Если та ответит: "Нет у меня таких денег", то опять же она спасена. Но жертва, заподозренная в якобы нечестном поступке, гордо отвечает:
- Есть, конечно. Западня захлопывается.
- Покажите, женщина, - недоверчиво говорит наперсточник.
Остальные принимаются ей сочувствовать:
- Ну ты что, парень, совсем уже опупел, женщине не веришь?
Жертва гордо вытаскивает свои пятьдесят тысяч.
- Давайте их мне, - говорит наперсточник, по-прежнему держа свои деньги в открытой ладони. - Не бойтесь, женщина, это будет банк Сейчас вы их назад получите, и выигранные я вам отдам. Не бойтесь, никуда я не убегу, люди вон вокруг стоят.
После некоторой заминки жертва вручает ему свои деньги.
- Ну, теперь открывайте стаканчик, где шарик.
Все так страстно принимаются за нее переживать и пытаются помочь ей, что, когда она нагибается, чтобы показать на нужный стаканчик, у них как бы не выдерживают нервы.
- Этот, этот! - кричит один.
- Нет, вот этот! - яростно отпихивает его другой, а заодно невзначай отпихивает и женщину, а потом сам поднимает пустой стаканчик.
- Ну что ж вы, женщина, - огорчается наперсточник, - вот же был с шариком, а ваш мужчина пустой поднял. - Он прячет деньги в карман, удрученный ее проигрышем.
- Да она сейчас отыграется! Женщина, вы же отыграетесь! - переживают добровольные болельщики.
- Женщина, снимайте кольцо, сейчас миллион выиграете. Вы ногу ставьте на стаканчик, сразу его ногой прижимайте.
Женщина решается сыграть на миллион. Да и окружающие так за тебя переживают!
У ловкого наперсточника руки двигаются с огромной скоростью. Угадать, под каким стаканчиком шарик, почти невозможно.
Турецкий, едва взглянув на местную шайку, сразу понял распределение ролей. Автобус не подходил, и поэтому часть ожидающих невольно стала смотреть на игру.
- Да беги ты, милая, отсюда скорей. Ноги уноси! Они же - банда! - не выдержав, выкрикнула пожилая крепкая тетка из местных.
- Мамаша, не мешайте женщине отыграться! - ответил кто-то из "болельщиков".
"Опять!" - подумал Турецкий, кисло усмехнувшись про себя. Ему так не хотелось вмешиваться. На улице ежедневно происходят сотни и тысячи мелких преступлений. Тысячи мелких пакостников попадаются на пути именно тогда, когда он выполняет более серьезное задание. И вечно желание восстановить житейскую справедливость втягивает его в разные дурацкие ситуации.
Если бы автобус подошел в эту минуту, он бы, может быть, и уехал, хотя потом некоторое время и стыдил бы себя за то, что не выручил наивную жертву. Но автобуса не было, а женщина уже проиграла кольцо. И теперь вся компания подбивала ее поставить золотые сережки против всего, что она проиграла прежде.
После долгих колебаний жертва вынула из ушей сережки и протянула их наперсточнику.
- Ну дуреха! - сказала крепкая тетка.
Турецкий решительно шагнул к компании и в то же мгновение, когда выяснилось, что серьги проиграны тоже, четко, решительно приказал:
- А ну, хватит! Вернуть женщине все!
- Ты чего, мужик! - начал было тот, в белой сорочке.
- Я сказал - быстро все вернуть! - Он полез во внутренний карман за удостоверением следователя по особо важным делам Прокуратуры РФ, забыв на миг о том, что находится за границей, и здесь он в некотором смысле никто.
- Я же - медицинский работник, как вам не стыдно! - всхлипнула жертва за его спиной.
- Пошел ты, козел, отсюда! Следователь сраный, игру ломает! - выкрикнул тот, что в майке, с испитым лицом, также забывший о том, что держава уже распалась.
- Не мешай женщине отыграться! - галдели "болельщики", плотно окружая его и пытаясь отодвинуть от наперсточника.
