- Весь день допрашивали работничков. Появились первые вопросы. Если по правде, то очень нужен Саша, с его-то хваткой. Пока передал в милицию его фото, уже ищут. Проверять больницы, морги - все, что у них тут есть.
- Не надо нигде проверять, Антон. Он жив-здоров. Я с ним недавно разговаривал. И он меня безумно разозлил. Но… извини, Антон, в чем-то серьезном он прав. К сожалению.
- Ну слава богу, значит, живой! Камень свалился. Он сказал где?..
- Черта с два! Но - в городе. Более того, бодр и агрессивен.
- Ну это как раз неплохо. Если разрушительную энергию направить в нужном направлении, будет огромная польза делу. Константин Дмитриевич, вам это удобнее. Поинтересуйтесь у Ирины Генриховны, может, в Новороссийске у Турецкого есть друзья, приятели? Чтоб хоть точку отсчета иметь.
- Ты сам-то пробовал выйти по мобильной связи?
- Да весь день звонил! Работает связь! А трубку он не включает. Видит же, кто звонит, черт меня побери!
- Ладно, ты там поспокойнее, придумаем что-нибудь. С Ирой поговорю… И потом, я тут одно небольшое расследование тоже проведу по просьбе Сани, будь он неладен, вот, может, тогда и удастся подцепить его на живца. Ладно, как устроился?
- Да есть номер. Неплохой. Прокуратура постаралась. Это в порту, рядом. Тут все, оказывается, рядом.
- Ладно, работайте. Пока.
Антон глубоко вздохнул и отключил трубку, сунул в карман, поглядел печально на Милу. Увидел ее сочувственный взгляд, безнадежно усмехнулся, разведя руками.
- Кто это был, не секрет?
- Какие секреты от таких симпатичных шпионов? Заместитель генерального прокурора Меркулов. Между прочим, большой друг Саши Турецкого. И вот так… Переругались тоже, получается.
- Турецкий - что-то знакомая фамилия. Где-то я слышала?
- Еще бы! "Важняк" Божьей милостью… А слышала, наверное, в связи с террористическим актом в московском детском доме. Это когда он выпрыгнул вместе с террористкой из окна второго этажа, держа ее за руки. Его тяжело контузило, осколками всего иссекло… А его друг, с которым они вместе предотвращали преступление - там же больше сотни детишек находилось, в том зале! - он погиб. Тот, что был бы теперь моим начальником.
- А-а-а, точно, читала в Москве… Ну а ты-то где был?
- А меня вообще тогда не было. Как человека. Как лица… На дне я был… - Антона вдруг потянуло на откровенность. И он спохватился. Незачем это.
- Ты расскажешь? - мягко спросила Мила.
- Не уверен, надо ли тебе это знать. Ничего хорошего… Абсолютно. И стыдно…
- Не может быть. Ты славный парень.
- Ты серьезно? - Антон изумился не только тону, каким это было сказано, но еще и тому, что девушка назвала его именно парнем, а не мужиком, не мужчиной. Что это, ответ на его кокетство по поводу собственной старости? Он ведь уже мысленно согласился с ее оценкой глупой комплиментарности.
- Вполне. А потом, я не исключаю, что могла бы подсказать ход, как выйти на вашего Турецкого. С кем-то же он разговаривает по мобиле, верно?
- Разговаривает.
- Вот давай и подумаем.
- Что, прямо сейчас? - словно испугался Плетнев.
- Вижу, ты не очень хочешь его найти? Я не права?
- Знаешь, за что ты мне нравишься?.. - помолчав, спросил Плетнев. - Нет, не так сказал. За что - это вроде как кто-то с кем-то торгуется. Надо: почему ты мне нравишься?
- А вот это уже любопытно. - Она положила подбородок на кулачки и посмотрела загадочным, словно расплывающимся взглядом.
- Ты глядишь в самый корень… С тобой, наверное, хорошо сердечными тайнами делиться, да? Как твои подруги считают?
- Не знаю. Я не люблю бабских разговоров. Да и с подругами у меня… напряженка… Пойдем покатаемся?
