- Браток, помоги, - почти взмолился куратор. - Не успел на автобус, на автовокзал, а мне еще домой надо! Подбрось, хорошо заплачу! Опаздываю, веришь?
- Чего ж не верить-то? - Пожилой водитель мыслил неторопливо. - А куда и сколько?
- К северному, на Пионерскую, ей-богу, двести баксов не пожалею! Выручи, браток!
- Садись…
Водитель не удивился. За срочность и взять дороже - не грешно.
Куратор плюхнулся на заднее сиденье и сполз пониже, изображая крайнюю степень усталости. Наверное, водитель поверил, потому что не сказал ни слова и врубил газ. Они поехали не через центр города, где полно светофоров, а двинулись окраинными улицами. Вот тут водитель словно угадал, о чем думал пассажир, которому вовсе не хотелось светиться. И спустя полчаса машина остановилась у начала Пионерской улицы.
- Тут и остановись, пожалуйста! - попросил куратор, протягивая американские купюры. - Век не забуду! Спасибо, браток, здесь я быстрей сам добегу…
Куратор выбрался, закинул на плечо сумку и рысцой побежал вверх по улице. А машина развернулась и уехала.
"Пока начало удачное", - сворачивая на соседнюю улицу, подумал куратор. Теперь он уже немного успокоился - все-таки волновался, хотя и скрывал это от самого себя. Зачем? По привычке? Может быть… В роли преследуемого ему еще бывать не приходилось.
Василиса удивилась раннему появлению жильца - так он еще никогда не приходил. И на ее безмолвный вопрос он ответил коротко:
- Придется срочно уехать. На время. Но ты не беспокойся, денег я тебе оставлю, а если что, позвоню. В общем, так надо. Ты не расспрашивай, чего можно, я сам расскажу.
И он, оглянувшись, прошел в дом. Василиса - за ним.
Обед, как у хорошей хозяйки, у нее готов был всегда, только разогреть. Она и спросила: не накрыть ли ему стол? Куратор решил было, что в столь раннее время - еще и одиннадцати на часах не было - как-то странно думать об обеде, а вот чайку с каким-нибудь бутербродом, от этого он, наверное, не отказался бы. Но когда хозяйка, уже не слушая его, поставила кастрюлю на газовую плиту и оттуда потянуло ароматом крутого, наваристого борща, куратор почувствовал, что, оказывается, он просто зверски голоден. И надо быть справедливым, таких борщей, как у Василисы, куратор нигде в жизни не едал, хотя в лучшие годы предпочитал питаться в самых дорогих ресторанах… А здесь и борщ, и котлеты были выше всяких похвал. И куратор ел и, знай себе, нахваливал, а Василиса стояла у печки, уперев кулачки в крутые бока, и улыбалась.
После обеда его потянуло в сон. Однако оставались незаконченными, собственно, два важных дела. Надо было решить вопрос с Василисой и, соответственно, с дискетами, а затем и свой собственный - относительно отъезда. В том, что здесь оставаться нельзя, он и не сомневался. Не сейчас, так позже, когда дадут в городе свет, заработают и радио, и телевидение, и типографии - тоже. Это значит, что его портрет будет показан, размножен и расклеен на всех столбах. Бежал опасный уголовник, он вооружен, при задержании разрешено применять оружие. Сколько раз на его памяти проводились подобные операции, когда требовалось наказать отступника! И вот теперь он сам в такой роли…
Водитель мог и не обратить пристального внимания на своего пассажира. Но если он, даже случайно, увидит фотографию на милицейской листовке, нельзя исключить, что соотнесет и вспомнит. И тогда здесь начнется настоящая облава. Значит, уйти надо раньше. И он снова стал прокручивать в голове различные варианты своего ухода.
