"Весь вечер мы ходили вдоль моря, и Он читал мне стихи. Он читал их не переставая. Некоторые я узнавала, другие слышала в первый раз, но все они звучали в моей душе как близкая, любимая музыка. Он читал стихи, а я смотрела на него и любовалась им" - так начинался Аленин дневник, и поначалу в нем не было никаких чисел, месяцев, года.
Здесь же, к первой странице, была подклеена записка, написанная другим почерком, но четко, уверенно и как бы размашисто:
"Аленушка! Расставшись с Вами, я не мог уснуть и до рассвета смотрел на небо. Смотрел и думал о Вас. Думал о том, что Ваши глаза, как звезды, осветили мою душу, и теперь этот свет будет всегда со мною. Я благодарю Господа за то, что он дал мне счастье встретить Вас".
Такую бы записку да супруге Мальчевского - то-то было бы шороху в их семье. Мальчевскому было тогда около тридцати, ей - восемнадцать. Ее встреча с ним потрясла, и его, наверное, тоже. Те несколько записок, которые были вклеены в дневник, это подтверждали.
Постепенно у Мальчевского возникла мысль устроить ее в МГУ. Перевести в Москву студентку первого курса провинциального педагогического института, каких в стране сотни, не так-то просто. Но Мальчевский задействовал все свои возможности.
Он был женат, разводиться не собирался и в этом Алену не обманывал. Она знала, на что шла. Тем более что и она, так же как и он, уже не могла представить жизнь без постоянных встреч с ним.
Возможно, несколько лет он помогал ей в Москве. Потом их отношения перешли в более спокойную фазу, стали скорее дружескими. А потом начали угасать.
Турецкий еще немного посидел над дневником, раздумывая, что делать с ним дальше. Можно было, поблагодарив Тамару Игоревну, забрать его в Москву и приобщить к делу. То-то удивился бы Виктор Николаевич Аристов и те в президентских структурах, кто требовал отчетов, - способности Турецкого так глубоко копать. Отыскать девичий дневник, оставленный на сохранение школьной учительнице, не каждому дано. Но пользы для расследования от него не было никакой. Разве что он давал некоторые представления о личности Ветлугиной. А сие президентские структуры вряд ли интересовало, им был важен результат, а не психологический экскурс в любовные отношения восемнадцатилетней провинциальной девы со взрослым столичным мужчиной.
- Еще раз спасибо, Тамара Игоревна. - Турецкий вернулся в гостиную и бережно протянул тетрадь. - Я просмотрел все, что надо. Думаю, его лучше снова так же заклеить и больше не трогать.
- А я надеялась, что вы его возьмете, - проговорила старая учительница задумчиво. - Надо смотреть правде в лицо - я ведь довольно стара. А что же потом? Быть может, отнести его в краеведческий музей? Как вы посоветуете?
- Если честно, Тамара Игоревна, только не сочтите мой совет за кощунство, лучше его уничтожить. Чтобы больше к нему не прикасался никто. - Турецкий поднялся. - Пожалуй, пора наведаться и к ее родителям.
* * *
В отличие от дома Тамары Игоревны калитка у дома Ветлугиных была распахнута. Из дома доносились громкие мужские голоса и смех.
- Гляди, мент утренний идет! - услышал вдруг Турецкий. - И тут достал!
На крыльце сразу появился юркий мужичок, лицо которого полиловело еще больше.
- А ордер у вас есть, чтоб в мой дом входить? - спросил он с некоторым пьяным куражом.
- Ордер, если ты так хочешь, через час будет. Но тогда тебе придется разговаривать со мной в другом месте. А уж когда ты оттуда выйдешь, - Турецкий присвистнул, - я и не знаю.
- Ну-ну, - сказал юркий мужичок и посторонился.
В доме все было заплевано и загажено так, словно здесь не убирались со времен постройки.
Его приветствовала вся веселая компания "болельщиков", не считая спящего на засаленном диванчике самого наперсточника.
"Как же тут старики живут", - подумал Турецкий.
- Ну, достал ты нас, мужик, - беззлобно сказал тот, который утром был в белой сорочке, а теперь раздетый по пояс сидел за замызганным столом.
