Дон Пьерино вспомнил, как он сразу после принятия сана помогал врачам в старой больнице в Ирпино. Там в одной комнате держали под замком детей, больных заразными болезнями. Двери комнаты были стеклянные, и один мальчик, больной холерой, все время стоял у этого стекла и смотрел, как играют более удачливые ровесники. В глазах мальчика застыло такое же отчаяние, как у комиссара. По маленькому запотевшему пятнышку влаги, которое оставалось на двери от дыхания ребенка, угадывалось чувство отделенности от всех, непереносимое одиночество, тяжесть приговора, который обрекал его оставаться на краю жизни других и никогда не участвовать в ней.
Шагая навстречу ветру, священник вдруг понял, что ему будет приятно встретиться с этим сыщиком. Его ум и отчаяние вызывали любопытство дона Пьерино.
Ричарди встретил его у двери своего кабинета и приветствовал коротким сильным рукопожатием. Даже не сделал вид, что собирается поцеловать руку. Он усадил дона Пьерино за свой письменный стол. Священник заметил, что на столе нет ни фотографий, ни предметов, которые говорили бы что-то о жизни того, кто здесь работает. Только странное пресс-папье - кусок почерневшего полурасплавленного железа, из которого выступало стилизованное металлическое перо, словно для того, чтобы облагородить этот обломок.
- Какая странная вещь, - сказал священник и ласково провел рукой по пресс-папье.
- Кусок гранаты, привезенный с войны, - объяснил комиссар.
- Вы воевали?
- Нет, я был слишком молод. Я родился в 1900 году. Мне привез ее старый друг. Эта граната едва не убила его, и он захотел сохранить часть ее на память. Что не убивает, то укрепляет. Есть ведь такая поговорка, верно?
- Да, есть. Но помощь тоже укрепляет. Помощь людей и Бога.
- Когда она есть, падре. Когда есть. Так что вы можете рассказать про вчерашний день? Вы подумали об этом? У вас не возникли предположения о том, что могло произойти? Возможно, есть версии по поводу того, кто мог это сделать?
- Нет, комиссар, я никогда не смог бы представить себе нечто подобное, даже если бы захотел отождествить себя с тем, кто это сделал. Поверьте мне, не хочу. И потом - такой голос! Как можно даже представить себе, что ты гасишь его навсегда? Это был дар нам всем напрямую от Предвечного Отца.
- Почему, падре? Он был таким хорошим певцом, этот Вецци?
- Не просто хорошим, а небесным! Мне нравится думать, что у ангелов, которые поют хвалу Господу в раю, такие же голоса, как у Вецци. И если бы это было так, никто бы не боялся умереть. Я слышал его два раза - в "Трубадуре" Верди и "Лючии ди Ламмермур" Доницетти. Разумеется, он пел Манрико в первом случае и Эдгара во втором. Вам надо было бы услышать его, комиссар. Он вырывал сердце у человека из груди, уносил его на небо, купал в лучах луны и звезд и возвращал сияющее и обновленное. Когда он заканчивал петь, я обнаруживал на своем лице слезы, хотя не замечал, как плакал. Когда я вчера увидел его близко возле себя, у меня дрогнуло сердце.
Ричарди слушал, сложив руки и неотрывно глядя поверх ладоней на священника. Он видел детский восторг дона Пьерино и спрашивал себя, как опера, вымысел, может вызвать подобное чувство. Комиссар даже немного позавидовал своему собеседнику, этого состояния души - глубокой сердечной теплоты - он сам не испытает никогда.
- А как он пел на этот раз?
- Дело в том, что он еще не пел. Вчера было первое представление, он выходил во втором отделении.
- Как получилось, что он не участвовал в представлении. Кто в таком случае пел?
- А! Понимаю ваше недоумение. Я с самого начала должен был вам объяснить, в чем дело. Так вот, обычно на сцене представляют одну оперу, три акта или больше. Но вчера давали две - "Сельская честь" Масканьи и "Паяцы" Леонкавалло. Обе написаны примерно в одно и то же время - "Честь" в 1890-м, а "Паяцы", кажется, в 1892-м.
