Имя Асиновского упоминали все средства массовой информации, писавшие об убийстве Ветлугиной. Сейчас, смотря на респектабельного, богатого, уверенного в себе человека, трудно было представить себе, что он входит в контакт с криминальными структурами, подкупает убийцу… Однако речь шла о деньгах, и об очень больших деньгах, о десятках и сотнях тысяч долларов. Убивают и за гораздо меньшие суммы. А если бы Алене удалось добиться закрытия "Телекоммерса", что бы осталось Асиновскому? Зарплата среднего телевизионщика? Две-три акции? Хотя Алена, кажется, хотела вовсе лишить Асиновского права участвовать в приватизации канала, поскольку он уже давно выделился в самостоятельную фирму.
Было известно также, что за несколько дней до убийства Ветлугиной у нее с Асиновским произошел очень неприятный разговор, после которого Алена характеризовала Константина Андреевича разными весьма нелестными словами типа "пиявка", "кровосос" и тому подобными.
Если выражать понятие "выгода" исключительно в денежном выражении, то на свете, пожалуй, не было другого человека, кому преждевременный уход "всероссийской Аленушки" был бы настолько на руку. Ведь она одна на канале могла и умела противиться бешеному натиску Асиновского. Остальных он мог без труда убедить в своей правоте, уговорить, запугать, подкупить, а то и просто обвести вокруг пальца.
Поэтому-то в списке подозреваемых Асиновский значился под номером один.
И вот перед ним этот представительный мужчина с благородной сединой, который, хотя и надел "демократичную" футболку, сохраняет то особое выражение лица, по которому его безошибочно можно причислить к сильным мира сего. Неужели убийца - он?
Асиновский также, хоть и менее явно, изучал Турецкого. Имя этого "важняка", работавшего под началом великого Меркулова, было ему понаслышке давно известно, а вот лично столкнуться пришлось впервые ("И слава Богу", - подумал Асиновский).
Константин Андреевич понимал, что на месте следователя он и сам бы мыслил примерно так же. Значит, надо найти такие аргументы, которые убедили бы самого Асиновского, если бы он был сейчас следователем.
- Гибель Елены Николаевны, которую, повторяю, я очень ценил и уважал, несмотря на все наши разногласия, вовсе не была мне так "выгодна" - я употребляю слово, которым пользовались вы, Александр Борисович. Я должен признаться, что предпринял некоторые шаги, о которых не хотел бы распространяться, но которые сделали бы удар не столь ощутимым, если бы события все же пошли по неблагоприятному для меня сценарию.
- По сценарию Ветлугиной? - уточнил Турецкий. Асиновский кивнул.
- Тогда придется все-таки ознакомиться с вашими шагами, - стараясь подражать витиеватой речи директора-распорядителя, ответил Турецкий. - Ведь, если не ошибаюсь, вы хотите сказать, что Ветлугина вам мешала не настолько, чтобы вы решились ее убрать. - Турецкий внутренне поморщился - все-таки закончил как-то слишком прямолинейно. Не получалось у него говорить обо всем обиняками. - Так что выкладывайте, Константин Андреевич.
Асиновский встал и начал прохаживаться по кабинету, по-прежнему сплетая и расплетая пальцы. Затем, по-видимому приняв какое-то решение, он на миг остановился, подошел к стоявшему у стены кожаному дивану и сел, положив ногу на ногу.
- Дело в том, Александр Борисович, - сказал Асиновский, - что я прожил долгую жизнь и на телевидении появился куда раньше, чем Елена Николаевна. И кое-что давно понял - например, что никогда нельзя идти напролом. Как, увы, наша Алена предпочитала делать:
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
- Он улыбнулся. - Чисто русский характер. Причем, знаете, не в личной жизни, что было бы понятно, а в делах. Когда дело касалось работы, ситуации на канале, вот тут Алена становилась прямо настоящей валькирией.
Турецкий напряг память и припомнил, что валькирии были, кажется, вовсе не русскими, но промолчал, дав Асиновскому возможность дальше демонстрировать свое красноречие.