Турецкому подставили табурет. Он брезгливо покосился на него, но сел.
- Так за каким хреном тебя принесло, гражданин начальник? Игра в наперсток не запрещена, - стал спрашивать малый в майке.
- Подожди, давай человеку нальем, а потом будем обсуждать его проблемы, - перебил юркий, переставил несколько стаканов, нашел какой почище и налил водки.
- Пей, начальник. Мы с тобой по-доброму.
- Так, ребята, а где хозяева дома?
- Какие хозяева? Я хозяин, - ответил юркий.
- Он, он хозяин, - подтвердили остальные.
- Я спрашиваю о настоящих хозяевах. - Турецкий посмотрел в упор на юркого. - Ты ведь Лева?
"Неужели закончится все же примитивной чернухой! - подумал он. - Племянник замочил родственников, чтобы завладеть домом и пропить его".
Подобных бытовух сейчас по стране было множество. Только ими не занималась Прокуратура Российской Федерации.
- А, тебе диды нужны! - обрадовался юркий Лева. - Так они отдыхают в той комнате.
- Проводи, - предложил Турецкий.
- Они, как Аленку убили, совсем ослабели, - сказал Лева и повел его по коридорчику в дальнюю комнату. - Дядька еще ходит, а тетка слегла. А вы что, из Москвы к нам приехали убийцу искать?
- Возможно, - неопределенно ответил Турецкий. - Ты думаешь, не найдем?
- Смотря где искать будете. Если здесь - так и не найдете. Мы как раз с парнями это обсуждали. Тут что искать. Искать в Москве надо.
Если он был всамделишным убийцей, то держался чересчур нахально.
- Эй, диды, тут до вас особо важный следователь из Москвы приехал! - крикнул он и показал на дверь: - Там они.
За дверью послышался какой-то стук, затем показался небритый старик, опиравшийся на толстую палку.
- К нам, что ли? - старик приложил ладонь к уху. - Говорите громче, я плохо слышу.
- Следователь по особо важным делам Турецкий, из Москвы, - почти прокричал Александр Борисович и вынул удостоверение.
Старик смотреть удостоверение не стал.
- Входите, - сказал он и махнул рукой Турецкому.
На кушетке, накрытая вытертым одеялом, лежала старая женщина.
Что-то в ее лице было общее с Аленой.
- Входите, входите, я совсем не встаю, - проговорила она плачущим голосом.
Комната их, особенно по контрасту с предыдущей, показалась Турецкому идеально чистой. Окно было открыто хотя и в заросший, но все же сад.
- Так вы из собесу? - неожиданно спросил старик.
- Я следователь по особо важным делам из Москвы. - Турецкий старался говорить громче.
- Что теперь следовать, раньше надо было следовать, когда жива была. А теперь вас хоть тыщи будут следовать, Аленку не возвернете. - Старик говорил ворчливо.
- Мы из собеса человека ждем, чтоб акт составил на нас, - объяснила мать Алены Ветлугиной.
- Какой акт? - удивился Турецкий.
- Чтобы в богадельню отправили. Куда мы с ним теперь-то? Одна не ходит, другой не слышит. Кто нас теперь кормить будет? Так Аленка посылала… А там хоть супу горячего нальют…
Узнавать что-либо о Ветлугиной здесь было, пожалуй, бесполезно. Но Турецкий на всякий случай спросил:
- У вас какие-нибудь письма недавнего времени от дочери сохранились?
Удивительно, но старик расслышал.
- А, какие там письма, - сказал он, махнув рукой. - Левка все пожег на растопку. Как ее не стало, так совсем распоясался. Вишь, за три дня во что дом превратили. Теперь себя хозяином считает.
- Он вас не обижает, ваш племянник? - спросил Турецкий.
Старик снова не понял, и отвечать взялась мать.
- Ну как сказать "обижает"? С дружками там пьет, бузотерит, но к нам хулиганства не допускает.
- Может, его отсюда вон? Я могу устроить.
