- Нам предстоит очень большая и очень кропотливая работа. Мы, к сожалению, своевременно недооценили в полной мере тлетворного влияния Запада на умы нашей молодежи, никогда не устану повторять - замечательной молодежи, но, к сожалению, не имеющей еще достаточно жизненного опыта и соответственно умения противостоять враждебным поползновениям. И первейшая наша сегодняшняя задача - жестко и бескомпромиссно исправлять свои же собственные ошибки, дать молодежи, не переоценивая степени ее зрелости и политической подготовки, верные идеологические установки, способствовать формированию зрелого отношения к жизни, четких классовых позиций.
Это было уже практически нескрываемым указанием на необходимость "воспитательного" стукачества. Впрямую вроде бы ничего и не говорилось, но и излишними эзоповскими замысловатостями гэбэшный сленг, которым пользовался майор, не отличался.
Георгий выходил из гостиницы с ощущением какой-то гнусности в душе. И тут еще на самом выходе столкнулся с Сашкой Теньковым.
- Ну, старик, ты что, уже обитаешь в люксе "Интуриста"?
Возможность подобной встречи никогда не исключалась. Да и наивно было бы предполагать, что рано или поздно никто не "застукает" походов Георгия в гостиницу. Самый центр города, рядом - главный почтамт, сзади - легендарный универмаг, где в 1943-м был пленен фельдмаршал Паулюс, направо уходит всегда многолюдная улица Мира… Честно говоря, более дурацкого места для "конспиративных" встреч нельзя было и придумать, если только сама "конспиративность", во имя каких-то высших целей, изначально не была задумана как нечто прозрачное, эфемерное и игрушечное.
- Да ну тебя, Саня, какой "Интурист"! Зашел за свежими газетами.
- И что же, "Комсомольскую правду" сегодня не завезли?
- Да оставь, какая "Комсомолка"! Ее в любом киоске можно купить. А у меня она и вообще идет по подписке. А вот свежий "Дейли Уоркер" действительно, говорят, будет только завтра. Я ведь, знаешь, пытаюсь как-то подтянуть свой английский…
- Это здорово, старик! Английский, да еще через "Дейли Уоркер"… Класс! Ну завтра так завтра, уж потерпи как-нибудь. Пока!
И Георгий прекрасно понял, что въедливый и язвительный Теньков ни минуты не сомневается в том, с представителем какой именно "печатной продукции" встречается в "Интуристе" комсомольский активист Жаворонков. А из этого следовало, что едва наметившийся круг общения с живыми и веселыми ребятами - институтскими физиками, Сашкиными приятелями, - напрочь для него закрылся.
С одной стороны, откровенное отторжение себя сообществом безусловно наиболее интересных и думающих сокурсников удручало, с другой - в этом отстранении был и несомненный положительный момент: встречи с майором оставались в рамках абстрактных общих рассуждений о настроениях студенчества, без конкретных фактов и тем более без конкретных фамилий. И Завалишин, прекрасно понимая, что Георгий - его креатура в студенческой среде - достаточно "засвечен" своими контактами с органами, даже не пытался добиться от него какой-то более целенаправленной информации, связанной с отдельными, персонально интересующими ГБ личностями.
А между тем политическая ситуация в тот год продолжала обостряться. Вроде как бы решенная, а по сути лишь загнанная вглубь, чехословацкая проблема продолжала кровоточить. (Чехи показали себя по-настоящему мудрыми и сдержанными политиками: индустриально развитая страна с мощной промышленностью, с прекрасно оснащенной и подготовленной армией, безусловно, могла бы оказать достойное сопротивление авантюрной интервенции; а чем мог быть чреват вооруженный конфликт в центре Европы - даже и в дурном сне трудно себе представить.) Ограничилось же все: "Вы нас - пушками, мы вас - клюшками!" Афоризм образный, броский, но вся его театральная хлесткость не скрывала глубокого разочарования, пессимизма и откровенной боли.