- С удовольствием!..
И снова он обратил внимание, каким ревнивым, даже сердитым взглядом проводила их "золотистая рыбка".
В тамбуре предпоследнего вагона медленно выползающего из города пассажирского поезда, стоя у желтого от старости и несмываемой копоти дверного окна, курили двое. Один был лысоватый, невысокий и худощавый, в джинсах и куртке, надетой белой стороной наружу, с небольшой черной сумкой, висевшей на ремне через плечо. Второй - высокий, похожий на спортсмена, бритоголовый, в спортивном костюме и бейсболке. Его большие карманы на шароварах оттопыривались от какой-то тяжести, спрятанной в них. Оба курили, глядя, как за окном проплывали последние станционные огни.
- Вот и кончилось затмение… - пробормотал низенький.
- А н-на х-хрена оно б-было им н-нужно?
- Я тебя, Логопед, о чем предупредил? - не отвечая на вопрос, заговорил низенький. - Надо было полностью сменить внешность. Другая одежда, бейсболка эта твоя дурацкая, ее ж за версту видать…
- Д-да где ж б-было успеть? - заикаясь, оправдывался высокий. - В-времени с-совсем н-не осталось… С-сам торопил!
- Ну правильно, хочешь жить - умей…
- В-в-вертеться?
- Всюду поспевать, Логопед. Убегать от косой!..
- А м-мне н-не верится, Хохол, что м-мы сд-делали п-п-правильно. З-зачем?
- Чего "зачем"? Ушли?.. А у меня нюх особый.
- А-а-аткуда?
- Учили! Учителя были классные… Да только то, чему научили, теперь никому не нужно. Вот ты из какого класса в школе ушел?
- Из в-восьмого, а-а что?
- Ну и чего помнишь из всех своих наук? Ничего! А какие бабки гребешь? Вот и я… Нутром чую, что нас не отпустят.
- Т-ты д-думаешь?
- Думать надо было, когда подписывались на это дело, а теперь уже поздно… Теперь уходить надо, и как можно быстрей… чертова гусеница, еле ползет. - И он грубо выругался.
"Спортсмен" задумался. Подошел к противоположной дверь тамбура, подергал, она была заперта. Открыл переходную дверь в последний вагон, прошел туда, вернулся, пожал плечами.
- Ага, ты думаешь, они уже толпой стоят, тебя ждут? Нет, кореш, как говорится, п… подкрался незаметно! А мы с тобой уже завязаны в цепочке. Раз первым был куратор, значит, мы с тобой - следующие, и неизвестно, где конец.
- А на х-хрена т-такие бабки т-тратить? Ес-сли к-каждого з-заказывать?
- Потому что дело серьезное. Наверное, крутой за свою репутацию боится… Заказчик крутой, понял?.. В общем, кончаем болтать, давай разбегаться.
- А к-куда? З-заперто!
- Не для нас… - Хохол достал из кармана джинсов тройной ключ проводников и легко повернул запор двери. Открыл и закрыл обратно. - Давай выскакивай на первом же полустанке. И постарайся, чтоб проводница тебя не видела.
- С-спасибо, Х-хохол.
- Валяй, Логопед. Будь осторожен, ни с кем не базлай. Я, когда в девяносто четвертом менял профессию, тоже поначалу на мелочах прокалывался. Давай. - Он хлопнул "спортсмена" по плечу и ушел в последний вагон, заперев на всякий случай переходную дверь за собой.
Логопед курил, глядя в окно. Что-то ему не очень верилось, будто за ними уже началась погоня. Зачем? Логики он никакой не видел в этом. Ведь услуги снова понадобятся! А так что же получается? Если убирать после дела каждого исполнителя, так никого и не останется! Нет, неправ Хохол, просто бздит мужик…
В тамбур вышел пожилой, хромой дядька с палочкой. Он кивнул молча и отошел к противоположной двери, достал пачку дешевых сигарет и начал хлопать себя по карманам в поисках спичечного коробка, наверное. Взглянул на "спортсмена", жестом спросил, можно ли прикурить, и Логопед, искоса глядя в окно, протянул ему свою сигарету. Мужик нагнулся, но тут вагон, как назло, качнуло, и мужик, пытаясь удержать равновесие, чуть не упал на парня. Но устоял.
