- Я покупал у разных людей. И смею вас заверить - они вне подозрений.
- Может быть, они сами стали жертвой обмана. И если идти по цепочке...
- Не хочу никаких "цепочек"! - Упрямо сказал доктор, и Корнилов понял, что его уговаривать бесполезно.
- Хорошо, - согласился он. - Но если оставить все без последствий...
- Можете не беспокоиться. Из моего дома эти картины никуда не уйдут. Разве что таким же способом, как сегодня. - Он громко, по-детски засмеялся и тут же сморщился от боли. - Проклятая шпана! Так треснули по голове...
- Что же у нас получается? - Сказал Игорь Васильевич. - Зло останется ненаказанным? - И вспомнил про старика Романычева. Он взглянул на часы - была уже половина двенадцатого. Через полчаса Капитон Григорьевич должен прийти. А он даже не успел запросить из архива дело Бабушкина.
- Отбросьте все сомнения, - по-своему истолковал молчание Корнилова доктор. - Не начнете же вы вытягивать из меня сведения о том, у кого я покупал картины, вместо того чтобы разбираться с теми, кто их похитил?
- Сдаюсь, - сказал он. - Моего юридического образования не хватает, чтобы решить этот казус. Посоветуюсь в прокуратуре.
- Советуйтесь, советуйтесь... - Беззлобно проворчал доктор. - Только поскорее возвращайте мне мои картиночки...
В двенадцать Романычев не появился. Не было его и в два, и после того, как Игорь Васильевич наскоро перекусил в буфете. "Передумал дед? Или не может справиться с бумагой?" - гадал Корнилов. Он запросил из архива дело, выяснил через справочное адрес Романычева. Старик жил на Фонтанке. Был у него и телефон, но Корнилов звонить не стал. Решил не подгонять старика. Пусть думает, пусть пишет. Но Романычев не объявился и на следующее утро. Игорь Васильевич забеспокоился. Мало ли что может произойти со старым человеком. Болезнь, несчастный случай... А как же Бабушкин?! Его, Корнилова, ссылки на разговор со стариком к делу не приложишь. Поляков, о котором упомянул Капитон Григорьевич, неизвестно еще, жив ли. А если и жив, то совсем не обязательно, что захочет обо всем рассказать.
Корнилов набрал номер старика. В ответ услышал чуть хрипловатые длинные гудки. Похоже, никто не собирался снимать трубку. Он набрал еще раз. Тот же результат. Через некоторое время позвонил снова. Теперь он уже набирал номер, не заглядывая в бумажку, хотя на цифры у него была плохая память. "Номер молчащего телефона запоминается лучше", - подумал он. А потом до позднего вечера у него не было ни минуты свободной.
Игорь Васильевич позвонил старику в десять. По-прежнему трубку никто не снимал. Корнилов связался с Октябрьским райотделом. Попросил дежурного послать патрульную машину к Романычеву и разыскать участкового.
- Если в квартире никто не отзовется, подождем, что скажет участковый. А я пока попрошу проверить больницы и морги...
Через сорок минут Корнилову доложили, что в этих малоприятных заведениях старика нет. А участковый, хорошо знавший Романычева, сказал, что старик доживает свой век бобылем и родственников в Ленинграде не имеет. Соседи в последние дни Капитона Григорьевича не видели.
3
Это был большой старинный дом, унылая каменная громада, недавно выкрашенная в грязно-желтый цвет. Около дома стоял старенький милицейский "Москвич". Молодой мужчина, по-видимому, шофер, прислонившись к машине, ел мороженое. Еще один мужчина дремал на заднем сиденье. Корнилов не стал подходить к ним - с участковым они договорились встретиться у квартиры старика.
Парадная с набережной была почему-то заколочена, и входить следовало со двора, крошечного, но уютного, засаженного густыми кустами.
Романычев жил на третьем этаже. Дверь соседней квартиры была открыта. Оттуда доносились веселые голоса. Мужские и женские. Корнилов постучал о притолоку, и тотчас из квартиры выглянул молодой лейтенант. Улыбка еще не сошла с его лица. В квартире шел какой-то веселый разговор.