- А ведь жизнь, опыт - они подсказывают нам, что, если не получается прямо, обойди стороной, придумай обходной маневр, сообрази. Да разве я удержался бы на телевидении, разве достиг бы того, чем я являюсь, если бы все время бился лбом о стену? - Асиновский развел руками.
- Но Алена Ветлугина, насколько я понимаю, добилась всего на телевидении и стала тем, чем она стала, именно потому, что шла напролом и билась лбом о стену, - заметил Турецкий, а про себя добавил: "И поднялась значительно выше". И тут же подумал: "Где сейчас Ветлугина?.."
- Ну, - снова развел руками Асиновский, - мы говорим о совершенно разных вещах. Как бы там ни было, - продолжал он, - в споре со мной она не могла выиграть. Просто не могла. Она шла напролом, а я искал обходные пути. Вот она постановила, что я не имею права участвовать в приватизации канала. Почему? Она боялась, что я, получив даже незначительное количество акций, буду активно участвовать в управлении каналом. Соображение совершенно верное. Ибо даже держатель одной-единственной акции имеет право приходить на собрание акционеров и выступать там. А у меня была бы не одна, это вы понимаете.
- Понимаю, - кивнул Турецкий.
- А вот то, что я могу стать акционером через других лиц, Елена Николаевна недоучла. Я мог заключить договор с определенными людьми, которым она доверяла, что они, по возможности, станут обладателями как можно большей доли акций, а затем передадут их мне. На каких условиях, было не совсем понятно, все зависело от того, каковы будут условия приватизации - будет ли это акционерное общество закрытого или открытого типа и так далее. Но в любом случае контрольный пакет мне был обеспечен.
Асиновский замолчал и потер нос.
- Вы понимаете теперь - Елена Николаевна мне абсолютно не мешала.
- Вы могли бы назвать этих лиц? - спросил Турецкий.
- Это совершенно необходимо? - быстро спросил Асиновский.
- Константин Андреевич, - улыбнулся Турецкий. - Вы не хуже меня понимаете, что нечто подобное можно и придумать. Тем более что после гибели Ветлугиной вы знали, что я рано или поздно приду к вам и буду задавать неприятные вопросы. Так ведь? Так что мне нужны доказательства.
- Как-как? - поднял брови Асиновский. - Как вы сказали? После смерти Ветлугиной я понял, что вы ко мне придете? - Тон его настолько изменился, что Турецкий опешил. - Не ожидал, Александр Борисович, не ожидал, - говорил он уже покровительственно. - Вы, разумеется, правы в том, что эта смерть мне скорее на руку. Но я ведь человек. И скорблю по-человечески о тяжелой потере для нашего телевидения, для всей страны. Это раз. Я деловой человек и как деловой человек не люблю, когда стреляют в других деловых людей, даже если мне это на руку. Рано или поздно могут выстрелить и в меня самого. Согласитесь - это малоутешительная перспектива. И я очень, подчеркиваю, очень заинтересован, чтобы вы и ваши люди наконец начали раскрывать заказные убийства. - Турецкий невольно почувствовал, что его как мальчишку вызвали на ковер к начальству и распекают. Ему стало не по себе. - Не мне вас учить вашей работе, но послушайте, что же вы, как меня информировали, один из самых опытных практикующих сейчас следственных работников, мне здесь говорите! То есть не то что говорите - как вы строите свои версии! Вы что, думаете, что имеете дело с дебилами урками? Потенциальный убийца СНАЧАЛА убил и лишь ПОСЛЕ убийства подумал, что на него могут пасть подозрения? Так, извините, бывает только… э-э… Как это у вас называется? Бытовуха? Вот вы только что сказали, что вас информировали о стычке между нами, случившейся незадолго до гибели Алены. Итак, ваша версия: недоумок Асиновский в пьяном угаре скандалит с Ветлугиной при всем честном народе в кафе, потом… э-э… чпокает ее, а "осознав содеянное", изобретает себе версию защиты, не подкрепленную фактами? Ну уж, извините… - Асиновский сделал эффектную паузу и уже гораздо тише сказал: - Боюсь, поймите, действительно БОЮСЬ, что вам и в этот раз не докопаться до правды.