На дорогах - посты, двух мнений нет. Машины, конечно, проверяют. Аэропорт перекрыт, железнодорожный вокзал - тоже. По вагонам наверняка шастают патрули. Про морской порт и говорить нечего. Что же остается? Все тот же злополучный автобус…
К себе домой заехать он уже не мог, там все давно обложено и сто раз все вещи перевернуты. Но, возможно, у Василисы осталось что-нибудь от ее покойного мужа, надо будет посмотреть. Коробочка с гримом, бородкой и усами у него постоянно находилась в чуланчике, в тумбочке, - случалось, приходилось пользоваться. С этим - порядок. Объяснить Василисе, что надо будет ей сделать, когда он уедет, много времени не потребует. А уезжать надо будет вечером - и грим менее заметен, и вообще, темнота - лучшая маскировка. Значит, есть еще время и отдохнуть перед дорогой, неизвестно, когда выпадет следующая такая возможность. Но прежде чем улечься, он решил закрыть вопрос с Василисой.
Та хлопотала на кухоньке, мыла тарелки. Он позвал ее, сказал: разговор серьезный. Василиса вышла, вытирая руки кухонным полотенцем, взяла стул, села напротив.
- Может, отдохнешь сперва? - спросила с заботой. - Во сколько разбудить?
И он, только взглянув в ее глаза, сразу понял, про что она говорила. Ни слова ведь не ответил, а женщина поднялась и мигом сдернула кружевное покрывало со своей высокой кровати. Откинула одеяло, взбила и раскидала по углам подушки. А потом, стоя к нему спиной, потянулась, как сытая кошка, сладко пристанывая при этом, и стала нарочито медленно стягивать с себя кофточку. Зато ловко и споро, будто сама собой, упала к ее ногам длинная домашняя юбка, оставив на женщине одну лишь коротенькую, стыдливую такую комбинацию и явив напрягшемуся взгляду куратора роскошный, молочно-розовый круп и полные, расставленные в стороны ноги…
- Дверь? - дрогнувшим голосом спросил он, поднимаясь со стула и швыряя на спинку свой пиджак.
- Да заперла…
Не оборачиваясь, Василиса задрала коленку на кровать, словно собираясь взобраться. Но не тут-то было. Эту ее нехитрую, но очень возбуждающую игру давно просек куратор. Его сильные пальцы немедленно вцепились в пышные бока женщины и рванули ее тело назад с такой силой, что у нее подогнулись и разлетелись в стороны руки, а пальцы заскребли по простыне, хватаясь за складки. Она рухнула лицом на кровать, тонко взвизгнула, изогнулась и, схватившись руками за голову, за пышную гриву волос, вдруг взвыла, запричитала, словно по покойнику:
- Ох, Коленька!.. Ой, родненький!.. Ах, желанный ты мой!.. Ой, мамочки!.. Ай, ми-и-лень-кий!..
Уходил он, когда совсем свечерело. Впрочем, за то время, пока он отдыхал в жарких объятиях стонавшей от наслаждения Василисы, в городе дали наконец свет. Правда, пока не везде, но основные объекты, от которых зависела напрямую жизнедеятельность города, электроэнергию уже получили. Не все улицы были освещены, в том числе и районы частной застройки на городских окраинах. Но главное было сделано. Операция "Конец света" закончилась, и, видимо, настало время подсчитывать убытки. Что со всего этого должен был поиметь господин Переверзин, куратор не задумывался. Ему вообще сейчас многое стало непонятно. Платить бешеные бабки за имитацию энергетического кошмара? А что, разве в случае отказа города от его проекта он способен повторить операцию? Бред! Или все-таки способен?..
Собственно, от ответа на этот вопрос совсем не зависело решение, уже принятое куратором. Дело сделано. Ровно через три дня, если от него, от Николая, не последует сюда, к Василисе, телефонного звонка, она берет запечатанный конверт, внутри которого короткое письмо и компакт-диск, и относит его в городскую прокуратуру. На конверте написана фамилия прокурора Рогаткина. Куратор слышал, что он - толковый мужик и ни в каких местных, коррупционных делах не замечен. А Василиса просто отдаст, и все, и уйдет. Самой нигде фигурировать не надо.
Но это если он не позвонит. Куратор оставил ей один из своих мобильников и научил пользоваться. Наука нехитрая. Но своего номера не заложил в меню. И более того, он потребовал, чтобы после его ухода женщина выкинула из дома все, что могло бы напоминать здесь о его присутствии. Чтоб никаких концов не осталось. Если бандиты все-таки выйдут на след, они не должны ничего здесь найти, иначе жизнь Василисы и копейки бы не стоила. Словом, раскладушку - в сарай, туда же и тумбочку. А оставшееся после него барахло - белье, рубашки - это все в мешок и на помойку. Остальные компакт-диски, которые он принес с собой, то есть те, что еще могли в будущем представлять какой-то денежный интерес, куратор завернул в несколько слоев полиэтиленовой пленки и закопал в саду, у забора. Если потребуются, сам приедет и выкопает.