- Товарищ полковник?
Корнилов кивнул.
- Лейтенант Жариков! - Доложил офицер. - Мы с участковым вас ждем, товарищ полковник. И понятые здесь, и начальник ЖЭКа.
Понятыми оказались две молодые, очень похожие друг на друга женщины.
Участковый Матвеев был в штатском. Пожилой крепыш с солидным животом. Представившись, он сказал:
- Не пойму, что случилось с дедом?! Человек он аккуратный, домосед.
- Вы его хорошо знали?
- Сказать - хорошо-не могу. Но знакомы были. Беседовали частенько. Он дед активный, дежурил иногда со мной. Сад во дворе видели?
Полковник кивнул.
- Он посадил, - участковый хотел еще что-то сказать, но Корнилов перебил его:
- А кто у нас дверь открывать будет? Эксперта пригласили?
- В машине сидит, - лейтенант достал из кармана рацию, щелкнул тумблером. - Валентин Петрович, поднимайтесь.
В ответ микрофон прохрипел что-то нечленораздельное, но, судя по тому, что лейтенант удовлетворился этим хрипом, Корнилов понял: эксперт сейчас прибудет.
Сколько раз за свою службу в уголовном розыске Корнилов стоял вот так перед чужой дверью в ожидании, когда кто-то из сотрудников откроет ее случайным ключом или отмычкой. Да и самому Игорю Васильевичу приходилось взламывать двери, а иногда вышибать их плечом. И всегда охватывало особое чувство, которое он затруднялся определить. Скорее даже не хотел в нем себе признаваться. Не мудрствуя лукаво, это чувство можно было назвать любопытством. Обычным человеческим любопытством к чужой жизни. Наверное, такое любопытство есть у каждого, только не все способны признаться в нем даже себе. Корнилов остановился на полпути: убедил себя в том, что любопытство носит у него чисто профессиональный характер. Человек в интерьере своего обиталища был ему более понятен. Игорь Васильевич развил в себе феноменальную наблюдательность. Создал даже особую систему взглядов на взаимосвязь человека и его домашней среды обитания.
Он вошел в квартиру Романычева первым и понял, что старика здесь нет. Ни живого, ни мертвого. Интуиция полковника еще ни разу не подводила. Минуту он постоял в прихожей, определяя, где выключатель. Потом кончиком шариковой ручки нажал на него. Прихожая была просторная, стены обиты дубовыми панелями. На полу лежал коричневый старенький ковер. Осторожно, не прикасаясь к бронзовой ручке, полковник открыл створку высоких массивных дверей. Гостиная. Стенка с книгами, старинный диванчик на изогнутых ножках, горка с посудой, круглый стол. Выглядевшая совсем новой заграничная радиоаппаратура. Полный порядок.
Такой же порядок царил в спальне: устланная широкая кровать, все дверцы большой красноватой стенки закрыты. Ни в кухне, ни в ванной - никаких намеков на присутствие хозяина. Закрытые наглухо окна, несвежий, с легким запахом плесени, воздух.
- Капитон Григорьевич отсутствует, - сказал Корнилов, заглядывая на всякий случай в чуланчик, где одна на другой стояли пустые коробки из-под египетских апельсинов. Милиционеры, не решаясь войти в прихожую, стояли у дверей. Лица у них были недоуменные.
- А что случилось, товарищ полковник? - спросил участковый. - Сигналы поступили? Или как?
- Или как, - усмехнулся Корнилов. Ему не хотелось ничего объяснять при соседях. А участковый, похоже, обиделся. Взгляд стал недобрым, настороженным.
Выйдя на площадку, полковник остановился, в нерешительности перед дверью.
- Вот ведь какая история... Квартиру теперь опечатывать надо, а вдруг старик заявится да увидит печать?!
- Да уж, черт-те что может подумать, - сказал начальник жэка. Все это время он молчал, наблюдая за действиями милиции без всякого интереса.
- Ладно, - решился Игорь Васильевич, - опечатывать не будем. А соседки передадут Капитону Григорьевичу, что приезжал полковник Корнилов. Передадите, девушки?
