- Вот бы кто мог нам порассказать. Он же единственный, кто говорил с убийцей. Он почему-то принял у него пакет для передачи генералу Смирнову. Что убийца ему сказал? Как объяснил, что оставляет у него пакет для генерала? Охранники обычно не работают почтальонами… Почему? Как?
- Да, он сможет нам сильно помочь с нашими "как" и "почему". Но беда в том, что он до сих пор еще в коме. И шансы на то, чтоб с ним поговорить в ближайшее время, пока не очень-то велики.
Людмила Иосифовна Арье встретила своего дедуктивного гостя поначалу весьма любезно.
- Проходите, молодой человек, проходите. Что будете пить? Сварить вам кофе?
- Спасибо, не стоит беспокоиться. Я не задержу вас надолго, я только хотел спросить…
- Вы просто не знаете, как я умею варить кофе!
- Благодарю за гостеприимство, но давайте все же лучше побеседуем. Прежде всего мне нужно знать…
- Так, погодите, молодой человек. Я что-то не пойму. Вы хотите услышать мою версию свершившегося преступления? Так тогда слушайте внимательно и не перебивайте!
- Да-да, конечно, - суетливо согласился Турецкий, а про себя подумал: "Ну и бойкая же бабулька!"
- В то утро я совсем не могла спать. Вообще-то я по природе своей сова, по ночам я всегда работаю, я, знаете ли, пишу мемуары. Жизнь моя была длинна, я видела столько всего интересного… что вам и не снилось, и мне есть что рассказать потомкам. Так вот, ночью я работаю, а утром соответственно долго сплю…
- Людмила Иосифовна, это, бесспорно, интересно…
- Вы очень нетерпеливы, мой милый юноша. И ваша нетерпеливость уже граничит с нелюбезностью.
Турецкий почувствовал, как внутри у него что-то вскипает.
- Простите. Мне просто не терпится поскорее узнать, что же конкретно вы видели в то утро на Фрунзенской набережной, дом номер…
- А я вам именно конкретно и рассказываю! А вы слушайте и не перебивайте. Имейте респект по отношению к старшим. - Людмила Иосифовна произнесла "рэспэкт".
"Вот несносная старуха!" - прикусил губу Турецкий.
- Итак… В тот день я проснулась очень-очень рано. Сначала я пыталась разгадывать кроссворд, но потом поняла, что это утро требует от меня чего-то другого. В полдень ко мне должна была прийти моя дочь, поговорить об одном деле… ну вот это уже действительно неважно и неинтересно вам… И вот, дабы такое свежее майское утро не пропало впустую, я пошла гулять по центру Москвы. Когда-то, когда я еще училась в Институте восточных языков, за мной ухаживал один мальчик, который жил там, в том самом доме, где и произошло это несчастье. Ах, это был такой симпатичный мальчик… Его папа был летчик-испытатель.
- Людмила Иосифовна!
- Да? Ах, как вы нетерпеливы. Так вот, я шла и любовалась самым прекрасным видом Москвы, который…
- Вы его видели?
- Да!! Я его видела! Я видела убийцу. Слушайте внимательно. А еще лучше - записывайте. Рост - средний. Худой. Волосы темные. Он шел… очень хмурый, напряженный.
- Вы смогли бы его узнать?
- Я? Да, конечно!
- Что он нес в руке?
- Обычный пакет, но точно я не разглядела.
- Какого он был возраста?
- Молодой… Моложе вас. И одет… Может быть, он был в форме… Не поняла. Когда мы поравнялись, я сразу обратила внимание на затаенный мерцающий огонь в его глазах. И во всем его облике было что-то…
- Что?
- Ах, не знаю. Демоническое, наверное.
Александр незаметно вздохнул.
- Все же он был в форме или в гражданском?
- Нет, не могу вспомнить… Меня просто потрясло выражение его глаз.
- Ну а дальше, Людмила Иосифовна?
- Дальше он зашел в дом. И потом был взрыв. Такой страшный "бамммм" - и полетели стекла.
