Наблюдатель, стоявший у ресторана "Вииервальде", смотрел теперь на меню так пристально, словно оно было написано каким-то шифром, который он только сейчас разгадал. Пожав затем плечами, он зашагал к мосту.
- Минутку! - окликнул я его. - Погодите минуточку!
Он остановился, оглянулся. Руки его свисали вдоль тела, а голова на тонкой шее, казалось, того и гляди нырнет в торчащий воротник рубашки. Вылепи кто-нибудь из глины его скульптурный портрет, эту статую вполне можно бы назвать "Смущение".
- Не будете ли вы так любезны дать мне прикурить?
Он что-то пролепетал и вынул зажигалку.
Я поглядел на него сквозь ее огонек. Невиннейшим взглядом.
Это была моя месть. Месть за то, что я их прозевал. Невинная, бессмысленная, но мне сразу стало легче.
* * *
- Доктор Джеймз Бермонд Рик, Джерри, - сказал Барри Рейнолдс. - Познакомьтесь!
В залитом вульгарно красноватым светом баре отеля "Левен" за круглым столиком буквально торчал, иначе об этом не скажешь, почти двухметровый мужчина в черном, безупречно сшитом, но неброском костюме.
Он молча протянул мне тонкую руку. И я понял, что у него все тонкое и узкое: и плечи, и голубые глаза, и губы, и нос. А продолговатая голова на темени была прикрыта такой топкой волосяной "нашлепкой", что по сравнению с нею "шевелюра" доцента Выгналека вполне могла сойти за пышную заросль.
Ладонь у него была сухая и вялая. Он так кивнул головой, что его длинный, разделенный ямочкой подбородок почти коснулся галстука.
- У тебя появилась замечательная возможность, Джерри, - сказал Барри Рейнолдс. - Доктор Рик является представителем нашего центрального управления и послезавтра едет в Чехословакию.
Долговязый господин утвердительно кивнул. Отпив немного из своего стакана, он посмотрел на меня глазами, в которых было примерно столько же приветливости, сколько может быть у пуговиц. Он продолжал молчать. Зато Барри болтал без умолку.
- Доктор Рик ведет переговоры с вашим экспериментальным хирургическим объединением относительно поставок наших антибиотиков. Пока только для опытов на животных с трансплантированными почками. Я рассказал ему о тебе, и если ты хочешь написать жене письмо, доктор охотно возьмет его с собой и передаст ей лично.
"Так вот оно что! Глубинная проверка. До самой сути!
Доктор Рик… Имя мне ничего не говорит, - думал я. - Впрочем, это, конечно, ничего и не решает - кадровые разведчики меняют имена как галстуки. А вот его необыкновенно узкое, вытянутое лицо… Где я его видел? Когда? С ним определенно было что-то связано и притом не слишком приятное. Но что именно?.." Я так и не сумел вспомнить, да и времени у меня не оставалось на размышления. Надо было реагировать на сделанное мне предложение - быстро и безошибочно.
Я пожал плечами, надул щеки и медленно выдохнул; затем улыбнулся - застенчиво и благодарно, как и следовало в данную минуту, - взглянув на верзилу, которого мне представили как Джеймза Бермонда Рика, торговца антибиотиками.
- Весьма любезно с вашей стороны, доктор! Весьма любезно, - проговорил я и, обернувшись к Барри, словно ожидая от него - своего шефа и наставника разрешения, продолжал: - Был бы крайне рад написать жене письмо, которое не подверглось бы там перлюстрации. Но думаю, тут есть загвоздка.
- Какого свойства, скажите, пожалуйста? - спросил долговязый в черном костюме.
Да, загвоздка тут действительно была. Мне не следовало афишировать свою широкую осведомленность.
- Я полагаю, что письма от эмигрантов контролируются особо. Не знаю, конечно, контролируется ли вся корреспонденция. В том числе и письма, отправленные из Чехословакии. Если их вскрывают, то любезность господина доктора окажется бесполезной - то, что мне необходимо написать жене, я все равно написать не могу.
