Это уж точно не Скунс. Даже если он свихнулся, даже если у него окончательно поехала крыша и он вместе с очаковскими пугает по кладбищам несостоятельных должников. До приватизации ему нет дела.
Если он только не стал подручным Голуба, который сам является подручным кое-кого повыше.
Запахло очень высокими структурами… Не потому ли член Государственной Думы Аристов так старается свалить все на Скунса?
В этот самый момент на столе зазвонил телефон.
- Александр Борисович, это вы? Никак не могу до вас дозвониться. Это Лариса. У меня очень ценные сведения.
- Что именно?
- Это не телефонный разговор.
- Понятно.
- Александр Борисович, приезжайте ко мне, ладно?
- Из какой хоть области?
- Ну не по телефону же, Александр Борисович! Я с работы…
- Хорошо, диктуйте адрес, - сказал он и стал записывать: - Улица Кастанаевская, дом 54.
- От метро "Пионерская"… - щебетала Лора. - Ах нет, вы же поедете на машине. Тогда завернете по-старому Рублевскому до автобусного круга. Там знак висит "только прямо", но вы не обращайте внимания, поворачивайте, так все делают. Увидите аптеку, дальше булочная, а прямо за ней - моя пятиэтажка.
- Если часа через два заеду, это нормально?
18.30. Кастанаевская, 54
Ровно через два часа тридцать минут Турецкий подъехал к дому, где жила Лора.
По дороге он выходил только раз - на Кутузовском проспекте у гостиницы "Украина", где купил букет цветов. Он так и не мог понять, едет ли он на сугубо деловую встречу или Лора предлагает ему нечто другое. От покупки водки или коньяка он отказался и остановился на промежуточном варианте - на цветах. Даже если дверь откроет Лорин муж, что вполне может случиться, и встреча продлится всего пять минут, цветы не помешают.
Однако дверь открыл вовсе не грозный муж, а сама Лора. Она переоделась и встретила Турецкого в белых крохотных шортиках и легкой блузке, под которой колыхалась тяжелая грудь.
- Как вы точны, господин комиссар! - нараспев произнесла она.
А когда Турецкий протянул ей пять белых гвоздик, обрадовалась:
- Это чудо! Я обожаю белые гвоздики!
Квартира оказалась двухкомнатная, с небольшой прихожей и кухонькой.
Лора провела Турецкого в гостиную. Через открытую дверь было видно, что соседнее помещение было не чем иным, как альковом - большую его часть занимала просторная кровать.
- Вы пить что будете? Водку или "Монастырскую избу"?
- Я же за рулем. Можно, пожалуй, немного вина.
- Неужели вы ментов своих же боитесь?
- Они совсем не мои. У нас разные ведомства, они - ГАИ, мы - прокуратура.
- Все равно они должны вас бояться!
Турецкого совершенно не вдохновляла эта тема, и он решил свести разговор к тому, за чем приехал:
- Ну так какой у вас для меня сюрприз?
- Даже два! - кокетливо заявила Лора и сделала немного неуклюжее, но все равно очень красивое танцевальное па. - Но сначала выпьем немного водки.
Она усадила Турецкого на мягкий диван. Перед диваном помещался низкий столик, на нем - два прибора.
- Я же знаю, что вы со службы, - решительно заявила Лора, - а раз со службы, значит, надо что-нибудь съесть. А раз съесть, значит, и немножко выпить. Вы как говорите - служба или работа?
- Да, пожалуй, работа.
- Отлично, тогда несу цыпленка и салат.
- Лариса, не мучайте меня, что вы там для меня припасли?
- Сейчас, сейчас, какой вы нетерпеливый. Давайте я у вас пиджак возьму и повешу. И как можно париться в костюме по такой жаре!
Она исчезла с его пиджаком, а через секунду была уже на кухне, откуда доносились приятные запахи.
Турецкий вдруг как-то размяк, как будто вместе с пиджаком она унесла его броню, и решил, что, в конце концов, будь что будет. Он тоже человек и имеет право отдохнуть один раз в жизни.
Вернулась она быстро, с блюдом, в центре которого красовались две увесистые куриные ноги, а вокруг были разложены листья салата и резаный помидор.
- Сама не ела, вас ждала. - Лора оглядела столик и, увидев, что Турецкий так и не открыл бутылку, сказала с укоризной: - Александр Борисович, что же вы за мной не поухаживали! Водочку-то откройте, - и она показала на бутылку "Абсолют-курант".
