Хотелось бы, правда, знать, кого именно винил муж Вероники, когда Татьяна ударила его сапожком под самое, под дыхало. Себя, идиота, решившего, что и его времечко наконец-то настало, когда уже не оглядываясь на своего всесильного тестя можно будет не только машину поменять на более престижную иномарку, но заодно с ней и жену сменить? Более удачливого молодого соперника или все-таки Татьяну? И уже ответ на этот вопрос…
"А если даже и Стаса? - задалась вопросом Ирина Генриховна. - Что с того? Не станет же он, Артур Валентинович Чижов, уже определившийся в этой жизни коммерсант, пройдоха и бизнесмен, опускаться до того, чтобы убрать парня?
Она пыталась понять логику поведения уже состоявшегося мужика, нежданно-негаданно брошенного девчонкой, а перед глазами стоял ЕЕ ТУРЕЦКИЙ, который тоже посчитал, что его не просто предали в самый трудный для него час, а растоптали, уничтожили морально и физически, как выползшего на асфальт дождевого червя, который годен-то только на то, чтобы консультировать в своей прокуратуре еще писающихся в штанишки следаков да ужин разогревать в ожидании жены.
И тут же оборвала себя, мысленно обозвав "дурой". К чему это она? Но главное, зачем? К тому же, Чижов, каким бы дерьмом он ни был, сразу же подкатил к своей Татьяне, как только узнал, что она осталась одна. Возможно, даже переступил через свою гордыню, наступив при этом на горло своему собственному Я.
А ее Турецкий?…
Она вдруг почувствовала, как горькая, почти детская обида заполняет ее душу, и если до этого момента Артур Чижов представлялся ей только в черных красках, умело набросанных на холст, то теперь… По крайней мере, он продолжал бороться за свою любовь, что действительно любил Татьяну, а ее Турецкий, этот надутый индюк, для которого на первом месте всегда было его собственное Я, он даже не попытался разобраться с Плетневым, разобраться чисто по-мужски, а вместо этого собрал свой "командировочный" чемоданчик…
"Трус! Трус, трус и еще раз - трус! Дурак и трус!"
Она уже была готова разреветься от собственной жалости к себе, несчастной, однако надо было держать марку светской львицы, и она, проглотив невыплаканные слезы, заставила себя вернуться к действительности. Тронула ладошкой Веронику, которая, видимо, прочувствовала внутреннее состояние Турецкой, и мягко улыбнувшись, произнесла:
- Ну что, ударим по российскому бездорожью на велосипедах? Говорят, помогает.
- Это уж точно, помогает, - кривой, вымученной улыбкой усмехнулась Вероника, направляясь к тренажеру. - Особенно когда километров пять дашь, и чтобы эти самые километры шли в гору, на подъем… В общем, чего мне тебе рассказывать, сама узнаешь.
После "велосипеда" они долго плескались под горячими струями в душевой, смывая с себя пот и пыль тренажерного зала, затем пили в баре удивительно заваренный чай на травках, который располагал к задушевной беседе, однако Ирина Генриховна решила не "суетиться под клиентом", дабы не настораживать слишком уж назойливыми вопросами Веронику.
Расставались, довольные друг другом.
- Может, и завтра на пару покрутим педали? - предложила Вероника уже на выходе из клуба.
- С удовольствием!
- Так что, до завтра? Или, может, вечерком куда-нибудь завалимся?
"Господи милостивый! - неожиданно для себя покрылась испариной Ирина Генриховна. - А вот этого, пожалуй, Турецкий точно не простит. Хотя, в то же время…"
Она неуверенно пожала плечами.
- Хотелось бы, конечно, но… Ты позволишь, если я ближе к вечеру позвоню?
- Само собой. Записывай телефон…
От Кутузовского проспекта до района Сандунов-ских бань, где обосновался офис "Глории", казалось бы рукой подать, однако автомобильные пробки, уже давно превратившие "Жигули" и иномарки в груды металла, ржавеющие пол окнами московских домов, вновь бросили в состояние нарастающей плаксивости, когда до сердечных колик становится жалко себя, любимую, и Ирина Генриховна теперь уже вслух жалела себя, обвиняя Турецкого во всех смертных грехах, которые только могла припомнить. Но более всего, почему-то, обвиняла его в "мужской несостоятельности". Мол, все настоящие мужики дерутся за своих любимых, а он… И далее шли маловразумительные вспышки гнева, ни к чему не приводившие.
