- Я ничего не стану писать, не показав заготовку статьи вам, - пообещал Славин. - И товарищу Валерьянову, как вы посоветовали. Поэтому ответьте, пожалуйста, на ряд вопросов личного, что ли, плана. Можно?
- Извольте… Если это не будет входить в противоречие с моим понятием мужского благородства…
- Что делал Иванов после того, как его отчислили из аспирантуры?
Яхминцев долго, не мигая, смотрел в глаза Славина. Взгляд его словно бы старался оттолкнуть собеседника; лицо было неподвижным, замершим.
- Если мне не изменяет память, из аспирантуры его отчисляли дважды…
- Мне известен один эпизод такого рода… С чем он был связан?
- С кибернетикой, - после некоторой паузы ответил Яхминцев. - А про историю с Милой Ковальчук не слыхали?
- Нет. - Славин покачал головой. - Не слыхал.
- Вполне романтическая история… Была у нас такая студентка… Дивная красавица… С длинной косой, знаете ли, статная, приветливая… Словом, Иванов жил с ней больше года, а когда Мила забеременела, отказался оформить их отношения, бросил девушку на произвол судьбы…
- Плохо.
- Да уж, хорошего мало…
- Это случилось еще до передряги с "низкопоклонством" перед кибернетикой?
- Да, примерно за год. Или полтора, разве упомнишь…
- Было общественное разбирательство?
- Да, поначалу исключили из комсомола, но горком оставил его в рядах… Со строгим выговором… А из аспирантуры отчислили… И если бы не постоянное покровительство академика Крыловского, не было бы сегодня профессора Иванова…
- А кто поднял вопрос о его вторичном отчислении?
- Ах, Виталий Всеволодович, кто старое помянет, тому глаз вон… Стоит ли сейчас касаться этой темы? Время было сложное, крутое, мало ли кто мог подбросить идею? Мир науки - сложный мир. У нас тоже есть свои Моцарты и Сальери… Мне сдается, что инициатором дела был профессор Ткачук, покойный ныне…
- Инициатором был Леонид Романович, - сразу же ответила Людмила Павловна Ковальчук - та самая Милочка…
- Яхминцев? - уточнил Славин.
Женщина кивнула; несмотря на то что ей было уже под пятьдесят, черты лица сохранили красоту, седина еще больше подчеркивала молодость, сокрытую в ее огромных, зеленоватых, с коричневыми крапинками глазах; морщин почти нет; фигура ладная, спортивная, только косы, о которой говорил Яхминцев, не было - вполне современная, короткая стрижка.
- А первый раз? Вы извините мне этот вопрос, Людмила Павловна… Я имею в виду первое отчисление из аспирантуры…
- Мне бы не хотелось об этом говорить…
- Я понимаю. Но мне очень нужно, чтобы вы ответили…
- Жора… Георгий Яковлевич особый человек… Вроде танка, - грустно улыбнулась Ковальчук. - Когда он идет к чему-то, ничего вокруг не видит, только цель… Мне до сих пор стыдно за то заявление, что я написала… Ведь его исключили из-за моего письма… Персональное дело о моральном разложении со всеми вытекающими отсюда последствиями… Жо… Иванов говорил: "Погоди, дай мне защититься, я не могу делить себя между детищем и дитем, такое уж я дерево…" Бабы дуры, если б нас матери пороли за истеризм, а то ведь, наоборот, поощряют: "Борись за свое счастье". Кстати, текст мне Яхминцев продиктовал, уверял, что после того, как он покажет мое письмо Жоре, тот сразу же пойдет в загс, ему, говорит, толчок нужен, он неподвижный. Есть люди с врожденным ускорением, а есть заторможенные, живущие только своей мечтою, им на все наплевать, только бы получилось задуманное. Нет, не хочу я об этом, я себя чувствую такой дрянью, такой мещанкой… До сих пор не могу понять, когда любовь стала приобретать форму собственности…
- Вы не виделись с Ивановым после того, как его отчислили?
- Ну отчего же… Виделись… Он ещё поцеловал меня и сказал: "Какая же ты дура! Слава богу, что все получилось так, пока ты молода и красива…"
- А ребенок? У вас есть ребенок?
