И вновь Смирнов, выскочивший внезапно, как черт из табакерки, будто бы специально, чтобы поженить Георгия, снова исчез на долгие месяцы. Объявился опять неожиданно более чем через год и с совершенно неожиданным приглашением. Женька просил на этот раз Георгия быть свидетелем уже на его свадьбе: "Долг платежом красен, старик!" Увы, именно в эти дни Георгий уезжал на океанографическую конференцию в Варну, и именно в этот раз ему впервые было разрешено поехать вместе с женой. "Женька, старина, я бы с дорогой душой, но у меня, как назло, командировка. Наша служба… Ты же понимаешь!" - "О чем разговор, Жора! Мы - люди подневольные! Ну так встретимся позже, оба уже как солидные, степенные семейные люди!"
Но подобная встреча так и не состоялась. Несколько раз Жаворонковы и Смирновы виделись в театрах, преимущественно в Большом: Диана - худенькая, стройная и гибкая Диана Смирнова - танцевала в кордебалете, с большим энтузиазмом уславливались перезвониться ну вот буквально в самые ближайшие дни… На этом дело и кончалось.
Сегодняшний звонок бывшего однокашника был полной неожиданностью. А потому настораживал.
Женькина "келья" была как минимум в три раза больше кабинета Георгия. Отделанная точно такими же псевдодубовыми панелями, она, после аскетизма рабочего места Жаворонкова, выглядела более обжитой, освоенной и по-своему даже уютной, позволяя судить о вкусах и пристрастиях ее хозяина. Прекрасная и явно очень дорогая радиоаппаратура, огромный телевизор с уютно ориентированными на него роскошными креслами, по стенам в дорогих и красивых рамах - картины (оригиналы? - быть не может: это же импрессионисты!), тут и там расставлены, развешаны какие-то сувенирные безделушки. Даже Великий Инквизитор Феликс Эдмундович поглядывал вроде бы повеселее и поласковее, чем с точно такого же портрета у Жаворонкова. Если бы не массивный письменный стол и приставленный к нему буквой "Т" огромнейший стол для совещаний - чем не гостиная в достаточно благосостоятельном особняке?
Смирнов встретил его с распростертыми объятиями. От поцелуев обоюдно уклонились, но потискали друг друга и по спинам похлопали вдоволь.
- Жаворонок, выглядишь отлично! И не потолстел вроде бы, а? - Женька быстро чиркнул пальцем по животу Жаворонкова. - Ан нет, голубчик, животишко-то начинает проклевываться! Ты чего ж это, брат?
- Ну работа-то наша, сам знаешь, сидячая в основном. Тут хочешь не хочешь…
- А бассейнчик? А спортзальчик? А трусцой за здоровьем спозаранку?
- А-а… Где время-то на все это взять?
- Не-ет! А я - всенепременно и регулярно. А иначе ведь совсем закиснуть можно. Располагайся, чувствуй себя, как говорится… Виски? Коньяк?
- Ну плесни коньячку чуть-чуть.
Смирнов ловко крутанулся на каблуках, сделал несколько быстрых шагов в сторону утопленного в стене сугубо служебного по виду шкафа, распахнул дверцу. Возможно, бутылочное количество было и не столь уж великим, но зеркальные стены создавали иллюзию какой-то бесконечной сверкающей батареи.
- Ну у тебя тут прямо изобилие!
- Кто знает, когда что может пригодиться. "Хеннеси" употребляешь?
- Вполне.
Коньячные рюмки были небольшие, но Евгений наполнил их весьма щедро.
- За встречу!
- Будем!
Чокнулись и осушили до дна не отходя от бара.
- Сейчас. - Смирнов нажал кнопку селектора. - Лидочка, лапушка, сообрази нам кофейку, только такого, какой лишь ты умеешь делать! - Жаворонкову: - Или ты чаек предпочитаешь? - Георгий отрицательно покачал головой. - И правильно. Лидуня у меня - кудесница. Кофе варит просто фантастически!
