- Сколько лет было вашей жене?
- Двадцать восемь.
- Ясно. Двадцать восемь! Трудно смириться, что женщина умирает в таком возрасте. Всегда думаешь, будто за этим что-то кроется, будто кто-то замешан в этой истории. И человек ломает голову: кто же? Он все время настороже, сводит воедино массу мелких фактов, по сути незначительных, перетолковывает их на свой лад. Вот слуга убегает от своих хозяев, вот шлюха выходит из игры - и ничего больше не надо. Он проявляет нетерпение, ему чудится невесть что. - Фонтен назидательно поднял палец. - А ничего такого тут нет, господин Арле! Действительность в вашем случае сама по себе довольно горестная, и не следует усугублять положение, вбивая себе в голову разные небылицы.
Арле спорить не собирался. Он пришел из-за Вотье - Фонтен, похоже, забыл об этом.
- Макс Вотье исчез. Что вы намерены предпринять?
Зажав сигарету зубами, Фонтен с многозначительным видом процедил:
- Исчез, исчез… Просто один раз не ночевал дома. В конце концов, за тем и ходят в подобные заведения…
Фонтен сел и намарал еще три строчки.
- Я пошлю в "Калао" инспектора. Если понадобится, передам сообщение о розыске по радио. - Поднявшись, он протянул Арле руку. - Но все это ни к чему: я уверен, Вотье никуда не делся.
- Я тоже на это надеюсь, - сказал Арле.
Он вышел из комиссариата в дурном расположении духа. Как насмешливо улыбался Фонтен, говоря: "За тем и ходят…" На что он намекал?
Арле сел в машину, включил стартер, на секунду прислушался к ровному гудению мотора. Почему он не предусмотрел такой возможности? Кто знает, может, в эту минуту Макс, вернувшись к семейному очагу, объясняется с Франсуазой, привирая, как и положено мужу, проказничавшему на стороне.
Арле резко выжал газ. Ему хотелось закричать, что он не верит этому, что это противно! Грубые, пошлые домыслы Фонтена выеденного яйца не стоят, Арле это знает, чувствует! Фонтен не принял его всерьез, и расследование он проведет кое-как, а когда спохватится, будет поздно.
Арле судорожно вцепился в руль. Придется рассчитывать только на себя и действовать быстро, очень быстро.
В зале было еще темно. На столах громоздились перевернутые стулья. Голый по пояс негр мыл пол, обильно поливая его водой. Едкий запах мыла смешивался с запахом пива и сырого табачного пепла.
Негр поднял голову, обозначил приветствие и снова склонился над шваброй. Его босые ноги шлепали по мыльному полу.
- Что вам угодно? - спросила появившаяся за стойкой женщина в зеленом кимоно с золотистой отделкой.
Арле подошел. Женщина не спускала с него пристального взгляда. Брюнетка, непричесанные волосы, толстые губы, кимоно едва прикрывает грудь. Арле объяснил, зачем пришел.
Лицо женщины помрачнело.
- Я по горло сыта этой мутью! - процедила она. - За последние десять минут мне уже второй раз надоедают из-за этого типа! Только что его жена…
- Госпожа Вотье?
- Вы не могли бы передать ей, что я не нанималась ангелом-хранителем к ее мужу? Водила бы его на поводке!
Арле сдержался.
- Он не вернулся домой. И на работе его нет, хотя он должен был явиться в восемь.
Пожав плечами, девица закурила сигарету.
- Он умотал в три, сразу после звонка. Это все, что я знаю. С тех пор я его не видела.
- Так ему звонили?
- Да.
- Кто?
- Не знаю. Какой-то мужчина.
- Что он сказал? Постарайтесь вспомнить. Это очень важно!
Женщина прикрыла глаза и медленно выпустила из ноздрей дым.
- А что тут стараться! "Господин Вотье у вас? Звонят от господина Арле. Пусть немедленно приедет!" Всё.
- От господина Арле? Вы уверены?
- Абсолютно.
- А Вотье? Как он это воспринял? Что сказал? Вы слышали, что он ответил?
- Да он и слова сказать не успел: тот, похоже, сразу повесил трубку.