- Передадим, - сказала одна из них. Другая согласно кивнула.
Когда вышли на набережную, полковник сказал, обращаясь к участковому:
- Вы на меня не дуйтесь. Не мог я при девицах на ваш вопрос ответить...
- Да что вы, товарищ полковник! - с излишней горячностью начал крепыш. - Я и думать не думал...
- Ладно, ладно, - перебил его Корнилов. - Выступал я в пятницу в вашем Доме культуры. Старик мне потом исповедовался целый час. За одну свою "грешку", как болгары говорят. "Грешка" та серьезная. Но срок давности прошел... Договорились мы встретиться, а Капитон Григорьевич пропал.
- Скажи мне кто другой - не поверил бы, - удивился участковый. - Мы с дедом пуд сахару съели, пока чаи в дежурной комнате гоняли.
4
Утром Корнилову принесли из архива тоненькую синюю папку. Дело № 880 "Об изготовлении поддельных талонов на хлеб, сахар, масло и другие продукты начальником цеха типографии им. Володарского Бабушкиным А. Д.". Игорь Васильевич быстро пролистал пожелтевшие страницы.
...Это был листок из школьной тетрадки в клетку. Только клетка была не совсем обычная - крупная и не бледно-фиолетовая, а ярко-синяя. Совсем не выцветшая от времени.
"Хотим обратить внимание прокуратуры на то, что начальник спеццеха типографии Володарского Бабушкин А. Д., имея бесконтрольный доступ к шрифтам, краске и бумаге от продкарточек, изготовляет поддельные талоны и отоваривает их в магазинах по месту жительства. В то время, когда тысячи патриотов города умирают голодной смертью". И подпись: "Рабочие типографии".
Корнилов предполагал, что найдет нечто похожее. Подложить начальнику цеха в карман халата десяток талонов - это лишь полдела. Надо было подстроить так, чтобы их нашли раньше, чем обнаружит сам Бабушкин. Нужен был донос.
На суде Бабушкин виновным себя не признал. Но в приговоре говорилось, что контроль и учет материалов в цехе ведется недостаточно жестко, что пропадали литеры из шрифтовых гарнитур, которыми печатаются карточки, а обрезки специальной бумаги хранятся недостаточно надежно. Виноват начальник цеха. С этим Бабушкин согласился. Отрицал только преднамеренность плохого учета. Одна из бумажек, подшитых в деле, особенно поразила Корнилова:
"Военному трибуналу г. Ленинграда.
На Ваше отношение от 26 февраля 1942 г. за № 01-340 сообщаю, что приговор суда по делу 01-340 от 23 февраля на осужденного гр. Бабушкина А. Д. в части конфискации имущества не приведен в исполнение, так как имущества не оказалось.
Заместитель н-ка Упр. НКЮ по Ленинграду Соколов".
В ходатайстве о помиловании и направлении на фронт Президиум Верховного Совета Бабушкину отказал. Наискось, через всю страницу, четким, размашистым почерком было написано: "Приговор утвердить с немедленным исполнением. Зам. пр. Исаенко".
Закрыв папочку, Корнилов подумал: "А папочка-то жидковата! Где документы предварительного расследования? В другом томе? Придется снова запрашивать". Он сделал пометку на календаре. Потом позвонил в Октябрьский райотдел. Попросил разыскать участкового. Тот откликнулся минут через пять, словно только и ждал, когда полковник его разыщет.
- Вы, наверное, про деда хотите узнать, товарищ полковник? - спросил участковый, поздоровавшись.
Корнилов не любил, когда предваряли его вопросы, но замечания участковому не сделал, вспомнив, как обиделся старший лейтенант в прошлый раз.
- Угадали.
- Он так и не появился, товарищ полковник. Я перепроверил - в городе родных у него нет. В клубе ветеранов один его приятель... - участковый помолчал. Наверное, заглядывал в записную книжку. - "Вот как, он еще и ветеран!" - подумал Корнилов. - Приятеля зовут Грознов Степан Ильич, он рассказал мне, что у деда под Вологдой, в селе Соснове, живет племянник с семьей. Капитон Григорьевич собирался погостить там в грибной сезон...