Прихватив бутылку и рюмки, разместились в уютнейших креслах у журнального столика. Тут же с подносом вплыла и Лидуня. "Черт возьми! Ей бы не кофеек разносить, а что-нибудь от Диора демонстрировать! Женькин почерк. Стал бы он держать у себя в секретаршах какую-нибудь грымзу преклонного возраста!"
- Лидочка, солнышко, век тебе благодарны будем! Спасибо, с остальным мы сами справимся.
Одарив расслабляющихся чекистов лучезарной улыбкой, Лидочка пронесла себя, как по подиуму, к двери.
Хлопнули еще по одной. Редко пьющий Георгий почувствовал нарастающее где-то внутри приятное тепло и даже легкое помутнение в голове. Гостеприимный хозяин разливал кофе, придвигал к гостю тарелочки с канапушками, печенюшками, крекерами.
- Ну рассказывай, что у тебя, как… - Смирнов неустанно продолжал заботиться о постоянном освежении пустеющих рюмок.
- Женя, да то же, что и у тебя. Протираю штаны с утра до ночи.
- Ну не скажи! Это я сугубо кабинетный монумент. А ты-то ведь по всему миру мотаешься. Знаем-знаем, не скромничай!
- Ну мотаюсь иногда. Но должен тебе сказать: это такой "туризм", что и врагу не пожелаешь: все время в напряжении, все время на нервах…
- Все. Молчу. Производственные тайны - дело сугубо секретное. Мне их знать - ни к чему: своих хватает. А что дома? Как Леночка? Так же восхитительно красива и неотразима?
- Да, ты знаешь, она молодчина! Отлично защитилась, добилась интересной работы. Сейчас вот о докторской диссертации начинает подумывать…
- Ой, да не о том я! Ну их, в самом деле, с их карьерами!.. Нам бы с тобой уже пора с колясочкой прогуливаться, кровинушку собственную лелеять…
- Ну слушай…
- Вот и моя туда же! Все пляшет, пляшет, остановиться не может. Юбилеи, премьеры, гастроли… И потом, Леночка все-таки человек научный, серьезный, академический… А у этих плясунов нравы-то, сам понимаешь, излишне вольные… Провожаешь на пару-тройку месяцев в какие-нибудь Австралии-Аргентины - и сам не знаешь, с чем к тебе вернутся и вернутся ли вообще.
- Ну это ты уж, положим, загибаешь! - Достаточно хорошо зная Женю и его пристрастия, Георгий был абсолютно убежден, что долгие отлучки жены были тому только на руку, уж можно было быть уверенным, что времени зря он не терял.
- Ничего я не загибаю. А эти бабы… Помяни мое слово: доконают они нас рано или поздно! Тут вот, кстати, у меня подобралась маленькая фотовыставка…
Ловким, гибким движением Женька извлек из внутреннего кармана с полдюжины цветных фотографий и подбросил их под руку к Георгию. "Боже мой, это же Лена!"
Несомненно, это была Лена, смеющаяся, забросившая характерным жестом голову назад, с бокалом в руке, в компании какой-то вызывающе красивой женщины и двух бородатых хмырей.
- Что это значит? - Сглотнув ком в горле, Георгий, не церемонясь, налил себе полную рюмку коньяка и заглотнул ее единым духом.
- А это значит, дорогой мой дружище, что моя наружка зафиксировала позавчера вечером в ресторане "Националь" твою жену в компании с очень известной скульпторшой Региной Поволоцкой и двумя голландскими обормотами, вроде бы искусствоведами.
- Извини, я не совсем понимаю…
- За супружескую верность можешь быть абсолютно спокоен. Эти хлысты - стопроцентные пидоры, с гарантией. Удивляюсь Регинке: такая опытная женщина, уж под какой только заграничной шушерой не валялась - и вдруг не распознала голубеньких!
Женечка недоговаривал. Сугубо иностраннолюбивая Регина, как правило, подкладывала себя под объекты, намеченные ей Евгением Ивановичем Смирновым. Было получено соответствующее задание и по голландцам. Но ребята оказались стойкими однолюбами.