Тут уж надо было не зевать. Еще мгновение, и разыгрался бы обычный сценарий: наперсточник бросился бы бежать, а вся компания кинулась бы за ним, якобы вдогонку.
Турецкий шагнул к наперсточнику, рванул его на себя и вывернул ему руку за спину. Тот, не удержавшись, тут же взвыл от дикой боли.
- Да он в самом деле мент, - сказал кто-то из "болельщиков" не то чтобы с испугом, но, по крайней мере, с раздумьем в голосе.
- Да что вы смотрите! - закричала тетка из местных. - Зовите милиционера, он тут ходил недавно.
- А что милиция? Милиция с них процент имеет. Их бить надо, всем народом, - вступились парни, недавно подошедшие к остановке.
- Верни женщине все, - негромко, но назидательно, словно учитель двоечнику, сказал Турецкий, поддергивая наперсточника.
Наперсточник решился и свободной болтающейся рукой выгреб из кармана кольцо, серьги, купюры и серебряный портсигар. Жертва, увидев свои вещи, заплакала в голос.
- Сухарь, зачем портсигар-то? Ты ж не у нее выиграл! "Болельщики" уже не скрывали своего знакомства с наперсточником.
- Возьмите, женщина. Ведь вы же сами проиграли, а теперь плачете! - сказал тот, который помогал ей изо всех сил.
Жертва, еще не веря в свое счастье, несмело протянула руку за своими драгоценностями и, не надевая их, спрятала в сумочку.
Турецкий отпустил руку наперсточника и, дав ему легкого пинка, проговорил:
- Чтоб я вас тут больше не видел.
А жертва, вцепившись Турецкому в руку, вдруг стала жалобно упрашивать:
- Проводите меня до дома, я вас очень прошу. Эти негодяи отнимут у меня все, я знаю.
- Ну вот, и дамочку подклеил, - пошутил кто-то из парней.
* * *
Недавняя жертва, а теперь уже вполне оправившаяся и сразу ставшая обаятельной Алла Петровна, оказалась и в самом деле медицинским работником - да к тому же из подмосковных Мытищ.
Так и не дождавшись автобуса, они отправились на Малую Караимскую пешком. Сначала женщина опасливо оглядывалась - не подстерегает ли их где шайка, но скоро осмелела.
- С утра ходила мужу звонить, по междугородному, а тут эти - пятьсот тысяч суют. Ну я и не удержалась. А вы действительно следователь? По какому делу, если не секрет, приехали?
- Не секрет, - ответил Турецкий. - По делу об убийстве Ветлугиной.
- Ой, да! - подмосковная докторша даже на секунду отстранилась от собеседника. - Она же училась у моей тетки, когда тут жила. Моя тетка только недавно вышла на пенсию, а так она литературу преподавала в школе. У нее даже сочинения Аленины сохранились. Мы их как раз на днях читали, даже всплакнули обе. Вот у нее можно и остановиться.
- У меня, в общем, должна быть гостиница, - начал было Турецкий.
- Да она с вас ни копейки не возьмет! Наоборот, как узнает, что вы из-за Алены приехали, за счастье посчитает вам о ней рассказать. Она же ею так гордилась, когда та еще совсем девочкой была. И Алена ей поздравительные открытки присылала - и в Новый год, и к Восьмому марта. И даже письма иногда. У тети все хранится, в отдельном ящике - от заслуженных учеников.
- Уговорили! - рассмеялся Турецкий, а сам подумал, что стоило ему уехать на автобусе, не вступившись за эту подмосковную врачиху, он бы об учительнице и не догадался. И где тут случай, а где закономерность - никто не разберется.
Малая Караимская улица в самом деле оказалась неподалеку от вокзала. Вся она, насколько видел глаз, состояла из невысоких домиков. Дома и ограды вокруг них были сложены из ракушечника, оштукатурены и когда-то побелены. При каждом домике небольшой сад с огородом, дворики увиты виноградом.
