- Именно так, - молвила Оса Турелль. - И я этому совсем не верю. Что-то здесь не согласовывается. Попробую объяснить, чтобы тебе стало понятно, как изменился Оке за время нашего знакомства. Когда мы впервые оказались в этой комнате, последнее, что снял с себя Оке, был пистолет. Видишь ли, хотя он на пять лет старше меня, более взрослой тогда была я. Но нам было очень хорошо вместе, и большего ни он, ни я не желали. Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что Оке не мог мне изменить? Постепенно я почувствовала, что он становится в чем-то мудрее меня. Он уже не приходил ко мне с пистолетом, был весел, уверен в себе. Может быть, это я так на него повлияла, может быть, его работа. А скорее и то и другое. Да и я изменилась. Забыла даже, когда последний раз ходила в театр. Но вот этим летом мы поехали на Майорку. Как раз в то время произошел очень скверный, тягостный случай в городе.
- Да, убийство в парке.
- Вот именно. Когда мы возвратились, преступника нашли. Оке был раздосадован, что не принимал участия в раскрытии преступления. Он был честолюбив, тщеславен. Я знаю, что он все время мечтал раскрыть что-то важное, чего другие недосмотрели. Кроме того, он был моложе всех вас и считал, по крайней мере раньше, что на работе над ним подтрунивали. Мне он говорил, что именно ты был в числе тех, кто больше всех это делал.
- К сожалению, у него были основания.
- Он не очень тебя любил. Предпочитал, например, иметь дело с Беком и Меландером. Когда мы возвратились с Майорки, работы у вас было мало. Оке целыми днями не выходил из дома, был очень нежен со мной. Но где-то в середине сентября он вдруг замкнулся в себе, сказал, что получил срочное задание, и стал пропадать целыми сутками. И вновь начал таскать с собой пистолет.
- И он не говорил, что у него за работа? - спросил Колльберг.
Оса покачала головой.
- Даже не намекал?
Она вновь покачала головой.
- А ты не замечала ничего особенного?
- Он возвращался мокрый и замерзший. Я не раз просыпалась, когда он ложился спать, холодный как лягушка. И всегда очень поздно. Но последним случаем, о котором он говорил со мной, был тот, что произошел в первой половине сентября. Муж убил свою жену. Кажется, его звали Биргерссон.
- Припоминаю, - молвил Колльберг. - Семейная драма. Обыкновенная история. Я даже не понимаю, почему ее передали нам на рассмотрение. Как будто взята из учебника криминалистики. Несчастливый брак, неврозы, ссоры, плохие материальные условия. В конце концов муж убил жену. Более или менее случайно. Потом хотел наложить на себя руки, но не смог и пошел в полицию. Да, верно, Стенстрём в самом деле занимался этим делом. Проводил допросы.
- Подожди, во время тех допросов что-то произошло.
- Что именно?
- Я не знаю. Но однажды вечером Оке пришел очень возбужденный.
- Там не было из-за чего возбуждаться. Типичное преступление. Одинокий муж и алчная жена, которая все время грызла его, что он мало зарабатывает. Что они не могут купить себе моторную лодку, дачу и такую хорошую машину, как у соседа.
- Но во время допросов тот муж сказал что-то Оке.
- Что?
- Не знаю. Но что-то такое, что он считал очень важным. Я, конечно, спросила то же самое, что и ты, однако он только засмеялся и сказал, что скоро сама увижу.
Они немного помолчали. Наконец Колльберг встрепенулся:
- А ты не находила блокнота или календаря, где он делал заметки? В кармане у него лежала записная книжка, но мы не нашли там ничего интересного.
- Конечно, у него был еще один блокнот. Вот он, лежит там, на письменном столе.
Колльберг поднялся и взял блокнот, такой же самый, как тот, что они нашли в кармане Стенстрёма.
- Там почти ничего не записано, - сказала Оса.
Колльберг перелистал блокнот. Оса была права. На первой странице были основные сведения о бедняге Биргерссоне, который убил свою жену. Вверху на второй странице стояло только одно слово: "Моррис".
Оса заглянула в блокнот и пожала плечами.
