То, что до появления на горизонте Георгия она успела приобрести немалый жизненный опыт, Елена никогда не скрывала. О имевшем место замужестве с "ловцом прописки и квартиры, подонке Ленечке" - притче во языцех Леночкиного папы, Станислава Юрьевича, - Георгию было сообщено еще до женитьбы. "Уж извини, каких только глупостей не наделаешь по молодости. Но… Я все тебе рассказала и… больше никогда не хотела бы возвращаться к этой теме".
Рассказала Леночка, разумеется, лишь то, что сочла нужным, изложив в то же время кое-какие детали своей биографии весьма приблизительно. Ну в самом деле, кто же будет мужикам, особенно потенциальным кандидатам в мужья, выкладывать всю свою, так сказать, девичью подноготную?
И первое замужество было не совсем замужеством, ибо за пару дней до регистрации законного брака папа застукал "мерзавца Ленечку" на своей секретарше - "своей" в самом широком смысле слова - и… целомудренно возмутился: "Как кобель кобеля - охотно готов тебя понять, как отец невесты - извини! Чтоб духу твоего больше не было ни у меня в доме, ни в институте! Серьезный и уважительный повод к твоему увольнению кадровики уж как-нибудь найдут. На "волчьем билете" настаивать не буду, не беспокойся и помни мою доброту". И покатил Ленечка назад в свой Зачуханск или в нечто столь же цивилизованное и "столичное".
А у Леночки - по официальной версии - от пережитого стресса случился выкидыш. Ну на самом-то деле это был не выкидыш, а аборт, сделанный, кстати, несмотря на всю блатную и финансовую подкладку, не очень удачно, и избавлялась Леночка, скорее всего, не от последствий без пяти минут супружеской связи с провинциальным Казановой, а от плода краткосрочной, но бурной и страстной увлеченности новомодным философом, гением и пророком Ефимом Чурковым.
Господи, ну кому же придет в голову обременять влюбленного жениха, а в дальнейшем молодого мужа знанием таких скучным, никчемных, да и вообще никому не нужных подробностей?
Впрочем, в случае с Георгием Жаворонковым Лена, безусловно, шла на определенный риск. И истоки его коренились в "конторской" принадлежности Георгия. Как человек разумный и прагматичный, без идеалистического идиотизма воспринимающий существующую в стране ситуацию, Леночка прекрасно понимала, что стоит Георгию, что называется, "ковырнуть мизинцем" - и у него на столе будет лежать ее полнейшее досье, начиная с первых, фигурально выражаясь, "гуканий" в роддоме и кончая восемью стихотворными строчками, произнесенными пару дней назад в виде тоста на юбилее фотографа и графика Юры Сойкина. Но зрелая и опытная женщина с тонкой интуицией и незаурядным психологическим чутьем, Елена, тогда еще Литвинова, была убеждена, что такой человек, как Георгий, не пойдет на унизительное ворошение грязного белья, а следовательно, умеренное количество "лапши на уши" успешно приживется. И она не ошиблась в Георгии.
В первый период замужества Елена Жаворонкова была, можно сказать, вполне довольна своей жизнью. Муж, безусловно, по-своему любил ее: степенно, уравновешенно, даже как-то вдумчиво - в полном соответствии с его сдержанным и замкнутым характером. Елену это вполне устраивало. Все ее просьбы неукоснительно выполнялись, к постоянно оказываемым знакам внимания и уважения она настолько привыкла, что день, прошедший без подношения цветов или какого-либо подарка-сувенира-сюрприза, воспринимался как нечто выходящее за рамки обычного. Финансово она чувствовала себя достаточно свободно. А учащающиеся командировки Георгия Федоровича за границу успешно помогали решать вопросы гардероба, почти не прибегая к услугам местных барыг-спекулянтов: аккуратный и педантичный Жаворонков, снабженный каталогами (им же привезенными в прошлую поездку), точными указаниями и размерами, очень быстро научился рационально производить необходимые покупки.
Анализом же собственного отношения к мужу Елена Станиславовна предпочитала себя не утруждать. Безусловно, ни о какой влюбленности речь не шла. Но то, что она испытывала к Георгию, человеку надежному и добропорядочному, определенную привязанность, сомнения не вызывало. Конечно же Жаворонков, лишенный какой-либо броскости, яркости, резко отличался от людей привычного ей круга: художников, артистов, журналистов, с их постоянными творческими импульсами, всплесками фантазии, иррациональными порывами. (Но в скобках заметим: всегда ли подобное отличие бывает непременно в худшую сторону - это еще вопрос.) К тому же Георгий Федорович умел очень цепко, на лету схватывать и усваивать новую информацию - профессионал, ничего не скажешь! - никогда не торопился с высказыванием в малознакомом обществе своих суждений, а уж если и произносил пару коротких фраз, то всегда к месту и по делу. Лене, что называется, не приходилось за него краснеть. Напротив, среди ее приятелей и знакомых он пользовался репутацией спокойного, немногословного, но очень разумного и эрудированного человека. Собственно, так оно и было на самом деле.
