- Не учи дедушку детей рожать, - отозвался Агеев, принимая от Чудецкого добротно и умело забитый косячок. - Когда в Афгане торчал, только этим и жили.
Вассал с нескрываемым интересом покосился на Агеева. Судя по его взгляду, такие люди нужны были и в Москве.
А Голованов время от времени косился на Чудецкого, и в его груди нарастало что-то нехорошее. А мозги сверлила въедливая, навязчивая мыслишка: "Бог ты мой! Да тот ли это Дима Чудецкий, один из талантливейших учеников Ирины Турецкой, которого ждет дома мать?! Господи, вразуми дурака!"
Уже поздним вечером, когда наконец-то отпустило неприятное ощущение накатывающей тошноты, а в своей комнате похрапывал Агеев, Голованов принял горячий душ, заварил в бокале щепотку крупнолистового цейлонского чая и только после этого набрал по мобильнику телефон Сергачева. Вкратце пересказал ему разговор с Похмелкиным-младшим, не забыл и про застолье, которое устроил им Вассал. Судя по широте размаха, с прямой подачи все того же Похмелкина.
- Великолепно! - подытожил результаты первого дня пребывания в Краснохолмске Сергачев. И добавил напутственно: - Главное теперь для вас - не проколоться при разговоре с Ником. Умен, собака, и осторожен!
"Мальчик ты мой, - вздохнул Голованов, - ты еще девственником был, когда я душманам рога крутил! И если бы я или тот же Филя Агеев хоть разок в чем-нибудь прокололись, мы бы уже давным-давно превратились в "груз двести".
Сергачев попытался было выдать еще несколько ценных указаний, однако Голованов даже слушать его не стал.
- Что-нибудь существенное по факту убийства есть? - спросил он, когда Сергачев закруглил наконец-то свой монолог.
- Вы имеете в виду Бая? - с ноткой недовольства в голосе уточнил Сергачев.
- Естественно.
- Да как вам сказать… - на секунду-другую замялся Сергачев. - Пока что ничего нового, но… - В его голосе уже звучали едва уловимые металлические нотки. - Этим вопросом занимается Краснохолмская прокуратура, и нас с вами это убийство должно волновать менее всего.
- Боюсь, что это далеко не так, - буркнул Голованов и, пожелав Сергачеву доброй ночи, выключил мобильник.
За годы командировок в горячие точки, когда работать приходилось более чем в экстремальных условиях, у него выработалось то самое чувство, которое предупреждало его о приближающейся опасности, которое его никогда не подводило и которое иные профессионалы называют шестым. Он бы и сам не смог определить точно, в чем конкретно все это выражается, однако знал: тренькнул звонок в голове, засосало в груди - немедленно группируйся и готовься к чему-то нехорошему. К этому ощущению постоянно вибрирующего "звонка" моментально подключались его мозги, и начинался расклад карт как в королевском пасьянсе. Порой даже помимо его собственной воли.
Впрочем, он уже догадывался, какую "неприятность" может принести убийство Бая. И его злило откровенно примитивное непонимание Сергачевым той угрозы, которую несла в себе эта мок-руха.
Он поднялся, достал из холодильника охлажденную бутылку минеральной воды, сковырнул пробку с горлышка и, когда почувствовал, как холодная, исходящая пузырьками вода осаживает в груди неизвестно с чего бы вдруг появившееся чувство неприязни к Сергачеву, уже более спокойно разложил по полочкам события прошедших суток. И сам же себя обругал, что "накручивает спираль" на голом месте.
- Идиот! Мазохист!
В тишине номера люкс это самобичевание показалось более чем смешным, и он покосился на дверь комнаты, в которой почивал менее впечатлительный Агеев.
- И с чего, спрашивается, завелся? - негромко пробурчал Голованов и покосился глазом на лежавший на журнальном столике мобильник. Он уже догадывался, с чего бы это он завелся, однако сам себе боялся в этом признаться.