Турецкий свинтил пробку и налил девушке и себе по половине рюмки.
Она положила ему на тарелку ножку Буша, салат.
- За ваши удачи, - начала было Лора, но Турецкий ее перебил:
- Позвольте уж мне. - Он поднялся. - Мужчины обычно говорят "За прекрасных дам", а я скажу "За прекрасную даму!" - Он посмотрел ей в глаза и быстро выпил.
- Как здорово! - захлопала в ладоши Лора. - Так красиво про меня еще не говорили. А водка правда вкусная? С черносмородиновым ароматом. Я ее больше всего люблю. И пьется легко.
- С вами, Лора, даже молоко покажется опьяняющим напитком, - вдруг выпалил Турецкий. - А это - просто божественное питье.
- Я вам еще налью, совсем чуть-чуть, и тогда все вам расскажу. Кстати, запивайте тоником.
- И что же? - снова по-деловому спросил Турецкий и тут же почувствовал, как грубо прозвучал его голос, разрушая тонкое кружево из слов и взглядов, которое как бы плавало вокруг.
- Так вот, - торжественно сказала Лора. - Выпили? Хорошо. Значит, так. Кто украл бумаги - неизвестно. А что касается пленок, то интервью с киллером нашлось - его забирал к себе главный. Причем оба варианта - тот, который шел в эфир, он был урезанный, как вы понимаете. И полный вариант тоже здесь!
Хорошо, что Турецкий запил водку тоником, а то бы он наверняка поперхнулся.
- А вот с рижанином хуже, - продолжала Лора. - Пленка эта была. Рабочие материалы. Остальное Алена увезла в Ригу. Ее брал один техник, у него барышня как раз работает в архиве. Так вот, они просто боготворили Алену. И он брал пленку посмотреть и переписать, но потом поставил обратно.
- Точно поставил?
- Ну конечно. Теперь, когда Алены не стало, он хотел сохранить у себя все, что можно найти, понимаете? Только вы не рассказывайте об этом, потому что они ее брали, не записывая в журнал.
- Так, - сказал Турецкий. - Но затем пленка пропала.
- Ну да. И как это могло случиться, никто не знает. Дежурные в архиве в один голос утверждают, что замок и печати целые.
- А когда же я смогу получить записи передачи с киллером? - спросил Турецкий.
- Завтра. И мы с вами снова сможем увидеться, - нежно проворковала Лора, касаясь его руки.
Они выпили еще раз - теперь за удачу. Потом Лора вскочила.
- Я включу музыку.
Красиво изогнувшись, она дотянулась до кассетника, нажала на клавишу, а Турецкий, любуясь, смотрел на нее, и ему совершенно не хотелось уходить.
- Александр Борисович, я вас приглашаю. - Она царственно протянула ему длинную изящную руку.
Он с готовностью поднялся, слегка обнял ее, она прижалась к нему своей роскошной грудью.
Сделав несколько шагов, он спросил, подавляя хрипоту в голосе:
- Значит, завтра я смогу посмотреть оба варианта интервью?
Она молча кивнула, и ее волосы коснулись его лица.
Еще сидя на диване, Турецкий несколько раз гасил мысль о том, что под блузкой у нее вроде бы ничего нет. И теперь у него внезапно появилось необоримое желание это проверить. Он медленно положил руку на горячую грудь. Лора не придвинулась ближе. Они так и продолжали свой медленный танец, пока музыка не кончилась. А когда она смолкла, еще некоторое время стояли, слегка покачиваясь.
- Сейчас я принесу кофе, - прошептала Лора. - Или лучше чай?
- Ничего не надо, - прошептал Турецкий. - Мне нужна только ты.
И он стал медленно расстегивать блузку, под которой колыхалась упругая грудь.
- Подожди, - прошептала она, - задерну занавески…
23.15. Квартира на Фрунзенской набережной
Турецкий вернулся домой чуть позже одиннадцати. Ирина вышла в прихожую и сразу потянула носом.
- Немного выпили на посошок с Меркуловым, - начал было Турецкий, - а так все нормально.
- Кроме того, что Меркулов звонил тебе весь вечер. Следователь называется! Соврать и то не умеет! Научитесь обманывать, господин следователь, если уж вам так нравится проводить время неизвестно где и неизвестно с кем.
- Да что ты, Ириша! Я весь день лямку тянул, как вол. Одна мечта была - доползти до дома.
- Так я тебе и поверила, Турецкий, - проговорила Ира, и, хотя в ее голосе чувствовалась ирония, он понял, что она смягчилась.
