И пришел к выводу - таков уж у него склад мышления. Привык к "нормальным" шахматам, где ценится умение глубоко и тщательно обдумывать ситуацию и рассчитывать ходы вперед. А что касается блица - он, видимо, лучше подходит оперативникам…
- Проиграл? - с улыбкой встретил следователя Олег Львович.
- Еще бабка надвое сказала. Отложили…
- Думаю, о-очень надолго, - протянул Вербиков. Чикуров понял: снова дорога, разлука с Андрюшкой - сыном…
- Куда? - с кислым видом спросил он, устраиваясь напротив начальника следственной части.
- Зря хмуришься, - покачал головой тот. - Не командировка - мечта! Южноморск…
- Спасибо за заботу, - не скрывая иронии, проговорил Чикуров.
Его бы сейчас не обрадовала поездка и на Гавайские острова…
- Понимаешь, - уже серьезно продолжил Вербиков, - областная прокуратура возбудила дело против тамошнего начальника городского ОБХСС. Майора…
- Майора? - хмыкнул Игорь Андреевич. - Что, сами не могут справиться?
- Тут, видишь ли, такая штука: наше руководство забомбардировали со всех сторон звонками. Будто этот Киреев, ну, майор, безгрешен, как ангел, следователь необъективен, а прокурор области - он на своем посту без году неделя - попал под влияние следователя. Словом, проявил беспринципность. Мы подумали и решили бросить тебя, чтобы отогрелся после архангельского дела. - Олег Львович снова перешел на шутливый тон. - Радуйся, брат, едешь в самый шикарный сезон, бархатный!
- Прямо сегодня?
- Сейчас. Самолет в восемнадцать двадцать пять. С билетами, кажется, утрясли, машина внизу…
Чикуров прикинул: пока доберется домой в Бабушкин, потом во Внуково… Надо гнать, чтобы успеть.
Вербиков тоже это понимал и поэтому быстро закончил разговор. Минут через пятнадцать Игорь Андреевич уже мчался в машине, с грустью размышляя о том, какое трудное объяснение предстояло с женой.
Надежда… Встретились они лет десять назад, когда она рассталась с первым мужем. В то время Надя была какая-то растерянная, издерганная. Игорю Андреевичу тогда показалось, что ей нужно было просто к кому-нибудь прислониться. Дело осложнялось тем, что ее сын Кеша обожал отца (впрочем, обожает и до сих пор) и встретил появление в жизни матери Чикурова открытым сопротивлением. Восемь лет (целая вечность!) ушли на то, чтобы Надя наконец согласилась выйти за Игоря Андреевича замуж. И лишь после того, когда, по ее мнению, она выполнила материнский долг перед сыном, женив его и дождавшись внучки. Пасынок отделился от них всего полтора года назад - Надя родила Андрюшку. Это, конечно, был подвиг. Решиться на такое в сорок два года может не каждая. Ну а стать отцом впервые в сорок шесть было для Чикурова неслыханной радостью. Он об этом не мог и мечтать, заранее согласившись на роль деда чужой внучки.
Рождение сына Игорь Андреевич воспринял как подарок судьбы. Господи, с какой бы превеликой охотой и отдохновением Чикуров отдавался бы весь его воспитанию, тетешкал бы Андрюху, который день ото дня становился все забавней и смышленей, открывая для себя мир и слова.
"Превращается в человека", - как сказала недавно со смехом Надя.
Но, увы, работа Игоря Андреевича была совсем неподходящей для такой благодати. Надя, так та ушла в семью полностью, обабилась (ее собственное выражение), что, с одной стороны, устраивало Чикурова, а с другой - создавало свои трудности. Невнимание к себе, в подавляющем большинстве случаев только кажущееся, жена воспринимала очень болезненно. Устраивала сцены: мол, когда была молода и красива, он ее на руках носил, а теперь…
Насчет красоты Надя была права: когда-то манекенщица, а потом художник-модельер Общесоюзного Дома моделей, она действительно сводила с ума мужчин. С рождением второго ребенка неожиданно для себя и для всех располнела и утратила долго сохранявшуюся стройность фигуры. Это было для нее трагедией…
Когда он вошел в свою квартиру со следственным чемоданом в руках, Надя упавшим голосом произнесла:
- Опять?..
Игорь Андреевич виновато кивнул и полез к жене с поцелуем.
- Боже ты мой! - отстранилась она. - Сколько можно?
У него заныло в груди: опять будет пилить.
Хорошо, что подкатился косолапо Андрюшка, обхватил отцовские ноги, глядя на него радостно и преданно. Игорь Андреевич поднял сына на руки, поцеловал в пахнущую молоком макушку.
- Но ты же безвыездно проторчал целых полгода почти за Полярным кругом! - не унималась жена.
- А вот теперь в Южноморск, - улыбнулся Чикуров. - Посылают отогреться.
- Радуйся, радуйся, - тяжко вздохнула Надя, обреченно доставая чемодан. - Ну, конечно, есть на ком ездить. Никогда не скажешь "нет". А ведь никому и в голову не приходит, что у тебя семья, ребенок.
- Надя, - попытался оправдаться Чикуров.
- Я уже более сорока лет Надя! - в сердцах выкрикнула она. - А вижу тебя месяц-полтора в году! До каких пор я буду мучиться?
- До моей пенсии. Увы, придется, смириться. Надюша.
- Тебе легко говорить, - расплакалась жена. - Совсем обо мне не думаешь. Что я вижу в жизни? Стирка, уборка, очереди в магазинах! А ночи, что провожу у постели больного Андрея? Вспомни, что ты обещал, умоляя выйти за тебя замуж…
Она уже рыдала навзрыд. Слезы падали на стопку сложенных в чемодан носовых платков, расплываясь в крупные пятна.
Что касается сына, Надя попала в самое чувствительное место. Мальчик на самом деле много болел. Поэтому его не отдавали в ясли и Наде пришлось уйти с работы.
- Я тебя отлично понимаю, - проговорил Чикуров. - Но пойми и ты…
Но на жену не действовали никакие слова. Видя, что мать плачет, Андрюшка тоже распустил губы. Она прижала его к себе, стала успокаивать, успокаиваясь и сама. Собирать остальные вещи пришлось Игорю Андреевичу.
- Не забудь причиндалы для своего хобби, - напомнила вроде бы смирившаяся с неизбежным жена.
Он положил в чемодан пачку листов ватмана, набор цветных карандашей, захлопнул крышку и щелкнул замками.
- Посидим перед дорогой, - предложил Игорь Андреевич.
Надя с притихшим сыном опустилась на их старенький диван, Чикуров примостился рядом, оглядывая на прощание родной дом.