"У советской внешней политики в этом сезоне две проблемы: Даманский и Недоманский" - несгибаемый и неистребимый народный юмор разлетался по стране, минуя все цензурные ухищрения. Но если синяки, шишки и кровоподтеки, нанесенные игрокам нашей сборной неудержимым чехословацким форвардом, все-таки оставались в рамках спортивно-игрового действа, то обильная кровь, пролитая на китайский границе, совсем уже не соответствовала шутливо-ироничному к ней отношению.
Очевидным было и ужесточение внутреннего давления. Многочисленные собрания с воинственными резолюциями, практически нескрываемые репрессивные акции против "инакомыслящих"… Все было как-то напряженно, сумрачно и безрадостно.
Однако обстоятельства личной биографии Георгия Жаворонкова - а возможно, что уже настало время обозначать его биографию и более точным определением: "карьера", - складывались вполне успешно. С подачи несомненно покровительствующего ему майора Георгий начал работать в редакции институтской многотиражки. ("Ты, Георгий, человек, несомненно обладающий литературными способностями, пишущий, публикующийся, а главное, трезво и разумно разбирающийся в сегодняшней политической ситуации. Студенческая газета - важнейший орган идеологического влияния на молодежь. А у вас там, честно говоря, бардака и балагана предостаточно. Присмотрись, наберись опыта…") Покрутившись пару месяцев в литсотрудниках, Георгий не только успешно пережил смену газетного руководства, но и круто пошел на повышение; ответственный секретарь - фигура в редакции важнейшая, хотя, увы, и оплачиваемая весьма скромно.
Без сучка без задоринки прошла, по окончании кандидатского срока, и процедура непосредственного приема Георгия в действительные члены самой гуманной и прогрессивной в мире партии. Все произошло предельно вовремя, ибо месяцем-двумя позже Иван Лукич Кожевников, секретарь парторганизации института, заведующий кафедрой и один из наиболее весомых и авторитетных "рекомендателей" Георгия, "полетел" не только с секретарства и завкафства, но и вообще из института. (Где и в чем промахнулся опытный закулисный интриган и прожженный партийный функционер - трудно сказать. То ли не успел достаточно рьяно и верноподданно приветствовать советские освободительные танки на улицах Праги, то ли припомнили ему излишне братские и сердечные полуторадесятилетней давности контакты с китайскими коллегами. А может быть, тема его докторской диссертации "Социалистический реализм как основополагающая идеологическая платформа развития современной чехословацкой литературы", - тема не им, кстати, придуманная, а навязанная "сверху", тема, прошедшая утверждение во всех необходимых вышестоящих инстанциях, еще недавно бывшая столь актуальной, сегодня зазвучала по меньшей мере двусмысленно.) Короче, покатил "Лука" на Север, к его счастью, не на крайний - времена были все-таки достаточно гуманные, - а всего лишь на север Волгоградской области, директорствовать в обычной средней общеобразовательной школе в благословенном городе Урюпинске.
А у Георгия летние месяцы тоже совпали с дальней командировкой. Официальный адрес - Москва, Высшая комсомольская школа, летний семинар для руководящих работников первичных комсомольских организаций.
И это действительно был летний семинар, во время которого сотрудники Высшей школы - только не комсомольской, а проходящей несколько по иному ведомству - присматривались к направленным из провинции в столицу по специальной разнарядке потенциальным кандидатам в будущие курсанты. Лишь по прошествии многих лет успешно развивающейся карьеры Георгий смог в должной степени оценить тот необыкновенный, единственный из множества шанс, который предоставил ему майор Завалишин. Ведь обучаться "чекистской науке" можно было где угодно, хотя бы и в том же Волгограде. Но учеба в Москве, в непосредственной близости от центральных структур "конторы", открывала совсем иные перспективы.