- Не надо! - испугалась мать Ветлугиной. - Его выгоните, кто ж кормить нас будет. Раньше Аленка присылала, а теперь, как ее нет… И раньше я посильней была, как-никак по дому ходила, готовила. И себе готовила, и деду. А теперь, как до нас эта весть дошла - я все лежу, у него - руки-крюки, одна теперь надежда - на Левку.
- Подозрения у вас какие-нибудь есть? Кто мог убить дочь? - спросил Турецкий.
- Какие тут у нас подозрения, - отмахнулся старик, - это у вас там в Москве подозрения.
- Лева, ваш племянник, из Москвы когда вернулся, не помните?
Старики принялись обсуждать, когда Лева ездил в Москву.
- Ну по крайней мере, до гибели или после?
- До гибели, задолго до гибели, - наконец проговорил старик. - Он в день, когда ее убили, тут в вытрезвителе сидел. Подрался с парнями, его и посадили.
Крепче алиби не бывает.
- А уж мы как узнали, так… - мать не договорила и залилась слезами.
- Может, собес поможет, - снова проговорил дед.
- Да какой собес! - воскликнул Турецкий. - У нее в Москве квартира осталась.
- Да что нам эта квартира, - махнул рукой Николай Фомич. - Она нас уж звала-звала, ездили мы к ней в гости. Не хочу я там жить, в этой Москве. Дышать нечем, стакана воды даром не выпьешь. Мы со старухой думали и так, и эдак И решили остаться дома.
- Да вы не понимаете, - сказал Турецкий. - Квартира приватизированная. А вы, как родители, ее единственные наследники. Можете ее продать и тут купите себе новый дом, а этот можете Левке отписать, если уж на то пошло.
- Ну разве что… - Николай Фомич еще не очень понимал, о чем говорит столичный следователь.
- В течение полугода после смерти вам надо подать на оформление наследства. Придется приехать в Москву.
- Так там налоги еще…
- Хватит и на налоги. Ее квартира стоит сорок тысяч долларов, это как минимум, - сказал Турецкий и вспомнил о бриллиантовых сережках.
Ветлугины ахнули.
- Вот что, Лева, - сказал Турецкий, когда распрощался со стариками и вышел в соседнюю загаженную комнату. - Я тут у вас в городе побуду кой-какое время, а потом из Москвы начну контролировать. Если что плохое случится со стариками, я тебя под землей найду. Ты меня понял? - Обещание из арсенала угроз, которыми пользуются уголовники, звучало от следователя по особо важным делам хотя и странно, но доходчиво. - Если деду придется в Москву ехать, деньги ты найдешь, понял? А дом, так и быть, уж тебе отпишут. Хотя, по-моему, ты этого не заслужил.
* * *
День уже заканчивался, но Турецкий хотел еще заскочить в городскую прокуратуру и отметить командировку.
Вдвоем с прокурором города, симпатичной украинкой, они позвонили начальнику собеса. Растолковали ему, в каком бедственном положении находятся родители погибшей Алены Ветлугиной, ставшей в последние недели почти что национальной гордостью. Тот обещал лично оформить доверенность на вступление в права наследства на кого-нибудь из своих сотрудников и отвезти в Москву и найти местного богатея поприличнее, кто бы мог оплатить сиделку.
Прокурорша уговаривала задержаться на день, намекала на красивые места отдыха, которые сохранились от партийных времен. Но Турецкий, почувствовав, что за день уже провернул все дела, стремился в Москву.
С помощью той же прокурорши он без проблем взял билет на самолет Симферополь - Москва, вылетавший завтра в два часа. К этому времени он как раз успеет, если выедет из Феодосии утренним автобусом.
На феодосийской части дела можно было ставить точку.
* * *
Темнело. С моря потянул прохладный бриз, и в воздухе запахло солью. Турецкий шел по притихшим феодосийским улочкам, размышляя о том, как хорошо и тихо тут живется после утомительной московской сутолоки. Мир да гладь да Божья благодать. Неудивительно, что старики Ветлугины не желали переселяться отсюда в столицу.
А тихо как! Турецкий остановился и прислушался. Вдалеке отчетливо различил шум прибоя. А ведь к морю он так и не сходил. Зря только Ира старалась искала мужнины плавки. Где-то на горе послышался лай собаки, ей немедленно ответило несколько других собачьих голосов. Откуда-то из увитого виноградом дворика раздался смех. Добрые, хорошие шумы небольшого городка.