Женщина покачала головой:
- Я только могла об этом мечтать… Не было никакой беременности… Я дважды приходила к нему, пыталась объяснить… Да разве объяснишь?
- Как он жил, когда его отчислили из аспирантуры?
- Продолжал работать. Дописал диссертацию… За полгода закончил…
- А чем он жил? - повторил Славин. - Деньги откуда?
Женщина вдруг улыбнулась; в ее улыбке были грусть, любовь, нежность, память.
- Он в преферанс обыгрывал торговцев из овощного магазина… Математик, поразительно чувствует комбинации в картах…
"Полковнику Славину.
За три дня до появления в обращении сторублевой купюры, заложенной в контейнер ЦРУ, на квартире Иванова собрались, как и обычно по пятницам, народный артист РСФСР Василий Аркадьевич Тубин, генерал-лейтенант Алексей Карпович Шумяков и кандидат физических наук, помощник академика Крыловского по связям с промышленностью Геннадий Александрович Кульков.
Полковник Груздев".
Работа-IV
Василий Аркадьевич Тубин бросил на пол шинель и, поискав глазами костюмера Галю, закричал:
- Надо же следить за реквизитом, голубушка!
- Чем и занимаюсь, - спокойно ответила та, продолжая вязать шарфик.
- Но по роли я батальонный комиссар! - продолжал неистовствовать Тубин. - А вы мне приляпали кубари - политрук! Это же совершенно разные характеры!
Славин, стоявший в павильоне возле камеры, недоуменно посмотрел на режиссера фильма Сазонова:
- При чем здесь петлицы и характер?
Тот пожал плечами:
- Это необъяснимо. Артист. Совершенно особая психология. А может, роль не выучил. Артистам платят мало, вот и вертится: на радио почитает, на телевидении снимется, в Бюро пропаганды киноискусства подрядится на выступления, - времени-то на искусство и не остается… - вздохнул Сазонов. - Пока будут менять кубари на шпалы, поучит.
- Это удобно, если я с ним поговорю перед съемкой?
- Да, бога ради… Мы начнем работать не раньше чем через час.
- Так долго готовитесь?
- Свет надо ставить, а у нас аппаратура тридцатых годов, рухлядь. Обязательно что-нибудь в декорации отвалится, пойдут искать постановщика, чтоб он гвоздь прибил. Найдут, уговорят, прибьет, а тут перерыв… Осветители его неукоснительно соблюдают. Они никак не заинтересованы в результатах работы съемочной группы, живут на зарплату, наш успех или провал их мало волнует. Попьют осветители чайку, а Тубин скажет, что ему пора на спектакль, - вся съемка сорвана. Так и живем…
- "Земля у нас обильна, порядка ж нет как нет", - усмехнулся Славин.
- Графом Алексеем Константиновичем Толстым пробавляетесь? - поинтересовался Сазонов. - Рискованно, весьма рискованно.
- Почему? - задумчиво рассматривая из темноты павильона лицо Тубина, спросил Славин.
- Сейчас появился целый сонм защитников дореволюционной истории России, стоят на страже величия державы, ее традиций.
- Правильно делают, по-моему.
- Ой ли? Гипертрофированная любовь ко всему своему - даже к тому, что кроваво и темно, - к добру не приводит. Я понимаю, Донской, Радищев, Чайковский, но когда иные радетели квасного патриотизма начинают меня убеждать, что Николай Первый был вполне интеллигентным человеком, чугунку в России построил, мне делается стыдно перед Пушкиным и Лермонтовым.
- Ну, такого рода монархические настроения просто неинтеллигентны, - заметил Славин, - и свидетельствуют о малой научной подготовленности собеседника. Не обращайте внимания, нервы сбережете…
- Нервов вообще не осталось, ошметки…
- Скажите, а Тубин в экспедиции всех в преферанс обыгрывает?
- Ах, вам и это известно? Ну и пресса… Да, он играет жестко, красиво играет, школа Иванова, ничего не скажешь.
- Школа Иванова? А кто это?