- А этот, ну… с пакетом?
- Больше я его не вдела.
- Спасибо вам, Людмила Иосифовна. Вот мой телефон, если вы вспомните что-то еще…
- Подождите, подождите, я еще хотела вам рассказать что-то очень важное.
- Я весь внимание.
- Я имею некоторое представление о том, как ведется следственная работа…
- Вы юрист?
"Вот тоска-то…" - снова мысленно вздохнул Турецкий.
- Я журналист, - отчеканила старуха, горделиво выпрямившись. - А журналист обязан знать все. Так вот, я хотела дать вам несколько советов по розыску преступника.
В этот момент в кармане зазвучал "Турецкий марш".
"Кажется, в первый раз в моей жизни телефон зазвонил вовремя".
- Это Моцарт, - сказала Людмила Иосифовна, важно подняв палец.
- Извините. Да, алло! Секунду, Славка, - сказал Турецкий в трубку, а затем обратился к свидетельнице: - Простите, меня срочно вызывают. Я позвоню вам, Людмила Иосифовна. И большое спасибо. Всего вам доброго.
- Да, Славка, теперь я с тобой. Ты меня просто спас своим звонком.
- Что, старушка-свидетельница тебя заговорила?
- Тихий ужас! Все время говорит о демоническом облике, то ли в форме был, то ли нет. Если в форме, то это меняет дело. Надо ждать, когда охранник Плоткин даст показания.
- Я, Саша, к сожалению, с плохими новостями.
- Очень плохими?
- Да. Звонили из больницы. Наш охранник умер.
Вдова генерала Смирнова приняла гостя из Генеральной прокуратуры в кабинете своего покойного супруга. За прошедшие сутки Елена Станиславовна резко изменилась: она выглядела на десять лет старше, нежели казалась на похоронах, черты лица ее заострились, приобрели какую-то жесткость.
Изменилось и ее поведение: видно было, что теперь она вполне овладела собой и не даст себя застать врасплох. Поэтому Турецкий тоже взял деловой тон и не стал тратить время на реверансы.
- Елена Станиславовна, прежде всего мне необходимо услышать всю историю от вас, от начала до конца. Учтите, пожалуйста, что вы наш единственный свидетель.
- Единственный? А как же…
- Охранник Иван Ильич Плоткин скончался в больнице примерно час тому назад. Итак, прошу вас.
- Мы с мужем собрались немного пройтись по центру. Зайти в парочку магазинов, может быть, посидеть где-то в кафе. Свободное утро - это так редко выдается, вы понимаете. Машину брать мы не стали, со службы муж тоже машину не вызывал, думали, если что - так возьмем такси.
- Извините, что перебиваю. Кто-то мог знать о ваших планах?
- Н-нет. Никто.
- Простите. Дальше, пожалуйста.
- Муж спустился чуть раньше меня. Точнее, я задержалась, потому что, когда мы уже стояли в дверях, зазвонил телефон. Этаж у нас второй, поэтому я спускалась без лифта и слышала внизу голоса - мужа и охранника.
- Будьте добры, расскажите мне точно-точно, что именно вы слышали?
- К сожалению, только обрывки разговора. Кто же мог знать, что это окажется таким важным. Я не вслушивалась.
- И все-таки что точно вы слышали?
- Речь шла о каком-то пакете. Больше я ничего не слышала, потому что тут же раздался этот взрыв… я потеряла сознание; очнулась уже в больнице.
- Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить. Ведь, наверное, охранник в таком доме, как ваш, не примет конверт у кого попало.
Елена Станиславовна сухо улыбнулась:
- Сожалею, Александр Борисович, но ничем не могу вам помочь.
- Извините, что заставил вас еще раз все это пережить.
- Ничего, - усмехнулась вдова, - это и так все время во мне.
- Скажите… Кто-нибудь угрожал Евгению Ивановичу? Нет, я понимаю специфику его работы и то, что он, наверное, не посвящал в нее родных… Но быть может, вы случайно что-то слышали?
- Нет, ничего.
