- Мы продолжим поиски на складе: я там оставил двоих. Судьи Малека нет, так что всё на мне. Но завтра Рождество, и…
Он бессильно развел руками. Негр внизу перестал кричать: по-видимому, его мучители переусердствовали.
Вечерело. Мальчишки-разносчики с криками гонялись друг за другом по бетонным навесам рыночных рядов. Во дворе комиссариата полицейские заводили свои мотоциклы. Арле думал о Франсуазе, ждавшей в пустой квартире.
Фонтен, казалось, прочитал его мысли.
- Вы уже были у госпожи Вотье?
- Нет, с утра не был.
- Лучше будет, если вы с ней поговорите. Скажите, что поиски продолжаются. Разумеется, никаких подробностей. Подготовьте ее, подберите нужные слова…
- Хорошо, - сказал Арле. - Поеду к ней.
Оба встали. Фонтен протянул Арле визитку.
- Конечно, если я что-нибудь узнаю… И вы тоже звоните, не стесняйтесь. Здесь мой домашний телефон, тридцать два - сорок один. Рождество я провожу дома - надеюсь, последнее в этой проклятой стране!
Арле совсем забыл о часе, назначенном корсиканцем. Когда он явился в мастерскую, было уже около шести. Ворота заперли, двор был пуст. Он окликнул хозяина, но вскоре понял, что придется смириться: до понедельника он машину не получит.
Не зная, что делать, Арле зашагал по тротуару. В полусотне метров от него высилось бетонное здание "60 квартир", кое-где уже расцвеченное огнями. Арле медленно пересек бульвар.
Франсуаза плакала, закрыв лицо руками. Ее хрупкие плечи судорожно вздрагивали.
- Поплачьте, вам станет легче, - сказал Арле.
При виде отчаяния Франсуазы он стоял, окаменев и до крови впившись ногтями в ладони. Как только Арле появился в дверях, Франсуаза все поняла и отправила ребенка погулять со слугой в сквер. Они остались вдвоем.
- Я только что от комиссара Фонтена. Он взял дело в свои руки. Это надежный человек… - выпалил Арле наспех приготовленные фразы.
Он напускал на себя беззаботный вид. Франсуаза не задала ни единого вопроса. Она рухнула в кресло и обхватила голову руками.
- Нет причин для беспокойства, уверяю вас! - мямлил Арле. - Пока ничего не ясно…
В комнате сгущался сумрак. В углу стояла искусственная елочка с иголками, словно подернутыми инеем, серебряными гирляндами и дождем.
Франсуаза плакала. Это был долгий жалобный стон, прерываемый рыданиями. Внизу, в сквере, щебетали детишки. Вокруг дома с омерзительным хриплым писком кружили летучие мыши.
- С самого утра, - начал Арле, - я пытаюсь разобраться. Перепробовал все что мог…
Он оправдывался, как будто совершил что-то Дурное.
- Как только что-нибудь узнаю…
Арле спустился на улицу сам не свой, лицо его горело. Быстро наступила тропическая ночь. На фонарях мерцали неоновые лампы.
Сгорбившись, Арле пересек сквер. Кто-то поздоровался с ним, но он не заметил. Глядя под ноги и ничего не соображая, он бежал прочь. На бульваре Антонетти он сбавил шаг.
На тротуаре было полно народу, все несли свертки. Электрические часы над ювелирным магазином "Рикль" показывали без пяти семь. Арле медленно прошелся вдоль освещенной разноцветными гирляндами витрины. Внутри толпились люди. В этот час и Арле мог быть там, вместе с Робертой, и она бы восхищенно разглядывала украшения, до которых была такая охотница. Он как раз собирался подарить ей бриллиантовое колье. Безумие, конечно, но Роберта так любила драгоценности…
На террасе отеля он с трудом нашел столик.
- Виски.
Вечер был приятный. Дул свежий порывистый ветерок, разгонявший сырость. Первый раз после возвращения в Абиджан у Арле были сухие руки и лицо. Люди за его спиной говорили о гарматане, сухом ветре Западной Африки, шутили:
- Спорим, пойдет снег. Представьте себе только: завтра утром кокосовые пальмы будут белыми.
