- Так бы и говорил сразу, - миролюбиво улыбнулся Агеев. - А то… сколько да в какой валюте? Валюта, естественно, современная - евро. Хотя, впрочем, при отсутствии таковой могу и зеленью взять. А вот сколько?…
Он покосился на хозяина "Геркулеса" и на его губах застыла усмешка.
- Послушай, Мустафа… Кстати, ты позволишь мне так тебя называть?
- О чем речь!
- Так вот, может перестанем, наконец-то, в жмурки друг с другом играть? Говори, что за работа, а я тебе уже и цену скажу. Такую, естественно, чтобы ни тебе, ни мне обидно не было.
И снова он почувствовал на себе все тот же прощупывающий взгляд острых, как лезвие бритвы, глаз. Судя по всему, Абдураимов рассчитывал на совершенно иной поворот в разговоре, и то, что инициатива перешла в руки Агеева, человека, которого он в общем-то еще плохо знал, заставляло его оставаться предельно осторожным. По крайней мере именно так показалось Агееву, и подобный поворот не устраивал, пожалуй, даже его самого.
- Послушай, Мустафа, - уже совершенно иным, покладистым тоном продолжил он. - Мне действительно сейчас нужны деньги, однако не ахти какие. И поэтому… короче говоря, сколько заплатишь, столько и заплатишь, в обиде не буду.
Подобный поворот, кажется, устраивал хозяина "Геркулеса" и в его глазах, пожалуй, впервые за все время со дня знакомства, Агеев заметил вполне доброжелательную смешинку.
- Тогда - хоп! Но могу заверить тебя сразу, в накладе не останешься.
- Договорились, - принял его игру Агеев. - Что за работа?
- Пара контактных боев.
- Без проблем. Где?
- В довольно приличном клубе.
- Закрытом?
- Естественно.
- Когда?
- Днями. Более точно скажу завтра.
- Условия? Я имею ввиду степень контакта. Абдураимов развел руками.
- Этот вопрос мы еще не обговаривали, но…
В этот момент в дверях появился Али с подносом в руках, на котором исходили паром две чашечки с кофе, и стараясь не смотреть на Агеева, поставил чашечки на журнальный столик. Спросил сквозь зубы, почти выдавил из себя:
- Что-нибудь еще?
- Все, свободен.
Дождался, когда Али закроет за собой дверь в "кают-компанию", и только после этого повернулся лицом к Агееву.
- Ты того… постарайся все-таки помириться с ним. Али хоть и койот, но человек он все-таки неплохой. Помирись, очень тебя, прошу.
В словах Абдураимова прозвучали какие-то просящие нотки, и на это не мог не обратить внимание Агеев. К тому же, он впервые услышал, чтобы хозяин "Геркулеса" назвал своего верного присяжного койотом, причем неизвестно какой ипостаси, и это тоже не могло не насторожить его.
- Так я, вроде бы…
- Знаю! И все-таки, очень тебя прошу.
Абдураимов покосился на своего тренера вопросительным взглядом и как-то очень просто предложил:
- Так может все-таки, по пятьдесят капель? Коньячку… французского.
В "Глории" предпочитали армянский коньяк, причем армянского розлива, однако не станешь же рассказывать хозяину кабинета о своих пристрастиях, и Агеев утвердительно кивнул.
- Можно и коньячку. За победу.
На губах Абдураимова расползлась довольная улыбка.
Вернувшись вечером домой, Агеев проверил, не нарушена ли "секретка", и убедившись, что его, кажется, оставили в покое, достал из спортивной сумки прикупленную по дороге бутылку коньяка - не гоже как-то офицеру ГРУ накладывать на благородный французский коньяк столь любимую им "крис-талловскую" водку, и сунул голову в холодильник, рассчитывая найти в нем хотя бы баночку завалявшихся шпротов.