- Хоть бы с Антоном поговорил, а то… Идиот, идиот, идиот! Тряпка и бабник!
В какой-то момент подумала, было, а не завалиться ли действительно двум вполне приличным ягодкам в какой-нибудь ночное заведение, да оторваться там по полной программе, чтобы хоть этим досадить Турецкому, и тут же самой стало стыдно своих мыслей. Передернула скорость и уже с ненавистью к самой себе пробормотала, резко трогаясь с места:
- Дура!
Чем больше Турецкий думал о своем крестничке, сыне Шумилова, и чем больше вспоминал его глаза, его болезненную нервозность во время их последней встречи, тем все больше и больше начинал верить в то, что сказала ему Ирина - Игнат наркоманит. Хотелось бы только знать, насколько все это серьезно и как далеко зашло, а для этого. Для этого надо было встретиться с самим Игнатом и серьезно поговорить.
Легко сказать "надо", да только, как начать этот разговор. Игнату он позвонил в субботе вечером и уж было договорился с ним о встрече в какой-нибудь ка-фушке, как вдруг услышал в трубке немного хрипловатый женский голос, по которому без особого труда можно было признать затяжную курильщицу.
- Ты чего, Игнат… мы же с тобой договаривались! Турецкий невольно насторожился. В этом вскрике было столько откровенного возмущения "безответственным поведением" Игната, что тому впору было начинать каяться.
- Тише ты!.. почти прошипел Игнат, видимо зажимая ладонью телефонную трубку, и окончания реплики Турецкий уже не слышал. Однако и без того было понятно, что Игнат в комнате не один, а с какой-то девицей, что вполне объяснимо для семнадцатилетнего парня, в котором играют гормоны, и девица эта имеет на него довольно сильное влияние. А возможно, и далеко идущие виды.
- Игнат! - негромко позвал Турецкий.
- Да, дядя Саша?
В этот момент он, видимо, отнял ладонь от микрофона, ухо Турецкого обожгло слово "Идиот!", произнесенное все тем же возмущенным прокуренным голосом, однако надо было делать вид, что он ничего не слышит, и Турецкий вполне миролюбиво произнес:
- Ну так как, крестничек? Я имею ввиду насчет того, чтобы в кафушке посидеть?
Он ждал ответа и уже знал, что Игнат найдет сотню причин, чтобы отложить встречу. Так оно и вышло.
Шумилов-младший пробормотал что-то нечленораздельное, однако надо было что-то говорить - все-таки звонил "Сам Дядя Саша Турецкий", извиняющимся голоском произнес:
- Простите, дядя Саша, но… в общем, завтра никак не смогу.
- Чего так? - "удивился" Турецкий.
- Да уже договорились с ребятами встретиться, а отказаться от этого. В общем сами понимаете.
Чувствовалось, что относительно "ребят" парень врет, как сивый мерин, и можно было бы надавить на парня, однако Александр Борисович счел за лучшее принять его игру:
- Жалко, конечно, но, как говорится, хозяин - барин. На нет и спроса нет.
- Так, может, в другой раз? - каким-то извиняющимся и в то же время суетливым голосом предложил Игнат.
- Хорошо, буду звонить тебе на следующей неделе. Бывай:
- Счастливо, дядя Саша, и… и не обижайтесь на меня.
"Не обижайтесь на меня."
Турецкий опустил телефонную трубку на рычажки, а в голове все еще звучали эти слова: "Не обижайтесь на меня".
Подумал в какой-то момент, не поговорить ли относительно Игната с его отцом, однако вспомнив категоричное "Нет!" Ирины, тут же отложил эту мысль. Знал, вернее догадывался, что в подобных вещах женщина всегда была и останется мудрее мужика.