- Вот мы и пришли, - сказала Алла Петровна, доставая из сумочки ключ и открывая внутренний замок крепкой деревянной двери, вмурованной в каменную ограду. - И тетя моя как раз в саду. Тетя Тома! Я вам постояльца привела! - крикнула она звонко и весело.
Седая старушечка оторвалась от лейки и, неся на весу руки, перепачканные в земле, улыбаясь пошла к ним навстречу.
- Тетя Тома, это мой спаситель, следователь по особо важным делам из Москвы, Александр Борисович.
- Тамара Игоревна, - по-прежнему улыбаясь, представилась старушечка. - Извините, руки не подаю, в земле. Отчего же это тебя надо было спасать? - обратилась она к племяннице.
- От наперсточников. Они у меня чуть все не выманили - и кольцо, и серьги, и деньги. Если бы не Александр Борисович…
- И задал бы тебе твой Валера, если бы к нему вернулась без обручального кольца! Так вы у нас комнату хотите снять? - спросила тетя у Турецкого.
- Тетя, Александр Борисович приехал из-за Алены. Он расследует ее дело.
- Из-за Алены! - и старушка сразу переменилась в лице.
Без слов было понятно, как сильно потрясла ее гибель Ветлугиной.
- Вам что-нибудь известно? Убийцу поймали?
- Ищем, - Турецкий с тяжелым вздохом развел руками. - Затем и приехал.
- То есть убийцу пока вы не нашли, но предполагаете, что он может быть из Феодосии?
Старушечка, несмотря на свой вид божьего одуванчика, сохранила четкость учительского мышления.
- Версий несколько, и каждую нужно отработать.
- Пойдемте в дом, - и Тамара Игоревна повела его за собой.
Турецкий остановился в просторной комнате с крашеным полом на первом этаже, здесь приятно пахло солнцем и деревом.
- Сейчас будем пить чай, и я вам принесу Аленины сочинения, а также и письма.
Когда Александр Борисович, приведя себя в порядок, вышел минут через двадцать в гостиную на приглашение к чаю, первое, чему он изумился, было преображение Тамары Игоревны.
Из божьего одуванчика она превратилась в старенькую, но все же типичную школьную учительницу. В очках, в строгой светлой блузке, какие носили еще во времена юности Надежды Константиновны Крупской, в длинной черной юбке, она разливала по чашкам жиденький чай. На круглом столе, застеленном скатертью, вышитой болгарским крестом, стояла плошечка с сушками и миска побольше - со свежей "со слезой" красной черешней.
От всей этой картины на Александра Борисовича дохнуло старинными временами, о которых он и думать забыл.
Тем не менее учительница была не такой уж и простушкой.
- Вы меня, конечно, извините, Александр Борисович, но все же не могли бы вы показать свое удостоверение.
- Да, естественно, - Турецкий понимающе кивнул и достал документы.
Книжечка с надписью "Генеральная прокуратура Российской Федерации" произвела впечатление даже на нее.
- Хорошо, что столь высокие инстанции разбирают это дело, - сказала она. - Извините нашу бедность, к чаю у меня только сушки, но зато черешня из собственного сада.
Черешня и в самом деле была прекрасна.
- И с собой возьмете! - сказала Тамара Игоревна. - Возьмете, возьмете. У вас есть дети?
Турецкому пришлось признаться, что у него есть маленькая дочь. Так что вопрос с черешней был решен.
- Сочинения и письма известных учеников у меня всегда под рукой. - Тамара Игоревна показала на ящик старого буфета. - Мои ученики выпускают наш феодосийский литературный журнал "Окоем", в университете в Симферополе преподают, двое работают в Коктебеле в музее Волошина. Ну да не о них речь.
- Тетя Тома, ты сначала покажи фотографии, - вмешалась Алла Петровна.
Скоро перед Александром Борисовичем были разложены фотографии, и на каждой из них старую учительницу окружали школьники. Девочки были в белых передниках, мальчики тоже в форме…
Тут не выдержала даже Алла Петровна:
- Господи, времена-то какие были!