У стойки бара поднялась со стула блондинка в платье травянисто-зеленого цвета. Спустившись с двух ступенек, она прошла по залу, слегка пошатываясь. Двое мужчин в кожаных куртках, сидевшие рядом с нею, о чем-то тихо спорили. Потом они вдруг повернулись на стульях лицом друг к другу, и один из них схватил своего собеседника за лацкан. Приглушенно звучала давно вышедшая из моды мелодия Джонни Холидея. И в эту странную бездумную минуту, когда к нашему столу, пошатываясь, направлялась подвыпившая блондинка, я вдруг вспомнил, где видел лицо человека, носящего ныне имя доктора Рика: на фотографии, сделанной службой наблюдения в шестьдесят восьмом году. Тогда доктор Рик носил совсем другое имя. Я не мог вспомнить, какое именно, но нашим ребятам дома не составит особого труда его установить. И помнится, тогда он не торговал антибиотиками, а прибыл к нам с группой каких-то кинематографистов.
Блондинка, подойдя к нам, одной рукой оперлась на плечо Барри, а другой дернула его за гусарский ус.
Барри щелкнул ее по пальцам.
- Ирэна! Сто раз тебе говорил, чтобы ты не подходила, когда я с друзьями. Прикройся и беги развлекаться в другое место. Будь добра, девочка!
Она надула губы, повернулась и, виляя задом, словно норовистая кобыла, нехотя удалилась.
Я выпил снова. "Ну, Блажек, за свою память ты заслужил пятерку!" - сказал я себе удовлетворенно. Теперь многое проясняется. Против нас выставили орудия крупного калибра - специалистов по Чехословакии из центрального управления в Лэнгли. Опытных парией, которые о нас кое-что знают. Похоже, я становлюсь заметной фигурой…" Но от сознания этого мне не стало легче… Кажется, наш шеф был прав: они попытаются захватить меня. Любой ценой.
Но тут возникает вопрос, па который я пока не находил ответа: какие у них основания связывать меня с нашими органами? Если они действительно располагают достоверными фактами, значит, нами еще до моего отъезда где-то допущена ошибка, или, возможно, меня "засветил" кто-то из окружения Гомолы и архитектора Берки! А может быть, они просто связали факт моей "эмиграции" с просьбой Мартина Шульца по времени на основе самых общих соображений и проверяют теперь всех подряд?
Как бы там ни было, я преклонялся в душе перед аналитическими способностями нашего шефа и Вацлава Плихты. Итак, я становлюсь непосредственным участником широко развернувшейся разведывательной игры.
- Мы думали, Джерри, что доктор Рик вручит письмо твоей супруге лично, - прервал мои размышления Рейнолдс.
- Да?! Отлично! - воскликнул я. - Это просто замечательно! Премного вам благодарен, господин доктор!
Долговязый в черном костюме снова ткнулся остроконечным подбородком в узел галстука.
"Так вот чего вы хотите!" - мелькнуло у меня в голове, и я сразу же успокоился. Проверка велась слишком уж явно. Они хотят попасть ко мне домой. Проверить визуально обстановку.
"Ну что ж, хорошо, пусть будет так", - решил я.
За Марию я не боялся.
Она разыграет перед господином Риком такой спектакль, что у того голова пойдет кругом. Ей только бы своевременно получить инструкцию - а вот об этом уж я позабочусь.
- Когда ваша супруга бывает дома? - спросил Джеймз Бермонд Рик.
- Ближе к вечеру. После работы пробежит по магазинам, как это у нас заведено, потом на городском транспорте домой. Впрочем, господин доктор, вы можете позвонить ей по телефону.
Я написал на клочке бумаги адрес и номер телефона.
- Это что - секретный номер? - спросил вдруг доктор Рик.
- С чего вы взяли, господин доктор?! Я не был дома столь важной персоной, чтобы иметь секретный номер. Просто это новый абонентный комплекс на пашей станции и его может не оказаться в телефонном справочнике.
Это им нетрудно будет проверить, обратившись в справочное бюро. Новый номер мы рассекретили за неделю до моего отъезда.