Первые годы, когда супруги проводили вместе практически все свободное время, а в течение рабочего дня успевали еще перекинуться пару-тройку раз несколькими словами по телефону, возможность какого-либо флирта или романа "на стороне" исключалась сама собой. Вообще-то Лена и до замужества не отличалась какой-то повышенной любвеобильностью. Разумеется, у нее было несколько различной продолжительности и различной степени влюбленности связей. Но сказать, что эта сторона жизни составляла для нее нечто неотъемлемое и насущно необходимое, никак нельзя. И потом, в конце концов, она действительно была толковым и образованным искусствоведом и вкладывала в свою работу немало сил, энергии и времени. Иное дело - когда Георгий в значительной степени отстранился от светских развлечений супруги, предоставив ей возможность проводить время по собственному усмотрению. Яркая, эффектная женщина, появляющаяся в обществе в одиночестве, конечно же сразу стала объектом повышенного внимания многочисленных богемных и светских "вольных стрелков". Их не отпугивало даже хорошо всем известное служебное положение мужа независимой и держащейся достаточно неприступно холеной красавицы. Ну и что, в конце концов? Ну муж-гэбист, но павлиний-то хвост распускается не перед ним, а перед его супругой. Это что, государственная измена? Да плевать мы на них хотели! Церберы поганые!
Но уж кто не хотел ни на что плевать - так это сама Елена Станиславовна. Она прекрасно понимала, что за ней пусть и вторым планом, не как за основным объектом наблюдения, но постоянно приглядывают, что любой сочтенный компроматом факт будет тут же зафиксирован и, даже если не попадет немедленно на стол к Георгию Федоровичу, сохранится в анналах и вполне вероятно, что когда-нибудь все-таки да и "выстрелит". К тому же, честно говоря, ни одного достойного кандидата в любовники, способного заставить потерять голову, кинуться в безрассудную, а в ее случае и небезопасную, авантюру, на горизонте не просматривалось. Так, обычные и уже порядком примелькавшиеся и надоевшие премьерно-вернисажные шаркуны. Заехать с кем-то из них после спектакля в ресторан - ради бога! Не возбраняется. Мы - женщины современные и эмансипированные. Но до определенного предела. Далее - ни-ни! Чтоб в отчете потом все выглядело скромно, достойно и внушительно: "00.10. В сопровождении N покинула "Славянский базар". 00.20. Села в такси. 00.45. Вышла у своего дома и поднялась в квартиру". Такая "индульгенция", да еще подписанная должностным топтуном, повесомее "пояса верности" будет. Лишь один раз позволила себе Леночка "дать слабину".
Уж больно сладкозвучно распевал стремительно покоривший столицу стройный, гибкий, белокурый забайкальский гений! Дала слабину и… была жестоко разочарована. Обаятельный, артистичный и выглядящий со сцены столь соблазнительно новоявленный Орфей оказался грубым, примитивным, почти что на уровне дикого, необразованного неандертальца, жеребцом, а вместо романтического любовного свидания имела место поспешная случка на квартире одной из Леночкиных приятельниц. Происшедшее отрезвило и без того достаточно трезвомыслящую и разумную Елену Станиславовну.
Физиологической потребности разнообразить свою сексуальную жизнь она не испытывала. Георгий Федорович, надо сказать, при всей его сдержанности и умеренности, в интимной жизни раскрывался совсем с другой стороны. И потом, Елена Станиславовна, защищенный кандидат наук, старший научный сотрудник, начавший набрасывать заметки к докторской диссертации - и на этот раз это будет уже точно "ее" тема; политическая ситуация в стране, кажется, "теплела", а Казимир Малевич и его окружение все-таки не "враги народа", - теперь уже и сама была заинтересована в том, чтобы упрочить свой семейный союз рождением ребенка. И она хотела на все сто процентов, а может быть даже и больше, быть уверенной, что отец ребенка - именно Георгий Федорович, а не какое-то случайное увлечение. Не то чтобы она так уж испытывала неудержимую тягу к материнству, но годы шли, возраст начинал приближаться к критическому. Как ни крути, но "пора, мой друг, пора!". И вот тут обнаружилось, что уже почти желаемый ребенок весьма проблематичен.