И вдруг Турецкий услышал тихий звук, который разом вернул его к действительности. Впереди, в нескольких десятках шагов, там, где за домами темнели развалины старинной крепости Каффа, взвели курок. Если бы Турецкий шел, если бы не вслушивался в ночные звуки, он наверняка не заметил бы этого зловещего щелчка.
Сомнений не было. Впереди была засада. Ждали его. И сейчас Турецкий, стоявший в пятне света от тусклого уличного фонаря, был виден как на ладони. Как всегда бывало с ним в таких случаях, мысль заработала лихорадочно быстро.
"Он выстрелит, когда я войду в тень, - подумал Турецкий. - Если я поверну назад, поймет, что я его услышал, и будет стрелять в спину". Ни то, ни другое не радовало.
Александр Борисович продолжал еще несколько секунд стоять, затем прежней прогулочной походкой сделал несколько шагов вперед и почти вышел из освещенного круга.
Он не видел человека с пистолетом в руках, замершего сейчас в густой тени древних развалин, но безошибочно просчитывал его действия. Вот он поднимает оружие, прицеливается, и…
Турецкий пригнулся, сделал резкий прыжок в сторону, сгруппировался и покатился по земле к спасительной стене дома.
Раздался выстрел, другой, третий. Выстрелы были глухие, как будто где-то неподалеку щелкали бичом. Турецкий прижался к посыпанной галькой дорожке у дома, затем, выждав несколько секунд, резким движением кувыркнулся назад и встал на ноги уже за углом. Здесь он был вне досягаемости для пуль невидимого врага.
Некоторое время, тяжело дыша, Александр Борисович стоял прижавшись к углу дома. Невидимый убийца не появлялся - чтобы преследовать Турецкого, ему пришлось бы неминуемо войти на освещенный фонарем пятачок и выдать себя.
К счастью, Турецкий очень хорошо ориентировался в любом населенном пункте. Он быстро сообразил, каким образом сможет подойти к дому пожилой учительницы по обходным улочкам.
Только теперь, когда опасность миновала, он смог проанализировать случившееся. Кем был этот невидимый убийца? Неужели Левка или кто-то из его друзей-наперсточников? "Нет, не похоже", - решил Турецкий. Но кому еще в Феодосии, да и во всем Крыму понадобилось убирать столичного следователя?
Как бы там ни было, но Турецкий твердо решил возвращаться. Шестое чувство подсказывало ему, что в Феодосии искать нечего. И не только убийцу Ветлугиной, но и того, кто ждал в засаде его, Турецкого, следует искать в Москве.
16 ИЮНЯ
16.00. Москва
Во "Внукове" Турецкого уже ждал служебный автомобиль, который доставил его в прокуратуру.
Первым делом Турецкий отчитался перед Меркуловым обо всем, что "нарыл" в Феодосии. Другими словами, о том, что не нашел ничего, а лишь едва увернулся от прицельной пули.
- Кому-то я сильно стал мешать, Константин Дмитриевич, - улыбнулся он. - Знаете, это меня радует. Значит, я действительно напал на след.
- Хорошо бы еще решить, на какой именно, - мрачно заметил Меркулов, а затем пристально посмотрел на своего младшего товарища и сказал: - Саша, я знаю, говорить об этом бесполезно, но все-таки я прощу тебя, будь осторожным.
- Постараюсь, Константин Дмитриевич, - снова улыбнулся Турецкий.
Через час, просмотрев то, что наработала без него муровская бригада, Турецкий понял, что дело об убийстве Ветлугиной практически не продвинулось. Хотя усилия предпринимались большие. Отработано несколько версий. Пойман маньяк, убивавший голубых. С ним получился прокол - в тот вечер, когда была убита Ветлугина, он вовсю обрабатывал свою новую пассию - официанта из ресторана "Арагви", так что по делу Ветлугиной у него было крепкое алиби. Правда, был ли это тот самый маньяк, или их в Москве действовало одновременно несколько, еще стоило подумать.