Нашел. А вместе со шпротами накопал в холодильнике "хвостик" сырокопченой колбасы и вполне приличный лимон, порезав который уже можно было сервировать стол…
После игольчато-обжигающих струек горячего душа, которые моментально сбросили остатки дневной усталости, он насухо обтерся своим любимым махровым полотенцем, накинул на плечи футболку и только после этого позволил себе откупорить бутылку. В нос ударил терпкий коньячный запах, и Агеев, впервые, пожалуй, за весь день, почувствовал, как начинает отпускать понемногу напряженная усталость прошедшего дня.
Наполнил коньяком хрустальную рюмку и неторопливыми глотками выцедил ее до дна.
Когда, наконец-то, окончательно почувствовал себя человеком, составил на поднос все тарелочки с бутылкой, перебрался вместе с мобильником в большую комнату и окончательно обосновался в своем кресле перед телевизором, решив звонить Голованову.
Выслушав рассказ Агеев о том предложении, которое ему сделал хозяин "Геркулеса", Всеволод Михайлович удовлетворенно прицокнул языком.
- Выходит, бои без правил?
- Получается, что так.
- И выходит, все-таки прав был я, когда предположил, что Стас Крупенин…
- Командир, ты всегда прав, - хмыкнул на это Агеев. - А вот что касается Крупенина?… Похоже, что его действительно использовали по найму, но убийство… В общем, не вяжется здесь что-то, нестыковка какая-то получается.
- С чего бы это вдруг? - искренне удивился Голованов. - Бои без правил оттого так и называются, что они без правил. А если в предварительных условиях было оговорено, что можно и насмерть добивать…
Он замолчал, однако и без того было ясно, что он хотел сказать.
- И все-таки… - не очень-то спешил соглашаться с Головановым Агеев, вороша в памяти самые тонкие, самые, казалось бы, незначительные, и в то же время весьма значимые нюансы разговора с хозяином "Геркулеса". - Я даже не сомневаюсь, что Кру-пенин дрался в этих самых боях без правил, как не сомневаюсь и в том, что именно мной Абдураимов хотел бы заткнуть образовавшуюся дыру в своем бизнесе, но ставить новичка на место убитого, если тот действительно был убит на ринге, это, прости меня за каламбур, уже полная жопа. А самбист этот на полного дебила не похож.
- Выходит, сомнения грызут? - с язвинкой в голосе уточнил Голованов.
- Ну, не то чтобы очень уж сильно грызут, - хмыкнул Агеев, - однако окончательные выводы делать рановато. Я имею ввиду относительно убийства Крупенина.
- В таком случае от меня-то тебе что надо? - уже окончательно обиделся Голованов. - Твои сомнения - тебе их и разгребать.
Замолчал было, но видимо поняв, что сморозил глупость, и что Агеев просто так звонить не будет, пробормотал негромко:
- Извини, Филя. Нервы ни к черту стали.
- Лечиться бы надо, - не упустил своего Агеев.
- И тебе тоже не мешало бы. Кстати, где проходят бои?
- Не знаю. Мустафа, судя по разговору, еще не совсем доверяет мне, а я не стал его расспрашивать. В общем, к субботе, думаю, все прояснится.
О встрече с Турецким подумывал и Плетнев, правда по совершенно иной причине чем Александр Борисович. Тот клубок, который он, якобы, стал разматывать, не самом деле затягивался в более тугой узел, расшнуровать который ему одному уже было не под силу, и он это осознавал. Работать мешали родственные и просто дружеские отношения ведущих сотрудников шумиловской фирмы с хозяином, которые вставали на пути Плетнева всякий раз, когда надо было прижать того или иного разработчика "Клюквы", будь она проклята. И самый красочный пример тому - разговор с Савиным, на которого показал Модест.
… В то утро он самолично пришел в лабораторию Савина, заставленную клетками с подопытными грызунами, и довольно учтиво произнес:
"Поговорить бы надо".
"Да, конечно, - встрепенулся Савин, и не надо было изучать основы психологии, чтобы догадаться о его излишней нервозности. - Только о чем? Я ведь и так уже все рассказал".
"Да, конечно. Но я бы сделал маленькую поправку: вы не рассказали главного".
"Я. я не понимаю вас".
"Почему вы не сказали, что порезали о стекло руку?"