Первые годы замужества Елена активно использовала различные предохранительные средства: ставились и удалялись какие-то пружинки, поглощались привозимые из-за кордона новомодные противозачаточные пилюли. Нет, к добыванию и доставке этой зарубежной продукции Георгий Федорович не имел никакого отношения: Елена не считала необходимым информировать его о столь сугубо женских делах, тем более что реакция Георгия на все эти идущие вразрез с его стремлениями и желаниями ухищрения была ей прекрасно известна. Но, наконец немного переведя дух после защиты, в полной мере насладившись собой как кандидатом искусствоведения, Елена Станиславовнаприняла волевое решение: все, рожаю. Немедленно были отменены все защитные прибамбасы, и Леночка начала ожидать естественного результата: не слишком желанной, но - уже никуда не денешься! - запланированной и неизбежной беременности. Месяц, два, полгода, год… Безрезультатно.
Вскоре первоначальное недоумение сменилось уже достаточно серьезной озабоченностью. Неужели же поспешное решение, принятое в ранней юности, действительно привело к такому необратимому итогу, как бесплодие? Вновь врачебные консультации, обследования, различные препараты. Только теперь преследовалась уже прямо противоположная цель. И вновь Елена предпочитала в одиночестве переживать все свои тревоги и сомнения, ни словом, ни полусловом не намекая мужу на уже волнующую и беспокоящую ее ситуацию.
Все медицинские показания с ее стороны были вполне благоприятны. А поэтому врачи все чаще и чаще начинали поговаривать о необходимости супругу пройти соответствующую проверку. Но этот вариант был для Елены Станиславовны категорически неприемлем. Оставалось только терпеливо ждать и надеяться. И вот, кажется, наконец… Кажется, кажется… Да нет, теперь уже определенно не кажется! И все-таки Елена еще некоторое время не торопилась делиться своим сюрпризом с Георгием. И лишь когда срок беременности перевалил за десять недель, она решилась: пора и мужу начать морально настраиваться на предстоящее вскоре отцовство!
Сегодня Георгий Федорович сумел закончить свои дела необыкновенно рано: к началу четвертого были окончательно выверены и отредактированы все документы и отчеты по конференциям микробиологов, состоявшимся в прошлом месяце в Женеве и Далласе. Интересно, на какую очередную научную стезю в следующий раз направит его начальство?
Собственно, несколько свободных часов "выплыли" у него совершенно случайно.
Начальник отдела неожиданно отменил намеченное на шестнадцать ноль-ноль совещание по весьма расплывчатой и неопределенной теме: "Координирование текущей работы отдела в свете современной политической ситуации в стране". Нечто столь туманное и невнятное, что, скорее всего, разговор свелся бы к одной-единственной рубрике: "Разное". И тем не менее отмена совещания была событием беспрецедентным, обычно запланированные "говорильни" проводились с жесточайшей пунктуальностью, невзирая ни на какие обстоятельства.
Жаль! Знать бы заранее - можно было бы куда-нибудь сходить с Леной, а то уже давным давно нигде вместе не были. Но сегодня - именно сегодня - Леночка пробросила утром, что день у нее намечается суматошный, "в бегах", что объехать ей надо полгорода, а в институт она сегодня вряд ли вообще попадет. На всякий случай Георгий набрал номер домашнего, а потом и Елениного служебного телефона. Безуспешно. Что ж, значит, не судьба. Ладно. Приехать непривычно рано домой, спокойно понежиться в ванной вместо традиционного поспешного душа, подремать у телевизора… Хорошо! Нормальный вечерний отдых степенного обывателя, ведущего размеренную и упорядоченную, не обремененную никакими экстремальными заботами жизнь.
В этот момент зазвонил телефон. Внутренний. "Так, кажется, порасслаблялся в халате с книжкой".
- Георгий Федорович? Здравствуй, дорогой!
"Женька Смирнов. Чего это вдруг? Ну не вызов к начальству - и то слава богу!"
- Евгений Иванович! Рад тебя слышать!
- Смотри-ка, помнишь еще! Молодчина! А ведь на улице встретимся - и не узнаем, поди, друг друга! Сколько лет уж не виделись!
- Это точно!
- Нет, а правда. В одном ведомстве служим, из одной кормушки кормимся - а как на разных планетах.
- Ну ведомство-то у нас не маленькое. Корпим каждый в своем углу.
- Во-во! Именно что корпим. А жизнь между тем проходит.
"Чего-то ему надо от меня, просто так он не стал бы звонить".