- И что я…
- А ничего. Парни, к счастью для нас, - подчеркиваю: в первую очередь для нас с тобой, Жора, - ни с какими спецслужбами не связаны. Так, разная дребедень, "Эмнисти интернешнл", какие-то там еще качатели человеческих - ха-ха! - прав… Сюда тащат всякую забугорную макулатуру, отсюда - эти идиотические правозащитные письма, воззвания, протоколы… Мелочевка! Их ковырнут на границе. Найдут что - не посадим, конечно, но вытурим со свистом и навсегда. А вот нам-то, старый, здесь жить и работать.
- Я должен подать какой-то рапорт?
- Жора, ну ты прямо как будто бы и не родной, как будто бы и не наш. Ну как ты считаешь? Если бы эти картинки представляли собой какой-то серьезный и значительный компромат, требующий дальнейшей разработки, мог бы я тебя с ними знакомить? Несмотря на все мои дружеские чувства к тебе и искреннее восхищение Леночкой? А? Старик? Вот то-то же. Повторяю, все это - чушь, не стоящая выеденного яйца. Я бы и говорить тебе ничего не стал, если бы не… В общем, я тут… подзакругляю весь этот свой балаган. На днях передаю дела. Приказа еще нет, но вот-вот… Собственно, приказ-то все равно будет сугубо закрытый. Так что разглашаю тебе, так сказать, малую государственную тайну. Меня перебрасывают на укрепление безопасности одной… ну, в общем, одной сугубо независимой республики, какой - не имеет значения, со временем узнаешь. Они там что-то чрезмерно распустились. Настало время крылышки-то подкромсать немножко. И я, как говорится, не хотел бы оставлять в своем столе всякие гнилые и ненужные хвосты. Усек? Галерейка - тебе на память, негативы уничтожены, а парнишку этого, моего фотохудожника - толковейший парень, кстати, - я забираю с собой, с неплохим повышением, так что можешь не беспокоиться: пока он из моих рук кормится - ни на какие пакости не сподобится, а там и вообще поезд уйдет и все быльем порастет. Ну что, по последней и не заводиться?
И, доведя в обнимку до дверей кабинета, не удержался, сверкнул напоследок своим холодным, кинжальным взглядом:
- А с Еленой ты, Георгий Федорович, должен все-таки серьезно поговорить. Что за детская легкомысленность, честное слово!
…Не так, нет, совсем не так мечталось Георгию Федоровичу Жаворонкову провести случайно выпавший ему за много недель свободный вечер. Сумел-таки любезный однокашник основательно подпортить настроение. Да что там настроение? Не в настроении дело! Сложившаяся ситуация была достаточно небезопасна не только для Лены, но и лично для него. Хорошенькое дело! Супруга ответственного офицера КГБ уличена в контактах с какой-то диссидентской швалью и крайне сомнительными иностранцами! Ничего себе! Да и в то, что Смирнов уничтожил негативы и копии фотографий, Георгий абсолютно не верил. Слишком уж не в стиле их "конторы"! Более того, Жаворонков был абсолютно убежден, что и вся их сегодняшняя "дружеская" встреча была тщательнейшим образом зафиксирована, запротоколирована и препровождена в места долгосрочного хранения, так сказать, на всякий случай, до подходящего момента.
"А Женька - сука! И всегда был дерьмом и мерзавцем! Разыграл прямо-таки показательный учебный этюд. Сю-сю-сю, тю-тю-тю, коньячок, кофеек и - тра-ах! - фотографиями по башке, как серпом по яйцам! Классик следствий и допросов! Ублюдок поганый!"
В квартиру постепенно начинали вползать сумерки. Георгий прошел к бару недавно появившейся у них финской стенки - даже в их отделе снабжения стеночку эту пришлось ждать почти год, - окинул взглядом свои запасы: положим, выставка не хуже, чем у этого дерьма собачьего; выпивали что-нибудь Елена и Георгий редко и немного, знакомые заглядывали к ним нечасто, а всякие-разные красивые бутыли Георгий привозил из каждой поездки. Но вот "Хеннеси" не было. Ладно, "Курвуазье" - тоже неплохо. Лишь бы не мешать что-то разнородное, еще в юности это усвоено: начал пить коньяк - так уже и продолжай.
