Проверив наличие воды в электрочайнике, Крячко включил его и двинулся к шкафу, где оставлял пакет со сдобой. Открыв дверцу, он внимательно оглядел пустую полку, потом заглянул пониже, повыше и недоуменно пожал плечами. Неожиданно его глаза боковым зрением поймали часть искомого в мусорной корзине. Станислав повернулся и стал задумчиво рассматривать скомканный пакет, в котором когда-то лежали круассаны.
Лев Иванович попытался произвести противолодочный маневр, пытаясь сложным зигзагом передвинуться по кабинету ближе к двери, однако понял, что у него шансов нет. Даже герой-подводник Александр Маринеско при данной диспозиции мимо Стаса не проскочил бы и не пробился бы в нейтральные воды. Гуров склонил голову, припомнив, что повинную голову меч не сечет, и стал ожидать неизбежного.
Однако Варфоломеевской ночи, как и последнего дня Помпеи, не случилось. Крячко лишь скорбно покачал головой, отчего Льву Ивановичу стало очень стыдно, и торжественно произнес недлинный монолог о бесстыдных проглотах, которые нагло объедают своих боевых товарищей.
Попытка оправдания тем, что круассаны скормлены погибающему от голода Веселову, была решительно отметена. Стас непримиримо выставил палец в грудь Гурова – точь-в-точь, как красноармеец с плаката "А ты записался…" – и прозорливо констатировал, что один голодный капитан столько сожрать не мог. И поэтому налицо имеется хищение частного имущества по сговору группой безответственных лиц, эдаких оборотней в погонах, что еще более усугубляет содеянное. Высказавшись таким образом, Крячко с гордо поднятой головой покинул кабинет, оставив Гурова обдумывать свой горький и более чем недостойный поступок.
Однако горевать по поводу съеденных круассанов Лев Иванович не стал. Он не сомневался, что Стас голодным не останется, а вот его самого тревожили совсем другие заботы. И главное, как иногда, волнуясь перед спектаклем, говорила Мария, душа была не на месте.
Чем дальше двигалось расследование дела Зеленского, чем яснее виделась картина произошедшего, чем больше появлялось улик и доказательств, тем неуютнее было Гурову. Массивная порода первоначальных предположений – серьезных, содержащих глубинный смысл, – потихоньку отваливалась пластами, оголяя банальную и неприглядную по простоте версию убийства с целью ограбления. И вот эта простота более всего и смущала Льва Ивановича.
Факты, совсем недавно казавшиеся дебильными, стали вполне естественно дополнять друг друга, рисуя незатейливое, почти детское поведение убийц. И описание внешности этих людей полностью ложилось на общий рисунок. Собственно говоря, их портреты и явились связующим звеном для версии ограбления. Никаким профессионализмом здесь не пахло. И следователь Гуров должен был отталкиваться именно от этого и не пытаться строить более сложных конструкций. Не должен был, но все же строил.
Его сознание чертило две не взаимоисключающие друг друга, однако пока параллельные линии, на которые, как на кукан, нанизывались улики. Одна была увешана выстраивающимися в несложную логическую цепочку доказательствами, что некие недалекие и, возможно, маргинальные субъекты решили ограбить богатенького Тимофея Зеленского. На маргинальность и дилетантизм этих людей указывало все: от пресловутого "нагана", шприца со следами героина, одежды и внешности до панического бегства от обычного милицейского патруля, проходившего мимо.
Они выследили и подстерегли Зеленского, под угрозой оружия посадили в машину и вывезли в укромное место. Выведав о местонахождении денег и узнав код кредитной карточки, эти люди убили Тима и двинулись за его деньгами. Сначала они испробовали кредитку в банкомате на смешной сумме в три с половиной тысячи при наличии, как сообщил Стас, шести нулей на банковском счете Зеленского. Сразу после этого они решили употребить добытые деньги с пользой и шиком, закупив дорогое шотландское пойло и крутые сигареты. На вторичной попытке использования карточки их спугнули, и убийцы убежали. Далее они отправились домой к Зеленскому, где выпотрошили сейф, похитив двести с лишним тысяч "зеленых".