- О’кэй, - сказал долговязый, - ваше письмо я непременно передам.
До сих пор я только оборонялся. Пришло время переходить в наступление. Пусть для начала по мелочам, но все же следует перехватить инициативу.
- Ничуть не сомневаюсь, господин доктор, - ответил я, а сам подумал: "Смотри-ка, ЦРУ стало превращаться в почтовую контору с почтальонами разных рангов. Для Шульцовой достаточным оказался сомнительный предприниматель Гайе ван Заалм, мои же письма благоволит доставлять само начальство из Лэнгли…" Отпив глоток виски, я продолжал: - Ничуть не сомневаюсь. Но отправить письмо и не получить на него ответа, согласитесь, было бы крайне досадно. Хочу просить вас - привезите мне хотя бы пару строк или, на худой конец, просто устную весточку от жены.
На меня испытующе уставились две пары глаз.
Однако просьба моя вполне соответствовала психологии человека, который хоть и сбежал от жены, но все же хочет что-то о ней узнать.
- Но считаю себя обязанным, господин доктор, поставить вас в известность о двух обстоятельствах. С моей стороны было бы просто некорректно умолчать об этом.
Барри Рейнолдс хлопнул меня по плечу:
- Валяй выкладывай!
- Во-первых, господин доктор, хочу пояснить, что я жил в трехэтажном особняке, а этажом выше, над нами, живет офицер чехословацкой милиции… - И, пожав плечами, я продолжал: - И совсем мне не хочется, чтобы у вас возникли какие-нибудь неприятности. Вы сами понижаете: иностранец и жена эмигранта - это может прийтись пе по вкусу чехословацким властям.
- Не беспокойтесь! - улыбаясь, заметил доктор Рик.
- Мне очень не хотелось бы злоупотребить вашей любезностью и доставить вам неприятности.
- Я рад оказать вам дружескую услугу, и делаю это охотно.
Вот так-то - мы с ним стали уже друзьями! Что ни дальше, то лучше!
- Ну а что во-вторых? - спросил на этот раз Барри Рейнолдс.
Оба они представлялись мне сейчас не очень опытными следователями, ведущими допрос.
- Вполне возможно… Вернее, я допускаю, что моя жена встретит вас без особого восторга. В конце концов, ведь я же сбежал от нее. Понимаете?
- Полагаю, что справлюсь с этим, - ответил доктор Рик.
"Конечно, - подумал я. - Конечно, ты справишься с этим, мой долговязый дружище, и справишься именно так, как тебе это удастся в рамках инструкции, которую получит Мария".
- Я буду бесконечно благодарен, - сказал я.
- Вы позволите задать вам еще один вопрос? - снова улыбнувшись, спросил доктор Рик.
- Да хоть десять! - ответил я.
Барри тем временем подозвал официанта, причем таким жестом, какой в подобных заведепиях могут позволить себе только завсегдатаи: он описал указательным пальцем над столом круг. Официант поклонился и мгновенно исчез, словно его сдуло ветром, а через минуту ставил уже перед нами наполненные до краев стаканы.
- Вы сказали, что в одном доме с вами живет сотрудник чехословацкой полиции. А вы не знаете, чем именно он занимается? - Доктора, как видно, этот вопрос заинтересовал.
- Он криминалист, это я знаю точно. Но вот конкретно… - Я развел руками. - У меня такое впечатление, да и соседи говорят, будто бы оп занимается хозяйственными правонарушениями.
- Как же вы попали в дом, где живет сотрудник коммунистической полиции? Они, насколько я знаю, имеют свои, специально отведенные им жилые дома. Иногда даже целые кварталы, - допытывался Рик.
Пожалуй, он сказал больше, чем следовало. Во всяком случае, в его вопросе прозвучало подозрение, пусть и не очень явное, но достаточное для профессионального уха.
К тому же - хотел он того или нет - почувствовалось, что его торговля антибиотиками такая же "крыша", как и моя коммерческая деятельность.