Турецкий сидел как оплеванный. Нет, как облитый помоями. С головы до ног. Но держался он хорошо. Понимая, что беседа подошла к естественному завершению, он взялся за перо, чтобы внести суть сказанного свидетелем в протокол.
- Ну что же, спасибо за науку. Будем стараться. - На лице Турецкого, играла холодная улыбка. Он попытался поправить положение иронией. - С учетом ваших ценных замечаний.
- Э, ладно, какие уж там "ценные замечания". Я понимаю, что вы просто оговорились. Но это была симптоматичная оговорка. Поймите, я действительно не хочу быть убитым, я хочу перестать бояться. Очень прошу вас, постарайтесь найти убийцу. Это нужно всем нам. И от слов своих не отказываюсь. Пожалуйста, вносите все в протокол.
Когда оформление закончилось, Асиновский сказал:
- И вот еще, кстати. Насколько я понимаю, Александр Борисович, в правовом государстве, которое мы строим, - он говорил без всякой тени иронии, - гражданин не должен никому доказывать, что он невиновен, напротив, дело правоохранительных органов, то есть в данном случае ваше, доказывать, что я виновен. Поэтому, боюсь, я не смогу назвать вам имена тех людей, кто согласился со мной сотрудничать. А с другими версиями - милости прошу. Звоните, заходите. Рад буду оказать вам посильную помощь.
"Артист! Переиграл, по всем статьям, переиграл, - думал Турецкий по дороге из Телецентра обратно в прокуратуру. - А ведь он действительно боится. Разоблачения? Или наемного убийцы?" Турецкий зрительно прогонял в голове всю сцену, как на видеомагнитофоне. И раз и другой. Сначала без звука, только выражение лица. "Прожженный мошенник, наглец и лжец". Было и еще кое-что - Асиновский отлично владел фразеологией, любой, какая была в настоящее время в ходу: при советской власти он бы поминал моральный кодекс строителя коммунизма, теперь заговорил о демократии и правовом государстве.
Асиновский его не убедил. И хотя рассказ о предпринимаемых в связи с приватизацией "шагах" выглядел довольно правдоподобно, Турецкий по-прежнему мысленно держал его одним из первых в списке подозреваемых. Хотя, пожалуй, уже не первым, а лишь одним из первых.
И еще Турецкого занимала мысль - кто же из близкого окружения Ветлугиной, из тех, с кем она работала, чьи права отстаивала, оказался этой продажной шкурой? Ведь их несколько… Дама в длинной юбке, Лора, мужчина в очках, Куценко? Последний, безусловно, мог. "Да, - подумалось Турецкому, - вот она, так называемая четвертая власть - средства массовой информации. Люди, призванные лечить социальные язвы… Врач, исцелися сам".
13.25. Сыскное агентство "Глория"
- Этого не может быть!
Грязнов ожидал этой реакции, а потому спокойно сказал:
- Вот пакет. В нем снимки. Я бы предпочел, чтобы вы изучали их не здесь. Вы можете пройти в соседнее помещение, там никого нет.
Грязнов давно уже оборудовал специальную комнату, где клиенты могли бы знакомиться с добытыми материалами - наблюдать их реакцию ему было не только неинтересно, но в ряде случаев просто неприятно. Как, например, в данной ситуации. Вячеслав Иванович искренне жалел своего молодого агента Петра Бояркина, которому пришлось добывать эти снимки.
- За вредность молоко выдавать положено, - сказал Петя в завершение отчета Грязнову.
- Бесполезно, молоко не поможет, попробуй мясо, - попытался отшутиться тогда Грязнов, а про себя прикинул, как бы сам реагировал на Петином месте на такой поворот событий, и всего его передернуло.