- Наверное, это название машины, - сказала она.
- Или фамилия литературного агента из Нью-Йорка, - сказал Колльберг.
Оса стояла около стола и вдруг хлопнула ладонью по столешнице.
- Если б я хоть имела ребенка! - почти вскрикнула она, затем приглушила голос и прибавила: - Оке говорил, что мы еще успеем. Что надо подождать, пока его повысят по службе.
Колльберг нерешительно направился в переднюю.
- Вот и успели, - пробормотала она.
Затем спросила:
- Что теперь будет со мной?
Колльберг обернулся и сказал:
- Так дальше нельзя, Оса. Пойдем.
Она молниеносно повернулась к нему и с ненавистью спросила:
- Пойдем? Куда?
Колльберг долго смотрел на нее.
- Пойдем ко мне. Места у нас хватит. Ты уже достаточно насиделась одна. Моя жена с удовольствием познакомится с тобой.
В машине Оса заплакала.
* * *
Дул пронзительный ветер, когда Нурдин вышел из метро на перекрестке Свеавеген и Родмансгатан. Свернув затем на Тегнергатан, он оказался с наветренной стороны и пошел медленней. Метрах в двадцати от угла находился небольшой ресторан.
В помещении было полно молодежи. Гремела музыка, слышались голоса. Нурдин оглянулся вокруг в поисках свободного столика, но его, кажется, не было. Какое-то время он размышлял, снимать ли шляпу и пальто, но наконец решил не рисковать. В Стокгольме никому нельзя доверять, в этом он был убежден.
Нурдин принялся изучать гостей женского пола. Белокурых было много, но ни одна не отвечала описанию Малин.
Здесь преобладала немецкая речь. Около худощавой брюнетки, что походила на шведку, оказалось свободное место. Нурдин расстегнул пальто и сел. Положив шляпу на колени, он подумал, что в своем непромокаемом пальто и охотничьей шляпе не очень отличается от большинства немцев.
Когда наконец ему принесли кофе, он, мешая его, посмотрел на свою соседку. Стараясь говорить на стокгольмском диалекте, чтобы походить на постоянного посетителя, он спросил:
- Ты не знаешь, где сегодня Белокурая Малин?
Брюнетка вытаращила на него глаза. Потом усмехнулась и, обратившись к подруге, сидевшей за соседним столиком, сказала:
- Слышишь, Эва, этот норландец спрашивает о Белокурой Малин. Не знаешь, где она?
Подруга посмотрела на Нурдина, потом крикнула кому-то за дальним столиком:
- Здесь какой-то легавый спрашивает о Белокурой Малин. Где она?
- Не-е-е! - послышалось оттуда.
Нурдин, попивая кофе, размышлял, как они узнали, что он полицейский. Ему было трудно понять стокгольмцев. Когда он выходил из помещения, его остановила официантка, подававшая кофе:
- Я слыхала, что вы ищете Белокурую Малин. Вы в самом деле из полиции?
Нурдин на миг заколебался, затем понуро кивнул головой.
- Если арестуете эту обезьяну, я буду страшно рада, - молвила официантка. - Она, наверное, сейчас в кафе на площади Энгельбрект.
Нурдин поблагодарил и вышел на холод.
Белокурой Малин не оказалось и в указанном кафе. Однако барменша посоветовала заглянуть в ресторан на Кунгсгатан.
Нурдин поплелся дальше ненавистными стокгольмскими улицами.
Но на этот раз он был вознагражден за свой труд.
Движением головы он отослал гардеробщика, который подошел взять у него пальто, остановился в дверях и осмотрел ресторан. И почти сразу заметил ту, которую искал. Ее белые волосы были уложены в высокую искусную прическу. Нурдин не сомневался, что это Белокурая Малин.
Она расположилась с бокалом вина на кушетке возле стены. Рядом сидела женщина немного постарше, черные волосы которой, свисая длинными закрученными прядями на плечи, еще сильнее старили ее.
Нурдин обратился к гардеробщику:
- Вы не знаете имя той белокурой дамы на кушетке?
- Ничего себе дама, - фыркнул тот. - Ее все зовут Малин. Толстая Малин или как-то так.