В комнате на пианино стояла ваза с букетом великолепных роз. Алые и белые, они едва умещались в большом хрустальном сосуде. Несколько часов назад, покупая возле гостиницы "Украина" цветы для Лоры, Турецкий видел похожие розы, но, разглядев цену, вздрогнул. Одна из них стоила дороже, чем несколько гвоздик.
- Что вы хотите, мужчина, это штучный товар из Голландии, - пояснила продавщица. - В основном и покупают их по одной.
Здесь же таких роз было десятка полтора. Турецкий прикинул, сколько они должны стоить. Получалась сумма, несравнимая с его зарплатой.
- Откуда такая роскошь? - ошеломленно спросил он.
- Запамятовал? У меня же сегодня был благотворительный концерт в детском доме. Об этом даже по радио сообщали с утра.
- И что? Бедные сироты подарили тебе это?
- Представляешь? Я села, играю свою популярную программу и вдруг чувствую, в зале что-то не то, не так как-то. Зал небольшой, какой у них там, в детском доме, может быть зал. Я вполоборота покосилась во время паузы, смотрю - сидит Алексей.
- Какой Алексей? - не сразу сообразил Турецкий.
- Ну как же - Алеша. Который приходил ко мне с этими жуткими руками.
- Так, - единственное, что смог выговорить Турецкий.
- Я ему говорю: вы все еще в Москве?
- А он? - мрачно спросил Турецкий.
- "Да, говорит, Ирина Генриховна. Вот, задержали дела". И преподнес мне эти розы. Прекрасные, правда?
- Богатый у тебя поклонник… - проворчал Турецкий. - Его что, сироты взяли на содержание?
- Хватит ерничать! Детишки там просто необыкновенные. Так чувствуют звук, тепло! Я сама чуть не расплакалась. Откуда я знаю, как он там оказался. Может быть, услышал по радио и пришел. А я, ты знаешь, как только его увидела, так даже заиграла иначе. У меня такой подъем начался.
- Все ясно, - процедил сквозь зубы Турецкий.
Он уже забыл про Лору. Злоба, досада на Снегирева захлестнула его с головой. Мало того, что он остался в Москве, так нет чтобы залечь на дно - по концертам разгуливает, цветы носит чужим женам! И вдруг Турецкий понял, что к раздражению на Скунса добавилось новое, доселе не очень знакомое ему, но очень неприятное чувство. Ревность.
14 ИЮНЯ
10.00. Квартира на Бирюсинке
После ранения у Дроздова стала часто болеть голова, причем чем дальше, тем чаще, и он завел возле кровати баночку с водой и анальгин. Как и полагается старой развалине, которой давно на кладбище прогулы ставят. Когда ребята навещали его, он со стыдливой поспешностью прятал то и другое.
Вчера, отгадывая кроссворд, он вытащил из шкафа словарь Даля, открыл томик посередине и через пять минут начисто позабыл, за каким словом полез. Кончилось же тем, что он взял книгу в постель и долго читал все подряд, статью за статьей.
Ночью после этого его разбудила головная боль. Разбудила не полностью, ровно настолько, чтобы повернуться на правый бок и потянуться к таблеткам. Обычно в таких случаях он открывал один глаз и лампу не зажигал: для медицинской процедуры вполне хватало отсветов фонаря, горевшего внизу во дворе.
Сегодня фонарь почему-то не горел. То ли сам испортился, то ли разбили "одноклеточные", в очередной раз навестившие своего приятеля Аристова. Мрак стоял, как в могиле, не просматривались даже привычные очертания мебели. Вадим пошарил впотьмах, но только уронил анальгин на пол. Было слышно, как таблетки брякнули о плотный целлофан упаковки. Пришлось просыпаться окончательно и включать лампу возле кровати. Тумблер щелкнул, но лампочка не зажглась. Вадим поискал глазами зеленоватый дисплей электрических часов, не обнаружил его и сообразил, что произошла очередная авария.
Серьезная, наверное: судя по темнотище, вышибло весь район…
Он ощупью нашел анальгин, проглотил лекарство и перевернулся на другой бок - досматривать сны.
Первое время, выйдя в отставку, он упорно заводил будильник и вскакивал рано поутру. Потом приобрел вредную привычку подолгу читать на сон грядущий, стал просыпаться Бог знает когда. Покатился, в общем, по наклонной плоскости. Осталось только бросить каждодневные тренировки, тем более что благовидный предлог и придумывать было не надо: врачи единодушно предписывали ему полный покой…
Проснувшись во второй раз, Вадим снова открыл глаза в том же кромешном мраке, что и раньше. Видимо, времени прошло совсем немного, но почему-то он чувствовал себя вполне выспавшимся и отдохнувшим. Он сладко потянулся и устроил руки под головой, закрыв глаза.