В эту версию вполне укладывался идиотизм стирания отпечатков с "нагана" и оставления следов на всем, чего убийцы касались позже. Криминалисты определили идентичность отпечатков пальцев на руле "Ауди" и шприце, найденном под кроватью. Это то, что касалось сообщницы-женщины. Можно не сомневаться, что такое же совпадение дактилоскопии будет, соответственно, на папке из сейфа и ручке дверцы машины, которых касался мужчина, убивший Зеленского.
Вторая линия была более чем скудной, и только два скромных факта пытались противостоять атакующей логической массе. Первый – абсолютная апатия и непротивление Зеленского в момент встречи с убийцей в своем дворе. Гуров в полной мере доверял словам Надежды Сергеевны. Она видела, как Тима будто заморозило, когда за его спиной появился незнакомец. Не похоже это было на характеристику Зеленского-младшего. Холерик, резкий, взрывной… – именно так описывали его и помощник депутата-отца Дмитрий, и домработница.
Поэтому должен был Зеленский дернуться, когда позади него появился кто-то – пускай с "наганом", пулеметом или базукой. Не обернуться, но хотя бы головой мотнуть или плечами, даже если ему угрожали и приказывали стоять не двигаясь. И что могла означать эта неподвижность? Только ошеломление и растерянность. Значит, он услышал что-то. Что-то… или кого-то.
А потом они пересекли половину Москвы и приехали на окраину. И Зеленский сам вылез из машины и пошел, не сопротивляясь, в лесопосадку – это было видно по следам. И еще был совсем непонятный восьмиминутный интервал между выстрелами. Даже для дилетантов и маргиналов это являлось перебором.
Две линии – как две чаши весов. Пока перевешивала та, на которой укладывалось больше фактов и улик, находившихся на поверхности.
Глава 10
Крячко вернулся часа через полтора. Его лицо уже не несло высокомерной обиды, с которой он удалялся из кабинета. Зная Станислава, Гуров не сомневался, что так оно и будет. Зла тот долго не держал, тем более что инцидент с круассанами на деле являлся обычной незлобивой пикировкой, а не каким-то, избави бог, серьезным конфликтом. Льва Ивановича больше интересовало, где все это время болтался якобы обидевшийся полковник.
Форма пакета и пряный запах, доносившийся из него, сообщали, что Стас посетил столовую и припер оттуда пиццу. В том, что он отобедал, сомневаться не приходилось. На это могло уйти полчаса, может, минут сорок. Остальное время Станислав провел где-то в управлении и, возможно, даже с пользой, о чем наглядно свидетельствовала его довольная физиономия.
– Ты, Лева, еще не обедал? – спросил его Крячко.
– Не пришлось, – доложил Гуров. – Генерал Орлов отвлек от приема пищи. Вместо ромштекса принял от него, согласно закону инерции, порцию пилюль. Петр их поимел от замминистра, которому докладывал о ходе нашего дела, ну и, соответственно, передал эстафету дальше по нисходящей. Как приехал, сразу вызвал меня на ковер и стал рассказывать "как хорошо в стране Советской жить", а главное – "как хорошо страну свою любить".
– И сильно ты, Левушка, расстроился? – поинтересовался Крячко.
– Ужасно, – поджал губы Лев Иванович. – Весь в холодном поту и дрожу, как побитый щенок. Разве не заметно?
– Как-то не очень. Но для успокоения могу посоветовать замечательное средство, – сообщил Крячко. – Помнишь, я утром говорил? Покушать тебе надо, Лева. Кровь от головы к желудку отольет, и все заботы как рукой снимет. Вот я тебе пиццу принес. И это, заметь, несмотря на наглое поедание моих круассанов. Помни мою доброту и цени!
– Я всегда тебя, Стас, ценил и уважал, может, даже любил как боевого товарища – не подумай чего другого, – сказал Лев Иванович и, не дожидаясь, пока вскипит чайник, вскрыл пакет, отломил кусок пиццы и с наслаждением вонзил в него зубы. – Но ты лучше раскалывайся, что накопал, – сияешь как медный грош.