- Его приятель, математик… Поразительный мужик! Мозг как компьютер… Но он не только математик, он великий артист и психолог. Играет каждого участника пульки, рисует себе его психологический портрет, только поэтому и обставляет всех нас.
- Всегда?
- По-моему, всегда.
- Помногу?
- Да уж не на рубль.
- А куда деньги девает?
- Гуляка… Осталась пара-тройка мужских лет, потом старость, вот и торопится…
- Хорошо его знаете?
- Он к Тубину прилетал в Ялту, когда мы там работали. Я еще снял его в эпизоде, где гоняют на водных лыжах, он утер нос профессионалам.
- У нас нет профессионалов, - улыбнулся Славин. - Наш спорт любительский… Днем слесарь на заводе, а вечером едет в "Лужники" играть против сборной ФРГ, разве нет?
…Славин пошел на съемочную площадку, под свет юпитеров, к Тубину; тот сразу же сказал, что Митя Степанов его старый ДРУГ.
- Хочу сняться в его сценарии, но он мне одних злодеев предлагает, а на злодеях звание народного артиста Союза не получишь, нужна галерея положительных образов, да и премию дают только тем актерам, которые играют передовиков; удивляюсь, как Броневому дали орден за Мюллера…
Славин поинтересовался:
- А какое значение для роли имеет то, что вместо шпал вам повесили кубари на петлицы, Василий Аркадьевич?
- Не понятно? - удивился тот искренне.
- Совершенно не понятно.
- Никто не понимает трепетную душу артиста, - вздохнул Тубин. - А жаль. Если я батальонный комиссар, то и ощущаю себя по-комиссарски… Политрук - низшее звено политработников, надо искать свою краску, манеру поведения, а в режиссерском сценарии было: батальонный комиссар. К этому я и готовился, Симонова перечитал, Гроссмана, Бондарева с Быковым, Бориса Васильева… Нафантазировал характер, в сценарии-то один контур, не слова - жестянки, сплошная функциональность… И - на тебе, политрук!
- А какая награда на гимнастерке… Это тоже важно для артиста?
- Невероятно! Однажды я играл в довольно большом эпизоде - роль маршала Мерецкова. Вы себе не представляете, какую летящую радость я испытывал все то время, пока носил маршальскую форму со Звездой Героя…
- А в преферанс это играть не мешало? - усмехнулся Славин.
- Что вы! Какой там, к черту, преферанс! Я не мог взять в руки карты! Я был в образе полководца! У меня сон пропал, врачи седуксен прописали!
- А вы бы Иванова сыграть смогли?
- Егора?
- Да.
- Если б написали, смог. Характер. Камень. Махина. И при этом нежный ребенок. В нем мало кто видит мальчика, решившего доказать миру свое право на мечту. Он же прячется от людей, придумал себе имэдж, под ним и живет…
- Но у него ни Звезд нет, ни лауреатств… Лацканы пустые, один характер, - поддел Славин.
- Звезды будут, - убежденно ответил Тубин. - И лауреатство тоже. Обидно, конечно, если посмертно…
- Кто у вас в пятницу проиграл? - лениво поинтересовался Славин. - Говорят, рубка была любопытнейшая…
- Гена пролетел как голубь.
- Кульков?
- Да. - Актер расхохотался. - Слыхали историю про то, как хоронили преферансиста, который умер от разрыва сердца, взяв две взятки на мизере?
- Не слыхал.
- Но в преф играете?
- Если только в поезде.
- Тогда поймете… Хоронят покойника коллеги по зеленому столу, скорбно идут за гробом, а один участник пульки шепчет другому: "Если бы я зашел к нему восьмеркой треф, - и кивает на гроб, - он бы потащил не две, а шесть взяток…"
- Странно, я встречался сегодня с Ивановым, - посмеявшись над анекдотом, заметил Славин, - и он не произвел на меня впечатление человека, живущего под имэджем…
- Это, знаете ли, вопрос талантливости… Если вы сразу же замечаете, что человек играет, - тогда, конечно, неинтересно; провинция наигрывает так, что швы видны. Только личность вживается в образ, который ею задуман и выбран… Помните, у Пастернака: "Пройду, как образ входит в образ и как предмет сечет предмет".