Прощание было трогательным. Все-таки что-то у них вроде бы складывалось, и жаль, что так и не сложилось до конца. Впрочем, может быть… хотя куратор в это уже не верил. Да и незачем морочить голову хорошей и совсем еще не старой женщине, у которой определенно могут появиться в жизни подходящие перспективы. Ну верить, во всяком случае, в это хотелось бы.
Василиса всплакнула - искренне, по нему, а не ради денег, которые он ей оставил. Солидно оставил, ополовинил, так сказать, собственные финансы, что копил на черный день, не подозревая, что он уже настолько близок.
Как женщина бережливая, Василиса Захаровна, естественно, не выбросила и не продала ничего из вещей покойного мужа. И, хотя бывший оказался пониже ростом, чем куратор, тот смог выбрать себе хорошую еще, слава богу, не новую куртку, не бросавшуюся в глаза, темные кроссовки и спортивные шаровары, в которых "модничает" нынче братва из бандитских группировок. Самая подходящая одежда для человека, путешествующего налегке. А у куратора ничего, кроме его черной сумки, и не было. Пара смен белья, пара мобильников и несколько банковских карточек - за подкладкой, где их, не зная, обнаружить просто невозможно. Ну и сносная сумма денег в кармане куртки, вместе с документами на имя Курченкова Михаила Ивановича, давно уже дожидавшимися своей очереди. То есть с этой минуты стал Николай Михаилом и ничуть не жалел об этом. Да и о нем, по правде говоря теперь, вот разве что кроме этой плачущей Василисы, и пожалеть-то было больше некому.
В простенькой серой бейсболке, с аккуратной бородкой и усами, только что "родившийся" человек ничем не отличался от многих таких же одиноких туристов, приезжавших в летние месяцы на Черноморское побережье. Ну не молод уже, сутул - так это, как говорится, от постоянной сидячей работы. А за умелой сутулостью и высокий рост нетрудно спрятать. Куратор, во всяком случае, думал, что он сейчас, в наступавшей темноте, когда все кошки, по известной поговорке, серы, ничем не рисковал.
До последнего вечернего автобуса на Анапу, где и намерен был переночевать куратор, сняв койку на ночь у кого-нибудь из местных жителей, промышляющих этим "бизнесом" возле людных мест - автовокзалов, железнодорожных и авиационных касс, оставалось около получаса. Но заранее устраиваться в автобусе, в котором практически все места, за малым исключением, уже были заняты, он не стал. В конце концов, чуточку переплатив водителю, можно было бы доехать и стоя, войдя в автобус в последний момент - не велик барин. Главное, чтоб в салоне не оказалось преследователей.
Он, проработавший в органах госбезопасности без малого три десятка лет, представлял себе не понаслышке, как должны выглядеть внешне эти люди, осуществляющие "наружку", то бишь наружное наблюдение. Несмотря на то что в своей "конторе" считался толковым "технарем", иначе говоря, ноги в постоянной, рутинной беготне не сбивал. Но ведь коллеги были. Да потом, и собственный опыт, учили же… И по этой причине, или, может быть, теплая южная ночь так настраивала либо бурная дневная разрядка, благодаря которой он полностью разгрузил и очистил весь свой организм, подействовала, но он успокоился. Понимая при этом, что никакого спокойствия быть не может - по определению.
Приобретя в кассе билет до Анапы, куратор решил все-таки заглянуть в автобус, где горел слабый, почти призрачный свет верхних плафонов. Народу было много. И в этом стареньком автобусе, каких еще много снует по побережью между поселками, было уже душно. Единственное свободное место куратор заметил в самом конце салона. Там сидел невзрачный, худощавый мужичок в мятой шляпе, а на его коленях и у ног стояло несколько корзин с огородной продукцией, наверное прикрытой сверху тряпками. На базар, видимо, собрался, чтоб заранее, поутру, место занять.