– Накопал не я, а дактилоскописты, – уточнил Крячко. – По отпечаткам пальцев предполагаемых убийц пока ничего нет. Ранее данная парочка по криминальным делам в Москве не светилась. Это, конечно, досадно. Но есть другие пальчики. Тот следок под накладкой рукояти "нагана" помнишь? Такой из себя слабенький и давний?..
– Ну и что? Говори побыстрее, а то подавлюсь от нетерпения, – поторопил его Гуров.
– Так вот, нашли, кому принадлежит этот "пальчик". В архивах он значится. Правда, не по нашему ведомству, а по отделу борьбы с незаконным оборотом оружия, – доложил Крячко. – Я уже прогулялся к "оружейникам" и поднял данные на некоего Астафьева Евгения Павловича.
– Он может иметь отношение к убийству Зеленского? – перебил Станислава Гуров.
– Не спеши, Лева, всему свое время, – поднял палец Крячко. Так вот, этот самый Астафьев – бывший "черный копатель". Тебе, думаю, не надо объяснять, что это за увлечение. И начинал Женечка Астафьев, бывший студент-историк, свою карьеру с патриотического клуба типа "Поиск" или, может, "Ничто не забыто". Парочку сезонов еще в юношеском возрасте оттрубил в экспедициях по местам бывших боев, а как в ум вошел, а может, подсказал кто, занялся он этой археологией самостоятельно и с выгодой для себя. То есть перешел из красных следопытов в "черные копатели".
– А если покороче? – попробовал встрять в рассказ Гуров.
– Короче не получается – неинтересно. В общем, Астафьев попал в поле зрения оперативников из "оружейного" отдела года четыре назад. Однако, пока он по мелочи промышлял да ржавыми касками и ломаными штыками от "трехлинеек" забавлялся, с рук ему это сходило. Но полтора года назад Женя попался на крупном и даже очень… Откопал он в очередном походе на Псковщине сухую землянку, видимо, немецкий склад батальонного уровня, с несколькими ящиками "шмайсеров" в смазке и кучей "цинков" с патронами и попытался их оптом толкнуть. Однако покупатель попался не тот, которого хотел иметь "черный археолог". Поимели его самого, а точнее – поймали на живца, то бишь на сотрудника отдела по борьбе со "стволами и маслинами". А вот сейчас можно и короче. Закрыт наш Женя за торговлю оружием и боеприпасами на восемь долгих лет. И это, заметь, учитывая чистосердечное признание и положительные характеристики из университета.
– Следовательно, "наган"… – наморщил лоб и расстроенно протянул Гуров.
– "Наган", видимо, он загнал кому-то неизвестному как минимум полтора-два года назад, – подтвердил его догадку Крячко. – Для справки: в настоящее время гражданин Астафьев Евгений Павлович отбывает срок наказания в колонии общего режима в Тверской губернии. Адресок колонии я уточнил. Это примерно в трех сотнях километров от Первопрестольной. Намек ясен?
– Значит, нам туда дорога, – вспомнил слова песни и бодро сообщил об этом Станиславу Гуров. – Запрос будет ходить как минимум недели две, а сами мы за день туда-обратно сгоняем. Надо срочно оформить бумаги, чтобы нас допустили в колонию и разрешили беседу с этим самым Астафьевым.
– Задачу понял, иду выполнять, – сказал Крячко и хлопнул себя ладонью по лбу. – Про девиц-то забыл, надо забежать за ними.
– Каких девиц? – удивленно посмотрел на него Гуров.
– Да продавщиц, что я привез на составление фоторобота.
– Опоздал, дорогой, – развел руками Лев Иванович. – Минут за пятнадцать до твоего прихода я их отправил восвояси в слезах об обнадежившем и бросившем их полковнике Крячко.
– Не обнадеживал я их, – категорически отверг инсинуации Гурова Станислав.