А через мгновение Логопед вдруг начал медленно оседать, съезжая спиной по вагонной стене, пока не сел на пол. При этом рот его был удивленно открыт, а взгляд странно застыл, уставившись в одну точку.
Пенсионер концом палочки похлопал по оттопыренным карманам парня и, закрыв точно таким же ключом, как у Хохла, дверь в вагон, наклонился над Логопедом…
Глава двенадцатая ПЕРВЫЕ НАХОДКИ
С первыми лучами солнца Александр Борисович был на ногах. Настроение было отменным. Легкая зарядка, от которой он уже стал отвыкать, вернула бодрость телу, а ведро остывшей за ночь воды, опрокинутой на плечи, добавило свежести и мыслям.
Дел на сегодня было намечено немало, и у Турецкого не имелось причины, по крайней мере, отменять какое-то из них. Первым в этом мысленном списке стоял Володя. И, наскоро перекусив, Александр Борисович захватил с собой фотоаппарат и отправился на дикий пляж, к той скале, которую облюбовал для своих "солнечных ванн" этот странный бомж по кличке Полковник.
Утро было еще прохладным, с моря тянуло чуть знобящим ветерком, это уже береговой бриз сменил направление, ночами-то он дует с остывающего берега в море, а с рассветом - наоборот. Знания, мельком подумал Турецкий, из тех, далеких времен, когда любимая тетка еще лазала по яблоням да отрясала ветки тутовника, пятная землю чернильными пятнами приторно-сладких ягод, похожих на малину, но более крупных и иссиня-черных. Детство…
Он вышел к пляжу, сбежал на плотный песок, переходящий в гальку, и по самой кромке воды направился к навесам, под которыми, еще не разобранные отдыхающими, стояли лежаки. Кроме одного, что был в стороне. Вероятно, тот самый, старый, полуразвалившийся, до которого сторожам не было дела. На нем лежал раздетый человек, не исключено, что это Володя досматривал последний утренний сон.
- Володя! - закричал Турецкий, сложив ладони рупором. - Полковник!
- Я здесь! - Человек на лежаке перевернулся. - Кто меня спрашивает?
- Александр Борисович!
- Милости прошу!
Да, так и подобало бы ответить графу, к которому явился ожидаемый гость. Но неужели Володя и сегодня помнил об их вчерашнем уговоре? Интересный случай. Какая все-таки избирательная штука - эта память…
Александр Борисович поморщился: а вот на свою собственную память, оказывается, уже полагаться нельзя, записывать надо. Собирался же еще вчера найти координаты профессора Зильбера. Однако и его имя, и отчество неожиданно сами всплыли в памяти - конечно же Станислав Густавович! Вот как его зовут! Это значит, что он, отодвинув профессора куда-то в уголок сознания, тем не менее продолжал думать о нем. Ну что тут скажешь? Обязательно надо сегодня же созвониться… Если в книжке записан его телефон. А если нет, Ирке звонить, что ли?.. Нет, если ей позвонить - неважно, по какому поводу! - немедленно начнется процесс примирения, сопровождаемый, естественно, бесконечными взаимными упреками. "А тебе это сейчас нужно, Турок?" - фразой школьного еще приятеля спросил он себя. И со вздохом ответил: "Не нужно!" Лето, тепло, тетка рядом. Обойдемся пока…
От быстрой ходьбы Турецкий не задохнулся, это показалось ему хорошим признаком. И голова - в смысле головокружения - ни разу за последние дни не подвела, и ноги оказались достаточно крепкими для физических нагрузок. Значит, дело идет на поправку. И хрен с ними, с заключениями врачей, пусть Костя их читает на ночь глядя и делает глубокомысленные выводы…