"Что?… Какое стекло? - вскинулся на него Савин. - Я уже сказал вам, что это был ожог".
"Да, но у вас и халат был в крови".
"Ну и что с того? Я обжегся о колбу с азотом. Вы никогда в детстве не прижимали язык к железу на морозе? А здесь минус двести… У меня открытая рана".
"Пусть будет так. Но вы сказали, что не вышли потому, что перевязывали рану. А между тем, на полу около хранилища была кровь. Причем еще до того, как там появились свидетели".
"Кто это вам сказал?" - вскинулся Савин.
"Вы объясните мне, что вы там делали?"
Он хорошо помнил, как замялся Савин, и после затяжной паузы произнес:
"Хорошо… Я выбежал, когда услышал звон разбитого стекла, рядом с лабораторией… Увидел разбитое окно и сразу же подбежал к нему. Подумал было, что кто-то бросил камень, и в тот момент… В общем, нечаянно порезался о стекло".
"И что? Вы увидели кого-нибудь?"
"В том-то и дело, что нет. Видимо, этот кто-то уже успел скрыться за углом ближайшего здания. - Он замолчал, видимо вспоминая что-то, и не очень уверенно добавил? - Правда, я заметил под окном какой-то продолговатый предмет, похожий на урну, но людей… людей там не было".
"Хорошо, допустим, я вам поверил. Но почему в таком случае вы побежали обратно?"
Савин замялся и было видно, что ему не очень-то приятно отвечать на этот вопрос.
"Я… я испугался, что меня застанут около окна, и…"
"И подумают, что это вы разбили окно?"
"Да".
"Но почему? У вас что, проблемы с совестью?" Савин молчал, и он вынужден был сказать ему: "Подписку о невыезде я, конечно, с вас взять не могу, но… У меня к вам просьба… не покидайте пока что города".
И вот теперь… Плетнев даже не сомневался, что Савин пожалуется Шумилову, и все это надо было переговорить с Турецким.
Глава 7
"Не имей сто рублей, а имей сто друзей".
Пословица, казалось бы, старая, дошедшая до наших дней из Бог знает каких глубин, но и по нынешним временам, когда во главе угла воцарился Их Превосходительство Доллар, она не потеряла даже в новой России своего истинного значения. И Голованов смог убедиться в этом еще раз, когда на его стол в офисе "Глории" легло заключение дактилоскопической экспертизы, проведанной в Экспертно-крими-налистическом Центре Главного управления внутренних дел Москвы.
"На Ваш запрос отвечаем…"
Сдерживая "нетерпение души" и в то же время перескакивая глазами с абзаца на абзац, Голованов задержался на последних строчках "заключения", удовлетворенно хмыкнул и уже более спокойно перечитал еще раз.
- Ну вот, а ты говорила, что больно будет, - пробормотал он уже действуя в автоматическом режиме, выбрал из стопки фломастеров красный. Перечитал "заключение" еще раз и жирно подчеркнул фломастером несколько слов, на которые, в первую очередь, должны были обратить внимание Агеев с Ириной Генриховной.
"…Леча Декушев, вор-рецидивист, специализация - квартирные кражи, кличка - Ингуш…"
Итак, Леча Декушев, сорок один год. Уроженец города Назрани, из-за чего, видимо, и поимел погоняло Ингуш. Вор-рецидивист, поимевший за спиной четыре ходки на зону.
Что и говорить, фигура серьезная. Домушник такого класса на мелочевки размениваться не будет и на квартирный "скачок" так просто не пойдет. И хотелось бы знать, с чего бы это Ингуш надумал пощупать довольно скромную квартиру на четвертом этаже стандартного дома, окна которой вряд ли могут привлечь внимание уважающего себя специалиста. Ни дорогих стеклопакетов, которые могли бы навести на эту квартиру, ни дорогостоящей "тарелки" спутниковой связи, ни… Короче говоря, ничего такого, что могло бы говорить о повышенном благосостоянии хозяина этой квартиры. Даже отсутствие сигнализации на двери говорило само за себя. И при всем при том.
Загадка, ответ на которую напрашивался сам по себе, хотя и не хотелось в это верить.