Глава 6
В это утро Агеев проснулся довольно поздно, однако время еще было и он, пару раз отжавшись от пола, залез под контрастный душ, который и остатки сна прогонял, и мозги прочищал, давая настрой на рабочий день. Пока обсыхал после душа, сделал омлет из трех яиц, заварил чашечку кофе и, уже сбросив с плеч огромное, едва не с простыню величиной махровое полотенце, сел за стол, слушая краем уха последние столичные новости, после которых хотелось бегом бежать из Москвы. Убийства, грабежи, автоаварии, прорывы канализационных систем и многометровые провалы на городских улицах, о которых в годы его юности даже слыхом не слыхивали, а по нынешним временам они стали столь же привычно-обыденным явлением, как митинги протеста и демонстрации на тех же московских улицах. Проглотив половину омлета и запив его глотком подслащенного кофе, он прошелся по каналам небольшого телевизора, уютно примостившегося на противоположной стене, однако кроме примитивных сериалов ничего более приличного на экране не было, и он, мысленно обругав "мастеров культурного цеха" к коим причислял и телевизионщиков, вырубил "ящик".
Его душе хотелось любви, азарта и полнокровной жизни, хотя бы на экране телевизора, а вместо этого или полный дебилизм, или такая засуха, что. В общем, как говаривал когда-то один умный человек, чем смотреть такую муть, лучше выпить и заснуть. Однако надо было ехать в "Геркулес", и Агеев, дожевав остатки омлета и допив кофе, поднялся из-за стола. Какое-то время стоял посреди кухни, решая насущно-философский вопрос о целесообразности утреннего мытья посуды, и здраво рассудив, что кайф от мытья грязной сковородки можно поиметь и вечером, прошел в комнату, прихватив с собой и мобильный телефон.
Голованов отозвался сразу же, будто ждал его звонка, однако на вопрос Агеева относительно результата экспертизы по "пальчикам", виновато вздохнул и с той же долей вины в голосе произнес:
- Потерпи, Филя. Обещали не сегодня-завтра ситуацию прояснить.
- Ну, обещанного, положим, в России три года ждут, - пробурчал Агеев, хотя и сам знал прекрасно, что поднять картотеку по дактилоскопической экспертизе - на это тоже требуется время, а экспресс ответы на запросы по "пальчикам" выдаются только в затяжных телевизионных сериалах, от которых даже у полных дебилов скулы воротит.
- Ну-у, насчет трех лет, это ты лишку дал, - попытался усовестить друга Голованов, - а вот насчет ближайших дней… Короче, потерпи маленько, не ты один задом ерзаешь.
Пропустив мимо ушей пассаж насчет "ерзающей задницы", Агеев все-таки не удержался, чтобы в свою очередь не подковырнуть Голованова:
- Я-то, Сева, потерплю, мне, молодому да красивому, особо спешить некуда. Но боюсь, как бы командный состав нашей "Глории" кипятком не изошел. Думаю, что та зачистка, которую провели в моей берлоге, не одного меня касается.
- Ладно, не бубни, - осадил Агеева Голованов, не выносивший, когда его причисляли к "командному составу" агентства. И тут же: - Надеюсь, что эту ночь почивал спокойно?
- Как младенец.
- Вот и молодец. А я полночи с зубами мучился, всю водку выпил, которая в доме была.
- Счастливый, - скорбно вздохнул Агеев. - А у меня ни водки в доме, ни боли зубной во рте.
- Где, где? - опешил Голованов.
- Ну не в жопе же!
- Дурила, - рассмеялся Голованов и отключил связь.
На том и держимся, пробормотал Агеев, и его лицо вдруг расплылось в широченной ухмылке.