Арле с усилием сглотнул слюну. Слабая надежда, которую он питал по пути в "Калао", покидала его.
- Он уехал сразу?
- Да, заплатил по счету и был таков.
- И ничего вам не сказал?
- А с чего ему со мной разговаривать? Я его знать не знаю и никогда прежде не видела.
- Он провел у вас этой ночью несколько часов. Что он делал? Пил?
- Скорее смотрел, как пьют другие. Вернее, как пьет…
- Барнель?
- Да, они довольно долго беседовали…
- Я слышал, Барнель работает в рыболовецком хозяйстве?
Она бросила на Арле подозрительный взгляд, затянула потуже пояс полураспахнутого кимоно.
- Да, это правда, он работает у Регера.
- Вы позволите мне позвонить?
Она махнула сигаретой в сторону аппарата, стоявшего в углу бара:
- Там и телефонная книга.
- Спасибо.
Арле выписал из книги адрес, набрал номер. Женщина вынула пудреницу с пуховкой, зеркальце, помаду и, облокотившись о стойку, начала прихорашиваться. Зеленый шелк обтягивал ее тугие бедра.
Рыболовецкое хозяйство Регера наконец отозвалось. Барнель час назад уехал от них в Буаке, где намерен провести Рождество с приятелями. Он должен вернуться к понедельнику. Если месье желает что-нибудь передать…
Арле повесил трубку. Какая досада! Не может быть и речи, чтобы отправиться в Буаке самому: это больше трехсот километров от Абиджана.
Арле отошел было от телефона, но тут же вернулся и набрал еще один номер.
- Я хотел бы поговорить с комиссаром… да, срочно. Комиссар Фонтен? Арле. Я сейчас в "Калао". (Из трубки послышалось ворчание: "И что вам неймется, господин Арле?") Макс Вотье покинул это заведение в три часа ночи после телефонного звонка… Да, ему звонили, причем якобы от меня. Вы вольны по-прежнему считать, что все это ерунда, но я счел нужным поставить вас в известность.
Арле бросил трубку, рассчитался за разговор, попрощался с девицей, все еще наводившей марафет, и вышел.
Он сел в машину У него опускались руки. С самого утра он вертелся по кругу, натыкаясь то на одно, то на другое препятствие, словно слепой шмель. Правильно говорил комиссар: не его это дело. За пределами своего кабинета он на редкость бестолков. Даже не смог заставить Фонтена всерьез отнестись к своим опасениям. Если честно, ему оставалось только одно: поехать к Франсуазе, признаться в своей неудаче и подготовить ее к неотвратимому.
Но и на это он был неспособен. Стоит Франсуазе открыть дверь, стоит ему встретить ее лихорадочный взор…
Вписавшись в оживленный полуденный поток машин, он направился в сторону Плато и затормозил лишь у гостиницы. Но там его ждало новое разочарование: Эдуара не было. Брат предупредил, что в гостинице обедать не будет. На миг Арле пришла мысль, не отправиться ли ему на поиски Эдуара, но он тут же осознал бессмысленность этой затеи. Слепой шмель. Зачем ему Эдуар? Поплакаться в жилетку?
Часы показывали двадцать минут первого. Арле зашел в закусочную на улице Шарди и заказал сосиски с капустой. Мысли его витали далеко.
Небо было пасмурным - осточертевшее африканское небо, источавшее сырость. С улицы донесся резкий звук клаксона, сигнал, еще сигнал - всё ближе. Пожарная команда. Арле прислушался: пожарники проехали по бульвару Клозель, и сигнал стал затихать. "Верно, двинулись на Трешвильский мост", - подумал Арле. И вспомнил о Максе. Ему представилось, что Макс лежит на откосе с разбитым лицом или в воде у берега. Как Роберта.
У него расшатались нервы. Кажется, не миновать самой настоящей депрессии - распространенного в этих краях недуга. А дальше - возвращение во Францию для поправки здоровья, психиатрическая лечебница под Парижем… Знакомая история. Или пуля в лоб: такое тоже случается. Самое радикальное средство для успокоения нервов. С губ Арле слетела дурацкая поговорка, бытующая в колониях:
- Цереусы цветут - белые мрут.