– А зря, – качнул головой Лев Иванович. – Та пышная блондинка как раз в твоем вкусе. Однако верю, что для тебя "первым делом самолеты…" Поставленную задачу они выполнили успешно, фотороботы составили. Вот, полюбуйся, может, кого признаешь. Я уже насмотрелся.
Гуров достал из папки два листа с изображениями мужчины и женщины и передал их Крячко. Тот долго и очень внимательно рассматривал портреты. Потом отрицательно покачал головой.
– Никогда не видел, а если бы и встретил, внимания бы не обратил. Ничего они мне не говорят, никого не напоминают.
Фотороботы действительно, как заметил Крячко, ничего не говорили и Гурову. Права была продавщица, охарактеризовав женщину как "никакую". Точно таким же "никаким" был и изображенный на черно-белом контурном рисунке мужчина.
Глубоко надвинутые на брови вязаные шапочки сглаживали индивидуальность, а среднерусские носы и скулы являли, в общем-то, стандартные лица. Отличительной особенностью обоих подозреваемых была сильная худоба. Вытянутые хмурые лица, отсутствующие взгляды – то ли специфика изготовления фотороботов сказалась, то ли они и вправду такие и есть – в общем, полная безликость.
Худобу женщины можно было объяснить. Повторный экспресс-анализ следов крови на игле шприца подтвердил, что она ВИЧ-инфицирована. Кстати, перестраховка Гурова с подобным же дигнозом у убитого Тима Зеленского подтверждения не нашла. А излишне худощавое, сильно вытянутое лицо мужчины… Может быть, оно у него от рождения такое. Упомянула, правда, в разговоре с Крячко продавщица винного отдела, что мужчина, разговаривая с ней, сильно закашлялся. Да кто по нынешней погоде не чихает и не кашляет?
В общем, ясности портреты предполагаемых убийц не внесли, а лишь подтвердили то, что было известно и без них. Отправив Стаса оформлять документы на завтрашнюю поездку в зону, Гуров заодно отдал и фотороботы, чтобы он их размножил на ксероксе.
Лев Иванович взглянул на часы. Обеденное время еще не прошло, и столовая работала. Пицца утолила первый голод, однако стоило перекусить поплотнее, тем более что об ужине загадывать не приходилось. А вот в том, что сегодня еще предстоят и разъезды и беседы, можно было не сомневаться.
До встречи на телевидении, назначенной на семнадцать часов, оставалось некоторое время, которое надо было употребить с пользой. Поэтому Гуров решил пойти пообедать, а потом попробовать отыскать по координатам, выведанным у домработницы Зеленского, его бывшую жену и переговорить с ней.
Адвокатская контора, в которой работала Светлана Спесивцева, располагалась на первом этаже серой стандартной кирпичной девятиэтажки, затерявшейся в тихом переулке неподалеку от Павелецкого вокзала. Обычная трехкомнатная квартира была переоборудована под офис и смотрелась хотя и строго, но уютно. Вероятно, иначе быть и не могло, так как в конторе трудились только женщины. По крайней мере, Гуров не высмотрел за рабочими столами ни одного мужика. Посетители мужеского пола в этот счет не входили. Двери в кабинеты периодически открывались и закрывались, давая возможность разглядывать обстановку в кабинетах. Только нужная Гурову дверь никак не торопилась распахиваться и являть его глазам бывшую жену Зеленского.
Приветливая секретарша по имени Катя, узнав, кто он такой, попросила Гурова подождать, пока освободится адвокат Спесивцева, беседующая с клиентом, и предложила ему кофе. Гуров не отказался и, после пары комплиментов и шуток по поводу женского царства в конторе, завоевал полное расположение девушки.
Однако кофе скоро был выпит и шутки уже пошли на убыль, а госпожа Спесивцева все никак не желала освобождаться. Но, наконец, дверь с табличкой, на которой значилась фамилия вышеуказанного адвоката, открылась, выпуская тучного мужчину с наголо бритой головой и толстой кожаной папкой в руках. За ним показалась стройная и миловидная молодая женщина. На пороге они распрощались. Клиент хмуро буркнул, что он все же надеется на успешное разрешение дела, и степенно удалился. Женщина, поглядев ему в спину, скептически покачала головой.