- Что же, Георгий, я рад, что ты меня не подвел. Отзывы о твоей кандидатуре вполне благоприятные, но учти - это еще только предварительное знакомство, окончательно решение о твоем зачислении еще не вынесено. И зависеть оно будет от твоей работы в ближайший год. Прежде всего - необходимо достойно закончить институт, нам в органах нужны люди образованные, с широким кругозором, с разнообразным кругом интересов, с умением интересно и не тривиально общаться с людьми.
Год действительно оказался очень насыщенным: тут и работа в редакции, и госэкзамены - на "красный" диплом Георгий не вытянул, но в целом экзамены сдал весьма успешно - плюс "домашнее" задание, полученное в Москве: усиленное занятие языком и основательная спортивная подготовка (обеспечить на должном уровне и то и другое опять-таки помог Завалишин).
И вновь лето, вновь командировка в Москву, теперь уже непосредственно для вступительных экзаменов и окончательного решения о зачислении. В августе Георгий вернулся домой в краткосрочный отпуск, будучи уже курсантом Высшей школы КГБ.
- Докладываю, товарищ майор, ваше задание выполнено.
- Знаю, Георгий, молодчина. Поздравляю!
- Я, товарищ майор…
- Подполковник.
Волгоградский период жизни Георгия Жаворонкова завершался эйфорией взаимных поздравлений, рукоплесканий и пожеланиями всяческих жизненных и служебных успехов в будущем.
Глава восьмая
На другой день оказалось, что весна как-то внезапно и вероломно закончилась.
"Ну что ж, все одно к одному, - кисло подумал Турецкий. - Еще вчера был май, весна, любовь, а сегодня… какой-то тусклый октябрь, да и только".
Над кладбищем нависли хмурые, всклокоченные тучи. Выходить из машины категорически не хотелось, тем более что налетавший ветер с такой силой сотрясал любимый синий "пежо" Турецкого, что казалось, стоит лишь выйти наружу, и тебя рванет бешеным порывом и унесет прямо в блеклое осеннее небо.
"Ну ладно, что это я раскис, как дитя, в самом деле!" - Александр Борисович стряхнул с себя наваждение и через считаные секунды уже шагал по ухоженной, чистенькой дорожке Новодевичьего кладбища бодрой походкой. Где-то над головой надрывно каркнула ворона.
"Теперь еще и это! Интересно, а в других городах вообще есть вороны? Сколько и где ни бывал, что-то нигде их не припомню… похоже, это такая специальная московская птица. Но какой все-таки пронзительный звук…"
Впереди показался хвост траурной процессии.
"Что это за планида у меня такая - разговаривать со скорбящими родственниками? Да еще на кладбище, на ветру. Не хочу скорбящих родственников! Хочу, чтоб был берег океана, пальмы, смуглые красотки и джин с тоником".
Становилось понятно, что меланхолия не желала проходить. Турецкий снова встряхнулся и даже еще прицыкнул сам на себя: "Да что же это такое? Немедленно прекратить, Александр Борисович! Курсом на скорбящих родственников - шагом марш!"
На самом деле день Александра Борисовича начался не с этого. Он начался с посещения здания на Лубянской площади, и настроен Турецкий был весьма боевито. Между двумя ведомствами - прокуратурой и госбезопасностью - издревле сложились странные, неоднозначные взаимоотношения. С одной стороны, прокуратура осуществляла надзор за действиями тайной полиции (исключая секретные агентурные операции, конечно), с другой стороны, всесильное ведомство только вежливо делало вид, что позволяет себя контролировать, по сути же не считало себя обязанным отчитываться перед кем бы то ни было. Плюс к тому, безусловно, существовала и некоторая конкуренция во всем, что касается профессионализма. Одни хотели показать другим, кто на самом деле круче.