- И Вецци пел только в одной из двух?
- Да, в "Паяцах". Он поет… пел бы Канио, главную партию. Это трудная роль, я читал, что в ней он был еще более величественным, чем обычно.
- Значит, эта опера вторая по счету.
- Да. Их обычно так и ставят: сначала "Честь", а "Паяцы" увлекательнее и красочнее, поэтому артистам легче захватить внимание зрителей. С точки зрения музыки я лично предпочитаю "Честь", в ней необыкновенное интермеццо. Хотя в "Паяцах" несколько прекраснейших арий, и как раз в партии Канио. Вецци никогда не стал бы петь, например, Турриду из "Чести".
Ричарди слушал его с величайшим вниманием. Он глотал информацию, как изголодавшийся человек еду, и размышлял о том, какие ситуации могли возникнуть в театре в вечер преступления.
- Но труппа, кроме исполнителей главных ролей, одна и та же?
- Это возможно, но обычно так не бывает. В данном случае у Вецци была труппа, собранная специально для него, а "Честь" исполняла труппа, которая часто выступает в Сан-Карло. Обычно их спектакли проходят так себе, не позорно, но и без особых похвал. В этот же раз они играли по-настоящему прекрасно, великолепный сюрприз. Жаль, потом события отодвинули его на задний план. Этот вечер запомнят уж точно не из-за спектакля.
- Значит, репетиции проходили раздельно? И две труппы никогда не соприкасались одна с другой?
- Никогда, если не считать нескольких репетиций оркестра, во время которых музыканты изучали и повторяли отдельные связки и несколько сцен. Трудно представить ситуацию, когда две труппы перемешались бы. Во время спектакля между двумя представлениями у них тоже достаточно времени, чтобы оказаться рядом, но недостаточно для общения. Разумеется, многие знакомы между собой, обстановка располагает.
- Да, оркестр! Он общий или нет?
- Оркестр общий. Это оркестр театра со своим главным дирижером. Дирижер, мало сказать хороший профессионал, еще и дворянин. Маэстро Марио Пелози. Кажется, в прошлом он был очень знаменит, можно сказать, второй Тосканини. А потом блестящая карьера вдруг оборвалась. Но он очень достойно руководит оркестром, а Сан-Карло - один из величайших театров в мире.
- А эти две оперы? Расскажите мне что-нибудь об их сюжетах.
- Значит, оперы. У них похожие сюжеты, почти одна и та же тема, хотя трактуется по-разному. "Сельская честь" написана по мотивам новеллы одного писателя, его фамилия Верга, действие происходит на Сицилии в пасхальное утро. Опера одноактная с интермеццо, о котором я вам уже говорил. Турриду поет тенор, он помолвлен с Сантуццей, но продолжает любить свою прежнюю подружку Лолу. А у той есть муж Альфио, по профессии возчик, это партия баритона. То есть две пары, одна старая любовь и две новых. Сантуцца из-за печали и ревности рассказывает Альфио про своего жениха и Лолу, и в конце оперы оскорбленный муж убивает Турриду на поединке. На мой взгляд, в этой опере самые красивые партии женские: Лола, Сантуцца и Лючия, мама Турриду.
А действие "Паяцев" происходит в Калабрии. Продолжается она примерно столько же, сколько "Честь". В этот край приезжает труппа бродячих актеров. Главный у них Канио, это партия для тенора, и эту роль должен был исполнять Вецци. По характеру этот Канио совсем не весельчак, даже наоборот, хотя играет на сцене роль паяца. В жизни он бешено ревнует свою жену Недду, которая в спектаклях играет Коломбину. Недда действительно изменяет ему с Сильвио, богатым юношей из этого края. В конце происходит прекраснейшая драматическая сцена - персонажи переходят от актерской игры к реальной жизни, Канио срывает с себя театральный костюм и убивает Недду и ее любовника. Кроме музыки, в этой опере хороша именно эта смесь правды и сценического вымысла. Пока не пролилась кровь, люди не понимают, играют актеры или все происходит на самом деле.