Нурдин отдал ему пальто и шляпу.
Черноволосая выжидающе посмотрела на него, когда он подошел к их столику.
- Извините, что перебиваю вас, - сказал Нурдин, - но мне хотелось бы поговорить с фрекен Малин.
Белокурая Малин взглянула на него:
- О чем?
- Об одном вашем приятеле, - ответил Нурдин. - Может, пересядем на минуту к отдельному столику, чтобы нам никто не мешал?
Белокурая Малин посмотрела на свою приятельницу, и он поспешил прибавить:
- Конечно, если ваша подруга не возражает.
- Если я мешаю, то пойду сяду около Туре, - обиженно отозвалась черноволосая. - До свидания, Малин.
Она взяла свой бокал и пошла к столику в глубине зала.
Нурдин пододвинул стул и сел. Белокурая Малин презрительно взглянула на него.
- Я ни на кого не доношу. Нурдин вынул из кармана пачку сигарет и предложил ей. Малин взяла одну, и он зажег спичку.
- Речь идет не о доносе, - сказал он. - Несколько недель назад вы приезжали с двумя мужчинами в белом "вольво амазон" в гараж на Клуббаккен, который принадлежит швейцарцу по имени Хорст. Тот, что вел машину, был испанец. Вы помните?
- Да-да, хорошо помню, - ответила Белокурая Малин. - Ну и что? Мы с Ниссе сопровождали Пако. Ниссе показывал ему дорогу в гараж. В конце концов, Пако уже в Испании.
Малин допила бокал и вылила в него остаток вина из графина.
- Можно мне вас чем-нибудь угостить? Может, хотите еще вина? - спросил Нурдин.
Она кивнула головой, и Нурдин подозвал официанта. Он заказал полграфина вина и кружку пива.
- А кто такой Ниссе? - спросил он.
- Фамилия его Ёранссон. Нильс Эрик Ёранссон. А что делает - не знаю. Я не видела его несколько недель.
- Почему? - спросил Нурдин. - Вы же с ним часто встречались?
- Мы не из одной компании. Может, он встретил какую-то другую девушку? Откуда я знаю? Во всяком случае, я давно его не видела.
Официантка принесла вина и пиво для Нурдина. Белокурая Малин сразу налила себе бокал.
- Вы знаете, где он живет? - спросил Нурдин.
- У него, наверное, нет квартиры. Он жил у меня, потом у одного приятеля в Сёдере, но мне кажется, что там его уже нет. А где, я не знаю. А если б и знала, то не уверена, сказала ли. Я никого не выдаю.
Нурдин глотнул пива и ласково посмотрел на белокурую женщину, что сидела напротив него.
- Вам не надо никого выдавать, фрекен… Извините, вас зовут просто Малин, или как-то еще?
- Мое имя Магдалена Русен. Но меня прозвали Белокурая Малин из за моих светлых волос. - Она провела рукой по голове. - А что вам нужно от Ниссе? Он что-то сделал? Я не буду отвечать на ваши вопросы, если не буду знать, что вам нужно.
- Понимаю, фрекен Русен, - сказал Ульф Нурдин. - Можно мне задать еще один вопрос?
Она кивнула.
- Как Ниссе одевался?
Она наморщила лоб и на мгновение задумалась.
- В основном ходил в бежевом костюме, - наконец сказала она. - Ну и, конечно, имел рубашку и туфли, как все мужчины.
- И носил плащ?
- Ну, то был не совсем плащ. Такая тонкая черная тряпка из нейлона, что ли. Ну и что?
Она вопросительно посмотрела на Нурдина.
- Видите, фрекен Русен, есть подозрение, что он умер.
- Умер? Ниссе? Но почему… почему вы говорите, что есть подозрение? Откуда вы знаете, что он умер?
- Дело в том, что в морге лежит один человек, которого мы не можем опознать. Есть основания считать, что это Нильс Эрик Ёранссон.
- С чего бы это он мог умереть? - недоверчиво спросила Белокурая Малин.
