- Товарищ следователь, это уже переходит всякие границы! - Поляков говорил спокойно, но чувствовалось, что негодование вот-вот вырвется наружу. Петр Михайлович походил на оживающий вулкан.
- Входили вы в преступную группу?
- Нет, нет, нет! Ни в какую группу я не входил. Никакого Бабушкина не знаю и не знал! - Поляков перевел дыхание. - Что ж это Капитон?! Сбрендил на старости лет? Зачем он меня оговорил? Да и себя тоже. Дайте мне хотя бы прочесть, что он там накорябал! Поверьте мне, товарищи - этот дед и кошки не обидит.
- Капитон Григорьевич сделал мне устное признание, - сказал Корнилов. - И накануне того дня, когда должен был принести письменные показания, его убили. Кстати, ни ему, ни вам признание ничем не грозило. По этому делу срок давности истек. Много лет назад.
- Чепуха какая-то... Я понимаю - поступил сигнал. Ваша обязанность - проверить. Но приезжать в таком составе? Официальный допрос! Я ведь, товарищи, на больничном. У меня давление высокое. Как это с точки зрения законности?
- Да ведь и событие чрезвычайное. Убийство, - сказал Медников.
- Да ладно, - махнул рукой Поляков. - Это я уж так, к слову. Но и вы меня поймите - такая нелепость! Хорошо, хоть жены нет. Ей совсем нельзя волноваться.
На все остальные вопросы Поляков отвечал коротко: "нет", "не знаком", "не встречался".
Заканчивая допрос, Медников обратился к полковнику:
- Игорь Васильевич, у вас нет вопросов?
- Всего один вопрос. Петр Михайлович, в уголовном кодексе имеется статья о пособничестве в убийстве. У вас нет опасений, что убийца назовет ваше имя...
- Нет! - резко бросил Поляков, и впервые за весь допрос не смог справиться с обуревавшими его чувствами - посмотрел на полковника с ненавистью.
- Не торопитесь говорить "нет". Подумайте. Прошлое вам не грозит ничем. Но если вы кому-то сообщили о намерениях Романычева идти с повинной, а этот "кто-то"... - Корнилов не закончил фразу. - Кстати, два дня назад к вам приезжал журналист Лежнев?
На бритой голове Полякова проступили капельки пота. Он вынул из кармана платок, медленно провел по голове. И, наконец, ни на кого не глядя, выдавил:
- Нет. А теперь я бы хотел отдохнуть. Голова раскалывается.
Медников закончил составление протокола, молча дал подписать его хозяину дома.
В саду пахло скошенной травой и дымком - за невысоким палисадником, у соседей, стоял на крыльце самовар с высокой трубой. Шофер спал в машине, откинув спинку кресла.
Первым нарушил тягостное молчание Мирзоев. Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Что-то знает этот человек? Да?
- Знает, да не скажет, - хмуро бросил Корнилов.
- Умный мужчина, - продолжал Мирзоев. - И как держится! Как держится! Генерал!
Медников и Корнилов ничего не ответили.
Они подъезжали к Пулкову, когда Медников сказал:
- Складно врал кандидат. На вопросы отвечал, словно семечки щелкал. - Похоже было, что следователь все это время обдумывал ответы Полякова.
- Да ведь он всю жизнь готовился на эти вопросы отвечать.
- Нет, Игорь Васильевич, не верю я, что убийца - человек из прошлого. Ради чего ему убивать?! Причин не вижу. Да и в конце концов у Полякова же алиби. Как и у Бабушкина, у стороны, в некотором роде пострадавшей.
Машина уже миновала здания обсерватории, установленный на постаменте танк. С горы открылась не слишком веселая перспектива - расплывшиеся серые пригороды, гигантские трубы ТЭЦ, белесое размытое небо. И купол Исаакия не золотился над городом, кутался в знойную дымку.
- Про сторону - это вы хорошо заметили, - сказал Корнилов, отрывая взгляд от расползающегося по окрестностям города. - Пострадавшая сторона... Сторона, нанесшая ущерб... Но ведь есть еще третья сторона в процессе, Михаил Павлович.
Корнилову неожиданно вспомнилась детская считалочка: "Вышел месяц из тумана..." Легкая улыбка тронула его губы и тут же погасла. Глаза потеплели. Он достал из кармана несколько листков бумаги, протянул Медникову:
- Почитайте.
Следователь быстро пробежал их. С недоумением посмотрел на Корнилова.
- Ничего загадочного, Миша! Эти три списка составлены по разным поводам. В одном - абоненты читального зала архива, в другом - жильцы резервного фонда, в третьем - ветераны прокуратуры. Казалось бы, что в них общего?
Медников слушал внимательно, не сводя с полковника напряженного взгляда.