Так было и сегодня. Турецкий, напружиненный и подтянутый, с горящими глазами, был встречен заместителем директора ФСБ Игнатьевым, встречен не просто любезно, а даже ласково. Но Александр Борисович практически ничего не смог добиться ни от него, ни от его подчиненных, сотрудников покойного генерала Смирнова. Он чувствовал, что как рядовые, так и начальники ФСБ чего-то недоговаривают, что-то скрывают. Очень быстро созрело у Турецкого решение отказаться от помощи оперативной службы ФСБ в этом конкретном деле и действовать самим.
…В толпе провожающих в последний путь выделялась вдова - бледная, в черном платке, с перевязанной левой рукой. Даже сквозь завесу постигшего ее горя было видно, какая это красивая женщина. Статная, как придворная дама, изысканная, холеная. Над левым уголком верхней губы - небольшая аккуратная родинка, которая придавала некий шарм.
"А ничего дамочка", - подумал помощник генерального прокурора, но тут же на него вновь неслышно прикрикнул его "внутренний Турецкий": "Александр Борисович! Это возмутительно! У женщины несчастье, а вы? Все о своем!", и его собеседник был вынужден согласиться: "Да, ты прав. К тому же ей уже и лет, пожалуй, крепко за сорок!", на что в свою очередь возмутился "голос совести": "Нет, каков наглец! А вам-то, господин Турецкий, сильно ли далеко осталось до полтинника?"
Наконец печальная церемония завершилась, и, выждав какое-то время, Турецкий подошел к вдове.
- Здравствуйте, Елена Станиславовна, меня зовут Александр Борисович Турецкий, я из Генеральной прокуратуры. Примите мои самые искренние собо…
- Оставьте. Я не в состоянии больше слушать соболезнования, мне кажется, что у меня от них рвется что-то внутри. А вам, наверное, не привыкать беседовать со вдовами, так что… давайте к делу. Вы хотели…
- Я хотел поговорить с вами. Конечно, не сегодня - когда вам будет удобно.
Только теперь он заметил, что женщина не просто бледна, а даже какой-то зеленоватый оттенок есть в ее лице.
- Вы правы. Такая проклятая работа - вечно надоедать людям, когда у них случилось горе. Но что делать - ведь вы тоже хотите, чтоб убийца, убийца вашего мужа, который покушался, кстати, и на вас, был пойман.
Женщина вздохнула, но так тихо, что Турецкий скорее увидел, чем услышал этот вздох.
- Приходите ко мне завтра. Сегодня я, боюсь, не смогу.
- Ну-с, давай, Славка, попробуем подвести первые неутешительные итоги, - мрачно выдавил руководитель следственно-оперативной группы по делу под условным названием "Конверты смерти".
Промозглый день клонился к вечеру, на улице было по-прежнему так же отвратительно, а в теплом кабинете Вячеслава Ивановича Грязнова сидели со вдумчивыми аналитическими лицами двое: сам хозяин и Александр Борисович Турецкий.
- Итак, что мы имеем? Что объединяет трех адресатов "взрывных" конвертов? А объединяет их…
- Лубянка их объединяет, Саша. Лубянка, - прохрипел Грязнов.
- Н-да… Из чего мы делаем вывод…
- Что кто-то, пылая благородным негодованием, хочет отомстить гэбэшникам. Пардон, фээсбэшникам. Ну и что ты дальше с этим будешь делать?
- Хрен его знает… - насупился Турецкий. - И, главное, эти твари на контакт не идут.
- А ты чего ожидал, голуба моя? Что они к тебе сами прибегут и на блюдечке с голубой каемочкой всю информацию, какая у них имеется, выложат?
- Тоже верно. Ч-черт, противное дело. Знаешь, смотрят они на тебя… как на недорогую мебель…
- Догадываюсь.
- И всячески дают понять, мол, нам и без вас хорошо, и расследование мы свое проведем, и все будет отлично. Охота вам - копайтесь, только на помощь не рассчитывайте.
- Нормально. Иначе и быть не могло.