Закрыв за собой входную дверь и проверив довольно примитивную, однако вполне надежную "секретку", которую он ставил теперь на случай очередного появления незваных гостей, Агеев спустился к машине, повернул ключ замка зажигания, и пока прогревался движок, размышлял о том, что он, видимо, погорячился, заявив Голованову, что он уже практически успокоился, и время, мол, все расставит по своим местам. Конечно, хотелось бы так думать, бравируя своей непробиваемостью, однако в душе продолжали скрести кошки, и он даже в зале "Геркулеса", отрабатывая со своими учениками броски, подсечки и удары открытой стопой, не переставал думать о непонятном визите незваных гостей, непонятно что искавших в его квартире и непонятно зачем рывшихся в его документах и бумагах. И именно эта непонятность, которую невозможно было чем-либо объяснить, держала его в подвешенном состоянии, накручивая при этом черт знает какие мысли. Теперь он перепроверялся, когда ехал по Москве, пытаясь засечь идущий за ним хвост, и время от времени ловил себя на том, что в нем уже нет прежней уверенности в себе, а сам он, словно сжатая до предела пружина, готовая стремительно разжаться в любой момент.
И вот этого он, пожалуй, боялся более всего.
"Разогревшись" на первой группе своих учеников, половина из которых могла похвастаться обвисшими животами и едва-едва держала удар, Агеев прошел в "кают-компанию", где в свободное время можно было и чайком побаловаться, и "козла" с коллегами забить, и сплетни городские послушать, однако там скучал только привычно угрюмый Али, и Агеев, дабы только не видеть этой рожи, вновь вернулся в зал. Койот, как за глаза звали Али, видимо, не собирался прощать своему обидчику проигранного на первых же секундах боя, и, судя по всему, только ждал выгодного для себя момента, чтобы поквитаться с ним. Хотя, впрочем, Агееву порой казалось, что за этим кроется нечто более серьезное, чем простая обида за проигранный бой. Когда, порой, они встречались глаза в глаза, и без того темные зрачки койота чернели еще больше, и Агеев уже начинал сомневаться в его психике.
Он лютой ненавистью ненавидел нового тренера по рукопашному бою, и этому невозможно было дать разумное объяснение. Хотя, впрочем, сам себя осаживал Филипп, у него у самого могла поехать крыша, когда видится черт знает что, а белое кажется черным.
В дальнем углу спортивного зала обрабатывали "груши" двое юнцов из начинающих, группу которых вел хороший самбист, в недалеком прошлом Заслуженный мастер спорта СССР Артем Иванович Ильин, и Агеев, чтобы никому не мешать, опустился в продавленное кожаное кресло, наблюдая, как работают ребята. И невольно подумал о том, что в столь же недалеком прошлом они могли бы заниматься в секции самбо или того же бокса совершенно бесплатно, то теперь… М-да, по нынешним временам это удовольствие стоило денег, и довольно немалых.
Еще подумал о том, что несмотря ни на что, неплохо было бы и чайку попить, и уж было поднялся с кресла, как вдруг скрипнула дверь, за которой скрывался кабинет Абдураимова, и на пороге застыл сам хозяин "Геркулеса". Увидел поднимающегося с кресла Агеева, видимо удивился, что он здесь, а не в "кают-компании", и тут же поманил его рукой.
Агеев привычно оттолкнулся руками от подлокотников кресла и пока пересекал зал, его не покидало довольно неприятное ощущение от остановившегося на нем пристального взгляда. Ощущение было такое, словно Абдураимов решал какой-то очень важный для него вопрос и теперь хотел лишний раз убедиться в том, что он не ошибся в своем выборе.
"Тоже неплохо", - мысленно пробурчал Агеев, уже в свою очередь наблюдая, как "оттаивают" жестко-колючие глаза хозяина клуба, а также пытаясь догадаться о причине столь повышенного интереса к его скромной персоне. Вроде бы за те дни, что он работал в этом клубе, он не давал повода сомневаться в своей "лояльности" к хозяину "Геркулеса", а те крохи, которые он наскреб о Крупенине, как о бывшем тренере, не могли дать повода о его излишней любознательности.
Тогда, что?
Впрочем, стоило ли забивать свои мозги всякой дрянью, и он застыл в метре от своего работодателя, почтительно склонив голову немного набок. Вроде бы ни к чему не обязывающая поза, и в то же время…
Абдураимов оценил ненавязчивую скромность своего тренера. Видимо, на правах хозяина, легонько толкнул кулаком в плечо и продолжая оставаться все тем же отцом-кормильцем, который только тем и живет, что заботится о своих работниках, спросил отрывисто-каркающим голосом, который у Агеева моментально ассоциировал то с Чечней, а то и с Афганистаном:
- Свободен сейчас?