Цереусы еще не зацвели, но Арле было известно, что смерть порой приходит раньше срока.
Он поднял кружку и тут же с отвращением поставил на стол: в пиве барахталась зеленая муха. В этом районе полно мух и полно складов, принадлежащих сирийцам. Тут прямая связь: любой в Абиджане скажет, что сирийцы привыкли жить в грязи.
- Кофе, патрон?
Чтобы убить время, Арле кивнул. Не зная, чем заняться, он подозвал мальчишку, продававшего "Утренний Абиджан". В глаза бросились два крупных заголовка: вечером ожидается возвращение Уфуэ-Буаньи с конференции в Уагадугу: министр по делам молодежи обратился к нации с проникновенным призывом: "За работу, соотечественники!"
Вторая страница была посвящена Рождеству Собор Святого Павла приглашал посетить ночную мессу на открытом воздухе. Городские рестораны предлагали праздничный ужин: белая кровяная колбаса, устрицы, рождественский торт "в добром старом, но не стареющем духе".
Арле отложил газету. Ему было горько при мысли о Рождестве в пустом доме в Кокоди. Не того он ждал. В этот год они с Робертой решили справить Рождество на вилле вдвоем. Они хотели отослать слугу, Роберта собиралась заказать все необходимое в ресторане на Торговой улице. Потом они бы отправились в модное кафе "Шотландия". Рождество влюбленных, сулила Роберта…
Арле поднес кофе к губам, выпил, обжигая нёбо, и попросил счет.
Вернувшись на улицу Шарди, он без особого удивления услышал от гостиничного портье, что брат еще не приходил. Было без четверти два. Он увидит Эдуара не раньше чем в половине третьего, когда кончится перерыв.
А что делать до тех пор? Возвратиться в Кокоди? Но он и так приедет вечером на пустую виллу довольно рано. Арле не отваживался признаться себе, что малодушно оттягивает время. Он боялся телефона, боялся измученного голоса Франсуазы: "Узнали что-нибудь, Аль?"
Арле вернулся на стоянку. Теперь он взял курс на Аджамэ, не питая, правда, особых иллюзий. Салику - еще одна пропавшая марионетка в его театре теней.
Как и накануне, он остановил машину на подступах к кладбищу и пошел по грязным улочкам. Вскоре он отыскал давешний двор, калитку и вошел внутрь. На табуретке перед дверью с достоинством патриарха восседал белобородый старец. Посреди дворика две женщины, стоя на коленях, жарили на решетке рыбу. Там и сям копошились в поисках корма куры. Покашливая от дыма, Арле подошел поближе. Старец церемонно поклонился.
- Здравствуйте, месье, - прошамкал он беззубым ртом, и Арле обратил внимание на его почерневшие от колы губы.
Изъяснялся старик на относительно правильном языке. Да, Салику ушел ночью. Сколько было времени? Старец обратился на своем наречии к женщинам. Одна из них поднялась. На ней была простая набедренная повязка, груди ее покачивались, как два бурдюка. Она что-то проворчала, всплеснула руками и снова принялась раздувать огонь. Старик перевел: Салику ушел около трех часов.
Арле приблизился к занавесу из бутылочных пробок. Лачуга была пуста. Салику все прихватил с собой, явно не собираясь возвращаться.
Поблагодарив патриарха, Арле вернулся к машине. Он уже сел за руль, но, вдруг почувствовав угрызения совести, вышел и направился к воротам кладбища. Он был здесь лишь в день приезда и недолго, перед тем как отправиться во Вриди. Арле с удивлением подумал, что с тех пор прошло всего два дня: ему казалось, что протекла целая вечность.
Могила уже не выглядела свежей: буря осыпала лепестки красной гвоздики. Остались только увядшие стебли и поблекшие запачканные красноватой землей чашечки цветов. Крест тонул в кишащей насекомыми траве.