- А как бы вы играли Иванова?
- Не понял. Что значит - как бы играл? Так, как его образ написал бы сценарист…
- Допустим, сценарист его не знает. Но вам предлагают материал, где есть ученый, похожий на Иванова… Вы вправе предложить свое прочтение образа?
- Зависит от режиссера. Знаете, анекдот есть. Пришел человек в исполком и спрашивает: "Скажите, у меня право на отдых есть?" - "Есть". - "А право на использование свободного времени по своему усмотрению?" - "Есть". - "А я могу…" - "Не можете!" Право есть, а мочь - не моги! Эпохальный анекдот, а? Вот и режиссеры. Один принимает задумку актера: все можно, ищи! А другой снимает тебя, как мартышку, да еще заставляет считать про себя, пока руку ко лбу поднимаешь, и чтоб непременно досчитал до пяти, ни больше ни меньше; таким он видит жест, понимаете?
- Ну а если режиссер ваш союзник?
- Черт его знает… Тогда, конечно, я бы предложил ему свое видение… Вы с мамашей Жоры не знакомы?
- Шапочно…
- Посмотрели бы вы, как он выводит ее гулять по воскресеньям в парк… Она из дворян, аристократка… Почти ничего не слышит и все отчитывает Жору, отчитывает - и то он делает не так, и это… Надо иметь его выдержку, чтобы улыбаться, шутить, обещать исправиться… Каждый год половину своего отпуска тратит на старуху - вывозит под Зарайск, там у ее отца имение было… А послушайте, как он грохочет на ученых советах?! Никаких авторитетов…
- Нечто подобное уже было в кино, - заметил Славин. - Нежность к матери, грубость на работе… Не помню только в каком… И мне это показалось несколько искусственным, чересчур прямолинейным…
- Мир устал от простоты, ищут искусственность, только бы поразить… Жаль… "Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в эту удивительную простоту…"
- Любите Пастернака?
- Вот кого бы сыграть…
- Это действительно интересно, - согласился Славин. - Хотя далеко не просто…
С колосников, окружавших съемочную площадку, оператор крикнул:
- Мы готовы, мастер!
- За работу! - Режиссер хлопнул в ладоши. - Начнем снимать!
Тубин обернулся к костюмерше - на шинели были две шпалы. Он поправил пояс, и Славин поразился той перемене, которая в считайные доли секунды произошла с актером: лицо его сразу же отвердело, лоб стал выпуклым, нависли надбровья, а нижняя челюсть чуть выступила вперед, придав его облику выражение сурово решительности…
- Спасибо вам, - сказал Славин актеру. - Счастливой съемки.
- К черту, - ответил Тубин иным, начальственным голосом. - Если с мамашей уже было в кино - добрый сын и так далее, - тогда можно поискать ключ в отношениях Егора с женщинами: хряк ведь, ни фигуры, ни лица, а как они льнут к нему! Будто мотыльки летят на огонь…
- Почему? Как вы думаете?
- Потому что добрый. А никто в мире так не нуждается в доброте, как женщина…
…Генерал-лейтенант Шумяков посмотрел на Славина с нескрываемым удивлением:
- ЧК интересуется преферансом?
- Нет. Этим ЧК не интересуется. Меня занимает только один, вопрос: кто у вас крупно проиграл в прошлую пятницу?
- Кульков.
- А чем он расплачивался?
Шумяков недоуменно пожал плечами:
- Понятно, деньгами. Он крупно подсел на мизере, ловля была интереснейшей… А в чем дело?
- Я объясню. Но сначала мне надо выяснить, какими купюрами расплачивался Кульков. Это крайне важно, Алексей Карпович.