- Да, мои уже отработали. А следующая группа только через полчаса.
- А чего ж чай не пьешь? - удивился было Абду-раимов, однако тут же догадался, что задал глупый вопрос, и его голос стал еще более жестким: - Ты того… ты все-таки, офицер и умный мужик. Не надо конфликтовать с Али. Сам понимаешь, все эти внутренние разборки нам ни к чему.
- Я?! Конфликтую? - повел уже свою собственную игру Агеев. - Да я ему слова лишнего за все этот время не сказал! А возненавидеть меня только за то, что он на полу оказался?
И он развел руками, давая тем самым понять, что если мерить всех бойцов подобной меркой, тогда лучше на ринг не выходить или на тотами.
- Ладно, все об этом, - закруглил, видимо, и для него самого неприятную тему Абдураимов, жестом приглашая Агеева в свой кабинет. Поплотнее прикрыл дверь, спросил все тем же хриплым клекотом: - Кофе? Чай? Правда, зеленый. Или, может?…
"Ни хрена себе!" - мысленно отреагировал Агеев. За те несколько дней, что он проработал в клубе, он что-то не мог припомнить случая, чтобы хозяин "Геркулеса" пригласил кого-нибудь из тренеров в свой кабинет чайку с кофеем отведать, не говоря уж об "или может…". Да и тот же Ильин, "тренер из старослужащих", как-то признался в разговоре, что Му-стафа едва ли не в баи себя возвел, а на тренерский состав смотрит, как на рабочее быдло, которому можно в любой момент и ногой под задницу дать. И вдруг подобный пассаж.
- Можно, конечно, и кофейку, - не мог отказаться Агеев. - Если, конечно, это не затруднит хозяина.
- Не затруднит, - хмыкнул Абдураимов, проходя к двери, которая вела из его кабинета в "кают-компанию". - Сделай нам кофе. Два.
Слышно было, как пробурчал что-то на своем языке Али, и Абдураимов закрыл дверь.
- Садись, - кивнув на кресло у журнального столика, пригласил он Агеева, размещаясь напротив. Помолчал, видимо, обдумывая, с чего лучшего начать разговор, и вдруг с хитринкой в глазах посмотрел на Агеева.
- Значит, говоришь, деньги нужны?
Агеев только плечами пожал. Мол, найди, мил человек, такого дурака, которому они не нужны.
Хозяин "Геркулеса" правильно понял этот жест. Сейчас они говорили на языке, понятном им обоим.
- И большие, говоришь, деньги нужны? Агеев невольно усмехнулся.
- Ну-у, это смотря какими мерками мерить. Если мерками тех братков, которые в Греции коттеджи скупают, то это просто копейки, а если мерками тех, кто от получки до получки рубли сшибают, то это, пожалуй, состояние.
И снова Агеев почувствовал на себе оценивающий взгляд Абдураимова. Словно приценивался, на какую сумму может потянуть бывший спецназовец.
- Сам-то, надеюсь, рубли не сшибаешь? Спросил, что по морде врезал, и на это надо было хоть как-то отреагировать.
- Что, обидеть хочешь? - нахмурился Агеев и на его лице застыла маска каменного изваяния.
- Аллах с тобой! - искренне возмутился хозяин "Геркулеса", видимо, сообразив, что перед ним сидит не третьеразрядный тренер-любитель, осчастливленный одним только тем, что его допустили к работе с ожиревшим конгломератом, а капитан запаса ГРУ, которого учили уму-разуму величайшие специалисты своего дела, и который сам может ставить любые условия. - Аллах с тобой! Я просто хотел уточнить, на какую сумму мне рассчитывать.
"А вот это уже интересно", - мысленно отреагировал Агеев, даже не ожидавший, что более чем осторожный и по-восточному хитрый Абдураимов пойдет с ним на прямой контакт, чтобы использовать потенциал сорокалетнего спецназовца. Так что главное сейчас, не переиграть.