Арле прищурился. Солнечный свет, сочившийся сквозь грязные ватные облака, отражаясь в надгробных камнях, слепил глаза. Кокосовые пальмы не давали тени. Арле подумал об уютных деревенских кладбищах во Франции, дремлющих под шелест кипарисов. Он не имел права оставлять Роберту гнить в этой чужой земле. Это все равно что вторая смерть, постигшая многих колонистов. Европейцы-бедняки, не имевшие возможности выбирать, где им покоиться… Неимущие из Прованса или Армора, приехавшие на заработки в колонию и надорвавшиеся, унесенные лихорадкой, - их костями, забытыми в красной глине, усеяна земля от Бассама до Сассандры, от Корого до Данане.
В понедельник он наведет справки в мэрии, как можно увезти тело Роберты во Францию. И сам поедет с ним. А в Африку не вернется - это решено. Он так и скажет Эдуару, когда они встретятся. Эдуар возражать не станет, он уже давно советовал Арле продать свою долю.
Дикая ненависть распирала Арле, он ненавидел эту неестественную растительность, это безжалостное небо. В памяти всплывали слышанные в детстве, на уроках географии, слова о негостеприимных землях тропической Африки, об убийственном для европейцев климате. Убийственный: это слово рассмешило бы поселенцев 196… года, которые так гордились тем, что отказались от шлемов и противомоскитных сеток. Тем не менее слово точно в своей жестокости. Африка убила Роберту, наверняка она угробила и его друга Макса.
Арле вернулся к машине, однако, как он ни старался, завести ее не смог. Прибор на щитке показывал, что аккумулятор разряжен. Надо было вовремя позаботиться: еще утром, когда он уезжал с виллы, машина завелась с трудом. Правда, с тех пор у него было много других забот…
Тотчас сбежались негры. Подбадривая друг друга истошными воплями, они разогнали машину, и мотор заработал. Прямо через окно Арле с размаху бросил пригоршню монет. В ответ раздались ликующие крики.
В субботу после полудня большинство автомастерских было закрыто. Арле долго мыкался, прежде чем отыскал сговорчивого парня, который согласился заняться его машиной. Это был маленький любезный астматик-корсиканец, который бегал по заваленному ржавыми остовами автомобилей двору и орал что было мочи, костеря полдюжины квелых негров. Вскоре трое из них опустились на колени перед капотом "ситроена" и начали невозмутимо обсуждать неисправность, поочередно хватаясь за разводной ключ.
Договорившись с корсиканцем, что он заберет машину в пять, Арле вышел из мастерской. У него оставалось около часа: он успеет пешком добраться до конторы. По Торговой улице и бульвару Кард он дошел быстро. Двор конторы был пуст. Сторожа Жерома, который всегда дремал у входа, сидя на пыльном тротуаре, не было. И на складе, у бревен, - ни единого негра.
Арле недобрым словом помянул свою забывчивость. Ну конечно же! Накануне больших праздников фирма Арле давала служащим выходной. Он сам был инициатором этой традиции - и на тебе: забыл. Чего доброго, он опять упустит Эдуара!
В эту минуту под одним из навесов, окаймлявших двор, Арле заметил "Рено-2СѴ" Лемена. Он толкнул дверь приемной. Лемен уже бежал на шум, одетый по-рабочему, добродушный, с карандашом за ухом.
- Очень рад вас видеть, господин Арле!
- Что это вы так усердствуете, Лемен?
- Да вот надо закончить кое-какие дела, не люблю оставлять работу на потом. А сегодня никто не мешает…
Арле, растрогавшись, покачал головой. Именно благодаря таким, как Лемен, их заведение несмотря на все передряги держалось на плаву. Да, Лемен вполне способен его заменить. Он замолвит за него словечко Эдуару.
- Брата моего не видели?
- После обеда - нет. Но утром он заскакивал в контору. Ах да, вам звонили. Два раза.
- Кто?
- Женщина. Незадолго до полудня.
- Госпожа Вотье?
- Да. Она сказала, что перезвонит.
Арле отвел глаза.
- А второй раз - из комиссариата.
Сердце Арле екнуло.
- Комиссар Фонтен?
- Да, около двух, я как раз только пришел.
- Он ничего не передавал?
- Нет. Я дал ему ваш номер в Кокоди. Думал, вы еще там.
Арле поглядел на часы.