Считай, уже двое суток, как расстался с Мариной, и уже снова хотел ее видеть. Он догадывался, что это у него не просто желание понравившейся ему женщины, здесь уже нечто большее, может быть, даже то самое, что у него так и не сложилось с женой, и теперь он боялся, что может потерять ее.
Случись вдруг что-нибудь с ее Димкой, и Марина этого ему не простит. Наверное, не простит.
Он посмотрел на часы. В Москве еще было вполне приемлемое для телефонных звонков время, и он потянулся за мобильником. Знал, вернее, догадывался, что Марина ждет от него звонка в любой час дня и ночи.
Отозвалась она сразу же, и по тому, как она произнесла его имя, Голованов вдруг окончательно осознал, что уже не сможет уйти от этой женщины.
- Ты почему так долго не звонил? Ты же знаешь, я…
- Задергался, - признался он.
- А Димка?.. - на выдохе спросила она. - Ты… ты что-нибудь узнал?
И замолчала, видимо со страхом ожидая ответа.
- С ним все нормально, - успокоил Голованов Марину. - Даже…
- Сева, ты… ты меня не обманываешь? - с дрожью в голосе спросила Марина, готовая разрыдаться.
- Глупышка! - как можно мягче произнес он. - Подобными вещами не шутят.
Он замолчал было, ощутив в груди давно забытое чувство ревности, однако тут же заставил себя взбодриться.
- Но и это еще не все. Должен доложить тебе, что я уже успел с ним познакомиться, и… и он сейчас спит в номере напротив.
В мобильнике зависла длительная пауза, и Голованов уж было хотел напомнить о себе, любимом, как вдруг послышался приглушенный всхлип:
- Сева… милый… ты… ты не обманываешь меня?
- Зачем? - удивился он.
- Ну… - И тут же: - А почему же он тогда за все это время не позвонил мне ни разу?
- А вот это ты уже у него самого спросишь, когда он домой вернется, - прокомментировал Голованов. - А заодно спросишь…
- А когда… когда вы обратно… в Москву?
- Пока что точно сказать не могу, но думаю… в ближайшее время.
- А почему не сейчас?
- Да как тебе сказать, - замялся Голованов, - можно было бы, конечно, и прямо сейчас, однако все это не только от одного меня зависит.
В мобильнике повисла напряженная, тяжелая пауза.
- Он что… Дима… настолько серьезно во что-то влип?
Голованов обреченно вздохнул:
- Пока что ничего конкретного тебе сказать не могу, но одно обещаю точно - скоро вернемся. Буквально днями.
- Я жду, - как-то очень тихо произнесла Марина. - Обоих жду. И целую.
- И я тебя целую. Голованов положил на журнальный столик включенный мобильник, тяжело поднялся из кресла и прошел к бару. Его голову и сердце раздирали противоречивые чувства, и он понимал, если не выпьет пару рюмок коньяку, ему не уснуть.
Не очень-то спалось в эту ночь и Сергачеву. Но если Голованова терзали мысли относительно сына Марины Чудецкой, то капитан сделал охотничью стойку на заказное убийство резидента азербайджанской наркоторговли в Краснохолмском регионе. Он уже практически не сомневался, что двойное убийство в Москве и мокруха в Краснохолмске - проплаченный заказ Похмелкина-младшего, и теперь просчитывал все возможные варианты этих трех убийств, чтобы не допустить возможной ошибки и тем самым не увести следствие в сторону. И смущал его один-единственный нюанс…
Почему во всех трех убийствах Ник воспользовался услугами одного киллера, а не двух или даже трех профессиональных мокрушников? Ведь он же не полный отстой и должен был осознавать, что это значительно упростит задачу следствия!
Впрочем, и на эти вопросы были свои ответы.