- Есть общее! Звонарев! Эта фамилия повторяется во всех трех списках.
- Тепло, очень тепло, - проронил следователь. Но Корнилову почудилось, что Медников еще не догадывается о самом главном.
- Да не просто тепло, Михаил Павлович! Обжигает! Вы же знаете - документы предварительного следствия в деле Бабушкина отсутствуют. Папки с делом Климачева в архиве нет! Случайность? Мы даже не знаем фамилии того, кто вел эти два дела о производстве фальшивых продовольственных карточек. Но в списке тех, кто запрашивал судебные документы блокадной поры, есть фамилия Звонарев.
- Дальше?
- Среди тех, кто пользовался резервным жилым фондом в доме № 17 по улице Гоголя, а значит, прекрасно осведомлен, какое удобное место для расправы - пятый этаж с глухими старухами в квартире, тоже Звонарев!
- И он же среди ветеранов прокуратуры, работавших в годы блокады! - тихо сказал Медников.
- Впечатляет?
- Впечатляет. А если учесть, что Звонарев иногда появляется у нас в прокуратуре... - Медников покачал головой. - На торжественных собраниях бывает, на лекциях. С людьми общается...
- Теперь вся надежда на то, что мы сможем при обыске найти у него какие-то улики, - сказал Корнилов. - Диктофон Лежнева, бумаги старика Капитона, пистолет...
- Просто в голове не укладывается, - в голосе Медникова полковник уловил нотки тревоги. - Надо посоветоваться. Все-таки наш бывший кадр.
- Боюсь, завтра будет поздно. Звонарев не сидит сложа руки. И Поляков может ему просигналить.
- Кстати, Игорь Васильевич, - спросил следователь, - а вам не кажется странным: Романычева убили куском трубы, а в Лежнева стреляли?
- Начни на Каменном острове стрельбу - постовые сбегутся, охрана с госдач. А вот с Лежневым осечка вышла. Я думаю, Звонарева возраст подвел. Дрогнула у него рука. Не попал в сердце!
24
Дом номер 39 по Пятой линии Васильевского острова Бугаеву был знаком. В нем, в большой коммунальной квартире, когда-то жил его школьный товарищ. Лет десять назад он со своим семейством получил отдельную квартиру на проспекте Художников. "На выселках", - шутил Бугаев. Он побывал у приятеля на новоселье, и с тех пор их дружба стала почтово-телефонной: по праздникам они обменивались поздравительными открытками, изредка перезванивались. А на встречи уже не хватало времени. Да, наверное, и сил. Приятель ездил на службу через весь город. А дома двое маленьких детей, поблизости прекрасный парк, где по воскресеньям супруги гуляли со своим потомством. Бугаев не был обременен семьей, зато служба не оставляла ему свободного времени.
"Если бы Игорь здесь жил по-прежнему, - с сожалением подумал майор, оглядывая мельком трехэтажный серо-желтый дом, - можно было бы зайти к нему в гости на часок, ничего не объясняя, оглядеться, как следует..."
Прежде всего следовало выяснить, где находится сорок вторая квартира. Серо-желтый дом только с улицы выглядел скромно. Ворота вели в проходные дворы - их было три, и по ним можно было попасть на Шестую линию. А во дворах - флигеля и флигельки с единой нумерацией квартир.
Бугаев любил Васильевский остров: старые дома на засаженных липами линиях и такие вот проходные дворы с крошечными сквериками. В этих сквериках всегда сидят флегматичные старухи, приглядывая за развешенным на веревках бельем, за детишками, гоняющими по двору на ярких, новеньких велосипедах. В проходных дворах Васильевского острова можно было совсем забыть, в каком городе ты находишься. И если бы не новенькие велосипеды у ребят, да не несколько пыльных автомашин, то забыть и о времени, в котором живешь.
В одном из таких уютных сквериков на Васильевском прошло детство Семена. Но если бы кто-то спросил, почему так тянет его побродить по тихим линиям и переулкам "Васина" острова, майор не смог бы этого объяснить. Да и как расскажешь про свои смутные ощущения? Почему здесь легче дышалось? Из-за близости залива? Так его присутствие ощущается даже на Охте. Что так благотворно действовало на состояние его духа? Идеальная геометрия проспектов и линий? Отсутствие сутолоки? Может быть, ностальгическое чувство? Нет, эту причину майор бы с ходу отверг. Он считал, что ностальгия - привилегия стариков.
Бугаев оставил свои "Жигули" на улице, а сам вошел под арку ворот. Миновав зловонные, подтекающие баки с мусором, он попал в первый двор. Слева высилась высокая, с облупленной краской стена соседнего дома, справа - трехэтажный уютный флигелек с двумя подъездами. Табличка на одном из них сообщала, что сорок вторая квартира находится здесь. На втором этаже. Двор, как назло, был даже без скверика - голая асфальтовая площадка. Машина под брезентовым чехлом стояла у стены. И всё - ни лавочек, так любимых старушками, ни стола, за которым пенсионеры резались в "козла".