- Господин доктор, - начал я, решив говорить о вещах, которые легко проверялись, - я жил в районе особняков, где живут ответственные работники, представители торговых объединений и, разумеется, офицеры милиции и армии.
- Так, - сказал доктор Рик.
- Когда вы уезжаете, господин доктор? - решил уточнить я.
Вместо долговязого в черном костюме ответил Барри Рейнолдс.
- В Чехословакию - через неделю. А из Швейцарии - завтра. Так что, если ты хочешь что-нибудь передать, в твоем распоряжении самое большее двенадцать часов.
- Ну, тогда привет! - сказал я. - Пойду, чтобы * управиться к атому времени…
* * *
Я проглотил две таблетки кофеина, зажег буковые поленья в камине, представлявшем собой одно из удобств моей безумно дорогостоящей "гарсоньеры" и, глядя на пламя, задумался. Я думал, сколько же денег понапрасну ухлопает на меня ЦРУ, если мне все-таки удастся добраться до Бобина и живым-здоровым препроводить доцента, инженера, кандидата наук Мартина Шульца и свою скромную персону в Чехословакию!
В течение нескольких минут я взвешивал ситуацию. Вполне определенно получалось, что они меня проверяют, подозревая в связи с чехословацкой разведкой, хотя прямых доказательств этого у них нет. И с той же определенностью из этого следовало, что каждый мой шаг будет у них под контролем.
Но вот именно сейчас мне во что бы то ни стало надо было избавиться от их надзора. Незаметно, и таким способом, который не вызывал бы у них подозрений. Размышляя об этом, я сидел за столом и писал Марии письмо. Покаянное и призывающее ее выкинуть такой же номер, какой выкинул я. Я советовал ей постараться попасть - лучше под ее девичьей фамилией - в состав какой-нибудь туристической группы, отправляющейся в любую заграничную поездку. А как только она окажется по ту сторону западной границы, о ней уж позабочусь я сам. Я предупреждал ее, что на человека, который вручит ей это письмо, она может вполне положиться, и просил, чтобы через него она передала мне свой письменный или устный ответ.
Это было вполне обычное письмо эмигранта, желавшего любой ценой вернуть свою жизнь в обычную колею.
Казалось, мне удалось совместить в нем осведомленность с ложными представлениями в той мере, которая точно соответствовала его цели. Во всем письме не было фразы, которая бы при самой тщательной обработке на счетно-вычислительных и дешифровальных приборах - а ей оно, безусловно, подвергнется - хотя бы отдаленно напоминала код. И все оттого, что мне просто не было необходимости что-то зашифровывать. Я ни минуты не сомневался, что эту бумагу будут терзать, как подопытного кролика, воздействиями самых разных химикалии, призванных обнаружить секретные чернила. И опять все понапрасну, потому что секретные чернила не входят в мое снаряжение.
Я несколько раз прочитал свое сочинение - казалось, можно быть спокойным. Я вложил письмо в конверт, заклеил его, погасил свет и прилег.
Кофеин, никотин, алкоголь и усталость тут же взяли меня в оборот. Сердце учащенно колотилось, готовое, - казалось, выскочить из грудной клетки, и с колющей болью ударялось о ребра.
Со лба стекали струйки пота.
Я встал. Открыл окно. В комнату пахнуло влагой, запахом самшита и тиса, прелью истлевших листьев. Я лег па покрывало, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и наконец уснул.
* * *
Я выругался по-чешски, громко и грубо, как человек, уверенный, что в ближайшем окружении нет никого, кто бы его понял.
На штанине, моих серых брюк расплывалось пятно - след белого вина, пролитого сидевшим рядом толстоватым, низенького роста мужчиной. Одним глазом он смотрел на мое колено, а другой его глаз, казалось, был устремлен на кроны платанов в саду ресторана "Пилатус-блик", расположившегося под скалой на берегу Фир-вальдштетского озера.
- Ах ты, боже мой! Соотечественник, земляк! - громко воскликнул толстяк. - Вот так случай!