Филипп действительно под колпаком, и кому-то, видимо, нужны неопровержимые факты. Чего?… Господи, сплошные отточия, на которые пока что не было ответа. Правда, в одном можно было не сомневаться, жизнь Агеева в опасности, и тот факт, что за ним уже велась слежка, нельзя было сбрасывать со счетов.
Ингуш, несмотря на свой авторитет, являл собой всего лишь исполнителя, задача которого сводилась к тому, чтобы профессионально вскрыть входную дверь и также профессионально закрыть ее, когда будет дана команда "отбоя". Теперь надо было знать еще и того, на которого конкретно работал Леча Де-кушев, и кто рылся в документах и бумагах Агеева, когда расслабившийся Ингуш бродил по квартире и вздыхал горестно, прикидывая на глаз, чем бы здесь и можно было попользоваться, окажись он в этой берлоге один.
Задачка со многими неизвестными, на которую пока что Голованов не видел ответа.
Размышляя о том, кто бы помог ему в этом разобраться, он чисто автоматически потянулся рукой за мобильником и сам того не осознавая набрал номер мобильного телефона Турецкого.
- Александр Борисович: Всеволод Михайлович беспокоит. Не разбудил, надеюсь?
Мобильник отозвался знакомым бархатистым рокотком, в котором звучали нотки наигранной обиды:
- Разбудил… Издеваться изволите, Всеволод Михайлович? Греш-но-о-о… грешно над несчастным пенсионером насмехаться. Бог не простит. - И тут же добавил иным тоном: - Рад слышать! Не поверишь, только что сам хотел тебе звонить.
Это уже было что-то новое в настроении Турецкого. Если Голованову не изменяло чутье, то Турецкий уже по-настоящему тосковал по "Глории".
- Что, в старое стойло потянуло? - с добродушной ухмылкой в голосе спросил Голованов.
- Потянуло, - скромно признался Турецкий. - Даже сон какой-то приснился, завязанный на "Глории".
- Даже так? - "удивился" Голованов, и в его голосе появилась едва заметная язвинка: - Так кто же тебе мешает?…
Турецкий не дал ему договорить.
- Все, Сева, будя! Как говорится, повздыхали и хватит.
На этот раз в его голосе уже звучали жесткие нотки.
- Хорошо, - согласился с ним Голованов. - Будя, так будя. Как говорят в Париже, баба с возу - кобыле легче. Однако я могу надеяться, Ваше Превосходительство, иной раз за помощью к вам обратиться? Или хотя бы за консультацией. Все-таки, важняк Генеральной прокуратуры! Не каждому доводится с такими людьми за ручку здороваться.
- Издеваешься?
- Издеваюсь, - признался Голованов.
- А зачем с бабой сравнил?
- Чтобы больнее сделать.
- Но я надеюсь…
"Ах, ты жучило! - хмыкнул Голованов, довольный собой. - Зацепило, значит".
- Но я все-таки надеюсь, что это не так на самом деле? - продолжал давить Турецкий, уязвленный тем, что его сравнили с балластом.
- Саша! Александр Борисович… - с тоской в голосе протянул Голованов. - Вы же все отлично знаете и все-то прекрасно понимаете. И тот факт, что я звоню вам в столь ранний для уважаемых пенсионеров час, лишний раз говорит о том, что…
- Господи, вот же трепало! - грохотнул раскатистый басок Турецкого, и чувствовалось, что ему приятно слышать, как распинается в изысканных "экивоках" Голованов. - Ладно, сыщик, приехали. Колись, с чего бы вдруг решил потревожить пенсионера?
Выслушав короткий и в то же время довольно емкий рассказ Голованова, Турецкий какое-то время молчал, анализируя услышанное, затем произнес негромко.
- Задачка!
- Вот и я о том же.
- М-да. И насколько я догадываюсь, время здесь против нас.
Турецкий сказал "нас", и на это не мог не обратить внимания Голованов.
- Совершенно верно, - подтвердил он. - К тому же сам Филипп начинает нервничать, хотя и старается показать, что вся эта чехарда его не колышет. И я боюсь…
Однако Турецкий уже, казалось, не слышал Голованова, начиная выстраивать свою собственную линию расследования.