Майор не спеша пересек двор. Мельком взглянул на окна флигеля, на дом слева. Его внимание привлекло небольшое окно в глухой и унылой стене. "Поди узнай, что это за окно! - подумал Семен. - Тут без дворника не обойдешься".
Второй и третий дворы были просторные, со старыми липами, с лавочками, детскими песочницами и столами для доминошников. Каменный лев с отбитым носом и незрячими глазами чутко вслушивался в детскую разноголосицу. Хвост его был боязливо поджат.
"Здесь мы с Филиным могли бы играть в шахматы хоть до полуночи! И никто бы не обратил на нас внимания".
Капитан поджидал Бугаева на Шестой линий.
- Шефа бы сюда! - сказал майор сердито. - Этот Звонарев как будто специально выбрал себе такую квартиру, за которой не понаблюдаешь.
- Что-то же надо делать?
- И сам знаю, что надо, - Бугаев рассказал про окно в брандмауэре. - Пойду разыщу дворника из соседнего дома. Может, повезет - попадем в ту квартиру.
- Полковник же просил особо не проявляться.
- Просил, просил! Иди, пройдись по дворам. Остынешь. И знаешь что? Позвони ты в эту чертову квартиру. Надо хоть представление иметь о том, кого караулим.
Заметив, что капитан сомневается, Бугаев сказал:
- Давай, давай, семь бед - один ответ. Купи только букетик, ты сейчас на влюбленного похож. Вид такой же малохольный. Цветочки у метро продают. Тут, рядом.
Корнилов не напрасно подтрунивал над майором. Бугаеву и правда везло на отзывчивых женщин. Но с дворником соседнего дома, Олей Петровой, студенткой географического факультета университета, ему пришлось непросто. Одинокое окошко в глухой стене было чердачным окном подведомственного Оле дома. Майору не удалось придумать никакой складной, хоть немного похожей на правду, истории, почему его заинтересовало это одинокое окно. И он начал туманно объяснять про интересы противопожарной безопасности.
Девушка, засунув руки в карманы розовых "бананов", терпеливо слушала его, а когда Бугаев закончил, сказала:
- Что вы, товарищ майор, лапшу мне на уши вешаете?! С каких пор уголовный розыск пожарами интересоваться стал? Да у нас свой пожарник есть - прапорщик Ниточкин. Между прочим, большой любитель овсяного печенья.
В упоминании о печенье заключался намек на совместные чаепития, и майор понял, что о противопожарной безопасности Оля знает больше, чем он.
- Олечка, - Бугаев постарался улыбнуться как можно обаятельнее, - вы правы. Но у меня служба такая - приходится темнить. Конспирация.
- Ай, ай, ай! А наш участковый инспектор говорит, что дворник - первый помощник милиции. И не держит меня за дурочку. Рассказывает обо всем.
- Ольга, хватит морочить мне голову! Показывай чердак! Ключ у тебя?
- Смотрите, какие мы крутые! - улыбнулась девушка, и майор понял, что она сдается. - А, может быть, вы за хорошим человеком охотитесь? И я должна помогать в вашем черном деле?
- Охочусь, охочусь! Только человек он плохой, даже очень плохой, - Бугаев подхватил Олю под руку и увлек за собой.
На чердаке было душно и пыльно. То и дело приходилось нагибаться, чтобы не задеть за натянутые веревки. Но белье на них не сушилось. Кое-где стояли сохранившиеся с войны ящики с песком, которым бойцы ПВО гасили немецкие зажигалки. Судя по острому специфическому запаху, теперь этим песком пользовались коты.
Пыльное окно выходило прямо на подъезд, где проживал таинственный Звонарев. Вечером, когда зажигался свет, наверное, было видно, что делается за легкими занавесками его квартиры. Но теперь там было сумрачно. И только в одном окошке горела настольная лампа. Окно это было плотно зашторено.
Девушка пыталась из-за спины Семена разглядеть, что интересует майора в этом унылом дворе.
- Оля, со временем я посвящу вас во все тайны, - сказал майор. - И надеюсь, вы будете угощать меня овсяным печеньем. Как пожарника и участкового инспектора. А сейчас займемся делом.
В это время во дворе появился Филин. В руке у него был букетик чахлых гвоздик. Он не спеша шел к подъезду.
- Смотрите, смотрите! - подтолкнул Бугаев девушку поближе к окну. - Видите этого ловеласа с цветами?
- Это он?
- Федот, да не тот, - засмеялся майор. - Сейчас он выкатится не солоно хлебавши. Вы к нему подойдете... Только не во дворе, а на улице. И приведете сюда.