Сон, однако, не шел. Вадим просто лежал в темноте и прислушивался. По ночам дом населяли совсем не те звуки, что днем. У соседей снизу были большие настенные часы с боем; по ночам он всегда слышал их звон, днем - почти никогда. Надежная старинная техника, естественно, не обращала внимания на такую глупость, как аварии с электричеством. Дроздов решил хотя бы так выяснить, который все-таки час, и терпеливо принялся ждать.
Но вместо боя часов услышал нечто совершенно иное.
Где-то вовсю работало радио, транслируя детскую передачу. За стеной гремела в раковине посуда. Соседка снизу бранила мужа, выпроваживая его за картошкой. Тут уже разлетелись в разные стороны последние остатки сна, и до Вадима начало медленно доходить, что непонятное тепло, осязавшееся на плече, было теплом солнечного луча.
И тогда ему стало страшно. По-настоящему, до озноба и пота. Он резко откинул махровую простыню, под которой спал, и зачем-то перевернулся на кровати ногами к подушке, как будто от этого что-то должно было измениться. Потом справился с собой, спустил ноги на пол и долго сидел так, временами судорожно моргая. С открытыми и закрытыми глазами было одинаково темно.
- Приехали, - выговорил он вслух. Голос противно дрожал.
Наконец он заставил себя протянуть руку к сложенной на кресле одежде и начал ощупью одеваться. В непроницаемой темноте мяукнула Фенечка, подбежала к нему, он почувствовал, как она вспрыгнула на кровать. Наверное, почувствовала что-то и хотела помочь. Вадим сгреб кошку на руки, застонал и уткнулся лицом в теплый живой мех…
Надо было что-то делать, и он, разыскав выключенный на ночь телефон, подсоединил его к розетке. Вилка на шнуре, естественно, закатилась куда-то, еле нашел, отследив ощупью провод. Домашний номер Саньки, то есть Антона Меньшова, Вадим помнил наизусть. Трубку долго не брали.
- Я вас слушаю, - послышался в конце концов незнакомый старческий голос, и он понял, что попал не туда.
- Извините, - сказал Вадим и нажал на отбой, почувствовав себя отрезанным от всего мира. Он так и будет беспомощно звонить в пустоту, никто не откликнется и не поможет. Ему стоило большого труда снова нажать на кнопки.
- Але!.. - раздраженно гавкнула трубка, когда он набрал номер во второй раз. Голос был совсем другой - молодой, женский, но все равно незнакомый. Вадим понял, что снова ошибся, однако, хватаясь за соломинку, на всякий случай спросил:
- Это квартира Меньшовых?..
- Это зоопарк! - прозвучало в ответ, и трубку бросили.
"Спокойно, полковник, - сказал себе Дроздов. - Без паники. Бывало и хуже". На всякий случай он зажмурился - так почему-то было легче сосредоточиться. Санькин номер числился в электронной памяти телефона шестым по списку. Пальцы Вадима снова поползли по кнопкам. В левом нижнем углу находится звездочка. Должно пискнуть два раза. Так. Пискнуло. Дальше девятка. Так. Теперь ноль, он посередине в нижнем ряду. Так Теперь шесть… Стоп, ноль шесть. Так. По идее, должен высветиться номер. Теперь опять звездочка…
Трубку взяла Санькина младшенькая - Танюшка.
- Дядя Вадим!.. - обрадовалась она. - А папы с мамой дома нет!..
Дроздов понял, почему ангелов рисуют в виде маленьких ребятишек.
- Солнышко, - тщательно следя за голосом, сказал он приемной дочке Меньшова. - Сделай доброе дело, позвони папе на службу…
11.00
Утром Турецкий уже успел смотаться в "Останкино", где получил сразу две кассеты - одну с полным вариантом интервью, а вторую - с сокращенным для показа по телевидению. Очень хотелось немедленно ехать в любое место, где есть видеомагнитофон, и все внимательно посмотреть. Но в Телецентре его предупредили, что студийные записи можно смотреть только на специальной аппаратуре, поскольку в профессиональных видеозаписях используется другая кодировка.
Поэтому Турецкий решил сначала сделать еще одно важное дело - заехать в рекламное агентство "Пика".