- Елена Станиславовна, а дети у вас есть?
- Почему вы спрашиваете? - вдруг напряглась вдова.
- Просто проформа. Я обязан все знать о потерпевшем.
- У меня есть сын от первого брака. У мужа детей не было.
- Ах, так это ваш второй брак. Как долго вы были женаты?
- Не очень долго. Около полутора лет. Но знакомы были давно.
"Вон оно как интересно. Я-то думал - тридцать лет вместе, по жизни рука об руку, генеральская жена, то да се… А они, оказывается, почти молодожены".
- А позвольте спросить про ваш первый брак.
Елена Станиславовна резко встала.
- Это не имеет никакого отношения к делу. И давайте не будем об этом.
- Хорошо. Тогда расскажите о вашей работе. Пожалуйста.
- А что рассказывать? Я искусствовед, кандидат наук. Работаю в Центральном московском музее, заместителем директора.
- Понятно. Что ж, спасибо вам, Елена Станиславовна. Я думаю, мы еще встретимся. А если что вспомните - может быть, какую-то деталь, пусть самую несущественную, - звоните. Вот моя карточка.
Вечером того же дня Александр Борисович и Вячеслав Иванович снова сидели в кабинете последнего с сосредоточенными лицами.
- Вот противное дело, а?
- Да, что-то никак не удается ухватиться за ниточку. И от федералов проку нет. Не спросишь же их, например, какими именно делами занимался генерал Смирнов.
- Спросить-то ты можешь. Только пошлют они тебя куда подальше. Секретность у них, понимаешь, государственная тайна кругом.
- Вот именно.
- Да и вообще какое-то это дело… кабинетное. Сидим-сидим… Нет бы побегать, пострелять. - Турецкий озорно подмигнул.
- Типун тебе на язык, Сашка. - Грязнов отчего-то помрачнел. - Подожди, настреляешься еще.
В кармане Александра вновь грянул "Турецкий марш".
- Алло? Да, здравствуй, Костя.
- Значит, так. Есть новости. Ты где?
- У Грязнова. Что случилось?
- Да то, что пришли новые конверты.
- Опа! И много ли?
- Два. Оба удалось обезвредить.
- Неплохо. Так, Костя, давай-ка мы лучше к тебе подскочим. Нетелефонный это разговор.
- Жду.
Меркулов дал отбой.
- Собирайся, Слав, Костя ждет. Там новые конверты пришли.
Глава девятая
Ликующе-праздничным, рвущимся ввысь торжественным фанфарам "Свадебного марша" Мендельсона определенно не хватало должного простора в стенах старинного московского особнячка, в котором располагался районный Дворец бракосочетаний. Музыка ревела на несколько порядков громче, чем это было допустимо для помещения довольно скромных размеров, оглушая и без того уже неестественно озабоченных и возбужденных происходящим "новобрачующихся". К тому же одна из колонок явно барахлила; периодически наиболее высокие, громкие и открытые звуки сопровождались каким-то кряхтением, бульканьем и присвистыванием.
"Ну ничего-то у нас на Руси не могут по-настоящему довести до ума! - Лейтенант Жаворонков, три недели назад вернувшийся из своей первой зарубежной командировки, уже успел, как ему казалось, приобрести некоторый опыт сравнений и сопоставлений, тем более что польские коллеги, отношения с которыми и без того были не самыми радужными, старались по возможности минимум времени отводить на непосредственное обсуждение деловых вопросов, каждый из которых мог потянуть за собой очередную цепочку непонимания, а все больше налегали на культурную программу: экскурсии, театры, концерты… И рестораны, разумеется… В том числе во время посещения ратуши советские офицеры оказались свидетелями свадебных церемоний. Была и музыка - тот же Мендельсон! - и цветы, и торжественные речи, но… все как-то очень сдержанно, степенно, без чрезмерного выхлестывания эмоций. (Поляки, разумеется, не подчеркивали, что для них гражданская регистрация браков - формальная дань социалистическим условностям, а истинный, по-настоящему волнующий и значимый для молодоженов обряд происходил в костеле.) - Чего стоило бы подобрать соответствующую громкость звучания, заменить неисправную колонку - так нет: вечный наш "авось" и "тяп-ляп".
