- Жиль, привет, это я. Не рано? Хорошо… Да, я сегодня еду в главном заезде. Подожди меня… где обычно, на углу. Есть разговор.
Когда Жильбер сел в его машину, они проехали несколько кварталов молча. Наконец, выбрав пустую стоянку, Кронго остановил свой "пежо". Город только что проснулся, людей на тротуарах было немного.
- Жиль… У тебя есть деньги?
- Ну… - Жильбер пожал плечами. - В общем - есть. А что?
- Сыграй сегодня на меня. Крупно.
- На тебя?
- Не на меня - на третий номер в "Бордо - Лион". Только понимаешь - крупно? Поставь все, что у тебя есть. Все, что есть наличными. Понял? Если мало - вот. Вот, возьми, - Кронго достал из сумки несколько пачек. - Я тебе даю взаймы. Да перестань! Держи. Это - на себя. А эти поставь на меня. На мою долю. Вот - всё.
Жильбер пересчитал пачки. Улыбнулся.
- Слушай, Кро… Я, конечно, все сделаю. Поставлю, как ты говоришь. Но - ты что, так надеешься на Престижа?
- Престиж не поедет. Вместо него поедет Гугенотка.
- О-о… - Жильбер свистнул. Он все понял. - И что - об этом кто-нибудь знает?
- Те, кто знаком с членами жюри или оргкомитета, - знают. Но… все остальные… ты сам понимаешь.
- Слушай, но это же… Это же… Если ты придешь…
- Я приду.
- Да я… Я остров себе смогу купить. Если ты придешь. На эти деньги.
- Вот и купишь. На́ сумку… - Кронго протянул Жильберу пустую сумку. - Сложи деньги. И… - он помедлил. - Поставь… Найди какое-нибудь захудалое агентство. Где с информацией туго. Ну - ты сообразишь.
- Но все-таки, - Жильбер приоткрыл дверцу. - Исмаилит - все-таки лошадь. Все может быть.
- Вот поэтому и поставь.
Кронго щелкнул языком - и Гугенотка, осторожно переступая ногами, стала подравниваться с общим строем. В конюшне Генерала сильнее Исмаилита только Корвет. Но перезаявить в последнюю минуту Корвета Генерал уже не может. Не та лошадь. Да и - Корвет наверняка еще сырой… Поэтому перезаявка Гугенотки - удар… Хорошо рассчитанный. Прямой вызов всему клану. Все, что за последние несколько часов мог бы сделать Генерал, узнав о перезаявке, - это накачать своих шестерок. Больше ничего. Ясно - всему заезду теперь даны точные инструкции…
- Участники Кубка "Бордо - Лион" - на старт… Участники заезда на Кубок "Бордо - Лион"… На старт.
Разворачиваясь на старт, Кронго увидел, как Генерал, не двинув головы, что-то бросил Руану.. Это было только движение губ - но Кронго понял, что это - предостережение. Это - напутственный окрик. Умница, мсье Линеман. Он все сделал так, как и нужно было: Гугенотка перезаявлена по самым допустимым срокам. Даже если Генерал и захотел бы сейчас кого-нибудь перезаявить - он уже не сможет это сделать. Ясно, сейчас Генерал вне себя.
- Выравнивайтесь… Выравнивайтесь… Одиннадцатый номер…
Конечно, все расписано и пойдет, как и должно пойти. В ход будет пущено все. Все средства… И прежде всего испытанное оружие - Руан и Клейн. Они сейчас идут справа от него, по четвертой и пятой дорожкам. Вот стук копыт их лошадей - Орфея и Салли. Вот шахматный камзол Руана, дальше - красный Клейна. Они сделают все, чтобы зажать его, не пустить вперед, к бровке. Но Кронго сейчас спокоен. Совершенно спокоен.
- Выравнивайтесь! Выравнивайтесь!