- Без четверти пять. Может, еще застану его.
Лемен вышел во двор вместе с Арле.
- Вы не на машине? - удивился он.
- Она в мастерской. Сел аккумулятор.
- Подбросить вас?
- Да, пожалуйста.
Через две минуты старенькая малолитражка Лемена остановилась перед комиссариатом на улице Делафос. Арле вышел и пожал Лемену руку.
- У вас неприятности, господин Арле? Может, я могу чем-нибудь вам помочь…
- Спасибо, надеюсь, все обойдется. Счастливого Рождества, Лемен.
- Вам тоже, господин Арле!
В комиссариате ему пришлось ждать: Фонтен был занят. Приемная гудела, как улей. Стайка негров-дьюла, возбужденно галдя, осаждала невозмутимого полицейского. Фараоны сновали туда-сюда. Время от времени из подвала доносились крики: там, похоже, избивали негра.
Когда Арле вошел в кабинет, Фонтен стоял у окна. Он резко повернулся, подошел к Арле и указал на стул.
- Уже три часа я пытаюсь с вами связаться! Куда вы запропастились? - спросил Фонтен, не скрывая раздражения, и, не дав Арле ответить, продолжил: - Я все-таки наведался в "Калао"! Сам!
Он нервно прошелся по кабинету и взорвался:
- У меня под рукой не было ни одного человека, которому я мог бы доверить такую работу!
Лицо Фонтена налилось кровью. Арле подумал, что когда-нибудь его хватит кондрашка.
Немного успокоившись, Фонтен уселся за стол. Внизу негр продолжал жалобно стонать подобно раненому зверю. Избиение происходило как раз под кабинетом Фонтена, слышен был каждый удар.
Фонтен язвительно прокомментировал:
- Этого у них не отнимешь! Как кого-нибудь отдубасить, тут они мастера!
Он зажег сигарету - первую с тех пор, как вошел Арле.
- Итак, перед обедом я отправился в "Калао". Говорил с Магдой. - Фонтен вздохнул. - Другая бабенка, Малу, исчезла с концами. Мне захотелось узнать о ней поподробнее. И меня тоже угостили рассказом о том, что Малу получила телеграмму о болезни мамаши и уехала во Францию. Никто не знает, как скоро она вернется и т. д. Разумеется, все это лапша на уши. Магда и сама это понимает. Только ничего другого из нее не вытрясти. Стоит насмерть. Она явно дрейфит. Однако у меня сложилось впечатление, что Магда действительно ничего определенного об этом исчезновении не знает. Я только что навел справки: в списке пассажиров имя Рюбино не значится. Формально барышня не покидала Берег Слоновой Кости. После "Калао" я заскочил в ее комнатку в Трешвиле: все шмотки на месте.
- Значит, она в Абиджане?
Фонтен развел руками и ничего не ответил.
- А что Вотье?
- Да, Вотье. Вот, как мне кажется, обстоит дело. Вотье наткнулся на все это случайно: вы ведь знаете, в "Калао" он надеялся раздобыть сведения, связанные со смертью вашей супруги. Он задавал вопросы, и его сочли слишком любопытным. Вотье действовал неофициально, об этом было известно. Он приходил в "Калао" дважды. Во второй раз его поджидали.
- Вы полагаете, Макса убрали?
- Я был бы рад ошибиться.
Фонтен открыл один из ящиков стола и бросил что-то на стол.
- Это вам знакомо?
Арле протянул руку, сердце его упало.
- Очки Макса!
Он узнал эти толстые линзы, металлическую оправу.
- Их доставили сюда утром. Сторож со склада лесоматериалов у бухты Кокоди. Ночью он услышал, как покатились бревна, подумал - вор… Он с товарищами обыскал весь склад, и вот подобрал.
Арле машинально вертел в руках очки.
- Телефонный звонок…
- Да, - сказал Фонтен. - Его туда заманили рано утром. Место самое подходящее. Два года назад там уже убили одного нашего инспектора. Но на этот раз тело не обнаружили. Эти балбесы-негры, конечно, ничего не видели, ничего не слышали…
- Что вы намереваетесь предпринять?