- Думаю, без Яковлева нам здесь не обойтись, - как бы рассуждая сам с собой, негромко произнес он, что заставило насторожиться Голованова.
- Ты имеешь ввиду начальника МУРа?
- Естественно! Кого же еще?
- Не хотелось бы, - вздохнул Голованов.
- Почему?
- Ты же знаешь, мы ведем сейчас дело, которое…
- Убийство Крупенина?
- Да.
- Ну, это, положим, я возьму на себя, - как о чем-то давно решенном сказал Турецкий, - а без помощи Яковлева нам здесь действительно не обойтись.
Он уже не слушал возможных возражений Голованова, и его голос, до этого момента почти бесцветный, набирал столь присущие ему волевые нотки:
- А посему решим так. Я связываюсь с Яковлевым, излагаю ему свою личную просьбу, ну а потом уж… Короче говоря, будем действовать по обстановке.
Голованов хотел было сказать, что "бутылка за мной", однако посчитал за лучшее промолчать. Александр Борисович Турецкий, впервые за все то время, как его спровадили на пенсию и он ушел из дома, начинал "въезжать" в привычную ему тему сыска.
Спроси кто-нибудь Турецкого, с чего бы это он вдруг засуетился, словно девица-дурнушка на выданье, после телефонного звонка Голованова, он бы не смог дать точного ответа. Возможно, он стал осмысливать, что не так уж все и плохо в подлунном мире, как могло бы показаться в тот момент, когда он, проснувшись, вдруг осознал, что уже никому не нужен в прокуратуре, которой отдал годы своей жизни, что кроме Генеральной прокуратуры есть еще и его любимая "Глория", в которой он всегда будет востребован как профессионал. Он боялся в этом признаться даже себе, любимому, не говоря уж о друзьях-товарищах, что время от времени, причем именно днем, а не ночами, ловил себя на мысли о том, что, возможно, у него действительно поехала крыша, когда он приревновал Плетнева к Ирине. Возможно! Все возможно. Однако как бы там ни было, но звонок Голованова заставил его встряхнуться, да и жизнь теперь казалась не столь унылой, пустой и бессмысленной, как прошедшей ночью.
Заварив чашечку кофе, и сдобрив его армянским коньячком, он потянулся за телефонной трубкой.
Объяснив секретарше Яковлева, кто он и что он, попросил передать Владимиру Михайловичу, чтобы тот перезвонил ему, как только посчитает нужным, и едва успел положить трубку на рычажки, как раздался звонок, и в трубке послышался знакомый голос начальники МУРа.
- Александр Борисович? Мог бы и по прямому позвонить.
В голосе генерала звучала наигранная обида.
- Каюсь, товарищ генерал, каюсь, - хмыкнул Турецкий, которому этот звонок в данный момент был подобен бальзаму, каплю которого пролили на раненое сердце. - Обещаю, в следующий раз…
- Ладно, прощаю, - громыхнул добродушным баском Яковлев и тут же справился о здоровье Ирины Генриховны, чем явно озадачил Турецкого. Он то думал, что о его разрыве с Ириной знает добрая половина Москвы, по крайней мере той Москвы, которая находится в районе Бульварного кольца, а оно оказывается вовсе и не так.
И опять его пронзила неприятно-жгучая мысль о том, что может быть он действительно свалял дурака, когда приревновал жену к Антону Плетневу. Однако времени на самоанализ и самобичевание не было, - Яковлев ждал ответа, и он, промямлив что-то нечленораздельное, постарался как можно короче изложить причину телефонного звонка.
Замолчал было, однако вспомнив, что не сказал главного, устало добавил:
- Думаю, Ингуш не та фигура, чтобы просто так по чужим квартирам шастать. И если он…
- То есть, - видимо анализируя полученную информацию, уточнил Яковлев, - есть мнение, что он исполнял чей-то заказ?
- Совершенно точно.
- И не исключено при этом, что идет охота за Агеевым?
- Да.