Трибуны стихли. Впереди, постепенно увеличивая скорость, плывут крылья стартовой машины. Ноги Гугенотки движутся ровно, легко, пружинисто… Пока еще, до того момента, когда Кронго даст посыл, движения этих ног расслаблены, свободны, Гугенотка занята сейчас только тем, чтобы не отстать от крыльев машины. Слева, не уступая ему ни сантиметра, движется качалка Генерала… Исмаилит, как обычно, не отдает на старте ни пяди пространства. Жеребец идет ходко, в его движениях уже сейчас чувствуется будущий пейс. Значит, этим Генерал подает знак трибунам - он е д е т. То есть - он решил взять Кубок. Кронго знает - сейчас, со старта, Клейн и Руан постараются пристроиться к нему с двух сторон. Зажать, чтобы он был вынужден тут же выпустить к бровке Исмаилита. Но он совершенно спокоен. Нет никакого волнения. Он спокоен, хотя уверен, что они пойдут на все - раз Генерал е д е т, раз он дал знак трибунам. Ясно, в ход пущены большие деньги. Они расписали этот заезд, потому что знают, что Гугенотка - концевая лошадь. Уверены, что он, Кронго, рассчитывает на ее финиш. Классическое построение - они думают, что он будет всю дистанцию держаться на второй позиции, чтобы потом все решить на последней прямой.
Но он сейчас сделает все по-другому. Не так, как они думают. Он хорошо знает, что приемистых лошадей в заезде нет… Сейчас, в самом начале, когда лошади еще не смогут перестроиться, он бросит Гугенотку в посыл. Он сразу же, с первых секунд, вырвет ее из общего ряда - так, чтобы уже с первых метров занять бровку. Он должен оказаться хотя бы на полкорпуса впереди Исмаилита. И - постараться держаться так до самого конца дистанции, опережая все попытки Генерала отвернуть и обойти его с Гугеноткой. Исмаилит считается "машиной". Чтобы провести такого жеребца всю дистанцию за собой - нужно очень верить в лошадь. Но Гугенотка сможет… Он чувствует, хорошо чувствует сейчас - она сможет.
Вот мерный топот копыт по сторонам возрос, усилился. Надо идти на опущенных вожжах. Не показывать им ничего. И точно выбрать момент посыла… Точно выбрать… Ничего уже не видно, ничего… Только мелькающие впереди ноги Гугенотки… По тому, как она сейчас движется, он понял - она ждет его посыла, ее ход с каждым шагом обретает машистость… Ушли крылья, стартовая машина уезжает… Спокойней. Ты же знаешь, что Гугенотка выдержит.
- Отрывайтесь! - загремел репродуктор. - Отрывайтесь!
Кронго чуть приподнял вожжи, чмокнул…
- Гугошка… Гугошка, пошла…
Гугенотка, услышав голосовой посыл, резко прибавила. Кронго угадал - бросок был хорошо рассчитан и сразу вывел его лошадь из общего ряда. Трибуны загудели. В начале дистанции никто не ожидал этого.
Кронго снова чмокнул, одновременно услышав сзади - даже не услышав, а ощутив - бешеный ход Исмаилита. Он ждал этого - попытки Генерала сравняться. Да, сейчас за его спиной Тасма изо всех сил пытается выжать из жеребца все, чтобы догнать Кронго. Или - хотя бы сравняться, не пустить к бровке. Генерал наверняка уже догадался о его плане. Сейчас Тасма пытается достать его, зажать, сесть на колесо, не позволить Гугенотке вырваться. Поздно… Гугенотка заняла бровку, поймала пейс и идет на очень хорошей резвости… Очень хорошей… Молодец, Гугошка. Молодец. Теперь - дотянуть. Только дотянуть. Вот так, на небольшом отрыве, вот так, на пределе, в полкорпуса впереди, не позволяя Исмаилиту приблизиться. Улавливая каждую попытку Генерала улучшить пейс… Так они прошли первую четверть. Вот он - выход из второго поворота… Кронго оглянулся - серая, почти скрытая наглазниками морда Исмаилита мчит сзади, в нескольких метрах, наезжая, не отпуская его ни на пядь… Ноги Исмаилита работают ровно, четко, легко, на самом деле - он идет, как машина… Так кто же поедет по третьей, Генерал? Остальные лошади сильно отстали, они далеко сзади. Это мелькнуло только на секунду - и снова впереди легко работающие ноги Гугенотки. Кто поедет по третьей…
Нет, в нем, Кронго, уже нет обиды, он спокоен… Иди, Гугошка… Двигайся, милая, не уступай… Вот так… Вот так… Кто поедет по третьей… Хорошо… Иди, Гугошка. Мы поедем по третьей. Слышишь, Гугошка… Мы поедем с тобой по третьей. Пусть шумят трибуны. Пусть кричат, сходят с ума. Мы поедем по третьей.