Судя по всему, мокрушник, привыкший работать только с вальтером, из местных. Ник уже пользовался его услугами, уверен в нем как в профессионале. И решил вновь воспользоваться его услугами. Тем более что где там российская столица и где Краснохолмск? И кому это вдруг придет в голову соотнести и сопоставить столь отдаленные географически убийства, когда в России по официальным только сводкам от заказной мокрухи погибает более семи тысяч человек! И попробуй-ка внести их в единую, общероссийскую базу данных с полным описанием каждого убийства!
Самонадеянность господина Похмелкина можно было понять. Тем более это даже не было самонадеянностью. Еще один претендент на олигархическое кресло жил и продолжал жить в той России, которую сотворил в ельцинские времена его папочка, и он даже в самом страшном сне предположить не мог, что в какой-то момент состыкуются краснохолмские и московские опера, и один из этих оперов, капитан Сергачев, свяжет два московских убийства и одно краснохолмское в единый узел.
У Похмелкина-младшего на данном этапе был один враг - Бай, и он его убрал.
Примерно в тот же момент, что и Голованов, Сергачев посмотрел на часы, однако время для телефонных звонков было позднее, и только утром он позвонил в Москву полковнику Замятину. Просьба была довольно скромная: выяснить, не было ли в Краснохолмске похожих убийств ранее, и проверить списки пассажиров, которые в эти дни вылетали в Москву и тут же вернулись обратно.
Была еще одна просьба, тоже весьма скромная. Выяснить через Краснохолмский уголовный розыск, не было ли оптовых закупок пистолетов системы "Вальтер", а если и были вдруг, то кем конкретно.
Правда, здесь было одно "но". Каким макаром этот мокрушник доставил свой вальтер в Москву? Однако ответ предполагался простой: работает он с помощником, и когда поступил московский заказ, киллер отправил своего ассистента поездом, а сам вылетел самолетом.
Глава десятая
Заведующий отделением, в котором лежал Александр Борисович Турецкий, предупредил Ирину Генриховну, что ее мужу, судя по всему, придется делать еще одну операцию - сейчас ждут результаты анализов, и теперь уже дня не проходило, чтобы она или Нина не приезжали в госпиталь. А зачастую и обе навещали его в один и тот же день. Дочь - после уроков в школе, жена - до начала занятий в Гнесинке. Турецкий умолял ее не напрягать ни себя, ни дочку, однако любящие женщины всегда остаются таковыми, если даже одной из них уже за сорок, а второй еще нет и шестнадцати. Им обоим почему-то казалось, что если они будут рядышком, то с "их Турецким" ничего плохого или, не дай-то бог, страшного случиться не может.
А предчувствие любящей женщины - это барометр, на который надо бы научиться ориентироваться всем мужикам.
…Этим утром, сразу же после врачебного обхода, Турецкий позвонил жене сам и попросил ее приехать до двенадцати.
- Если, конечно, занятия позволят, - поправился он, и тут же последовал встревоженный вопрос:
- Что?.. Случилось чего? Анализы плохие?
- Да нет, совершенно иное, - успокоил ее Турецкий и даже позволил себе хихикнуть в мобильник: - По общественной линии закавыка вышла. Короче говоря, приезжай.
- По какой еще общественной? - не приняла его тона Ирина Генриховна. - Какая еще закавыка? Саша! О господи! Тебя что… уже под нож кладут?
- Да успокойся ты! - вспылил Турецкий. - Никакой операции пока что нет и не намечается, а насчет твоего приезда… Короче, приезжай. Узнаешь.
И выключил мобильник.
Ирина Генриховна примчалась через сорок минут, и прямо от порога в палате зависло невысказанное "Что?".
- Да успокойся ты наконец-то! - повысил голос Турецкий. - У меня действительно полный ажур и порядок. А вот что касается твоего протеже…
В этот момент она, видимо, совершенно не думала о своем ученике, и в глазах ее отразился немой вопрос: "Какой еще, к черту, протеже? И что за ахинею ты несешь?"
- Я имею в виду твоего Чудецкого.
- Диму?!
Он хмыкнул и пожал плечами:
- Ну если его зовут Димой, значит, он и есть. До нее, видимо, стало что-то доходить, но она все еще не увязывала этот телефонный звонок мужа с исчезновением и поисками своего ученика.