– Вы ко мне? – спросила она поднявшегося из кресла Гурова. – Мы с вами договаривались? Если нет, давайте перенесем встречу. Мне надо срочно оформить кое-какие бумаги и к семнадцати часам быть в коллегии. Я запишу вас на другой день.
– Увы, никакой договоренности не было, – признался Лев Иванович. – А другой день и час меня не устроит. Кстати, и мне к семнадцати надо быть в другом месте. Поэтому разрешите представиться: полковник Гуров Лев Иванович из уголовного розыска. Вот мои документы.
– Очень приятно, а меня зовут Светлана Анатольевна, – представилась женщина, не преминув тщательно изучить удостоверение полковника. – Правда, я не очень понимаю… Вы по какому вопросу? Я уголовных дел не веду.
– Мое посещение вовсе не связано с вашей профессиональной деятельностью, – сказал Гуров. – И слишком много времени, думаю, я у вас не отниму. А что касается темы нашей беседы, ее лучше обсуждать не в приемной.
– Конечно, проходите, – пригласила она Льва Ивановича. Предложив ему стул, она прошла и присела в кожаное кресло за широким полированным столом. – Я очень внимательно вас слушаю.
– Это очень приятно, когда тебя внимательно слушают, – улыбнулся Гуров и сразу посерьезнел. – А вот то, с чем я пришел к вам, Светлана Анатольевна, вряд ли относится к разряду приятных. Вы знаете, что позавчера погиб ваш бывший муж Тимофей Зеленский?
Сообщая о смерти Зеленского, Лев Иванович внимательно наблюдал за реакцией Спесивцевой. Она с первых минут общения произвела положительное впечатление на него. Начиная с того, что ее ровное и доброжелательное поведение и речь вовсе не соответствовали фамилии, а также тем, что ее совершенно не взволновали ни звание, ни принадлежность его к грозной конторе.
Трагическая весть, было видно, поразила молодую женщину. На ее лице отразились одновременно растерянность, боль и словно бы некое непонимание того, что она услышала. И это не было ни притворством, ни рисовкой. Она некоторое время молчала, приходя в себя.
– Что с ним случилось? – глухим, за секунды изменившимся голосом спросила женщина.
– Его убили, – коротко ответил Гуров. – Застрелили из пистолета на окраине Москвы. Ведение дела поручено мне. Поэтому я и приехал к вам.
– Что произошло? Очередная разборка в каком-нибудь гнилом борделе? – предположила Спесивцева, и кривая усмешка легла на ее губы.
– Нет, Тимофея Олеговича убили в зеленой зоне Химкинского водохранилища, – уточнил Лев Иванович и передал ей через стол фотороботы убийц. – Предположительно, вот эти люди. Вам они случайно не знакомы?
Молодая женщина внимательно, но безразлично и даже как-то брезгливо посмотрела на лица, изображенные на портретах, и отрицательно покачала головой.
– Нет, я их не знаю и никогда не видела, – твердо сказала бывшая жена Зеленского. Открыв ящик стола, она достала пачку "Мальборо", вытащила сигарету и прикурила. После нескольких затяжек Спесивцева подняла глаза на молчащего Гурова и тихо сказала: – И, увы, к смерти Тима я никакого отношения не имею.
– Почему же "увы"? – удивился Лев Иванович. – Неужели вас когда-то посещала мысль об убийстве вашего бывшего мужа?
– Представьте себе, посещала! И, могу признаться, не раз! – с вызовом бросила женщина. – И не бывшего, а тогда еще настоящего. Негодяя, подлеца и садиста, каким, думаю, он и оставался вплоть до своей гибели.
– Неужели за тот год, что вы состояли в браке, Тимофей Зеленский настолько стал вам… неприятен, – с трудом подобрал слово Лев Иванович.