Щелкнув пультом огромного и тоже недавно приобретенного телевизора "Сони", Жаворонков плюхнулся в кресло. "Сегодня в Кремле Генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза товарищ Юрий Владимирович Андропов принял партийно-правительственную делегацию Корейской Народно-Демократической Республики. Встреча прошла…"
"Хоть "Сони", хоть не "Сони", а тончик нашей пресловутой программы "Время" так и продолжает оставаться в духе черно-белого "Рекорда". Господи, ну почему же мы не можем до сих пор найти хоть какую-то мало-мальски человеческую интонацию в своей пропаганде? Ну почему же у нас на полном серьезе вещают словами и интонациями, от которых всех уже давно воротит?"
Фотографии во внутреннем кармане пиджака по-прежнему продолжали беспокоить. Достал, пересмотрел еще раз, сложил веером, перемешал, перетасовал и вновь разложил свой безрадостный пасьянс. "Отличное качество! Когда хотим - все умеем. Однако с Еленой действительно придется, как это ни прискорбно, серьезно поговорить. Ну что это такое на нее нашло? Ведь и умна, и серьезна, и осторожна… И вдруг - на тебе! Но и наши дерьмоделы хороши! Вечное приглядывание, прислушивание, принюхивание… Нет, определенно неслучайно нас так ненавидят за нашу иезуитски-инквизиторскую въедливость, за садистски-самодовольную всезнайность!"
Хлопнула входная дверь. "Лена. Надеюсь одна?"
- Георгий? Вот сюрприз. В такое "детское" время уже дома?
- Случайно освободился. Я тебе звонил.
- Ну я же говорила, что сегодня весь день в разъездах.
Приблизилась, щелкнула выключателем торшера.
- Ого! Да ты, я смотрю, времени зря не теряешь! Чего вдруг?
- Да так. Заходил к Женьке Смирнову, дернули по рюмочке, захотелось еще немного.
- Смирнов? И как он?
- Нормально. Передавал… очень большой привет.
- Угу. Ну и ему при случае.
- Он вообще-то уезжает…
- И черт с ним! Знаешь, я тоже хотела бы немного выпить.
- Ты?
- Да. Я. Шампанского. Я там с утра уже заложила бутылку в холодильник. Принес бы!
- Леночка…
- Давай-давай, открывай! Ну что ты бредешь, как парализованный! Нашему будущему ребенку вряд ли понравится, что у него такой заторможенный папаша!
- Ле-на…
- Жора! Ты что, не рад?
- Лена, Леночка… Да я… Да у меня просто слов…
- А ты успокойся, налей шампанского…
- Но тебе ведь, вероятно, нельзя уже…
- Ну дурень! Глоток хорошего французского шампанского никогда еще никому не повредил. Да и потом, не так уж все сразу. У нас впереди еще полгода. Достаточно времени, чтобы и на диетах посидеть, и о здоровье маленького побеспокоиться… Ну наливай уже наконец!..
- Лена…
Мог ли Георгий Жаворонков в подобной ситуации говорить о каких-то гнусных фотографиях, о сдержанности, бдительности, осторожности? Разумеется, нет! Тема зависла в воздухе и рассеялась в эйфории семейного счастья.
Надвинувшаяся ночь стала одной из самых сладких и памятных по всей предыдущей и последующей супружеской жизни Елены и Георгия Жаворонковых.
Глава двенадцатая
- Итак, кто же адресаты? - спросил Турецкий.
- На сей раз это наши коллеги из областной прокуратуры.
- Вот как? Это уже интересно, правда, Костя?
- Старший советник юстиции Николай Петрович Кокушкин…
- Помню его.
- И судья Левашова-Анисина, Лариса Вячеславовна.
- Письма пришли на служебный адрес? - спросил Грязнов.
- Да, а в областной уже были предупреждены на предмет подозрительной почты, - ответил Меркулов.