Как видите, комиссар, в обоих случаях те же самые темы - ревность, любовь и смерть. К сожалению, они часто встречаются и в повседневной жизни, верно?
- Возможно, да, падре. Но, возможно, в повседневной жизни есть еще и другие сложности, например голод. В ваших операх есть хоть слово о голоде? Вы, падре, должно быть, знаете, как много голода в преступлениях. Но вернемся к Вецци. Каким он был в жизни, насколько вам известно? Добрым?
- Не знаю. Как правило, благодаря помощи моего прихожанина Патрисо, который сторожит вход из садов, я присутствую на репетициях, когда могу. Особенно на генеральных, когда артисты играют в костюмах. Но в этот раз на репетицию "Паяцев" не допустили никого. К Вецци проявляют много внимания, даже говорят, что он любимый тенор Муссолини.
- Да, я об этом слышал. Достаточно, падре. Очень вам признателен. Если мне понадобится от вас еще какая-нибудь информация, могу я вас тогда побеспокоить? Я ведь уже говорил вам, что мало знаю об этих вещах.
- Разумеется, можете, комиссар. Но позвольте мне сказать вам одну вещь, возможно, вам стоило бы немного послушать оперу. Вы бы увидели, каким красивым может быть выражение чувства.
К удивлению дона Пьерино, в зеленых глазах Ричарди промелькнула тень огромной боли. Не болезненное воспоминание, а боль как состояние души. Словно сыщик всего на мгновение приоткрыл самую заветную часть своей души.
- Я знаю, что такое чувства, падре. И в моей душе их достаточно много. Спасибо. Вы можете идти.
В дверях дон Пьерино столкнулся с Майоне.
- Добрый день, падре. Вы уже закончили читать свою лекцию об опере?
- И вам добрый день, бригадир. Да, я дал комиссару несколько справок, но не думаю, что он когда-нибудь станет завсегдатаем Сан-Карло. Если вам понадоблюсь, я в своей приходской церкви.
Майоне поприветствовал комиссара почти по-военному, затем сел и заговорил:
- Итак, комиссар. Вот свидетельские показания, добытые вчера вечером. Это список тех, кто был на сцене в "Сельской чести", и музыкантов оркестра. Доктор Модо ждет нас у себя в больнице сегодня в начале дня, но не раньше двенадцати. Он сказал, что Вецци умер самое раннее за час до того, как тело было обнаружено. Значит, смерть наступила во время первого отделения, когда шла "Сельская честь". Следовательно, певцы из "Чести" и оркестранты исключаются из числа подозреваемых, верно? Какие передвижения они совершали во время оперы? А вот список тех, кто участвовал в "Паяцах". По-моему, их мы должны хорошо проверить.
- Мы все должны хорошо проверить. А служащие?
- Мы повидались со всеми. Тех, которые имели доступ в гримерные, мало. В эту часть театра вообще допускают мало народу, но, как сказал мне швейцар, когда приезжает Вецци, она становится похожа на дорогую гостиницу. Кажется, Вецци требовал, чтобы каждый раз, когда кто-то появлялся на пороге комнаты швейцара, тот спрашивал у него, впустить того или иного человека или нет. Поэтому мы можем исключить тех служащих, которые занимаются зрителями, официантов и тому подобных.
Ричарди хорошо знал, что Майоне подробно проверил эти данные перед тем, как прийти к нему. Этим данным он мог доверять.
- С кем мы встретимся сегодня утром в Сан-Карло?
- С управляющим обязательно. Он вчера был как сумасшедший, метался во все стороны, выражал недовольство, очень нам досаждал. Сердился, говорил, что добивается, чтобы у вас забрали это дело. Еще будут оркестранты, они мне сказали, что по контракту должны репетировать каждый день. Мы закрыли для доступа только область гримерных, участок садов Королевского дворца под окном и боковой вход. Значит, они могут работать между сценой и залом. Кроме того, мы вызвали близких Вецци - его импресарио, некоего Марелли из Северной Италии, и жену Вецци, бывшую певицу из города Пезаро, Ливию Лукани. Мы хотели узнать, когда они смогут забрать труп для похорон. Сейчас они уже едут в Неаполь, выехали ночью и сегодня вечером прибудут на вокзал.