Смех. Беседовали громко и весело, перекликаясь от стола к столу. Из усилителей над баром неслась танцевальная музыка.
Среди публики попадались раскрасневшиеся физиономии подвыпивших лесопромышленников, вылезших из своих берлог. Проходившие мимо мальчики и девочки шумно обсуждали рождественские угощения и забавы.
- Официант! Еще виски!
У Арле не хватало духу вернуться домой. Здесь, по крайней мере, он немного отвлекался. Музыка, разговоры, спиртное - все это позволяло забыться. Он еще успеет затвориться наедине со своей скорбью, со своей совестью.
"Пежо-403-универсал" медленно катил по бульвару. Репродуктор гундосил:
- Президент Республики, его превосходительство господин Уфуэ-Буаньи, возвращается в Уагадугу, он прибывает сегодня вечером в двадцать один пятнадцать в Пор-Буэ. Мы призываем население устроить президенту многолюдную встречу в аэропорту или собраться вдоль дороги, чтобы продемонстрировать преданность нашему горячо любимому вождю.
Справа от Арле раздался смех. Кто-то заметил, что Уфуэ без конца то приезжает, то уезжает. Никому до этого уже нет дела, даже африканцам…
Сидевшие за столиками еще посудачили вполголоса на эту тему. Арле слушал со смутным интересом. Он выпил еще две порции виски. Тем временем столы пустели. Когда он решил наконец встать, было около половины восьмого. Он изрядно захмелел.
По пути Арле наудачу осведомился у портье о брате. По правде говоря, он уже точно не помнил, почему весь день стремился с ним встретиться. Эдуар не появлялся с утра. "Бьюик" по-прежнему стоял в гараже. В принципе комната оставалась за ним до понедельника.
Арле остановил такси. Рванув с места, машина направилась к бульвару Пельё.
У поворота на Вьё-Кокоди Арле вышел. Ему захотелось пройтись пешком. Расплатившись, он начал взбираться по крутому подъему. Когда он подходил к грунтовой дороге, которая вела на виллу, его ослепил свет фар большой машины. Машина затормозила почти впритык. В окнах показались веселые лица.
- Этот дядя даром время не терял, - сказал кто-то. - Напился в дупель!
Женский голос дружелюбно выкрикнул:
- С Рождеством, старина!
Арле побрел дальше. Они, конечно, ошиблись. Увидели, что он идет один, пешком, и решили, что он пьян. Просто он очень устал. Вокруг поблескивали в траве светлячки, мириады насекомых начали свой ночной концерт.
Подходя к вилле, Арле увидел, что ворота открыты. Значит, утром он так спешил, что не успел их даже закрыть.
Арле вошел в сад. Гравий хрустел под ногами. На середине аллеи Арле остановился, различив перед домом смутные очертания машины. Он не ждал нынче гостей: кто бы мог о нем вспомнить? Во всяком случае, это не "бьюик" Эдуара, ведь он только что стоял в гостиничном гараже.
Пройдя чуть вперед, Арле вдруг застыл, разинув рот. Ночь была не очень темная, и машина была видна достаточно отчетливо. "Аронда", серая "аронда". Конечно же, это автомобиль его жены!
Арле протер глаза. В смятении он вспомнил подтрунивание водителя… Неужели он и правда так напился? Он обошел машину, нагнулся, чтобы разобрать номер: "А 4605 CI I". Украденная "аронда"! Он узнал бежевый салон. Вот и подвешенная у заднего стекла причудливо изогнутая фигурка испанской танцовщицы. Кто-то пригнал сюда машину. Полиция? Тогда бы его вызвали, заставили написать расписку. Значит, Эдуар? По-видимому, он. Наверно, днем он отправился в комиссариат потребовать объяснений после того, что ему рассказал Арле. Тем временем машину отыскали и вернули Эдуару, ведь именно он заявил об ее исчезновении.
Арле поднял взгляд на окна, надеясь увидеть свет. Нет, Эдуар не мог попасть на виллу, у него не было ключей. Наверняка он прождал какое-то время в саду и, не дождавшись, уехал.
Арле тяжело поднялся по наружной лестнице. Выходит, весь день он играл с братом в прятки. Арле пересек галерею и полез в карман брюк за связкой ключей.
- Ничего себе!