- До грибов еще далеко.
- Мы связались с вологодскими товарищами. Попросили проведать племянника. Узнать, не приехал ли дядя. Не поспешили? - в голосе участкового прозвучала тревога.
- Правильно сделали, - похвалил полковник. - На его бывшей службе справлялись? В Доме культуры?
- Я звонил секретарю директора. Не заходил туда дед с прошлой пятницы.
В прошлую пятницу Корнилов как раз и встретился там с Романычевым.
- Вы думаете, что секретарша все знает?
- Конечно, товарищ полковник. Агния Петровна знает все. Капитон Григорьевич к ней в первую очередь заглядывает. Она же и при нем секретарствовала.
5
Бугаев с большой неохотой поехал на встречу с Агнией Петровной Зеленковой. У него накопилось немало срочных дел, и новое задание полковника показалось ему никчемным. Зачем тратить время на старые истории, которые, ко всему прочему, не приведут к конкретным результатам? Срок давности-то вышел! А старик найдется - живой или мертвый. У стариков есть такая особенность - попадать в больницу или морг.
И сама Агния Петровна не понравилась майору. Сухая, загорелая, с крашеными волосами, черным крылом прикрывающими почти половину лица, Зеленкова разговаривала хрипловатым грудным голосом и постоянно употребляла словечки, которые Бугаев не терпел.
"Деточка" - это пожилой даме, принесшей какое-то письмо для директора. "Котик" - мрачному верзиле-электрику, чинившему проводку в приемной. По телефону Агния Петровна так и сыпала: "милочка", "роднуля", "ласточка". Да и все другие слова она употребляла в уменьшительной форме: "колбаска", "молочко", "хлебушек". Даже майору она сказала, отпустив очередного посетителя:
- На чем мы, миленький, остановились?
- Мы остановились, Агния Петровна, на поисках комнаты без телефона, где можно спокойно поговорить минут пятнадцать, - язвительно ответил Бугаев.
Зеленкова с удивлением взглянула на него, молча встала, открыла дверь в кабинет директора:
- Валентин Васильевич, я отлучусь на полчасика, телефон переключаю на вас.
Они расположились в небольшом зале, сплошь уставленном стендами с детскими игрушками. Это была игровая комната. Железная дорога с семафорами и разъездами, мостами и нарядными станциями выглядела так заманчиво, что майору захотелось увидеть ее в действии.
- Агния Петровна, - сказал он, с сожалением отрывая взгляд от готового в путь тепловоза с двумя пассажирскими вагонами, - вы не знаете, где сейчас находится бывший директор Дома культуры Романычев?
Наверное, не стоило начинать разговор с такого вопроса, но майору не хотелось терять время на дипломатические подходы. Тем более что от разговора он не ожидал никаких серьезных результатов.
- Что значит "где находится"? - с вызовом ответила Зеленкова. - И почему вы об этом спрашиваете меня?
Бугаев понял, что совершил промах и разговаривать с этой экзальтированной дамочкой теперь будет трудно.
- Капитон Григорьевич обратился к нам... с одной серьезной просьбой. В назначенное ему время в Управление не пришел. И дома его нет уже несколько дней.
- Боже мой! - тихо сказала Зеленкова, и выражение лица у нее сразу стало тревожным и беспомощным. - Да ведь он пожилой человек, мог попасть в больницу!
- Мы выяснили - в больницах его нет.
- Боже мой! - повторила женщина. - Значит, он лежит дома!
Привычный ко всему, майор поразился перемене, происшедшей с Зеленковой. Куда только подевалась ее надменная приторность?! Сейчас перед Бугаевым сидела добрая встревоженная женщина.
- Агния Петровна, - сказал он, стараясь быть помягче. - Мы тоже думали об этом. Вызвали понятых, открыли квартиру. Он не мог уехать к родственникам? К друзьям?