- Я хочу поговорить с ними, как только они приедут. А теперь идем в театр.
14
В коридоре стоял продрогший, как обычно, Понте - курьер Гарцо. Увидев Ричарди и Майоне, он подошел к ним и сказал:
- Доктор, заместитель начальника хотел бы, чтобы вы… если можете… зашли к нему на минуту.
- Не могу! Может быть, зайду на обратном пути. Я веду расследование, не теряя ни минуты, он сам так приказал. Передайте ему от меня привет.
И друзья ушли. Курьер застыл на месте, в прямом смысле - от холода, в переносном - от ужаса. Ему придется принять на себя гнев Гарцо.
Ричарди не хотел зря терять драгоценные часы, слишком хорошо знал, что раскрытие преступления - это игра на время, в которой вероятность успеха уменьшается с каждой минутой. Один старик-комиссар, с которым он когда-то работал, утверждал, что через сорок восемь часов после преступления убийцу уже невозможно найти, если только он сам не явится с повинной. А такое случалось лишь в тех редких случаях, когда голос совести превращался в оглушительный крик, от которого душа убийцы летела прямо в ад. Чаще, намного чаще желание избежать ада на земле, то есть наказания от людей, оказывалось сильнее этого голоса.
Ричарди вспомнил, как два года назад один ранее судимый мужчина, который был снова задержан за кражу, молчал, пока ему не объявили запрет на выезд из города. Тогда он вдруг выхватил пистолет у одного из полицейских, которые его конвоировали, и, не раздумывая, выстрелил себе в висок, убив одной пулей себя и второго конвоира, стоявшего с другой стороны.
Потом Ричарди много месяцев видел в углу двора призраки этих двоих. Арестованный вопил, что тюрьма - это ад и он туда не вернется, а полицейский звал жену и сына. У обоих в правом виске была большая дыра. Из выходного отверстия от пули вытекала смесь мозга и черной крови.
За стенами управления город кружился под мощными порывами ветра. Они были так сильны, что прохожие не могли пересечь открытое пространство и передвигались вдоль стен, а не через улицу или площадь. Тяжелые вагоны трамваев, казалось, раскачивались из стороны в сторону на рельсах под хлесткими порывами. Кучеры редко проезжавших карет сидели на облучках согнувшись и крепко сжимали в руках плеть. В воздухе пахло дровами из печей и лошадиным навозом. Эти запахи снова возникали при каждом порыве ветра. Деревья вдоль улиц трясли кронами, их сломанные ветки и большие зеленые листья то поднимались, то падали, как осенью, хотя до нее было еще далеко.
Ричарди и Майоне подходили к театру Сан-Карло. Как всегда, бригадир упорно шагал следом за комиссаром, а тот шел впереди без шляпы и смотрел вниз. Он думал о сюжетах опер, о которых узнал от священника. "Тебе так нравятся твои чувства в масках, падре? Что такого красивого есть в людях, которые убивают один другого ножом и при этом поют? Если бы мог, я показал бы тебе кое-что. Ты знаешь, сколько времени длится эхо от удара ножом? Нет ничего красивого в человеке, который на протяжении многих месяцев каждый день орет о своей ненависти, и при этом у него постоянно вылезает наружу кишка из дыры в животе".
Театр создавал совсем другое настроение, чем накануне. Свет погашен, в помещениях убрано. В роскошном вестибюле холодно и тихо. Молодой репортер, который сидел в маленьком кресле, закутавшись в толстое пальто, мгновенно вскочил с места, словно в нем распрямилась пружина.
- Здравствуйте! Вы комиссар Ричарди? Я Луизе из газеты "Маттино". Могу задать вам несколько вопросов?
- Нет. Но можете пройти в полицейское управление, и заместитель начальника управления Гарцо будет рад ответить вам.
- Но, по правде говоря, мой главный редактор, доктор Капрече, велел мне поговорить именно с вами - с тем, кто непосредственно ведет расследование.