Куратор вежливо осведомился, не занято ли место, и мужичок, ни слова не говоря, подвинулся, хотя мог бы этого и не делать. Куратор присел, размышляя, не рано ли он это сделал?
А у мужичка - вот ведь куда шагнула цивилизация! - неожиданно сыграл какой-то замысловатый мотив находившийся в кармане мобильный телефон. Тот поспешно выхватил трубку и стал кричать в нее на привычной в городе смеси русского и украинского про то, что в городе ничего не продал, поскольку не было света, а теперь решил отъехать в Анапу, может быть, там удастся… Но получалось так, что он-то кричал, а его абонентка, какая-то Гала, может, даже и жена, ничего не слышала. Связь плохая. Или аккумулятор садился. В общем, так ни до чего не договорившись, мужичок сунулся к куратору:
- Сосед! Пригляди, а? А то мени вже моченьки нэмае! - И он, морщась, нервно задвигал коленями.
Ну чего тут было объяснять? И так видно, что еще минута, и не выдержит у того мочевой пузырь.
- Беги, - посочувствовал куратор, улыбнувшись. - Пригляжу, так и быть. Только недолго, а то я тоже хочу. - Он усмехнулся.
Мужичок рванул так, что пятки засверкали. И скрылся в кустах, что окружали автовокзал. Где-то за ними был общественный туалет.
"Точно, нет тут "наружки", - отметил про себя куратор. - Надоело им, видно… Или уже видели, но пропустили, не узнали… А среди женщин, в основном пожилых, преследователи вряд ли обнаружатся… Неужели пронесло?.. Нет, рано успокаиваться…"
Между тем появился мужичок и, вздыхая облегченно, улыбнулся куратору:
- Ну спасибочки, сосед… Давай, и я твою сумку покараулю, а ты беги. Вона туды. - Он показал рукой на кусты.
- Спасибо, а в ней и нет ничего, вы за местом присмотрите, пожалуйста, я быстро.
Куратор еще шел по салону, когда увидел, как слева к автобусу подкатил большой черный джип и оттуда неторопливо вышли двое парней в бейсболках.
"А вот это - они! - понял куратор и, пригнувшись, быстро вышмыгнул из автобуса. Шаг в сторону - и темнота. Сюда не доходил свет фонарей и цветной вывески и рекламы автовокзала. - Что ж, значит, этот автобус нам не подходит… Подумаем о чем-нибудь другом…" Именно сейчас почему-то очень не хотелось рисковать. Хотя за безопасность свою куратор мог бы и постоять. Давно приобретенный у "неизвестного лица кавказской национальности" "макаров" с глушителем приятно оттягивал правую полу куртки. Но это - крайний случай. Да и не оставлять же ценную вещь в сарае у вдовы!
Между тем молодцы из джипа спокойно подошли к двери автобуса, и один из них поднялся в салон. Второй, облокотившись на дверцу, закурил, поглядывая по сторонам. Куратор, поправив ремень сумки, опустил правую руку в карман и снял пистолет с предохранителя. После чего еще глубже отступил в тень высокого кустарника.
- Твою мать!.. - громко выматерился тот, что был в салоне, выпрыгивая на асфальт. - Бегом! - И они оба кинулись в кусты, вероятно, по направлению к общественному туалету.
"Откуда они могли это знать?! - мелькнуло у куратора. - Огородник!.. Ну, конечно! Полухохол, полу хрен его знает кто!.. Вот сволочь! Это ж он и выскакивал звонить им… скорее всего… Вот кто пулю заслужил! Но ведь в салоне стрелять не станешь…"
Куратор медленно шагнул в глубину кустов, аккуратно раздвинув ветки руками. Но они все равно зашелестели - не от ветра, от движения человека. И он остановился. И вовремя, потому что навстречу ему ударил неожиданно тонкий луч фонарика. С той стороны ломились сквозь кусты оба бандита.