- А что времена? Не лучше наших. Вспомни, как ты мечтала вылезти из школьного платья! Аленин класс я взяла с шестого, вот они, - сказала она Турецкому. - Узнаете здесь Аленушку?
- Попробую, - браво откликнулся Турецкий, но, сколько ни переводил взгляд с одного девичьего лица на другое, пытаясь идентифицировать их с телевизионным образом, ни на каком остановиться не мог. Наконец он показал на девочку, совершенно на Алену непохожую.
- Да, это она, - подтвердила старая учительница. - Удивительно, что вы ее узнали. Лет до двенадцати это был абсолютно другой тип личности. Я и сама-то стала обращать на нее особенное внимание где-то лет с четырнадцати. Но уж как обратила…
- Тамара Игоревна, скажите, а не было ли у нее каких-то особенных врагов? - решил взять быка за рога Турецкий.
- Как же, враги всегда бывают. Но таких, каких вы имеете в виду, конечно, не было.
- А семья какая?
- Семья обыкновенная: отец - бывший инженер по бурению. Мать - бухгалтер.
- Ты говорила, у нее прадед работал садовником у Айвазовского.
- Верно. Прадед работал садовником у художника Айвазовского. Родители ее живы, да вы и сами до этого уже докопались. У них сейчас сложная ситуация. Их племянник, двоюродный брат Алены, тоже, кстати, мой ученик, требует, чтобы они переписали на него дом.
- Что он за человек? - насторожился Турецкий.
- Пьет. Когда в школе учился, все было нормально. А как вернулся из армии, стал спиваться. Ну ладно, просто бы выпивал, с вами, мужчинами, это случается. А то ведь все с какими-то дурными компаниями. А с домом - понятное дело: стоит на него переписать - он их сразу в богадельню, а сам дом продаст и тут же пропьет. Хотя уж лучше в богадельню, чем с его компаньонами один кров делить. - Алена была их единственная дочь?
- Как ее не стало, они вмиг одряхлели, а так держались молодцом. Она-то их все уговаривала в Москву перебираться или хотя бы в Подмосковье. Да тут ведь дом, хозяйство, жалко как-то бросить. А там - разве они видели бы ее больше? Разве что самую чуть. Я у нее однажды гостила два дня, посмотрела на ее режим дня - скажу вам, работа на износ. С утра до позднего вечера, и все на нервах. Про Левкины планы, своего двоюродного брата, она, скорее всего, и не догадывалась. Он, кстати, недавно в Москву ездил, или собирался съездить, чтобы Алена подписала отказную от наследства. Не знаю, что он ей такое собирался наговорить… Они же, алкоголики, реальность воспринимают неадекватно. Последний год он вообще нигде не работал, а теперь и вовсе - всю свою компанию поселил у Алены в доме.
"Его проверить прежде всего", - подумал Турецкий.
- Вы обещали показать сочинения и письма Алены. - Он решил отработать версию всесторонне.
- Да-да, увлеклась рассказом. Они у меня здесь, - немедленно откликнулась Тамара Игоревна.
И через несколько минут на круглом столе лежали листочки из школьных тетрадок со слегка выцветшими чернилами.
Как и на обратной стороне фотографий, на каждом листочке рукою Тамары Игоревны был написан год. И теперь она подавала их, так сказать, ретроспективно.
"Сочинение ученицы 6 "А" класса Ветлугиной Лены на тему: "О чем я больше всего мечтаю", - прочитал Турецкий на первом. - Больше всего я мечтаю о том, чтобы все люди были счастливы, жили долго и радовали друг друга. Когда я была маленькая, я часто болела и меня заставляли подолгу лежать в кровати. Я чувствовала себя очень одинокой, потому что ко мне никто не приходил, а родители были на работе. И поэтому я мечтаю, чтобы у каждого человека были добрые и веселые друзья, чтобы он никогда не чувствовал себя одиноким в жизни".
- Мне кажется, для шестиклассницы это нормально, - и Турецкий вопросительно посмотрел на Тамару Игоревну.