Он вдруг увидел, что ключа не требуется: входная дверь открыта! А между тем он был уверен, что, уходя, запер ее на два оборота. Он точно помнил: его позвала Франсуаза, он стоял перед дверью, и мрачные мысли одолевали его, рука же неловко искала замочную скважину. Ему запало глубоко в память, как во влажном воздухе раздалось двойное щелканье замка.
Растерявшись, Арле застыл у приоткрытой двери. Связка ключей дрожала в его пальцах. Кроме него, ключи были у Роберты и у слуги. Салику сбежал, а Роберта… Может, ее ключи нашлись в "аронде"? Тогда это Эдуар. Арле вошел в дом.
- Ты здесь, Эдуар?
В гостиной царил мрак, но Арле вдруг почувствовал, что в доме кто-то есть. В глубине комнаты бледная полоска пробивалась из-под двери в гостиную, высвечивая плитки пола. Сделав несколько шагов, Арле снова остановился. Он услышал легкий шум, журчание льющейся из крана тонкой струйки. И тут до его ноздрей дошел странный запах. Арле тщетно пытался определить, чем пахнет, хотя с раздражением отмечал про себя, что запах знакомый.
Арле сделал еще шаг и неуверенно произнес:
- Это ты, Эдуар?
Но он и сам уже знал, что это не Эдуар. В замешательстве он подумал о Салику, и образ слуги с искаженным лицом промелькнул в его сознании. Журчание воды прекратилось, но запах усилился. Желтое пятно под дверью стало шире. Кто-то выходил из ванной. Арле отметил это про себя, но не пошевелился: весь напрягшись, он не спускал глаз с хромированной дверной ручки. Наконец ручка нырнула вниз: дверь открылась. В проеме на фоне слабо освещенного коридора появилась тень. Арле поднес руки к лицу. Он хотел закричать, но неописуемый страх сжал ему горло. Арле попятился: нет, нет, это невозможно! Такого не бывает. Он пьян, пьян в стельку! Или сошел с ума. У него навязчивая идея, он бредит, и это призрак. "Цереусы цветут…" Этого не может быть!
Тень на мгновение замерла, уставившись на другую тень, ступавшую в глубь комнаты. И вдруг призрак раскрыл объятия, и тяжелую тишину разрядил радостный возглас, который пригвоздил Арле к полу и заставил трепетать его сердце. Живой человеческий голос, низкий, с хрипотцой, неповторимый голос:
- Аль, как я рада! Ты смог вырваться пораньше, милый?
Голос воскресшей жены, его Роберты.
Убийца
1
Арле оцепенел. От изумления он не в силах был даже двинуть рукой. "Я сошел с ума, - подумал он. - Не иначе". Открывшаяся дверь вела в мир бредовых видений, неотличимых от жизни, реальных, как сама жизнь.
Он дал Роберте себя обнять, выдержал ее поцелуй, ее прикосновение. Но вдруг его пронзила дрожь, на спине выступил холодный пот. Он почувствовал озноб.
Роберта зажгла в гостиной бра. На ней был плащ нежно-голубого цвета, на белокурых волосах - шелковый платок, который она надевала лишь в дорогу. Вот она снова рядом, Арле поглядел на ее полные ярко-красные губы, светлые удлиненные глаза. И этот ландышевый запах… У Арле закружилась голова. Его любимый запах. Как он сразу его не узнал?
- Что случилось? Почему ты молчишь?
Не спуская с Арле беспокойного взгляда, Роберта коснулась его руки, щеки.
- Господи, да ты закоченел!
Она взяла его за руку и усадила в красное кресло кордовской кожи.
- Да на тебе лица нет…
Она нащупала на запястье его пульс.
- Тебя немного лихорадит. Резкая перемена погоды. Хочешь, я вызову врача?
Арле молча покачал головой. Роберта побежала на кухню. Ее каблуки энергично стучали по полу, мелькали тугие загорелые икры. Она принесла стакан воды и трубочку нивакина.
- Прими. Это не повредит.
Арле по-прежнему сверлил ее глазами. Роберта поставила стакан на столик и села рядом с Арле. От беспокойства она побледнела. Наверно, решила, что он серьезно болен.
- Я позову Малапера, - сказала она тихо, но решительно.