- Еще чего! - подозрительно сказала Оля. - Так он и послушается.
- Не бойтесь. Это мой товарищ. А цветы будут ваши. Правда, товарищ пожадничал, такие букеты дарят дальним родственникам. Идите, идите, за мной розы с Андреевского рынка.
- Ладно, товарищ сыщик, - улыбнулась Оля. - Только не курить! - Девушка, слегка балансируя по могучим чердачным балкам, скрылась в сумраке. Гулко хлопнула дверь, лязгнула задвижка.
"Что это она? - удивился Бугаев, закуривая сигарету, - заточила меня здесь навечно?"
Минут через пятнадцать Оля привела Филина.
- Все-таки закурили! - укоризненно сказала она, взглянув на майора, разгоняющего ладонью табачный дым. Глаза ее улыбались.
- Ничего, отчитаемся перед вашим пожарником, - пообещал Семен, искоса поглядывая в окно.
- Если бы вы знали, как он мне осточертел! - вздохнула девушка.
- Филин, вручите Оле цветы, - скомандовал майор. - И отпустите ее готовиться к экзаменам.
- А я уже все сдала! - сообщила девушка, принимая букетик. Вблизи он выглядел не таким уж и чахлым, как показался майору издалека. - И никуда я отсюда не уйду. А то вы спалите дом. - Она уселась на балку.
- Оля, давайте не будем ссориться, - сказал Бугаев. - А то я пожалуюсь вашему декану, и он не отпустит вас на практику в амазонскую сельву. Кстати, вы тут служите за жилье?
- Конечно. В нашей группе трое в дворники пошли. Хорошо, - смилостивилась она, - отдайте мне сигареты и спички, и я уйду.
- Мой коллега не курит! - сказал майор, выразительно глянув на Филина, и отдал девушке пачку "Кента" и зажигалку.
- Ого! Фирма! Я парочку выкурю?
- Курите, - разрешил майор. - Но в будущем вам придется бросить совсем. Я не люблю курящих девушек, - он подтолкнул Филина к окну. - Капитан, наблюдайте за объектом, а не присматривайтесь к симпатичной девушке. Оля! - крикнул он вдогонку дворничихе с географическим образованием. - Не трогайте задвижку, мы не сбежим!
Шло время. Старенькая дверь интересовавшего их подъезда изредка гулко хлопала, входили и выходили редкие обитатели дома. Но Звонарев не выходил. Филин рассказал, что на его звонок долго не открывали. Пришлось звонить несколько раз. Потом дверь приоткрылась на цепочке, и невысокий седой человек спросил, кого нужно. Филин назвал первое пришедшее на ум имя - Тамару, человек проворчал: "Ошиблись", - и захлопнул дверь.
- Похоже, он один в квартире, - высказал предположение капитан. - Встреть я его на улице - вряд ли узнаю. Очень уж щель узкая. Так, общий облик схватил - седой, невысокий, худощавый.
И он снова ушел дежурить на улицу, оставив Бугаеву полпачки "Стюардессы".
В восемь часов Филин позвонил Корнилову и доложил обстановку.
- Если через два часа я не подъеду, - сказал полковник, - позвони снова.
Бугаев с трудом подтащил к окну ящик с песком и, проклиная чердак, на котором не было ни одного, даже ломаного стула, пристроился на уголке. В окнах постепенно загорались огни. Во многих квартирах мерцали голубым огнем экраны телевизоров. Часть окон не была занавешена, и майор видел, как в одной из кухонь, на третьем этаже, готовила обед крупная женщина в ярком переднике. Она делала все быстро, уверенно. Доставала с полок какие-то банки, что-то сыпала в кастрюли, резала капусту. Потом вдруг появилась в комнате, где мальчик лет десяти что-то рисовал на большом листе акварельными красками. Женщина долго стояла у него за спиной. Наблюдала. Потом ласково потрепала его лохматую голову и снова появилась на кухне.
В соседней квартире тоже горел свет: за столом сидела старушка, читала газету и рассеянно гладила сидящего рядом кота, потом согнала его со стола.
Еще одна женщина, совсем молодая, словно вихрь ворвалась в квартиру на втором этаже. Майор обратил на нее внимание, когда она легкой, быстрой походкой пересекла асфальтовый двор и вошла в подъезд, громко хлопнув дверью. Семену показалось, что с ее приходом свет в квартире зажегся одновременно в двух комнатах и кухне. Девушка стремительно вытащила из холодильника какую-то еду, поставила на плиту кастрюлю, наскоро поела и исчезла в ванной. Лишь в квартире Звонарева не было заметно никакого движения. Все так же горела настольная лампа за зашторенным окном, а в остальных окнах было темно.