- Обычно. В этом возрасте девочки чаще хотят облагодетельствовать мир, а мальчиков заботят собственные интересы. Мысль о переустройстве мира к ним приходит позднее.
"Лучше бы и вовсе не приходила", - подумал Турецкий.
- Алена, как я вам уже сказала, стала проявляться как личность через год-полтора. Она писала такие сочинения, что мне порой становилось страшно: неужели в столь невзрослой девочке вмещается так много и скорби, и боли за человечество. Ее сочинениями у нас зачитывались многие педагоги, а в гороно даже несколько раз за них перепадало. Тогда, если помните, от молодых людей требовали жизнерадостности, поверхностного оптимизма, а у нее - такая глубокая вдумчивость в понимании людских характеров.
- Тетя ее возила в Симферополь в педагогический институт.
- Она училась в Симферополе? - удивился Турецкий. Насколько он помнил, всюду значилось, что Ветлугина закончила факультет журналистики МГУ.
- На первом курсе она училась в Симферополе. И если бы ее не сманил тот москвич, он тогда был уже известным журналистом, - верно, помните передачи по телевидению о заповедниках, об экологии, - она бы так педагогический и закончила.
- И осталась бы жива, - вставила подмосковная докторша.
- Я думаю, что у нее была бы другая жизнь, - подтвердила Тамара Игоревна, - хотя тоже незаурядная. Учительницей она была бы, конечно, необыкновенной.
- Кто же ее сманил в Москву? - спросил Турецкий, хотя сам-то уже догадывался кто.
- Как раз вспомнила его фамилию, - обрадовалась Тамара Игоревна. - Мальчевский. Да, Кирилл Мальчевский. Отчество, простите, не помню. Я его видела всего лишь раз. Мужчина видный, к тому же известный журналист, он и увлек девочку. Не знаю, как у них там развивались отношения дальше. Когда я у нее гостила, эта фамилия ни разу не звучала. Но вы, я надеюсь, проверили на всякий случай?
Турецкий вспомнил беседу с гражданкой Кандауровой и кивнул утвердительно:
- Кирилла Георгиевича Мальчевского мы уже проверили. Он здесь ни при чем.
Тамара Игоревна замолчала и неожиданно взглянула на Турецкого и сказала:
- У меня есть для вас еще кое-что.
Она ненадолго отлучилась в другую комнату и скоро вышла с большим заклеенным конвертом.
- Даже не знаю, как вам и сказать. Да и возможно ли, чтобы к этому прикасались посторонние руки. Здесь ее дневник.
Она надорвала конверт и вынула из него другой, чуть поменьше. На нем было написано: "Дневник Алены Ветлугиной. Доверяется Тамаре Игоревне Хорошевой на сохранение. Вскрыть только после моей смерти".
- Какое это время? - напрягся Турецкий.
- Тогда же. Я специально его вложила в другой конверт, потому что эта надпись меня пугала. И видите, она оказалась роковой. Я понятия не имею, что там написано. Девочка перед самым отъездом в Москву пришла ко мне и вручила.
- И с тех пор он так и лежал?
- Алена жила в общежитии и, видимо, не хотела, чтобы чьи-то любопытные пальцы листали ее дневник. Потом, после университета, возможно, уже выросла из него и забыла. Да, он так у меня и лежал. Не знаю, правильно ли я делаю, что даю его вам, - повторила она, - но, быть может, именно это и даст полезную информацию.
- Спасибо, Тамара Игоревна, - сердечно сказал Турецкий. - Я смогу сейчас его почитать в комнате?
- Да-да, для этого я вам его и дала.
Турецкий пошел в комнату, выделенную для него, сел за небольшой столик и быстро перелистал общую тетрадь в белой картонной обложке, исписанную крупным округлым почерком. Это был дневник влюбленной восемнадцатилетней девушки.
Какие только бумаги не приходилось ему читать! И все же при чтении этого дневника он испытывал некоторую неуютность, так же как по-прежнему испытывал дискомфорт, изучая труп, если этот труп был трупом обнаженной женщины.