Костя… Турецкий хмыкнул. Хорошо он врезал начальничку, по делу, а то они там, у себя, шибко самоуверенными стали. Ну, конечно, новый прокурор, очередная перетасовка: юстиция переместилась в прокуратуру, прокуратура - в юстицию. Удобно. И все - при деле. И каждый будет тянуть теперь за собой собственные "хвосты" - любимые кадры…
Нет, Питеру надо звонить, Питу Реддвею… "Глория" без Дениса - это уже совсем не фасон для невесты, как выражался брачный маклер из старого еврейского анекдота. А уж без Славки Грязнова - так вообще говорить не о чем, одно название, не отвечающее своему статусу… Впрочем, Костя Меркулов, вероятно, думает иначе, рассматривая чужую вотчину, как собственные владения. Но так на Руси всегда было: каждый, кто дорывался до княжения, немедленно считал, что "володеет" всем, "куды глаз достигает", а "куды" не достигает, другими словами, что "за лесом" находится, - то тоже мое! Бессмертный Гоголь, вечный Ноздрев…
Володя загорал. На сей раз он был не в брюках и сильно поношенной рубашке-ковбойке, а разделся до трусов. Мокрая же ковбойка сохла, разостланная на лежаке, в ногах. Аккуратным человеком был Полковник. Но вот фотографировать его для опознания в голом виде было не очень здорово. Куртку бы, что ли, накинул.
Володя советы Турецкого принял без возражений. Даже брюки готов был надеть. И мокрую ковбойку. Впрочем, подумал Александр Борисович, наверное, так будет и правильно: в чем ушел из дома, в том и будет опознан, а иначе как же? Словом, пришлось Полковнику одеваться и позировать - и в фас, и в профиль. Причем в полный рост и отдельно - только до пояса.
Но что было странным - и это сразу отметил для себя Турецкий, - просить Володю повернуться боком ему даже не пришлось. И когда Александр несколько раз - для верности - щелкнул его в фас, тот сам, без просьб, повернулся в профиль. Что здесь сработало? Какая память?
Если он действительно служил в органах - неважно сейчас каких, - то сам этот факт фотографирования в двух позициях говорил о том, что Володя был прекрасно в курсе того, какие следственные действия совершаются после задержания преступника. И какие два фото вклеиваются в уголовное дело обвиняемого. То есть к органам он, очевидно, имел непосредственное отношение, и в данный момент у него в мозгах просто сработал, как говорится, безусловный рефлекс.
Сфотографировавшись, будто это входило в какую-то программу, которая совершенно не касалась его, Володя тут же разделся и все вещи вернул на свои места - куртку и брюки свернул и сунул под голову, а рубашку разостлал на досках лежака. И улегся с очередной газетой, мгновенно потеряв к Турецкому всякий интерес.
Да, собственно, и говорить-то теперь уже было не о чем. И Александр Борисович решил, что терять время на бесплодные вопросы в ожидании столь же бессмысленных ответов не стоит. Попрощался и ушел. Точнее, сделал только первый шаг. Но Володя обернулся к нему, снял очки и, протирая их рукавом куртки, сказал:
- Если вы не сильно торопитесь, Александр Борисович, я хотел бы с вами посоветоваться по одному… м-м-м… щепетильному вопросу.
Неожиданно! Турецкий, в буквальном смысле, затормозил, то есть взметнул носком ботинка целый веер мелкой гальки. Вернулся, присел на край лежака, и Володя, естественно, подвинулся.
- Готов вас выслушать со всем вниманием! - Черт знает откуда, подумал он, вдруг возникает эта изысканность…
- Видите ли, - Володя сел рядом, спустив ноги на камешки, - я здесь, как вы могли заметить, постоянный посетитель. И привык на многое уже не обращать внимания. Как иногда говорят, глаза замыливаются, настолько все становится привычным, понимаете?
- Да, я согласен с вами полностью, - серьезно ответил Турецкий.