- Молодой человек, прошу вас, не заставляйте меня терять время. У меня дела, поэтому я не буду отвечать на вопросы. Будьте добры не беспокоить меня.
Гримерная Вецци была точно такой же, как накануне вечером, за исключением того, что из нее убрали труп. Кровь успела впитаться и превратилась в темные пятна на ковре, диване и стенах. Ричарди посмотрел на призрак тенора, который по-прежнему стоял в углу и повторял свою партию со следами слез на щеках и вытянутой вперед рукой.
Комиссар стоял скрестив руки на груди, взгляд зеленых глаз был задумчивым, прядь волос упала на острый нос. Он спрашивал себя, что или кого тенор хотел остановить этой рукой. И почему потом он оказался сидящим в кресле, лицом в зеркале, с длинным осколком в артерии. Ричарди подошел к дивану и посмотрел на пальто. Допустим, его положили сюда после смерти тенора. Тогда кто и почему его принес? Убийца, которому удается уйти с места преступления, не возвращается туда сразу, если его что-то не вынуждает. А при таком скоплении народа кто мог свободно ходить возле гримерных?
Ричарди вздохнул и позвал Майоне. Пора знакомиться с человеком, который пел в углу и чья кровь потоком хлестала из шеи.
Секретарь Вецци явно пребывал в смятении и горе. Этот человек - его звали Стефано Басси - не мог даже подумать о том, как будет жить без своего маэстро.
- Вы не представляете себе, комиссар, не можете представить, чем маэстро был для меня. Я не могу поверить, что все это произошло на самом деле и так ужасно.
Его голос дрожал, он говорил бессвязно, ломая руки. Аккуратный, внешность приятная, худощав, изысканно одет. Басси всегда был образцом энергичного и деятельного человека. Но сейчас, лишившись того, кто служил ему ориентиром, он не знал, с чего начать.
Поправив на носу очки в золотой оправе, он заговорил снова:
- Я не разлучался с ним ни на минуту, но у него была проклятая привычка гримироваться и одеваться в одиночестве. Навязчивая идея, что-то вроде боязни сглаза. Он всегда говорил: "Моя фамилия Вецци - от слова "привычка", вот я и верен своим привычкам". Больше я никогда не услышу, как он смеется. И как он поет ангельским голосом, тоже не услышу. Не могу в это поверить.
- Где вы были вчера, когда на сцене шла "Сельская честь"? Когда вы видели его в последний раз?
- Я был в зрительном зале вместе с управляющим, это вы легко можете проверить. Все это время я оставался на своем месте. Впрочем, спектакль был недурной, особенно баритон, исполнявший партию Альфио. С маэстро мы поздоровались раньше, когда он шел в гримерную. Он всегда говорил, что никто не должен видеть его в театральном костюме за пределами сцены, это приносит беду. У него был… как бы лучше сказать… волевой характер. Вот именно - волевой! Ему нельзя было перечить. Он из тех, кто прямо идет своим путем, никуда не сворачивая. Он умел быть… суровым. Но для тех, кто умел угодить ему и исчезнуть в нужный момент, это был идеальный начальник.
- Исчезнуть? В нужный момент? В каком смысле?
- В том, что он часто просил, чтобы его оставили в покое и дали делать то, что он хочет. Он ведь был художником, вы понимаете? Великим художником, величайшим в своем искусстве. Сам дуче…
- …считал его лучшим из всех, гордостью нации. Я об этом знаю. А вчера? Вы обратили внимание, не был ли он в плохом настроении или не таким, как всегда?
- В плохом настроении? - Басси нервно усмехнулся. - Сразу видно, вы его не знали. Маэстро всегда пребывал в плохом настроении. Он считал, что весь мир стоит ниже его и недостоин находиться между ним и местом, куда он желает прийти. Он отгонял взмахом ладони, словно муху, любого, кто оказывался у него на пути. Так он поступил вчера вечером, когда шел в гримерную за час до начала "Чести". Он любил гримироваться один, не знаю почему. Может быть, он так расслаблялся. Но, по-моему, он считал, что ни один гример не достоин касаться руками его лица.
- Ну и человек! Вы долго работали на него?