- Какие друзья! Какие родственники! Капитон Григорьевич одинок! - За этими, наполненными горечью словами вполне угадывалась мысль о том, что единственной родной душою у Романычева была она, Агния Петровна Зеленкова. "Ну и хорошо, ну и ладненько, - подумал майор. - Раз ты самая близкая, то и расскажешь мне про дедушку поподробнее". И спросил:
- А племянник под Вологдой?
- Племянник под Вологдой... - эхом отозвалась Зеленкова. - Да он за три года ни одной открытки не прислал. Даже не ответил на вопрос Капитона Григорьевича, можно ли погостить у него? Да Капитон Григорьевич... - Агния Петровна осеклась и пристально посмотрела на Бугаева. - О чем мы с вами говорим, товарищ? Надо же что-то делать?! Надо искать!
- Мы и стараемся, ищем.
Зеленкова развела руками. Ее красноречивый жест словно бы говорил: "Хорошо же вы стараетесь! Сидите здесь, выспрашиваете о каких-то пустяках!"
- Вы могли бы облегчить наши поиски.
- Да я готова на все! Отпрошусь сейчас с работы. И на завтра тоже. Скажите только - куда мне пойти? Где искать? - Слова Зеленковой прозвучали так непосредственно, что майор улыбнулся.
- Идти никуда не надо, Агния Петровна. От вас нужна информация. Чем больше знаешь о человеке, тем легче его искать. А мы о Романычеве не знаем ничего.
- Понимаю... В больницах, значит, его искали. К племяннику он уехать не мог... А... - она напряглась и умоляюще посмотрела на Бугаева, не решаясь задать мучивший ее вопрос.
- В моргах мы искали тоже, - помог Семен.
Женщина с облегчением вздохнула.
- Может быть, в Луге? Может быть, Капитон Григорьевич поехал в Лугу и там ему стало плохо? Надо позвонить в лужскую больницу! Он всегда приезжал из Луги больной.
- А зачем он туда ездил?
- У него в Луге дочь. Взрослая дочь...
Бугаев достал блокнот.
- Ее адрес?
Зеленкова вздохнула.
- Больная дочь. Дебилка. В психбольнице. Она уже перестала отца узнавать. - Агния Петровна закрыла лицо руками и долго молчала.
Майор пожалел, что они сели в комнате без телефона. Можно было бы сразу позвонить в Лугу.
- Жена Капитона Григорьевича умерла в пятьдесят шестом, - сказала Зеленкова. - Он почти всю жизнь прожил один. А были женщины, мечтавшие выйти за него замуж, - Агния Петровна вздохнула. - Вы только не отнесите это на мой счет. У нас с Капитоном Григорьевичем особые отношения...
- У Романычева есть враги? - перебил майор Зеленкову, решив, что про особые отношения ему знать не обязательно.
- Враги? Были люди, которых он не любил. Но о таких подробностях лучше спросить самого Капитона Григорьевича.
- Агния Петровна!
- Да, да... Я все понимаю! Но какое они могут иметь отношение к Капитону Григорьевичу?
- Их фамилии Климачев и Поляков?
Зеленкова с удивлением посмотрела на майора и кивнула.
- Они встречались?
- Нет. Вернее - я не знаю. Климачев давно умер. А Поляков присылает Капитону Григорьевичу поздравительные открытки к каждому празднику. Он сердится и рвет их на мелкие кусочки.
- Вы не читали эти открытки?
- Читала. Ничего особенного. "Дорогой Капитоша, поздравляю с первомайским праздником! Желаю здоровья..." - Она пожала плечами. - "Всегда помню о тебе". Последний раз, в апреле, мне удалось перехватить открытку, и Капитоша радовался, как ребенок, что поздравления нет.
- Они когда-то дружили?
- Нет. Наверное, вместе работали. Капитон Григорьевич ничего о них не рассказывал. Я только видела, что он всегда сердился, получая открытки. Говорил: "Это плохие люди",
- Вы же сказали, что он получал открытки только от Полякова?
Зеленкова смутилась.
- Значит, о Климачеве вы знали из рассказов Капитона Григорьевича? Что он вам о нем говорил?