Он обернулся: сзади, за спиной, никакого движения. А спереди приближался человек, и ясно кто. Стрелять сейчас, решил куратор, не стоило: какой-никакой, а звук и при наличии глушителя все же остается, его нельзя не услышать, когда внимание напряжено. Значит, что? То самое, чему когда-то учили и на что куратор до сих пор не жаловался. А Василиса, так та вся прямо млела в его руках, теряя сознание от избытка эмоций…
Вспомнилось ее задыхающееся, стонущее - "родненький мой… ми-и-лень-кий…" Господи, зачем ему нужны эти?..
Один из "этих" оказался в непосредственной близости. Прыгающий луч фонаря освещал то плотную, пыльную листву, то вороненую сталь пистолета в правой руке бандита.
"Ну что ж, этого и следовало ожидать… Преступник ведь вооружен и опасен…"
Еще шаг… Луч ушел влево, а темный силуэт на фоне освещенной листвы возник в досягаемой близости, почти рядом. Сам виноват…
Куратор выбросил вперед обе руки, пальцы ощутили мягкость щек и губ - живой плоти его врага, сомкнулись в жестком, почти стальном, захвате и… резким рывком направо свернули тому шею.
Он услышал, как человек негромко булькнул, а затем луч фонаря уткнулся в землю, после чего сразу потяжелевшее тело было осторожно опущено на выпавший из руки фонарь. Свет исчез. А луч от второго фонаря шарил метрах в десяти слева, он был не опасен сейчас.
Куратор стоял, нагнувшись над лежащим человеком, молча и не шевелясь. Свои пальцы с шеи бандита он еще не убрал. Надо было удостовериться, что пульса больше нет. Но правую свою руку он освободил и сунул в карман, за оружием. Наконец медленно выпрямился. И когда наконец позволил себе выдохнуть застоявшийся в легких воздух и набрать полную грудь свежего, такого приятного, вдруг остро ощутил, как в его левом боку, между ребер, взорвался обжигающий огонь. "Коленька, желанный мой!" - услышал он громкий стон, и на него обрушилась мертвая тишина…
- Ну вот и добегался… - негромко заметил мужичок - полухохол, полу неизвестно кто из автобуса, освещая лучом фонаря скорчившееся и лежащее на боку у его ног тело куратора. - Эй, Логопед, иди сюда! - позвал он и добавил на нормальном, русском языке: - Артист… бородку нацепил… надо же? Да не родился еще, эх, ты… - Он распахнул куртку и сунул за пояс свой пистолет с глушителем.
Шумно раздвигая кусты, на свет фонаря подошел второй парень из джипа.
- Ч-чего? К-кончил ты его, Х-хохол?.. - Он взглянул на лежащее тело. - А-а где Х-химик? - Он заметно заикался. Может, оттого у него и кличка была Логопед?
- Дуба дал твой Химик, вон он, глянь… - Луч фонаря скользнул в сторону, туда, где лежал второй парень. Но наклонился над ним сам Хохол. Посмотрел, ощупал шею парня, покачал головой. - Да, рассказывали мне, а я не верил… Силен бродяга… был. И все-таки, - философским тоном добавил он, - хоть ты и седьмой, а дурак.
- П-почему - с-седьмой, Х-хохол? - спросил Логопед. - Т-ты с-своих р-р-разве считаешь?
- Книжки надо читать… писателя Чехова, Антон Палыча… Тогда дурные вопросы не будешь задавать… Технарь, говорю, он был толковый… Ну ладно, давай паковать. - Хохол вздохнул и обернулся.
Позади него стояла большая сумка, в каких "челноки" свой товар перевозят. Он вытащил из нее фанерный лоток со сладкими перцами и отставил его в сторону. А из пустой сумки вынул сложенный лист полиэтиленовой пленки, развернул ее, положил на землю и приказал Логопеду:
- Давай, раз-два, за ноги, за руки, кладем на пленку и заворачиваем…. Так, а теперь засовываем в сумку… Да ноги ему согни, не влезет же!
- Н-не кричи, Х-хохол! - остановил его Логопед. - Услышат…
- Да кто? Кому надо?.. - Мужичок обернулся на стоящий поодаль темный автобус, мотор у которого уже работал. - Больно нужно им носы свои совать…
Автобус зафырчал громче, со скрипом закрылась дверь, вспыхнули фары, и он тронулся и укатил с площади.