Роберта встала, но Арле схватил ее за руку и притянул к себе.
- Роберта, - мягко сказал он. - Откуда ты приехала?
Скажи она "с того света", Арле едва ли удивился бы. Роберта нахмурилась.
- Из Гуильё! Почему ты спрашиваешь? Что на тебя нашло, Аль? Ты же знаешь, что Эдуар…
В голове у Арле все смешалось. Тремя фразами Роберта перечеркнула три дня кошмара. Да, кошмара, который только теперь отпускал Арле…
Он сжал загорелую руку Роберты, ухватился за эту теплую плоть, как за спасательный круг.
- Ты застала Эдуара, когда приехала в Гуильё?
- Нет. Он оставил записку, что должен по важному делу ехать в Абиджан - кажется, в министерство сельского хозяйства. И вернется через двое суток…
- И с тех пор ты его не видела? - не унимался Арле.
- Нет. Позавчера я отправилась в Ман и успела поговорить с ним по радио, когда была связь, в четыре часа. Он подтвердил, что вернется двадцать третьего, то есть вчера. И добавил, что ты позвонил ему и предупредил, что вынужден задержаться на несколько дней в Германии и прилетишь не раньше начала января.
- Какова сволочь!
Правда капля за каплей просачивалась в его сознание. Роберта, раскрыв рот, в недоумении хлопала глазами.
- Почему? Он что, обманул?
- Продолжай. Что было потом?
Арле сам удивлялся, что голос его остается твердым. Ведь он уже догадался, что услышит дальше, и боялся, что догадка подтвердится.
- Можешь себе представить, как я растерялась! Пропал наш рождественский ужин! Весь вчерашний день я злилась! А сегодня утром решила: хватит киснуть. Прочь, хандра! Если встречать Рождество без мужа, так хоть у себя дома. Гуильё, конечно, место славное, но там особенно не повеселишься! Ни тебе газет, ни телефона - глухомань, одним словом. Я вела машину весь день. Дороги после дождя превратились в кашу. Поэтому я так долго ехала и только что вошла в дом. А ты? Ты когда вернулся?
Арле задумался, стиснул зубы.
- Значит, Эдуар не знает, что ты в Абиджане?
- Нет… Хотя что это я! Теперь, конечно, знает, ведь я предупредила слуг в Гуильё, что возвращаюсь домой.
- Ты кого-нибудь встретила в городе?
- Никого. Было уже темно, когда я подъехала к Аджамэ. В доме тоже никого не было. Где Салику?
- Значит, ты никого не видела…
Арле закрыл глаза. Он не выпускал из рук вспотевшей ладони Роберты.
- Иди ко мне.
Он прижал Роберту к себе, вдыхая ее аромат.
- "Диориссимо"… Я по запаху духов догадался, что ты вернулась. Еще не видел тебя, но уже понял, - он еще крепче сжал ее в объятиях, - понял, что ты не умерла.
Роберта вздрогнула и слегка отстранилась от мужа. Опять в ее взгляде промелькнуло беспокойство.
- Умерла?
Она рассмеялась, но принужденно и хрипло.
- Я видел твою могилу на кладбище в Аджамэ. Гвоздики на ней уже завяли.
В груди у Арле что-то надорвалось, и он залился тихими горючими слезами.
- Аль, милый!
Роберта, ничего не понимая, в испуге глядела на него. Она никогда не видела, чтобы он плакал.
Наконец Арле поднял голову. Словно камень свалился с его души. Он ласково смотрел на жену обновленным взором, очищенным слезами, которые он слишком долго сдерживал. Всего несколько минут назад он метался, как измученный шмель, повсюду его подстерегали призраки, но теперь он прозрел, он во всеоружии и уже разогнал призраков.
- Роберта, выслушай меня.
И он рассказал ей все: о телеграмме Эдуара, об утопленнице, о своих подозрениях, о расследовании Вотье и его исчезновении. Однако в последний момент из стыдливости умолчал о фотографии. Он не спускал глаз с Роберты. Недоверие, изумление, страх сменялись на ее сосредоточенном нежном лице. И наконец, содрогнувшись от ужаса, она вскричала сдавленным голосом:
- Да ведь он сам позвал меня в Гуильё… Чего же он хотел?