Лейтенант ошибался. Конвейер бракосочетаний был и продуман - как и кем - вопрос особый! - и утвержден в соответствующих инстанциях. Были определены моменты, когда громоподобная музыка микшировалась - это значило, что происходила непосредственная процедура расписывания, - а затем взрывалась с еще более неудержимой силой, приветствуя рождение новой счастливой советской семьи.
"Интересно, сколько же раз в течение дня во всем мире звучит этот пресловутый марш? Вот уж поистине глобальная популярность! А наследникам господина Мендельсона - если, конечно, таковые существуют - можно только посочувствовать: все сроки действия авторских прав давно уже закончились. А то могли бы "грести" с пьески своего предка не меньше, чем с какой-нибудь нефтяной скважины!"
Советский Союз готовился присоединиться к международной конвенции по авторским правам. Вопрос изучался юристами, дискутировался на собраниях научной и творческой интеллигенции, создана была специальная правительственная комиссия. Разумеется, Комитет не мог остаться в стороне. Вот уже несколько месяцев изучение международных положений авторского права было одним из основных направлений повседневной работы лейтенанта Жаворонкова. Естественно, приобретенные в этом вопросе знания накладывали свой отпечаток и проявлялись в подсознательных, зачастую совершенно неожиданных реакциях.
"Стоп, Жаворонков! Ты что-то сегодня совсем не в своем уме! Какой "Свадебный марш", какие наследники, какая нефть?! Ты! Ты сегодня женишься! Именно ты, а не умерший полторы сотни лет назад Мендельсон! А у тебя в голове какой-то полный сумбур и бред! Очнись, родимый!"
Роман с Леночкой Литвиновой развивался легко, естественно и стремительно. Для Георгия, твердо усвоившего с юношеской поры, что ухаживание за любимой девушкой - процесс сложный, непредсказуемый, а зачастую и мучительный - опыт общения с Олечкой Шатц не прошел даром! - открытость и непринужденность в отношениях, установившиеся буквально с первых же минут знакомства с Леной Литвиновой, явились чем-то исключительно новым, живым и радостным.
Оля Шатц, Оля Шатц… Кстати, по иронии ли судьбы или, наоборот, направляемые и руководимые ее указующим перстом, впервые встретились Лена и Георгий именно в доме Оли Шатц.
За годы учебы в гэбэшных "университетах" курсантов не слишком баловали отпусками. В летние месяцы устраивались то какие-то дополнительные теоретические семинары, то практические занятия, то выезды в военно-спортивные тренировочные лагеря. Слетать домой удалось лишь пару раз, да и то на считаные дни. Родители, естественно, скучали (Лешка бороздил на своих бронетранспортерах пустыни Туркмении, и оторваться от службы ему было еще сложнее, чем Георгию). Более того, в последний приезд Георгий обратил внимание на то, что и во внешнем облике отца, и в каких-то едва уловимых изменениях в манере поведения начинают проглядывать черточки чего-то такого, из-за чего расхожее и обычно ни о чем не говорящее выражение "наши старики" начинает наполняться своим прямым смыслом. Мама - тьфу-тьфу-тьфу - держалась пока молодцом! И тем не менее Георгий твердо решил, что весь обещанный месячный отпуск между окончанием учебы и началом непосредственной службы он полностью посвятит родителям (месяц, правда, сократился до десяти дней, но и это было большим подарком).
Пожалуй, никогда в жизни Георгий не проводил с родителями так много времени подряд. Они гуляли, чревоугодничали, немножко выпивали - куда же без этого! - выезжали за город, катались на теплоходиках по Волге и разговаривали, разговаривали, разговаривали… "Нет, с ними, слава богу, все пока что в порядке. И энергичны, и жизнерадостны. Лишь бы не болели!"