Поворот на последнюю дугу… И снова Кронго почувствовал - Генерал пытается прибавить. Он услышал это по звуку копыт сзади, по еле заметному изменению их ритма.
- Гугошка!.. Гугошка, милая, еще немного!.. Ну, потерпи!.. Потерпи!.. - Кронго чмокнул.
Да, он все рассчитал правильно. Гугенотка сделала невозможное, увеличив сейчас и без того предельный пейс. Выход из последнего поворота. Все… Теперь только - занять бровку… Занять, плотно прикрыть и… Ни в коем случае не допускать ошибки… Занять бровку, не пустить к ней Генерала… Пусть обходит полем - если сможет… Пусть… Что творится на трибунах… Но все это потом, трибуны и все остальное потом… Не думать об этом. Кронго поднял вожжи:
- Гугошка! Умри! Гуго-о-шка!
И все-таки Генерал отвернул и смог каким-то чудом с поля подтянуть Исмаилита. И где подтянуть - здесь, уже метрах в ста пятидесяти от финиша… Неужели обойдет… Вот морда Исмаилита сбоку… Не дать ей приблизиться… Не дать… Кто поедет по третьей… Негритос… Кто поедет… По третьей… Все… Исмаилит уже не обойдет… Не обойдет… Негритос… Кто поедет…
- Гугошка… - Он уже не кричит это, а шепчет, улыбаясь. - Гугошка… Гугошенька…
Удар колокола над ухом. Финиш… Они первые… Первые… Сзади Исмаилит… Но это уже не важно… Не важно… Они первые…
Еще движутся, пружиня, ноги впереди. Еще дрожит качалка.
- Первое место…
Кто поедет по третьей… Негритос… Остальное не важно. Не важно.
- …выступавшая под номером третьим Гугенотка… под управлением мастера-наездника Дюбуа…
Они первые. Первые.
Кронго не успел еще переодеться после заезда и торжественной проездки с Гугеноткой перед трибунами, когда его вызвали в Дирекцию.
- Морис, это что-то серьезное, - сказал в трубке голос секретарши. - Поспеши.
- Что, не знаешь?
- Какие-то люди из Швейцарии. Кажется, фирма "Эстль". Твой продюсер тоже здесь.
В приемной его остановил мсье Линеман.
- Морис, кажется, тебе подвалило.
- Мне?
- Ты знаешь, я хотел бы работать только с тобой. Если ты против - я откажусь. Но извини - они дают за Гугенотку миллион.
- А что случилось?
Мсье Линеман помедлил.
- Ладно… Проходи в кабинет.
Несколько человек, сидящих в ряд за боковым столом в директорском кабинете, повернулись в их сторону. Кивнули. Директор улыбнулся. Кашлянул, подождал, пока они сядут.
- У нас сегодня… очень приятные гости.
Один из сидящих рядом с Кронго еще раз кивнул. Повернулся к нему:
- Мсье Дюбуа, мы хотели бы сделать вам серьезное предложение. Мы - это фирма "Эстль" и дирекция объединенных ипподромов Женевы и Берна.
Значит, это - фирма "Эстль". Та самая. "Отделения во всех странах мира".
- Да, я слушаю.
- Судя по предварительному разговору с вашим продюсером… и дирекцией вашего ипподрома… с их стороны возражений не будет. Мы предлагаем вам работу у нас.
- У вас? А… где?
- В Берне или в Женеве - по вашему выбору. Условия - вы будете работать у нас старшим тренером двух конюшен… Рысистой и скаковой… Ну, и, естественно, наездником. Кроме того, вы становитесь владельцем этих конюшен - автоматически после подписания контракта. Естественно, без всякого вложения капитала с вашей стороны. Но - совместно с фирмой. Это будет одним из условий общего договора. Кроме того, вы будете включены в правление - с правом открытого счета. И наконец, фирма готова приобрести лучших лошадей… так ведь, мсье Линеман? Лучших лошадей из тех, с которыми вы сейчас работаете.
Да, условия были королевскими. Совладелец конюшен и член правления…
- Это - все?
- Все. И… нам хотелось бы, чтобы вы не затягивали с решением.