- Интересно, что всем, кроме Смирнова, эти "конверты смерти" прислали на рабочий адрес, - заметил Турецкий. - А кто такая эта Левашова? Фамилия знакомая, кажется, какое-то скандальное дело за ней числилось.
- Совершенно верно, у тебя прекрасная память. Дело очень гнилое и гнусное. Это было так называемое "дело двух ученых".
- "Дело двух ученых"?
- Да, не помнишь? Жили-были в нашей просвещенной стране двое ученых мужей: один в Москве, а другой в Новосибирске, в знаменитом Академгородке. Звали их Валентин Давыдов и Игорь Суворов, оба по специальности - физики, только Давыдов - это сибиряк - был старше, уже за пятьдесят, а Суворов - моложе, меньше сорока. Занимались они важным и интересным делом: изучали сплавы и сверхпластичность металлов. Давыдов заведовал кафедрой - там, у себя в Академгородке, а Суворов работал в одном НИИ у нас, в Москве, был он эсэнэсом - старшим научным сотрудником.
Дело свое и свои металлы физики безумно любили, работа у них спорилась, оба были одержимыми, настоящими трудоголиками и мечтали в жизни только об одном: ухватить наконец за хвост эту вечно ускользающую научную истину и, таким образом, принести пользу людям. Своей стране. Родине.
Проблема была только в том, что у Родины не находилось денег на исследования наших физиков. А ученый так уж устроен: не исследовать не может. Известно, например, что зубы у лошадей растут всю жизнь: если лошадь перестанет жевать, то и они перестанут стачиваться и, продолжая расти, пробьют ей верхнюю челюсть и вопьются в конце концов в мозг. То же самое и с научным экспериментатором: если не давать ему проводить испытания, то у него что-то такое отрастет и вопьется в мозг - и в результате он просто погибнет.
Поэтому когда некая корейская фирма предложила Валентину Даниловичу Давыдову профинансировать его исследования, то он с радостью согласился. Приблизительно в это же время он познакомился с молодым столичным коллегой, Игорем Петровичем Суворовым, и вовлек его в свой проект, объединив таким образом одной идеей два исследовательских института и корейскую фирму-партнера.
Сначала все шло преотлично: исследования давали интересные результаты, корейцы были довольны, а уж ученые тем паче. А потом началось нечто странное.
Сначала Давыдова вызвали в местное отделение ФСБ, где вежливый полковник в сером же штатском костюме мягко указал ему на тот факт, что не следует российскому ученому так вот уж злоупотреблять контактами с иностранцами.
Потом его вызвали снова, на сей раз уже не к полковнику, а к генералу, и не к местному, а приезжему из Москвы. Генерал повторил практически все то же самое, что говорил до него полковник, но бросилось в глаза, что он был как-то необыкновенно грустен.
Впрочем, Давыдов не особенно волновался. Можно даже сказать, что он не принял это двойное предупреждение всерьез: ему ведь явно нечего было беспокоиться. Он не имел допуска ни к какой секретности, все его опыты были абсолютно открытыми, вся информация, которую он передавал корейцам, была уже ранее опубликована в отечественных научных журналах. Чего же тут тревожиться? Слава богу, времена уже не те, и черный ворон не рыщет по ночам по безлюдным улицам, и его будущие жертвы не сушат в дорогу сухари.
Одним словом, арест явился для исследователя полнейшей неожиданностью. Как? За что? Его?! И сейчас?!
А между тем ему инкриминировалось абсолютно нешуточное дело: измена Родине путем передачи секретной информации.
Вновь приезжал грустный генерал из Москвы, встречался с арестантом и, казалось, хотел что-то сказать между строк… но молчал. А следом за ним появился другой генерал, "злой" - начальник грустного. Этот кричал на ученого, называл его "сукой" и на "ты" и обещал "вкатить по полной".
Потом был процесс, на котором областной суд Новосибирской области вынес оправдательный вердикт. Действительно, информация, являвшаяся предметом обмена русских ученых с корейскими партнерами, не была секретной. В зале суда мелькнул седоватый профиль "грустного" генерала из ФСБ; Давыдову показалось, что он пытался ему подмигнуть.