Клиентка вышла в другую комнату, а Грязнов тем временем положил пакет с надписью "Б-17" в сейф. В пакете не было ни снимков, ни бумаг, только две совсем крохотные пленки. Снимки, которые в соседнем помещении просматривала сейчас клиентка, были отпечатаны со второй из отснятых Бояркиным пленок. Первый контакт явно не относился к тем, которые интересовали заказчицу, и Грязнову следовало бы немедленно уничтожить пленку. Как, собственно, и вторую, после выполнения заказа.
Из соседнего помещения послышались негодующие возгласы, затем стало тихо. Наконец дверь открылась, и дама вновь появилась в приемной. В глазах стояли слезы, но на лице застыло выражение вовсе не скорбное, а в высшей степени злобное.
- Мерзавец! - воскликнула она. - Значит, вот оно что. - Дама швырнула пакет со снимками на стол.
- Увы, - развел руками Грязнов, - вы узнали то, что хотели. Возможно, не стоило затевать этого дела с самого начала.
К сожалению, так случалось нередко. Люди организовывали наблюдение за своими родными, а когда оказывалось, что их подозрения были не напрасны (а подчас правда оказывалась куда хуже, чем то, что они предполагали), клиенты кусали локти и твердили, что не хотят ничего знать. Напротив, в тех - надо сказать, весьма немногочисленных - случаях, когда наблюдение ничего не обнаруживало, заказчики бывали очень довольны, несмотря на потраченные впустую деньги.
Но клиентка Б-17 явно не относилась к подобным альтруистам.
- Как это не стоило! Теперь этот мерзавец у меня в руках! Мама меня предупреждала, что я ему нужна только как дочка своего отца. Я ей не верила, а как она была права. Тысячу раз права! Мама ведь говорила…
- Наблюдение можно снимать? - прервал ее Грязнов, которому было совершенно неинтересно, что говорила мама этой дамы. - Я так понимаю, вы все поняли.
- Да, - кивнула головой заказчица. - То есть нет! Наблюдение не снимать.
- Но ведь вы же уже все узнали, - удивился Грязнов. - Ничего другого не будет.
- Это я понимаю, - нетерпеливо махнула рукой женщина. - Мне больше не нужно ничего. Я теперь и так все понимаю. И что это за отлучки, и что за звонки, и куда деньги деваются. Все встало на свои места. Этого, - она постучала пальцем по пакету со снимками, - больше не надо. Я хочу поймать его с поличным.
- Так, - только и сказал Грязнов.
- Ваши агенты должны мне позвонить, я буду наготове. Сразу беру такси и еду. И застаю его, мерзавца.
- У вас крепкие нервы, - заметил Грязнов.
- А что делать? - ответила клиентка. - Приходится. За все приходится бороться. Так что я продлеваю наблюдение.
- Пройдите в кассу, - сухо отозвался Грязнов.
Дама вышла, решительно сжимая в руках пластиковую карточку с котенком, вылезающим из ботинка.
16.00. Прокуратура
День выдался душный, влажный, и, возвращаясь в прокуратуру, Турецкий по дороге взмок.
Мысли в голове бешено крутились. Итак, Асиновский подготовился к предстоящей приватизации, все учел, все продумал. И Ветлугина все равно проиграла. И не только потому, что имела дело с таким прожженным жуликом, как Асиновский, но прежде всего потому, что ее окружали такие, как Куценко. В том, что ведущий утренних передач был одним из "пятой колонны" Асиновского, Турецкий уже не сомневался.
Помимо всего прочего это значило, что необходимости устранять Ветлугину физически у Асиновского, в сущности, не было. Он бы с ней справился и так. Были ли у него еще какие-нибудь причины, помимо приватизации? Вот это еще предстояло выяснить.
Не успел Турецкий войти в кабинет, как позвонил Меркулов.
- У нас появилось что-то новенькое, зайди ко мне.
- У меня тоже, - сказал Турецкий. - Иду.
Когда Турецкий вошел к Меркулову, тот наливал себе минеральную воду из прозрачной пластиковой бутылки.