Значит - прощай, Генерал… Прощайте, телохранители на дорожках… Прощайте, холуи, прощайте, сделанные заезды. Что касается лошадей - он увезет с собой Гугенотку… Потом - двух недавно поступивших трехлеток… Еще - двух или трех скаковых…
- Что вы решаете?
Надо соглашаться. Конечно. Надо ответить - этим вычурным языком, которым принято говорить в таких случаях. А впрочем - зачем вычурным…
- Ну… конечно… я должен подумать. Но в общем - я согласен.
Ведь он понимает, самое главное - он сможет взять с собой Ксату.
В квартире матери тихо. Занавески на окнах. Цветы. Волнистый попугайчик в клетке.
- Мама… ну как? Что ты решила?
Мать смотрит на него. Протянула руку, погладила по голове. Как маленького. Она все видит, все читает в его глазах. Она старается сейчас казаться радостной - преувеличенно радостной.
- Ты… у тебя все собрано?
- Да, - он решил скрыть от нее, что перед отъездом в Берн полетит в Бангу - за Ксатой.
Да, все уже собрано. Позади последние сборы. Гугенотка отправлена, ее сопровождает Диомель. Остальные лошади давно в Берне.
- Ну - мам?
- Маврик, - мать садится на край дивана, стараясь не смотреть на него. - Маврик… Я… Я долго думала… Ты не представляешь, как я рада за тебя… Но… поезжай один…
- Мама! Ну - ты что?
- Маврик… Не нужно. Я уже решила. Я… привыкла уже здесь. У меня здесь друзья… Работа… В общем - все. А ты - поезжай. Это нужно для тебя. Ты понимаешь - нужно?
Ему кажется - в этих словах матери звучит упрек. Хотя она старается сейчас дать ему понять, как она рада - рада его успеху.
- Мама… Но это же смешно. Берн. Это же - Берн.
- Мавричек… Ну - Маврянчик мой… Присядь. Вот так, - он видит глаза матери, они все понимают - все до конца. - Ну? Мой знаменитый сын? Мой самый гениальный? Ты обещаешь мне писать?
Она все понимает - и он может не отвечать ей. Уговаривать ее бесполезно. Он помнит - у нее сейчас размолвка с Омегву. Может быть - даже больше, чем размолвка…
- И потом - разве это расстояние? Пригород. Час - и я там. Я буду приезжать. Хорошо, Маврик? А ты… Ты поезжай. Желаю удачи.
Она права. У нее здесь друзья. Потом - здесь остается Жильбер.
- И пиши чаще. Не забывай свою серую, деревенскую мать. Звони.
- Хорошо, мама.
- Сюда… - стеклянная дверь за Кронго закрылась.
Лефевр и Поль стояли рядом. На долю секунды Кронго показалось, что они ждут - он должен им сказать о бумажке, которую незаметно положил в карман. Кронго вспомнил слова Пьера о барже, о том, как топят заложников. Он подождал - но оба, и Лефевр, и Поль, молчали. Нет, ему показалось, они ничего не заметили. Конечно… Они просто устали. Они не собираются спрашивать его о чем-либо. Лефевр смахнул со лба пот, улыбнулся:
- Вот служба… Проходите, мсье, проходите…
В почетной ложе на большом столе, за который сел Кронго, были аккуратно разложены карандаши, чистая бумага, свежие программки сегодняшних бегов и скачек, расставлены бутылки с минеральной водой, вазы с фруктами. Отсюда, из кабинета второго яруса, был хорошо виден ипподром - идеально открывающийся двухкилометровый овал дорожек. Европеец, сидевший рядом с Кронго, чистил ножом апельсин. Кронго обратил внимание на его руки - они были морщинистыми, с желтыми и коричневыми старческими пятнами, пальцы слабо нажимали на нож, пытаясь снять оставшуюся после кожуры белую бархатистую пленку.
- Кстати, Кронго, мне будет очень, очень… - Крейсс, сидящий в стороне, сделал особое движение вверх подбородком. - Господин пресвитер!
Руки европейца застыли, короткий горбатый нос, сплошь усеянный красными жилками, был неподвижен, оттопыренные синие губы не шевельнулись. Европеец будто вглядывался, стоит ли ему еще снимать белую волокнистую пленку или можно уже есть апельсин.