Первый из запланированных необходимых звонков был сделан по очень даже памятному телефону.
- Капитан Локтионов.
- Лейтенант Жаворонков. Могу я поговорить с подполковником Завалишиным?
- Георгий Федорович! - Голос капитана прямо-таки "поплыл" от умело изображаемой радости. - Счастлив приветствовать вас на волгоградской земле! Ну вот, голубчик, предполагали вскоре начать работать вместе с вами, а на вас вдруг Москва, так сказать, "наложила лапу"… Ну, со столицей не поспоришь, правда ведь? Успехов. Удач!
- Спасибо. А Андрей Васильевич…
- Переведен в другое управление. Кстати, с повышением в звании. Георгий Федорович, потребуется какая-либо помощь - звоните без стеснения.
Разумеется, незыблемые правила "конторы" не позволяли спросить: куда переведен Завалишин, почему и действительно ли это служебное повышение или подслащенная полковничьими погонами опала…
Обзвон друзей-приятелей ни к чему не привел. Застать дома удалось лишь Игоря Гасько, ныне артиста оркестра Киевского оперного театра: "Жорка, рад тебя слышать! Ты у нас теперь, говорят… Конечно, надо встретиться! Только знаешь, я сейчас немножко занят, пара неожиданных концертов… Надо позаниматься, кое-что поучить… А вот где-то через недельку… Уже уедешь? Жаль. Ну, значит, как-нибудь в следующий раз!"
Ясно. Ну а уж если даже Игореша - самый, пожалуй, осторожный и дипломатичный из их компании - не хочет с ним встречаться, то однокурсникам и тем более нет смысла звонить: свое отношение к избранной Георгием сфере деятельности они продемонстрировали уже давно и достаточно определенно.
Дела! Выходило, что в Волгограде, городе, в котором прошел большой и важный отрезок его жизни (заполняя одну из анкет, Георгий автоматически в графе "место рождения" написал "Волгоград", а потом долго, путаясь и смущаясь, объяснял моментально позеленевшему и заледеневшему кадровику, что Волгоград - город, с которым он настолько сроднился, что совершенно машинально и т. д. и т. п. получив в ответ суровую отповедь, мол, "анкеты, товарищ Жаворонков, заполняются не машинально, а предельно внимательно и аккуратно, в точном соответствии с действительными фактами, а если каждый будет руководствоваться эмоциями…"), в городе, где когда-то так легко и непринужденно устанавливались дружеские контакты, сегодня нет ни одного человека, кроме родителей, кто был бы рад общению с лейтенантом КГБ Георгием Жаворонковым.
"Ну почему на нас смотрят как на прокаженных? Ведь во всем мире не только существуют, но и пользуются уважением структуры, обеспечивающие безопасность государства. Почему же мы - вечные изгои? Да, у нас непростая история, да, многое из происходившего - преступление. Но ведь все перегибы прошлого обнародованы, осуждены. И потом, даже в самые "черные" годы в рядах органов была масса честных и порядочных людей, которые защищали страну, сражались за свои идеалы. Почему же до сих пор аббревиатура КГБ - синоним страха, ненависти, презрения?"
Георгий Жаворонков - святая душа - искренне верил, что с его приходом в органы, с насыщением их такими же, как он, гуманными и человеколюбивыми сотрудниками, людьми, так сказать, "новой" формации, бандитствующая охранка действительно может превратиться в демократический институт законности и порядка.
Тем более радостным для Георгия было услышать внезапный вопль: "Жорка! Ты!"
Увернувшись от ослепительно сияющей в солнечных лучах "Волги" с оленем на капоте - машина от этого неожиданного звукового "разряда" тоже, казалось, как-то дернулась и дрогнула, - Георгий - крик застиг его на самой середине пешеходного перехода у драмтеатра - чуть не вывернул шею, озираясь по сторонам. О! Безусловно, эта весьма элегантно одетая, можно даже сказать, респектабельная дама обращается именно к нему. Что? Быть не может! Да это же Маринка! Ближайшая Олина подруга Марина Титова!