- Вот и сегодня, придя сюда ранним утром, я, скажу вам откровенно, не готов был отметить ничего необычного. То же море, то же солнце и тот же пляж с моим лежаком. Но, бросив невольно взгляд вниз - это при спуске, справа от лестницы, если вы не обратили внимания, уважаемый Александр Борисович… Э-э-э… одним словом, я обнаружил тело лежащего там человека. Ну первая моя мысль заключалась в том, что некто мог в нетрезвом состоянии упасть с лестницы… Или просто прилечь еще с вечера отдохнуть… Короче говоря, напрашивались разные варианты. И поскольку в это раннее время на пляже никого, разумеется, не было, я взял на себя смелость посмотреть, что случилось с гражданином…
- Где это? - быстро спросил Турецкий, приподнимаясь и глядя в сторону лестницы, ведущей с набережной на пляж.
- А вы не хотите дослушать?
- Разумеется, извините.
- Имея… э-э-э… скажем так, чисто профессиональный интерес, я поднялся повыше и, перегнувшись через балюстраду лестницы, увидел у самого ее основания, там еще густой кустарник, не только торчащие ноги в брюках и ботинках, но и часть спины. Причем видны они были только с одной точки, с той, где я стоял. Я ведь понимаю, что там, внизу, вполне могли остаться следы тех, кто бросил в кустарник это тело, поэтому близко подходить не стал. Обычно ведь - вы, вероятно, знаете - любопытные затаптывают те следы, которые могли бы дать возможность сыщикам обнаружить убийц.
- Простите, а почему вы решили, что этот человек убит? Может быть, сердечный приступ и он нуждается в помощи? Или действительно отдыхает?
- Поза лежащего тела не характерна для живого человека. Даже случайно упавший, поскользнувшийся, потерявший на какое-то время сознание человек, едва придя в себя, но не имея сил подняться, все же старается устроить тело как-то поудобнее. А здесь явно другой случай. Я думаю, что его либо сбросили сверху, с набережной, через парапет, зная, что внизу густой кустарник, а у идущих на пляж нет, как правило, интереса смотреть, что находится в тех местах, куда некоторые люди сбрасывают всякий мусор и бегают мочиться собаки. Не говоря уже о невоспитанных представителях рода человеческого. Подобное вы, возможно, и сами не раз наблюдали.
- И в чем же заключается ваш вопрос?
- Дело в том, что меня обуревают некоторые сомнения… Я подозреваю, что там все-таки труп.
И надо было сразу сообщить любому милиционеру. Но… Вот тут и появились сомнения. Во-первых, кто я? Да первые же подозрения падут именно на меня. Далее. Сейчас я - никто, но у меня появилась надежда вместе с вашим появлением, что этот вопрос может, в конце концов, как-то разрешиться. В случае же, если меня притянут даже в качестве свидетеля, можно считать, что все пропало.
- Вы абсолютно логичны, Володя. И рассуждаете, как человек, знакомый со следственными действиями. А этот момент вам, простите, ничего не подсказывает? Откуда у вас такие познания?
- Увы, я чувствую, что просто знаю. Изначально. Так что вы посоветуете?
- Если вы захотите прислушаться к моему совету, то вам следовало бы немедленно одеться и уйти с этого места как можно дальше. И сегодня здесь больше не появляйтесь. Пляж огромный, найдите себе другое место. И никому не рассказывайте о своей случайной находке.
- У меня нет сомнений, что вы желаете мне пользы, - сказал Володя и стал неторопливо одеваться. - Впрочем, я и сообщить не мог бы, ибо лишен элементарной телефонной связи. Я знаю, что у меня был мобильный аппарат, но где он, - увы, не могу вспомнить. Как и многое другое… Как вы думаете, Александр Борисович, а завтра я смогу прийти сюда? Здесь мне как-то привычнее.
- Полагаю, вполне.
- Благодарю вас за совет, - сказал Володя, набрасывая куртку на голые плечи, а рубашку, как флаг, расправляя на своей трости, чтоб быстрее сохла. - Я пойду?
- Да, всего вам доброго, я думаю, в ближайшие дни мы еще встретимся…