- По-моему, он положил на стол сотенную. Но я как-то не очень обратил на это внимание. Для меня игра, как понимаете, не есть средство заработать четвертной билет, а способ снять стресс; работа, сами понимаете, какая…
- Понимаю, но мне хочется, чтобы вы всё вспомнили, по возможности, точно…
- Я могу позвонить Иванову. Он снял весь выигрыш, надо полагать, помнит подробности. Но вы все же объясните существо дела, я не очень-то умею думать, когда не понимаю, о чем идет речь…
- Алексей Карпович, я вынужден посвятить вас в государственную тайну…
Генерал заколыхался в кресле:
- Полковник, я в нее посвящен уже тридцать пять лет…
- Дело в том, что сторублевая ассигнация, появившаяся на столе профессора Иванова, попала туда прямиком из шпионского контейнера ЦРУ.
- Да перестаньте вы! - Генерал даже всплеснул руками; они у него были тонкие, выхоленные, как у пианиста, а ведь крестьянский сын, в детстве подпаском был под Вязьмой, пока мальчишкой не ушел в партизаны. - Это бред какой-то! Не мог же Геннадий расплачиваться американскими деньгами! Нет, положительно, это абсурд! Надо спросить у него, как к нему попали эти деньги, вполне мог получить в сберкассе, в магазине…
- Не мог, - отрезал Славин. - И спрашивать его ни о чем нельзя.
- Погодите, вы что, подозреваете его?
- Мы разбираемся, Алексей Карпович… Возбуждено уголовное дело…
- Против Кулькова?! - Генерал потер виски своими тонкими, Длинными пальцами. - Это полнейшая абракадабра, полковник!
- Дело возбуждено по фактам передач разведцентра ЦРУ неустановленному агенту и закладки шпионского контейнера, в котором находились зашифрованные инструкции, деньги - именно сторублевые купюры - и золото. Перед тем как ассигнации попали по назначению, они были у нас пронумерованы и помечены, так что ошибка исключена… Впрочем, если вы сможете доказать, что Кульков получил сотенную купюру в магазине или сберкассе, я буду вам только признателен… Но вот в чем беда: в магазине он ее получить не мог, сдачу такой купюрой не дают, согласитесь. В сберкассах номера интересующих нас сторублевых ассигнаций находятся под контролем… Сигналов оттуда не поступало… Выдвигайте версию, Алексей Карпович, я готов анализировать вместе с вами любой допуск.
- Хм… Хорошо, а если он одолжил у кого-то эту треклятую сотню? Вообще, у меня голова кругом пошла… Геннадий должен ко мне завтра приехать на дачу…
- Мы бы просили вас не встречаться с ним… И не разговаривать. Даже по телефону… Желателен ваш срочный отъезд в служебную командировку, командование в курсе дела, Алексей Карпович. Что касается того, мог ли Кульков одолжить у кого-то сто рублей перед тем, как идти на преферанс, то это вполне рабочая версия, я поручу моим товарищам подумать над ней…
- Он, кстати, одалживал у какого-то своего приятеля большую сумму, когда покупал машину… Запамятовал, как его звали…
- А профессия?
- Врач-гомеопат.
- Играет в преферанс?
- Нет. Мне кажется, нет. Во всяком случае, с нами не играл… Я, знаете ли, не люблю новых людей, предпочитаю бывать с теми, с кем связан по работе или старым дружеством…
- С Кульковым вы связаны по работе?
- Конечно… Хотя последние годы отношения у нас, я бы сказал, переросли в приятельские… Да нет, не может быть того, о чем вы думаете! - Генерал снова всплеснул руками. - Он же имеет выходы на ракетные дела, на оборону, что вы, товарищ дорогой!
Славин кашлянул и, ощущая какую-то сковывающую неловкость от того, что не мог отвести взгляда от Звезды Героя на кителе генерала, спросил:
- Кульков… или Иванов… они вели с вами разговоры по тем узлам вопросов, которые относятся к категории особой секретности?
- Кульков знает не меньше меня, полковник. Если не больше. Он повсюду сопровождает академика Крыловского, помощник по связям с оборонной промышленностью, что вы хотите… Это страшно, если он… Нет, я отказываюсь верить, положительно отказываюсь…
- Когда вы познакомились с Кульковым?
- Во время испытания ракет… Лет пятнадцать назад…
- Помните, при каких обстоятельствах?
- Мы, сдается, возвращались в Москву в одном купе…