- Налить? - спросил Константин Дмитриевич. - Я один уже полбутылки выдул. Ну и погода сегодня, не надо ни кофе, ни коньяка. Хорошо бы холодного арбуза. Ну, выкладывай, что там в Телецентре.
Турецкий рассказал об исчезновении бумаг и пленки с интервью.
Меркулов нахмурился.
- Очень может быть, что кто-то пытается отвлечь нас от истинного следа, хотя, как знать, возможно, это и есть истинный след. Что еще?
- Оказывается, у Ветлугиной в Феодосии есть дом. Собственно, дом ее родителей - они еще живы, но уже очень старые, Ветлугина как будто не раз пыталась перевезти их в Москву.
- А что у нее с оформлением наследства, не знаешь?
- Пока нет. В "Останкине" об этом не известно. Там все больше заняты сейчас приватизацией.
- Вот как раз об этом-то я и хотел с тобой поговорить, - Константин Дмитриевич отпил из стакана. - Ты знаешь, кто заказывал в Славином агентстве слежку за Ветлугиной?
- Голуб Лев Борисович, по-видимому, тот же, кто приватизировал, наряду с директором и главбухом, рыбоконсервный завод в Кандалакше. Это какое-то подставное лицо. Работает на кого-то.
- Так вот, такого человека в Москве нет. Мы прочесали, считай, по всей матушке России. Нашли - один, восьмидесяти двух лет, проживает в Биробиджане, другой, пяти лет, напротив, в Петербурге. Ну, это я преувеличиваю, есть еще с полутора десятков этих голубей, но ни один нам не подошел. Вывод напрашивается сам - в "Глории", равно как и в Кандалакше, он действовал по поддельному паспорту. Так что найти его будет не так уж просто. - Меркулов задумался и повторил: - Совсем, совсем не просто.
- А зацепок никаких?
- Ну, фоторобот. Заодно получили из Кандалакши словесный портрет. Обычный мужчина. На еврея не похож. Очень возможно, что это специальный расчет. Что русский, мол, если и будет жить по чужому паспорту, так все-таки национальность не станет менять. Хохол, в крайнем случае. Но уж не еврей и не чеченец. Аристов позвонил, уверяет, что и на этот раз действовал Скунс.
- Чушь какая!
- Ясно, что не он, - пожал плечами Меркулов, - а то как бы все красиво сошлось. И убийство Степана Прокофьева на него бы повесили. Оно ведь до сих пор не раскрыто, как ты помнишь. Одним махом семерых убивахом. Аристову только это и нужно.
Турецкий внезапно ощутил какую-то странную пустоту в груди. А ведь действительно, как все красиво сходится. Совсем, скажут, свихнулся. Связался с очаковскими, выполнил задание по ликвидации в Кандалакше, а затем "случайно" оказался в поезде вместе с Золотаревым.
Правда, Шакутин по фотороботу Скунса не признал, но фоторобот никуда не годится. Но узнал же его Олежка Золотарев!
Турецкий вернулся к себе в кабинет.
Голуб Лев Борисович… Кто же скрывается под этим именем. Киллер Скунс? Какой-то подручный Асиновского? Внезапно Турецкий со всей ясностью понял: дела об убийстве никому не ведомого Степана Прокофьева и знаменитой тележурналистки переплетаются. Их связывало одно и то же не выясненное пока лицо, известное под именем Голуб.
Голуб проводил приватизацию в Кандалакше, Голуб же заказывал в "Глории" слежку за Ветлугиной. Он нанял "майданщиков", а значит, именно благодаря ему Золотарева "забыли" в Питере. Другими словами, он был своего рода организатором. Но при ком? Очевидно, Голуб действовал по чьей-то указке, был подставным лицом, по крайней мере в большинстве случаев. Значит ли это, что те, кто стоял за кулисами приватизации рыбоконсервного завода, создавал ЧИФ "Заполярье" и убрал Степана Прокофьева, приложили руку и к гибели Аленушки?
Между прочим, связывало оба эти дела слово ПРИВАТИЗАЦИЯ.
Убийства на почве приватизации?