Однокашник Жаворонкова по школе КГБ, Женька - Евгений Иванович Смирнов, - стройный, смуглый, черноволосый красавец, - был полным антиподом Георгию. Всегда элегантный, подтянутый, изысканно-галантный, он был, что называется, грозой женских сердец. Легенды о его похождениях частенько скрашивали суровые, без преувеличения, учебные будни будущих чекистов. Только легенды! Возникающие и распространяющиеся неведомыми путями, ибо сам Женька никогда не позволял себе ни полслова, ни намека о каких-то своих сердечных делах. Все россказни и любой треп он сопровождал немного загадочной, приятной и доброжелательной вроде бы улыбкой, неустанно мурлыкая себе под нос: "Что наша жизнь? Игра!" И "игрался" он, надо сказать, весьма успешно, сумев ни разу за время учебы не влипнуть из-за своих амурных дел ни в одну скандальную историю, а напротив, заработав за годы учебы репутацию человека умного, серьезного, перспективнейшего в будущем службиста. Как следствие - направление в центральный аппарат и успешная, довольно быстрая карьера. Впрочем, сфере его деятельности - приглядывание за иностранцами и, главное, за их несанкционированными контактами с неразумными советскими граждами - что тут было на первом месте, что на втором - сказать трудно, да, так вот, в этой области служебное продвижение шло на порядок быстрее, чем в аналитике и психологических изысканиях, которыми занимался Георгий.
- Что наша жизнь, Женька?
- Увы, Жора, не игра, а бумажки, бумажки, бумажки. Вот ведь и сейчас ты плечом трубку придерживаешь, а глазами продолжаешь бегать по строчкам очередного… Не знаю, что там у тебя в этот момент в руках: отчет, доклад, постановление… Угадал?
- В целом картина до муторности реалистичная. Но именно сегодня - не угадал. Как ни странно - удалось разгрестись досрочно. Уже лыжи домой намыливаю.
- Серьезно? Потрясающее совпадение. Я вот тоже сижу и, можно сказать, отдыхаю. Слушай, Жаворонок, зашел бы, а? По рюмашке тяпнем, чаек погоняем…
"Определенно у него есть ко мне какое-то дело. Это все неспроста".
- Ну я не знаю…
- А чего тут знать-то? Раз, два, задницу из кресла вытянул - и вперед!
- Звучит соблазнительно.
- Дорогу-то в мою келью найдешь?
- Обижаешь…
…Нельзя сказать, что между Георгием Жаворонковым и Евгением Смирновым возникла в годы учебы какая-то особая дружеская симпатия. Вообще отношения курсантов их небольшой группы друг к другу отличались ровностью, вежливой сдержанностью, но в то же время и какой-то деловитой, что ли, отстраненностью. Каждый сознательно, а скорее подсознательно ощущал, что в будущей службе излишне близкие дружеские связи могут оказаться нежелательными, могут сковывать инициативу, а возможно, и затруднять принятие каких-то принципиальных решений. Скорее всего, срабатывала продуманная система подготовки будущих кадровых работников "системы", воспитывавшей в каждом психологический тип "одинокого волка". "Конторе" не нужны были дружеские сообщества. Озабоченные своей личной судьбой и карьерой индивидуалисты-одиночки, настороженно присматривающие друг за другом и всегда ожидающие со стороны коллег вероломных и коварных выпадов, были значительно более удобны в управлении, чем какие-то сплоченные группы и кланы.
Если Георгий и общался со Смирновым чуть-чуть более активно, чем с другими сокурсниками, то, скорее всего, тут срабатывал принцип притяжения полных противоположностей: закрытость, замкнутость и почти что сумрачная сдержанность одного уравновешивались артистичностью, показной легкостью и чрезмерной даже компанейскостью другого. "Мы, грузинские князья…" - по легенде какая-то прапрабабушка Смирнова происходила из малоизвестной, но родовитой грузинской семьи. И действительно, в облике и манерах Жени Смирнова вполне можно было усмотреть наличие и влияние каких-то южных кровей, скорее не кавказского, а средиземноморского порядка, что-нибудь такое итальянско-испанское. "Что наша жизнь, мужики? Игра!" Гусар, да и только. Бокал об пол, сабля бьет по ногам, глаза горят огнем одержимости. "Сегодня ты, а завтра я!" А как только расслабится немного, как только перестанет наигрывать восторженную горячность, так со дна глаз и выпрыгивает истинная сущность: жесткие, колючие, остроотточенные ледяные стилеты. Непростой человек! Чтобы заметить и понять это, не надо было быть особенно искушенным психологом. Непростой. Но по-своему небезынтересный, чем-то привлекающий и притягивающий к себе. Возможно, сдерживаемыми и скрываемыми до поры до времени, но безусловно присущими ему железной волей и властностью.
Как получилось, что Георгий пригласил его свидетелем на свое бракосочетание? Черт его знает! Встретил незадолго, и как-то слово за слово… Пригласил и тут же ну не то чтобы пожалел, но весьма и весьма напрягся, потому что Женька так посматривал на Леночку… Впрочем, именно так он смотрел на всех женщин, это был его, так сказать, "фирменный" взгляд, тут уж ничего не поделаешь.