- Он был одним из пассажиров того автобуса, о котором вы, наверное, читали. Пули попали в голову, и он сразу умер. Поскольку вы единственная из знакомых Ёранссона, которую нам посчастливилось найти, мы были бы очень благодарны, если бы вы пришли в морг и посмотрели, в самом ли деле это он.
Белокурая Малин испуганно вытаращила глаза на Нурдина:
- Я? В морг? Да ни за что на свете!
* * *
В среду, в девять часов утра, Нурдин и Белокурая Малин вышли из такси перед Институтом судебной медицины. Мартин Бек уже минут пятнадцать ждал их, и они вместе зашли в морг.
Обрюзгшее, бледное лицо Белокурой Малин было подкрашено небрежно, а белые волосы не так старательно уложены, как вчера вечером.
Работники морга были предупреждены, и служитель сразу же провел Нурдина и Белокурую Малин в морозильник.
На лицо покойника набросили платок, но так, чтобы были видны волосы. Белокурая Малин схватила Нурдина за руку и прошептала:
- Черт возьми!
- Хорошенько присмотритесь, - сказал Нурдин тихим голосом, - и скажите, узнаете ли его.
Белокурая Малин закрыла рот ладонью и впилась глазами в голое тело.
- А что с его лицом? - спросила она. - Можно посмотреть на него?
- Лучше не смотрите, - сказал Мартин Бек. - Вы и так должны его узнать.
Белокурая Малин кивнула.
- Да. Это Ниссе. Вот тот шрам и… да, это он.
- Спасибо, фрекен Русен, - сказал Мартин Бек. - А теперь приглашаем вас на чашечку кофе.
В управлении полиции Мартин Бек и Ульф Нурдин принялись угощать ее кофе с булочками, а через минуту к ним присоединились Колльберг, Меландер и Рённ.
Белокурая Малин быстро успокоилась - видимо, не только благодаря угощению, но и тому вниманию, которое к ней было проявлено. Она охотно отвечала на вопросы и, уходя, пожала всем руки и сказала:
- Благодарю, я никогда не думала, что лег… что полицейские могут быть такими мировыми парнями.
Когда дверь за ней закрылась, Колльберг сказал:
- Ну, мировые парни, подведем итог?
Итог был такой:
Нильс Эрик Ёранссон.
Возраст: 38 или 39.
С 1965 года или еще раньше без постоянного места работы.
С марта по август 1967 года жил у Магдалены Русен (Белокурой Малин), Стокгольм, Арбетаргатан, 3.
Далее до начала октября жил у Сюне Бьёрка в Седере.
Где жил последние недели перед смертью, неизвестно.
Наркоман.
Возможно, также торговал наркотиками.
Последний раз Магдалена Русен видела его 3 или 4 ноября перед рестораном Дамберга. Он был в том самом костюме и плаще, что и 13 ноября.
Всегда, как правило, имел деньги.
Из всех, кто занимался делом об убийстве в автобусе, Нурдин первый добился того, что при желании можно было назвать положительным результатом. Но даже здесь мнения разделились.
- Ну хорошо, - сказал Гюнвальд Ларссон, - теперь вы знаете фамилию того типа. А что дальше?
- Так, так, - задумчиво молвил Меландер. - Тот Ёранссон ни на чем не попался. А все же мне кажется, что я помню это имя. Оно всплывало в связи с каким-то следствием.
- Ты хочешь сказать, что когда-то допрашивал его?
- Нет, этого бы не забыл. Я никогда не разговаривал с ним и даже не видел его. Нильс Эрик Ёранссон. Где-то я встречал это имя.
Меландер пыхтел трубкой и рассеянно смотрел перед собой.
Гюнвальд Ларссон размахивал перед лицом своими ручищами. Он не терпел никотина, и табачный дым его раздражал.
- Меня очень интересует эта свинья Ассарссон, - сказал он.
- Я вспомню, - сказал Меландер.
- Еще бы. Если раньше не умрешь от рака легких. - Гюнвальд Ларссон поднялся и подошел к Мартину Беку. - Откуда этот Ассарссон брал деньги?
- Не знаю. Что делает его фирма?