Место, где обитает Скунс, выяснить так и не удалось. И тут позвонила Лора.
- Я телепат! - обрадовался Турецкий. - Как раз о тебе думал.
- А я о тебе, - сказала Лора. - Вернулся и не звонишь.
А девушка тут старается. Ну как насчет пленочки про Ригу, еще надо?
- Еще как надо!
- Тогда на том же месте в тот же час. Угу? Скажи мне, что я умница.
- Ты умница, - подтвердил Турецкий.
- Нет. Ты скажи не так. "Ты - моя умница".
- Умница ты моя, - он засмеялся.
- Вот то-то. Учи вас обращаться с девушками. Теперь скажи "целую" и положи трубку.
До конца рабочего дня Турецкого не оставляло какое-то приподнятое настроение. Конечно, вокруг убивают, грабят, лгут, и дело продвигается медленно, но есть ведь в жизни место и для радости. А сейчас радость ассоциировалась с девушкой по имени Лора. И Турецкий решил, что, пожалуй, не поедет сразу домой. Ирина ведь не будет беспокоиться, зная, что муж в командировке.
- Что-то ты какой-то не такой, - сказал ему Меркулов, переговорив с Турецким минут десять. - Вид у тебя, я бы сказал, озорной. Что, все радуешься, что тебя чуть не подстрелили?
В знакомых уже палатках у гостиницы "Украина" Турецкий купил водку, небольшой тортик, какую-то готовую закуску в импортной банке, цветы - на этот раз не гвоздики, а другие, названия которых не знал, и двинулся к Лоре.
- Ого! - сказала Лора, открывая ему дверь. - Вы, как всегда, точны, господин комиссар.
Турецкий скинул весь свой груз - сумку и большой пластиковый мешок с черешней тут же, в прихожей, обнял ее, и они постояли, тесно прижавшись друг к другу.
- Я так без тебя скучала, Саша, - прошептала Лора. - Ты меня больше не покидай. Слышишь?
Лора была на редкость сообразительной девушкой. И уже через четверть часа Турецкий оказался в ванной.
- Это для лица, это - для ног, это - для тела, - говорила она, развешивая полотенца.
Прошел час, прежде чем Турецкий вспомнил про пленку.
- Ой! - проговорила Лора. - Разве я тебе не рассказала? Помнишь, я тебе говорила про одного техника? - Лора приподнялась, и Турецкий с удовольствием рассматривал ее большие упругие груди. Хотелось даже продекламировать что-нибудь из восточной поэзии, но ничего подходящего не приходило в голову. - Так вот, - продолжала Лора, - этот техник переписал себе то интервью с рижанином, которое так и не пошло в эфир. У него дома коллекция Алениных передач, фанат, в общем. И пленку он поставил на место. Точно помнит, что ставил. А она пропала, куда - неизвестно.
- А запись у него дома?
- Вообще дома, но я ему позвоню, и он завтра принесет на работу.
Еще через час Турецкий начал собираться.
- Ты куда? - обиженно спросила Лора. - Ведь ты же еще из командировки не вернулся? Тебя же никто не ждет.
Турецкий и сам уже думал, не остаться ли на ночь. Завтра утром он проводит Лору на метро, сам поедет в прокуратуру. Ирина ничего не заподозрит - шутка ли, вернулся из Крыма на следующий день! Но тут он вспомнил про пакет с черешней и живо представил себе, что станет со спелой ягодой к завтрашнему вечеру. А ведь он вез черешню дочке - покупать такую на московских рынках им с Ириной было не очень по карману, разве что чуть-чуть, а тут целый мешок!
Черешня все и решила. Несмотря на слезные просьбы Лоры, Турецкий принял пущ, оделся и поехал к себе на Фрунзенскую набережную.
Он не стал звонить, чтобы не разбудить Нину, а открыл дверь ключом. Он уже представлял, как сейчас радостно воскликнет Ирина, как бросится к нему, как обрадуется крымской черешне.
Однако квартира встретила его необычной тишиной - не лилась вода в ванной, не шумел на кухне чайник, не работал приглушенно телевизор.