Люди, сидевшие за соседними столиками, стали оглядываться, но этот коротышка не обращал на них внимания. Он схватил салфетку и принялся тереть ею мое колено, на которое за минуту до того опрокинул свой стакан с белым шабли.
- Жаль, что наше знакомство началось так неудачно, - тараторил он, - но то, что плохо начинается, может хорошо кончиться. - Потом он обернулся к официантке и крикнул ей: - Розмари, э флешли высс вы! - что означало просьбу принести ему бутылку белого вина.
Вел он себя высокомерно, словно весь этот летний ресторан с видом на гору Пилатус и на виллы богачей на зеленом мысу Каштаниенбаум по другую сторону бухты принадлежал ему.
- Покорнейше прошу извинить и не сердиться на меня, земляк! Я ведь нечаянно. И давайте замоем этот неприятный эпизод.
Прибежала официантка. У нее было вытянутое плоское лицо, обрамленное крашеными волосами цвета перезрелого овса; ноги с отекшими щиколотками. На животе над коротким передничком болталось на пояске официантское портмоне, и вообще она выглядела так, словно была на последней стадии беременности.
Поставив перед нами бутылку белого вина, официантка неуклюже поклонилась и ушла.
Это было 9 августа. В 15 часов 30 минут среднеевропейского времени.
А мужчину, который теперь одним глазом уставился на носок моих ботинок, а вторым рассматривал безоблачное небо, звали Ян Вихерт. Он жил и работал в Швейцарии уже одиннадцатый год. Начав со страхового агента, он дослужился здесь до должности инспектора страховой фирмы "Вадтунфалл". И за это же время, взбираясь вверх по лестнице страховой иерархии, он превратился, по документам пражского центрального управления - после одного очередного и двух внеочередных повышений - из старшего лейтенанта Вихерта, отправившегося в конце августа 1968 года участвовать в невидимом сражении на так называемом тайном фронте, в подполковника Вихерта.
Вихерт поднял стакан и поглядел на него против света - есть ли в вино искра, - и снова по всему летнему ресторану разнесся его голос:
- Так за ваше здоровье, земляк! И еще раз прошу вас извинить меня за это пятно на брюках!
Итак, спектакль у нас получился.
За нами могли следить хоть сто двадцать филеров, и все равно глаза у них остались бы только для слез. Ян Вихерт между тем с салфеткой в руке снова наклонился и занялся пятном на моем колене.
- Ну, как? - спросил он, немного погодя.
- Чисто. Чисто, будто слово божье, как говаривали наши предки.
- А в остальном?
Ян Вихерт разложил на столе страховые полисы, и я склонился над ними, делая вид, что старательно их изучаю, а тем временем шепотом я обрисовывал ему картину того, что делалось и делается вокруг меня с момента "избрания мной свободы". Я старался говорить по существу и кратко, хотя горло у меня сжималось от волнения и радости. Ведь это был мой первый контакт с родиной. И вопреки здравому смыслу в голове у меня мелькала мысль, что Ян Вихерт, хотя и торчит здесь уже столько лет, в сущности, в лучшем положении, чем я, - ведь у него постоянная связь со своими. А для разведчика это самое главное, и не только потому, что он имеет возможность передать собранные сведения, а потому, что контакт, пусть даже минутный, избавляет его от чувства одиночества.
Я умолк.
Ян перевернул лист страхового полиса и тихо произнес:
- Они тебя проверяют. Им ничего не известно. Иначе они пошли бы на прямые действия.
- Я тоже так думаю. Хотя, может быть, они играют на моих нервах и щдут, пока я не упаду перед ними на колени, созрев для первого допроса?
- Возможно, конечно, - ответил Ян, - хотя и маловероятно. Рик будет в Праге под нашим постоянным наблюдением.
- С ним надо поосторожней. Он проныра и неплохо ориентируется в наших краях.
- Не волнуйся. За ним будут присматривать, как за грудным младенцем. И о Марии не беспокойся. А сейчас послушай, что я тебе скажу. Это наш последний личный контакт. Теперь, вплоть до возвращения, переходи на косвенную связь.