- Что… что-нибудь прояснилось? - спросила она. И тут же: - Я не далее как сегодня утром звонила его матери, вернее, она мне сама позвонила и сказала, будто бы все в порядке. Ей Голованов звонил, успокоил и сказал, что не позже чем через пару-тройку дней они оба будут в Москве.
"Где его прямо у трапа самолета задержат опера из МУРа", - мысленно продолжил Турецкий, однако вслух сказал:
- Пока ничего еще толком неизвестно, но, как мне кажется, твой Дима попал в довольно неприятную историю. И если все это подтвердится…
- Что подтвердится?
- Тебе в МУРе все расскажут, - "успокоил" жену Турецкий. - А сейчас я позвоню Яковлеву, это начальник МУРа…
- Ну знаю твоего Яковлева, - перебила Турецкого Ирина Генриховна. - И что?
- Так вот, он ждет тебя на Петровке, и, возможно, тебе придется опознать…
- Диму?! Чудецкого?!
- Возможно, что это и он. В глазах Ирины Генриховны застыл ужас.
- Он… его что, у-убили?..
- Не волнуйся, живой, - буркнул Турецкий, уже пожалевший, что сам ввязался в эту историю и ввязал в нее мужиков из "Глории". - Живой. Но опознать его придется.
- А почему не мать? - спросила Ирина Генриховна. - Она же здесь, в Москве.
Турецкий только плечами пожал. Мол, тема тонкая и все тот же Яковлев не хотел бы раньше времени подключать мать Чудецкого.
Он набрал по мобильнику телефон начальника МУРа и, пока ждал ответного сигнала, негромко пробубнил:
- Ты уж меня прости, Иришка, но в следующий раз, когда вдруг надумаешь за очередное свое протеже голову на рельсу класть, покопайся как следует в его душонке, и только после этого уже…
В этот момент пошел голос Яковлева, и Турецкий негромко произнес:
- Владимир Михайлович? Турецкий приветствует. Передаю трубочку жене…
Предложив Ирине Генриховне кофе и расспросив ее о состоянии здоровья мужа, галантный Яковлев объяснил ей наконец, с чего бы это вдруг она была востребована в МУРе. И только теперь, выслушав Владимира Михайловича, она осознала смысл фразы, сказанной Турецким: "В следующий раз, когда надумаешь за очередное свое протеже голову на рельсу класть, покопайся как следует в его душонке, и только после этого уже…"
Он не закончил фразу, но и без того можно было понять, что именно хотел сказать Турецкий.
Оказывается, в тот самый день, когда из Москвы рванул ее любимый ученик, вернее, в то самое утро была убита ударом ножа в печень некая Валерия Лопатко, первокурсница художественного колледжа, и, как выяснилось позже, в это же утро ей звонил Дима Чудецкий. О чем они говорили по телефону, неизвестно, но криминалисты настаивают на том, что дверь своему убийце, или же убийцам, открыла сама Валерия, и они же, уходя, вынесли все самое ценное из квартиры, в которой она проживала вместе с матерью.
- Но при чем здесь Дима?! - попробовала было возмутиться Ирина Генриховна, поставив на столик чашечку с кофе.
Хозяин кабинета развел руками:
- Нам бы тоже хотелось думать, что ваш ученик здесь ни при чем, но…
Включил видеомагнитофон и, пока на экране телевизора мельтешили настроечные штрихи, пояснил:
- Эта запись была сделана аппаратурой, которая отслеживает тот самый подъезд дома, в котором произошло убийство, и если вы узнаете кого-нибудь из появившихся на экране, я вам буду весьма признателен.
Ирина Генриховна вдруг почувствовала, как у нее похолодело в животе, а ладони покрылись липким потом.
- Господи, неужели… - почти беззвучно прошептала она, не в силах отвести глаз от экрана.