- Импортирует разные вещи. От подъемных кранов до искусственных рождественских елок. Я выяснил, какой налог за последние годы платили эти господа и их фирма.
- И что?
- Приблизительно третью часть того, что вынуждены выкладывать я или ты. А когда вспоминаю, какой вид имеет квартира вдовы Ассарссона, то у меня чешутся руки привести ревизора в их лавочку.
- А чем ты будешь мотивировать свое желание?
- Не знаю.
Мартин Бек пожал плечами. Гюнвальд Ларссон пошел к двери, но на пороге остановился и сказал:
- Тот Ассарссон был хорош гусь. И его братец, наверное, не лучше.
Сразу же после этого в дверях появился Колльберг. Он был какой-то уставший, глаза у него покраснели.
- Что ты теперь делаешь? - спросил Мартин Бек.
- Целую ночь слушал записи разговоров Стенстрёма с Биргерссоном, убившим свою жену.
- И что?
- Ничего. Абсолютно ничего. Если я чего-то не пропустил.
- Всегда можно что-то пропустить.
- Очень утешительное замечание, - сказал Колльберг.
Мартин Бек положил локти на стол и подпер руками голову.
Была уже пятница, восьмое декабря. Прошло двадцать пять суток, а следствие стояло на месте. Были даже определенные признаки, что оно рассыпалось. Каждый крепко цеплялся за свою соломинку.
Меландер вспоминал, где и когда он слыхал имя Нильса Эрика Ёранссона.
Гюнвальд Ларссон размышлял, как братья Ассарссоны зарабатывали деньги.
Колльберга интересовало, каким образом психически ненормальный убийца своей жены Биргерссон мог повлиять на Стенстрёма.
Нурдин пробовал найти какую-то связь между Ёранссоном, убийством в автобусе и гаражом на Клуббаккен.
Эк так углубил свои технические знания о красном двухэтажном автобусе, что практически с ним можно было говорить о циркуляции тока в любом его проводе.
Монссон воспринял неверную теорию Гюнвальда Ларссона, что Мухаммед Бусси мог играть основную роль в этом деле, потому что был алжирцем, и систематически допрашивал всю арабскую колонию в Стокгольме.
Сам Мартин Бек размышлял только о Стенстрёме - что он делал в автобусе, не следил ли случайно за кем-то и не тот ли, за кем он следил, застрелил его. Этот путь не казался убедительным. Ибо как опытный полицейский мог допустить, чтобы его застрелил тот, за кем он следил? Да еще в автобусе?
Рённ не мог оторваться от мысли о том, что сказал Шверин в больнице за несколько секунд до смерти.
Накануне Рённ разговаривал с экспертом из Шведского радио, который попробовал проанализировать запись на ленте.
- Очень скупой материал, - сказал эксперт. - Тем не менее я сделал определенные выводы. Хотите услышать их?
- Да, - ответил Рённ.
- Прежде всего я попробовал исключить из ленты все побочные звуки, шум и прочее.
Рённ ожидал, приготовившись записывать.
- Что касается ответа на первый вопрос о том, кто стрелял, то здесь выделяются четыре согласных: д, н, р, к. Но при более обстоятельном анализе слышны определенные гласные и дифтонги после согласных. Например, "а" между "д" и "н".
- Данрк, - сказал Рённ.
- Именно, для неопытного уха ответ звучит где-то так, - сказал эксперт. - Далее, как будто слышен чуть заметный дифтонг "ай".
- Данрк ай? - спросил Рённ.
- Что-то похожее, хотя "ай" не очень четкое. - Эксперт на миг умолк, а потом задумчиво прибавил: - Тот человек был в очень тяжелом состоянии, так?
- Так.
- И видимо, чувствовал страшную боль?
- Возможно, - ответил Рённ.
- Ну тогда можно объяснить, почему он сказал "ай", - с облегчением молвил эксперт.
Рённ кивнул.
- Теперь я почти уверен, - продолжал эксперт, - что эти звуки образуют целое предложение, а не одно слово.
- И как звучит это предложение? - спросил Рённ.
- Трудно сказать. В самом деле трудно. Например, "дань реки, ай" или "день рока, ай".