- Я рад представить вам, господин пресвитер, директора ипподрома, мсье Маврикия Кронго… - Крейсс незаметно показал рукой, и креол, стоящий за его спиной, отошел. - Кстати, к нашему разговору, господин пресвитер… Мсье Кронго - человек нейтральный, он не поддерживал борьбы правительства, не участвовал в том, что, может быть, претит вам, - в вооруженном восстании… Видите ли, Кронго, - Крейсс придвинул к нему бокал, налил из бутылки пузырящейся прозрачной воды. - Господин пресвитер представляет экуменическое движение, он у нас в гостях с тем, чтобы… Джекоб Рут - представитель Всемирного совета церквей…
- Прошу вас, не нужно, господин Крейсс… Я постараюсь сам составить впечатление о том, какая обстановка складывается у вас.
Пресвитер говорил тихо, и Кронго понял, что его губы кажутся синими из-за нескольких голубых волдырей у самой линии рта.
- Простите, мистер Кронго… Почему они… перед тем как туда зайти, кружатся? Почему не бегут?
Ударил колокол, крышки боксов открылись, и буланый Эль, сильно опередив других, рванулся к бровке. Трибуны закричали. Мелко забил колокол: одну из дверей заклинило - и лошадь осталась стоять в боксе.
- Фальстарт! - крикнул голос в громкоговорителе. - Фальстарт! Фальстарт! Фальстарт!
Заният с трудом остановил Эля, вернул его на собранном галопе к старту, пристроил к крупу Дилеммы. Задние дверцы боксов открылись, служители стали по очереди заводить в них лошадей. Бумажка была не от Пьера, подумал Кронго.
- Надо пускать лошадей одновременно, так, чтобы никто не получил преимущества, - сказал он, глядя на пресвитера и стараясь не замечать его волдырей. - Скаковая лошадь может начинать с места, ей не нужен разгон…
Пресвитер незаметно отломил дольку апельсина. Крейсс, улыбаясь, сделал Кронго знак - "правильно, говорите с ним, занимайте его". Вздохнул, скрестил пальцы:
- Господин пресвитер, я не знаю, могу ли я вас просить… Отец Джекоб, мне хотелось, чтобы вы почувствовали необычность этого праздника, обстановки, царящей здесь.
Пресвитер осторожно сосал дольку апельсина.
- И допустим… я не хочу навязывать свое мнение… Я, конечно, верующий, но не пацифист… Но вы видите сами… люди, черные и белые, стоят здесь рядом… Не могли бы мы сделать этот кубок традиционным? Назвать его, скажем, Кубком Дружбы? И просить вас войти в жюри?
Лицо Крейсса, в котором нос был как бы перевернутым повторением губ, застыло, подбородок сморщился, глаза смотрели на дорожку. Пресвитер повернулся к Кронго. Серые глаза его под коричневыми бугристыми веками были спокойными и ясными.
- Бог породил природу и все сущее в ней, но ведь он не поставил никаких пределов ее могуществу… Добродетель, удовольствие и истина столь же реальны в мире, как и ужас, боль, преступления, горести и печали… Поэтому, только поэтому я не могу присоединиться к мнению братьев моих о заповеди "не убий"… Не утверждаю "убий", ибо не знаю… Но бессилен осудить и насилие, ибо сомневаюсь…
Что-то знакомое и давнее слышится в этих словах. Ах, вот что - искренность. Странная искренность мысли, противоречивая, доступная только европейцу. Но ведь и он, Кронго, европеец. Гораздо больше европеец, чем Крейсс, потому что Кронго понимает сейчас смысл и искренность слов пресвитера, а лицо Крейсса глухо к ним.
- Пошел! - треснул громкоговоритель. - Отрывайтесь! Отрывайтесь!
Ударил колокол. Лошади, лихорадочно взбивая копытами землю, кучно рванулись. Каждую из них сейчас жокей пытался оторвать от общей массы и прибить к бровке. Пресвитер отломил еще одну дольку. Крейсс неторопливо закурил, улыбнулся.
- Кронго, вы сейчас предстаете перед нами чуть ли не в образе господа бога. Из тысяч людей, пришедших сюда, вы единственный точно знаете лошадь, которая придет первой. Что вы скажете, господин пресвитер?
Пресвитер налил в стакан воды, стал пить, морщинистая шея его медленно напрягалась и опадала.