Обработанная специалистами экспертно-криминалистического центра запись давала неплохое изображение, и она увидела сначала двоих парней, которые шли к подъезду. Того, который шел первым, она не знала, а второй… явно пьяный…
Они шли прямо на камеру, и чем ближе подходили к двери подъезда, тем холоднее становилось у нее в животе.
Дима! Чудецкий!! Она не могла ошибиться.
Вздохнул начальник МУРа, наблюдавший за ее реакцией. А она… Вконец сломленная сначала услышанным, а потом и увиденным, она уже не в силах была что-то говорить и только кивала утвердительно.
- Чудецкий? - негромко спросил Яковлев.
- Да.
Потом спросила, не сводя глаз с экрана телевизора:
- И что, эту девушку… действительно, как вы говорите?
Она подняла глаза на генерала.
- Но я… я не верю, что это он. - И вдруг заторопилась, с мольбой в голосе обращаясь к хозяину кабинета: - Нет! Нет, нет и нет! Это невозможно! В это я никогда не поверю! Ведь вы можете допустить, что вкралась какая-то ошибка?
- Ну в этой записи, положим, никакой ошибки быть не может, - выключая телевизор, сказал Яковлев, - а вот в воспроизведении того, что произошло в квартире убитой…
Он сел в кресло напротив, спросил ненавязчиво:
- Хотите еще чашечку?
Ирина Генриховна отрицательно качнула головой:
- Нет. Благодарю вас.
- В таком случае расскажу вам на словах продолжение этой записи.
Яковлев допил свой уже совершенно остывший кофе и только после этого заговорил:
- Дима Чудецкий и его товарищ вышли из подъезда дома через сорок минут, после того как их в первый раз зафиксировала видеокамера. Причем Чудецкий уже едва держался на ногах, и, чтобы спуститься с трех ступенек перед подъездом, его вынужден был поддерживать его товарищ.
Причем на этот раз товарищ Чудецкого был без большой дорожной сумки с ремнем через плечо, с которой он сорок минут назад входил в подъезд. Судя по всему, забыл ее в квартире убитой.
Однако вспомнил о ней буквально через несколько минут и, оставив Чудецкого около машины, вернулся уже один в дом за сумкой, что тоже было зафиксировано видеокамерой.
Этот момент преступления подтверждают и две женщины, которые возвращались домой из магазина и видели стоявшего около иномарки молодого парня, по описанию похожего на Диму Чудецкого. По их словам, он "лыка не вязал", его "качало, как дерьмо в проруби".
Слушая пересказ Яковлева, Ирина Генриховна вдруг почувствовала, как у нее пересохло во рту и тысячами крошечных молоточков застучало в висках.
"Господи, неужто это действительно Дима?!"
Она потянулась кончиками пальцев к вискам, и этого ее состояния не мог не заметить Яковлев:
- Ирина Генриховна, дорогая, вам плохо?
- Нет, ничего, спасибо, - через силу улыбнулась она.
- Может, таблетку какую?
- Таблетку?.. Ну-у если не затруднит, конечно, то таблеточку спазмалгона.
- Господи ты боже мой, да ничего проще!
Резко поднявшись из кресла, он прошел к двери и, уже стоя на порожке, приказал кому-то, судя по всему секретарше:
- Пару таблеток спазмалгона и теплой воды запить! Если нет спазмалгона, что-нибудь похожее. Срочно!
Через открытую дверь было слышно, как засуетилась секретарша в приемной. Не прошло и минуты, как она впорхнула в кабинет с тарелочкой в руке, на которой лежали две таблетки, и стаканом воды в другой.
- Вот, пожалуйста…
Благодарно улыбнувшись, Ирина Генриховна взяла с тарелочки одну таблетку, запила ее глотком воды, и на ее красивом лице застыла виноватая и в то же время благодарная улыбка.
- Спасибо большое.
- Может, все-таки две выпьете? - предложила секретарша.
- Нет, спасибо. Одной достаточно.
- Но я все-таки оставлю?
- Спасибо.