- Ну да бог с ним. Ближе к телу, как говорил Мопассан. Что известно об Изольде Богатыревой?
- Пока без изменений. Шок, тяжелейшее психическое состояние. Врачи никого к ней не подпускают.
- Ясно. Значит, ждать. Что еще?
Грязнов пошелестел бумагами на столе.
- Ну вот, например, экспертиза. Так, ну химические термины я могу пропустить?
- Да уж, будь добр.
- Их тут полторы страницы, это все про бомбу. То, что мне сказали эксперты на словах, сводится к следующему: бомба изготовлена из несложных, почти подручных материалов, но изготовлена она - внимание! - профессионалом.
- Так-так!
- Изготовлена человеком, который точно знал, как максимально эффективно сложить из элементарных средств эту, - Грязнов поперхнулся…
- Бомбу-ёмбу, - закончил за него Турецкий.
- Далее, конверт, в котором находилась взрывчатка.
- Это который именно?
- Это речь идет о том единственном, который так и не взорвался. Обычный почтовый конверт, стандартный, изготовлен… это нам интересно?
- Нет.
- На конверте обнаружены микрочастицы слюны, - продолжал вещать Грязнов довольно-таки скучным голосом, - предположительно человека, который заклеивал конверты.
- Стоп! Вот отсюда поподробнее!
- А чего там подробнее? Есть слюна, есть ее анализ… как это называется… генетическая формула.
- Ну! Так это же ключ!
- Да какой же это, на фиг, ключ? И куда ты его, этот свой ключ, я извиняюсь…
- То есть если - допустим, в порядке бреда - у нас есть образец слюны подозреваемого… - начал фантазировать Александр.
- То мы можем путем экспертизы установить… - подхватил Вячеслав.
- А как нам завладеть образцом его слюны?
- А никак, Саша, никак! Я же тебе сразу сказал, что это тупиковый штрек. Для того чтобы у нас появилась проба его слюны, нужно, чтоб он пришел и, извините, харкнул нам прямо в нашу общую дедуктивную рожу.
- Не, погоди, погоди, Славка, я серьезно. Если как-то локализовать район отправки писем, например это можно сделать по почтовым штемпелям…
- И что? Заставить всех граждан этого твоего локализированного района сдать слюну?
- Ну-у-у…
- Сашок, у нас на дворе не пятидесятый год! И батьки Сталина уже, слава богу, нету, чтоб подобные массовые акции организовывать.
- Да, Славик, ты прав, я какую-то ерунду сморозил.
- Ну я рад, что ты наконец-то это понял.
С минуту оба аналитика молчали. Потом Грязнов продолжил:
- Ну вот тут еще есть свидетельница.
Турецкий вскочил:
- Слав, ты издеваешься? Почему ты сразу не…
- Успокойся, Саша. Вот же я и рассказываю. Есть свидетельница, между прочим, сама объявилась, когда услышала по ТВ о покушении, - Грязнов опять пошелестел бумагами, - Людмила Иосифовна Арье, двадцать второго года рождения, прописана… так, ну это не важно… которая якобы видела, как загадочный некто зашел в подъезд дома, где жил Смирнов. И было это за несколько минут перед взрывом, который госпожа Арье тоже слышала и описывает в самых драматичных выражениях.
- Ну!!!
- Сильно не радуйся, Саша. Старушка божий одуванчик - правда, она сама называет себя пожилой дамой. Толком ничего не запомнила, говорит много и охотно, эмоционально, образно, литературно… ну как еще?
- Но в плане информации…
- Полный мизер!
- Ты сам с ней говорил?
- Да. Можешь и ты с ней поговорить, но много радости тебе это не доставит.
- Да, свяжи меня с ней, пожалуйста. А что наш раненый охранник?
- Плоткин Иван Ильич, двадцати трех лет от роду, проживает по адресу… ну это тоже не важно.