Зубы ее стучали. "Бледна как мертвец", - невольно подумал Арле. Нет, живая, живая! Он еще крепче обнял жену, прижался к ее теплой коже.
- Роберта…
Ужасно, но откладывать больше нельзя. Придется бить по больному месту.
- Роберта, скажи мне всю правду. Даже если будет нелегко! Иначе мы не выберемся из тупика.
Роберта спрятала лицо на груди Арле. Она ждала вопроса, заранее зная его…
- У вас с Эдуаром…
Комок в горле мешал ему говорить. Он словно всадил нож в плохо зарубцевавшуюся кровоточащую рану. Роберта дрожала в его объятиях. Арле ощутил на шее теплые капли и понял, что Роберта тихо плачет.
- Ты что, была его любовницей?
До него это дошло только что, когда она рассказывала о своей поездке в Гуильё. Сотня незначительных деталей вдруг выстроилась в один ряд, словно подчиняясь незримому сигналу.
- Когда?
Нож бесстрастно проник в трепещущую плоть. Слова Роберты бессильно бились в его грудь: она перешла на едва слышный шепот. Ему пришлось нагнуться, чтобы разобрать ее речь.
- Задолго до твоего приезда. Я проработала в конторе всего два или три месяца. Эдуар приехал в город на проверку Он сразу заинтересовался мной, добился, чтобы мне прибавили жалованье. Засыпал меня знаками внимания… Иногда по вечерам он приглашал меня в ресторан. Мы возвращались поздно. Все это было так ново для меня. До тех пор я была скромной машинисткой, получавшей шестьдесят тысяч франков в месяц. Ну и вот…
Роберта рыдала. Арле с трудом разжал челюсти.
- А после того, как я… как мы…
- Никогда, Аль! Сам знаешь! Ты мне веришь?
Роберта подняла голову. Арле открыл глаза и увидел ее заплаканное лицо. В уголке губ - смазанная помада, точно подтек крови.
- Верю, Роберта.
Теперь многое объяснялось. Например, подчеркнутая, коробившая Арле неприязнь Роберты к его брату, ее недовольство каждый раз, когда он к ним приезжал. Сразу после свадьбы, вспомнил Арле, она настояла на том, чтобы Эдуар не ночевал на вилле. Раньше такое иногда случалось: у Эдуара была своя комната рядом с кабинетом. Из-за этого они с Робертой чуть в первый раз не поссорились. Он не понимал, считал ее эгоистичной, взбалмошной. Ну и дурак же он был! Подумать только, сколько раз, уезжая по делам, он сам уговаривал Роберту провести несколько дней на лесосеке. Она всегда противилась, так что, когда в начале месяца Эдуар снова заговорил о Гуильё и Роберта согласилась, Арле несказанно удивился.
- Он заставил тебя к нему поехать?
- Да.
- Он тебя шантажировал? Показывал снимок?
Роберта вздрогнула и опустила глаза.
- Я все знаю, Роберта. Уже два дня. Эдуар сам взял на себя заботу меня просветить.
- Вот скотина…
- Расскажи мне все, Роберта. Как бы это ни было тягостно для нас обоих… Я должен знать…
Она пожала плечами, не поднимая глаз.
- Это было так давно. Мы устроили пикник. Он предложил пойти искупаться на пляже клуба… клуба нудистов…
- Так.
- Говорил, что там будет спокойно. Потом…
Она снова вздрогнула и впилась пальцами в подлокотник кресла.
- Я не очень хорошо помню. Наверно, он напоил меня… Я не хотела… На следующий день я потребовала у него пленку. Он мне ее принес - по крайней мере, я тогда так думала. Я тут же изорвала ее у него на глазах. Он засмеялся, потом попросил прощения. Больше он никогда не заговаривал об этом. До того вечера, когда пришел обсуждать твою поездку в Германию. Он отозвал меня в сторону и сказал, чтобы я приехала к нему в Гуильё. Я отказалась. Тогда он показал негатив и приступил ко мне с угрозами, догадываешься с какими. Я была у него в руках!
- Настоящую пленку он сохранил, - сказал Арле. - И проявил совсем недавно: фотография, которую он мне дал, была свежей.